Руководство по приучению нечисти к молитве, кресту, церкви, в общем, ко всему православному

— Твик, пожалуйста, послушай меня, — диакон тщетно пытается успокоить взвинченного беса, — я не могу оставить тебя снаружи. — Ты точно решил меня убить! Аргх, это же храм божий, мне там пиздец! — Я тебя умоляю. Отец Роман тут такое вытворял, что тебе точно больше нечего бояться. Кирилл предпринимает последнюю попытку затащить верещащего беса в церковь, но тот упирается копытами в порог и вырывается из рук парня, тут же отскочив подальше от бревенчатых стен. Диакон вздыхает и входит в здание в одиночку. Твик остаётся под дверями храма и сверлит напуганным взглядом крест над входом, затем вздрагивает всем телом, и зажмурившись, перепрыгивает через порог и влетает в притвор. Обернувшийся на звук громко хлопнувшей двери Кирилл успевает только мысленно порадоваться, что в такую рань никто не пришёл в церковь и не получил возможности полюбоваться на испуганно-удивлённое лицо беса, который уже скинул на пол шубу и шапку и стал внимательно ощупывать собственное тело. — Аргх, кажется всё в порядке… — Страх на его лице быстро уступает место радости. — Я смог войти в храм! — Молодец. А теперь, будь так добр, спустись вниз, пока тебя никто не увидел. — Кирилл с беспокойством наблюдает за взлетевшим под самый купол бесом. Если сейчас кто-нибудь решит с утра пораньше помолиться, то этот человек рискнёт увидеть самое необычное зрелище в своей жизни. Твик с любопытством рассматривал фрески и иконы на иконостасе. Среди прочих его взгляд упёрся в изображение девы Марии с младенцем Иисусом на руках. На лице беса промелькнула ухмылка, что не ускользнуло от внимания диакона: — Почему ты улыбаешься? — Каждый раз, как смотрю на… ну, него, вспоминаю святого Матфея. Аргх, такой странный мужик! — он улыбается, задумываясь. — Ты о чем? — более хмуро, чем обычно, спрашивает Кирилл. — Насколько я помню цитату, еще началка, эх, как сейчас вижу, кхм‐кхм, — он прокашливается, с одухотворенным лицом смотрит в точку чуть выше левого уха Кирилла. — «Се, дева во чреве примет и родит сына, и нарекут имя ему: Еммануил, что значит: с нами Бог.» Потом вода и… «Ибо, прежде»… Нет, дословно не помню, — признается он и все-таки спускается вниз, теперь задумчиво смотря прямо в глаза нахмуревшему брови Кириллу. — Но по смыслу: прежде, чем младенец вырастет хоть немного, Иерусалим будет уже свободен от обоих ваших войск. Пророчество ну… ты наверное знаешь, чье, — слабо поясняет Твик. — Но смешно не это, — он снова усмехается. — В Евангелие Матфей ссылается на эту цитату пророка, говоря, что говорит тот о… главном сыне. Хотя события войны происходили за семьсот лет до его рождения и даже имена не совпадают. Разве не забавно? — он радостно улыбается Кириллу. Тот молчит, все еще сурово нахмурив брови, впрочем, Твик не замечает этого, самозабвенно продолжая говорить, кажется, на одну из своих любимых тем. — И я не понимаю, почему эти люди даже не могли договориться, что писать? Буквально в Евангелие от Луки о главном сыне совершенно другая информация! Ох, а сцену опознания принадлежнасти к высшему ребенка у него я выучил по своей воле, потому что я смеялся весь вечер, когда прочел: «Ибо когда голос приветствия Твоего дошел до слуха моего, — он замолкает, просто хихикая, переводит дыхание и очень торжественно произносит: — взыграл младенец радостно во чреве моем». О, пока не забыл, у него есть еще забавная сцена… Твик замолкает, когда видит, как хмурый Кирилл молча разворачивается и уходит. Он дергает глазом и следует за ним по пятам, диакон останавливается у стола и тут бес его настигает: — Кира, ты обиделся? Прости пожалуйста, я не хотел тебя обидеть, аргх! Просто думал, что ты тоже посмеешься. — Все в порядке, я не обижаюсь. Просто не хочу говорить об этом. Твик принюхивается и осознает, что диакон как и всегда не врал — вкуса греха лжи не ощущается совершенно. — Я рад, что все хорошо, — он улыбается. — Кстати, а… можешь меня покормить? Я не завтракал и из-за полетов проголодался, — смотрит умоляюще, как послушный котенок. — Я не буду грешить в храме Божьем. Если хочешь есть — поищи кого-нибудь на улице. Я в любом случае собирался читать прихожанам Евангелие, как люди придут, не думаю, что тебе понравится слушать. — Ты прав, — Твик криво улыбается, но все-таки нервно дергает крылом. — Тогда я прогуляюсь. В ответ Кирилл лишь кивает, продолжая рыскать по столу в поисках чего-то. Твик в свою очередь натягивает на себя шубу с шапкой и идет к выходу из церкви. Через несколько секунд он уже всей грудью вдыхает холодный воздух. На улице потеплело по сравнению с вчерашним, это не может не радовать. Кажется, он начинает разбираться в земной температуре и у обычной «зверски холодно, я сейчас умру» начинают появляться полутона. Все же, наблюдая за последовательностью, Твик позволяет себе надежду на то, что однажды температура придет в подобие нормы самых холодных районов Ада. Он смотрит на небольшие сугробы покрытого растаявшей ледяной коркой снега и в один момент взглядом упирается в стоящего у забора парня. Что он здесь забыл?! Кто это? Это охотник на нечисть, который пришел заколоть его железным колом?! А, кажется, это приятель Кирилла или вроде того, его Стас зовут. Хм, а Твик и не обедал, неплохая идея. Бес, будто проходя мимо совершенно случайно, останавливается рядом со Стасом, поднимает на него взгляд. Тот пялится в ответ, воцаряется несколько неловкая тишина. Стас, однако, не выглядит опасно, просто печально и одиноко, это заставляет Твика отмахнуться на время от паранойи и с сочувствующим видом прислониться к забору рядом. — Привет, что стоишь на морозе один? — интересуется Твик, впрочем, не обращаясь по имени, вдруг он ошибается. — Привет, — предположительно Стас смиряет его несколько удивленным взглядом, а потом опять отворачивается, безжизненно пялясь на сугробы. — Да так, просто, от скуки. А ты? — Я тоже, аргх! Ничего такого! — в голове Твика за пару секунд воцаряется хаос, главной идеей которого является жесткая пытка раскаленной кочергой от этого охотника на нечисть. Но парень никак не реагирует, что заставляет бесенка взять себя в руки. Он всегда говорил, что нужно выговариваться, а судя по выражению лица в душе у этого парня варится ни один черт не знает что. — Но все же, что ты делаешь рядом с церквью? Ты помолиться пришел? Лицо парня не меняется, однако Твик четко ощущает легкий привкус его греха у себя во рту. Это странно, но нужную для собственного обеда тему обсуждений он точно нашел. Бес проводит языком по небу, слегка кривится, замечая не самый лучший привкус. Интересно, и о чем этот парень думает вообще? Молчит, не решаясь проронить ни слова, а в мыслях уже грешит о чем-то. Твик предпринимает новую попытку завести диалог, продолжая давить на ту же тему: — Сейчас диакон будет зачитывать Евангелие от… Иоанна, — Твик вздрагивает, — мои любимые, кстати, — с улыбкой признается. — Ты пойдешь слушать слова пророка? Лицо Стаса несколько меняется, становясь более напряженным, губы смыкаются в тонкую линию, он хмурит брови. Вкус усиливается, теперь невозможно отрицать присутствие греха. Он… очень невкусный, будто рисовая каша, сваренная на коньяке с крошеными солеными огурчиками, разложенными в виде сердечка сверху, гадость. Твик внимательно смотрит на чужое хмурое, но все же молчаливое лицо. Пробует еще раз, теперь уже из интереса, сможет ли он его допытаться: — Слышал, преподобный Роман в последнее время редко бывает в церкви. А ты случайно не с ним увидеться пришел? Стас с той же злобой смотрит в сугроб, источая едкую греховность. Это длится уже порядочно и, если бесу не кажется, вкус медленно, но верно усиливается, становясь еще более едким и неприятным. Твик испуганно вздрагивает, когда Стас внезапно начинает говорить: — Увидиться с Романом? Ага, мечтаю, я же каждый день не устаю от его истерик и того, что он списывает все это на мнение Бога. Блять, моему папаше не стоит приплетать Бога в наши чертовы проблемы с семьей! «Ты не уделяешь мне время, Стас», — все-таки это Стас. — «Ты отдаляешься от меня», «ты все время проводишь со своей девушкой, а я даже не знаком с ней почти, почему ты не зовешь ее на семейные обеды?» И правда, почему я не зову, может потому что я, блять, опозориться перед ней не хочу? Может я не хочу, чтобы ты читал какую-то хрень из Библии весь вечер, а потом орал, когда узнал бы, что она атеистка? Иногда я хочу, чтобы ты засунул этот гребаный крест в свою гребаную жопу! Стас переводит дыхание. Гнев в его глазах угасает и он вновь безучастно пялится на тот же сугроб. Твик с открытыми глазами смотрит на него. Столько богохульных мыслей за раз он не слышал даже в пропагандистских фильмах своей родины. Чувствует он себя наполненным, конечно, но лучше бы он это выблевал. Уйти после этого хочется слишком сильно, он даже начинает мелко дрожать, но это кажется слишком невежливым, а молчание в свое время все тянется и тянется. Вздрогнуть всем телом и навострить уши Твика заставляет отдаленный шум. Он напрягает слух и к собственному ужасу осознает, что к храму приближается разъяренная толпа. Бес громко вскрикнул и, оставив Стаса, бросился в сторону дверей в храм Божий. Боковым зрением он увидел вдали, как больше двух дюжин сельских жителей идут по дороге, гневно крича и потрясая над головами кулаками, после чего пришел в состояние настоящей паники. Он влетел в церковь, трясясь всем телом и громко крича. Увидев его, Кирилл встревоженно подбежал к бесу и схватил его за плечи, поскольку тот от страха уже еле держался на ногах. — Твик, что случилось? — Диакон обеспокоенно осматривает перепуганного беса. — Там. Аргх! Там толпа! Они идут сюда, чтобы убить меня! — Твик начинает громко кричать и рвать на себе одежду, высвобождая перепончатые красные крылья. — Я так и знал, меня раздерут на части, я должен бежать! Блять, мне даже спрятаться негде. Кирилл, — бес на удивление осмысленно смотрит на парня, — я не хочу умирать! Сперва диакон не мог понять причины истерики беса, но теперь он и сам услышал злобные голоса селян у ворот. Он крепко обнял Твика, в попытке привести его в чувство, после чего отстранился и, глядя прямо в глаза, четко и громко проговорил: — Я не позволю им навредить тебе. Быстрым шагом он покинул притвор, выйдя на улицу и загородив собой вход в церковь, без малейших эмоций на одухотворенном лице оглядывая толпу перед собой. — Зачем вы здесь, сыны и дочери Божьи? К его удивлению, никто не стал штурмовать храм, в попытке линчевать пришельца из ада. Вместо этого, селяне расступились и вытолкнули прямо к его ногам толстого озлобленного парня, которого все звали по фамилии — Картман. Тот был связан веревкой и облит водой, но не прекращал злобно пялится и буквально пытаться отцапать пальцы всем приближающимся. С той же ненавистью он смотрел и на несколько непонимающего происходящего диакона. — Отец Кирилл, — в силу юного возраста к диакону почти никогда так не обращались, и такое торжественное вступление не обещало ничего хорошего, — сил наших больше нет терпеть этого… выродка! — Знаете, что он натворил?! — Вперёд выходит Светлана Владиславовна, гневно портясая в воздухе тряпкой с красными разводами. — Он облил стены моего дома свиной кровью, прости Господи! — Ты обозвала мою мать шалавой! Нахуй иди! — Картман вновь рьяно пытается вырваться, многие селяне отшатываются в страхе, но все тщетно, и парень лишь показывает женщине неприличный жест, та в ответ крестит его, после чего он недовольно морщится. Парень окинул диакона гадким взглядом и громко выкрикнул: — Опа, опа, зеленая ограда, в жопу выебли попа, так ему и надо! Частушка не нашла отклика в сердцах селян, и на Картмана посыпался новый поток ругани: — Нет, вы послушайте его! Богохульник! Кирилл слегка подаётся вперёд осторожно замечает: — Не думаю, что я смогу чем-то вам помочь. Народ благополучно пропустил его слова мимо ушей. Ропот толпы усиливается, и в нём отчетливо слышится фраза: — В нём же явно бесы сидят! Его кроме как молитвой уже не усмирить! Диакон окидывает прихожан усталым взглядом и потирает переносицу. И вот что прикажете делать? Он читает про себя «Отче наш» в попытке усмирить собственное раздражение. Да, люди иногда бывают поспешны в своих решениях, особенно, когда ярость застилает им глаза. Да, их надо любить, даже когда они творят глупости. Да и в конце концов, может селяне правы? Интересно, Твик сможет договориться с другим нечистым духом? Кирилл с тоской и сочувствием смотрит на Эдика Картмана. Даже если бесов в нем нет, он не виноват в том, кем стал. Жизнь была жестока к парню, заставляя его обозлиться на людей, причинивших ему столько вреда. Хотелось верить, что он сможет со временем найти утешение для души, но, кажется, только он понимал, что насильно вколотить святость в человека довольно проблематично. — Негоже отвечать злобой на злобу… — Да как тут терпеть?! — Разгорячённая женщина игнорирует попытки диакона воззвать к разуму. — Он же только и делает, что людям вредит, паразит! Позавчера продал мужикам паленый самогон, на прошлой неделе запер Дениса в сарае, а не так давно он науськивал Виталика подсыпать родителям крысиного яда в чай! — Клевета! — оскорбленно перебивает Эдик. — Кто-то видел, что именно я его подговорил? Кто-то видел? Виталик сам пиздит постоянно, кто верит этому пидору? В толпе снова разразился галдеж, Кирилл уже не слышит, что говорит хоть кто-то из селян. Однако всеобщий гомон был прерван громким криком, донёсшимся из храма. Селяне притихли, недоумённо переглядываясь; диакон, не дрогнув ни единым мускулом, коротко велел им ждать его возвращения и вошёл в здание, затворив за собой двери на засов. Его взгляду предстал бледный, с трудом сдерживающий рвотные позывы бес, лежащий на полу в разодранной рубахе и со следами от собственных ногтей на груди и руках. — Твик! Что с тобой?! — Потеряв остатки самообладания, диакон упал рядом с нечистым на колени и осторожно его приобнял. Его сердце в тревоге часто билось в груди. — Они сейчас ворвутся сюда. Если этих ёбнутых так злит их же собрат, что они со мной сделают?! Распнут и будут поливать святой водой, пока не сдохну от боли! — Твик безуспешно пытается сдержать нервный крик. — А еще этот парень! Аргх! Грех у него на вкус как бензин, я не могу это терпеть, меня сейчас вырвет. — Ты знаешь, что с ним не так? Можешь изгнать из него нечистого духа? Кирилл с надеждой смотрит на беса, но тот лишь с отчаянием и некоторой обидой восклицает: — Да нет в нём бесов! Вечно люди на нас всех собак вешают. Он сам по себе такой, адские силы тут ни при чём! Кирилл разочарованно посмотрел на дверь. Иного выхода нет, он должен попробовать успокоить разгневанных людей. — Потерпи немного, хорошо? Твик согласно кивает, и диакон спешно выходит на улицу. Люди смотрят на него в ожидании, парень старается подобрать нужные слова. Как ему объяснить разъярённой толпе, что он бессилен помочь Картману? Как уберечь Твика? Он мысленно возносит Господу молитву, крестится, и тут сквозь ропот толпы слышит удивлённый голос псаломщика: — Что здесь происходит? — Масленок, стоя на протоптанной дорожке поодаль, с лёгкой настороженностью оглядывает толпу, собравшуюся у церкви. Поднимает взгляд на Кирилла, тот было открывает рот, но его перебивает одна из селянок, вновь начав жаловаться на пакости, сотворенные Картманом. Когда Кирилл видит, как Масленок делает это свое праведно-недовольное выражение лица, он с облегчением осознаёт, что небеса вняли его мольбам, и вновь обращается к Богу с молитвой, на этот раз — благодарственной. Маслёнок всегда гораздо лучше него умел подбирать нужные людям слова, кроме того, был едва ли не единственным в деревне человеком, находившим с Эдиком общий язык и даже водившим с ним некое подобие дружбы. И в самом деле, выслушав нестройный поток претензий селян, Масленок сердито нахмурился. — Как вам не стыдно! Кто позволил вам вершить самосуд? На лицах людей искреннее изумление. Псаломщик упирает руки в бока и по-детски наивно начинает читать толпе нотации. — Разве прилично так издеваться над бедным грешником? Вам бы помочь несчастному, наставить его на путь истинный, а вы его разве что зубами не рвёте! — Правильно! В жопу их! — радостно поддерживает псаломщика Картман. Поймав на себе недовольный взгляд юноши, он притихает. — Вспомните, чему нас учит в первую очередь святое писание, — псаломщик окинул толпу выжидающим взглядом и, услышав в ответ лишь тишину, с упрёком воскликнул: — Любовь к ближнему! Мы должны помогать другим людям, все мы заслуживаем любви и прощения. Уверенность селян тает на глазах. Постепенно всё больше людей, понурив головы и что-то бормоча себе под нос в оправдание, отправляются по тропинке в сторону деревни, и к концу речи псаломщика у храма уже почти никого не остаётся. Сам же виновник торжества смотался, ещё когда Масленок только начал говорить, отвлекая таким образом внимание толпы на себя. Кирилл с облегчением окинул взглядом опустевший церковный двор. Пока Маслёнок был занят беседой с оставшимися особо пострадавшими или просто впечатлительными старушками, диакон быстро вошёл в храм, с порога чертыхаясь, в надежде, что обессилевшему Твику от ругательства станет хоть немного лучше. И в самом деле, услышав короткое «чёрт», бес спустился из-под купола, где прятался от людского гнева, и Кирилл увидел, как царапины на его коже быстро затягиваются. — Спасибо. Спасибо, аргх! Парень быстро натянул на беса свитер, закутал его в шубу и, заботливо приобняв, вышел из храма и направился в сторону дома, здраво рассудив, что имеет право остаток дня провести дома.

***

День был тяжёлый. С момента возвращения домой, Кирилл только сосредоточенно хмурился, погружённый в свои мысли, и бес не решался с ним заговорить. Было видно, что парня что-то сильно тревожит, но он упорно хранил молчание, и оставив беса в комнате, весь вечер колол дрова и расчищал остатки снега во дворе, по-старинке прогоняя тревогу физическим трудом. Когда уже стемнело, диакон наконец вернулся в комнату и устало упал на кровать, из-под полуприкрытых век наблюдая за крутившимся по комнате бесом. Твик поймал на себе его недовольный взгляд, и вздрогнув, сел на краешек постели рядом с ним. — Что-то не так? — Голос нечисти звучит обеспокоенно, и сам бес подрагивает всем телом в ожидании ответа. Кирилл лишь закрывает глаза, шумно вздыхает и равнодушным холодным тоном произносит: — Я устал. Беса такой ответ не устраивает. Он чувствует, что диакон не сказал и десятой доли того, что ему хотелось бы, и мягко, насколько это возможно при его дёрганности, кладёт ладонь ему на плечо. — Ты зря всё держишь в себе. Аргх! Кирилл, которого в приступе дрожи невольно потрясли за плечо, смерил беса многозначительным взглядом и снова закрыл глаза. — Нельзя всё время сдерживать свои эмоции, можно совсем в бесчувственный камень превратиться. Я видел таких в аду, — Твик испуганно вздрагивает вновь, видимо вспомнив о своей родине, — из них хорошие палачи и каратели получаются, и среди них слишком много бывших священников и монахов! Диакон призадумался. Рука на плече дает ему ощущение покоя и доверенности. С другой стороны, у него и правда нет человека или, если говорить точнее, существа, ближе Твика. За проведенные бок о бок две недели они сильно привыкли друг к другу. Ему можно довериться, тем более что, возможно, он действительно прав. Кирилл сам замечал, что иногда бывает слишком безразличен или даже холоден к окружающим из-за того, что привык скрывать все свои переживания. Твик чувствует его сомнение и осторожно продолжает, поглаживая чужое плечо: — Тебе нужно выражать свои эмоции. Вот сейчас тебе стоит хотя бы выругаться. Диакон резко открывает глаза и одаряет беса настолько раздражённым взглядом, что Твик против воли вскрикивает и отшатывается от него, отдергивая руку, будто парень стал ледяным на ощупь. Кирилл хмурится, сдержанно произносит: — Хватит толкать меня на грех. Ты и без этого сегодня наелся. — Я сыт! Это не ради меня, аргх! — В голосе беса звенит обида, и Кириллу становится немного стыдно. — Если сматеришься, то тебе станет легче! Ответом ему послужило упрямое молчание. У Твика дергается глаз, но он не сдаётся и настойчиво предлагает: — Выругайся, выплесни эмоции! — Нет. В голосе диакона чувствуется раздражение и даже злость, но беса это не останавливает: — От одного словечка ведь хуже не станет. Молчание. — Всегда нужно выговариватся, Кирилл! Молчание. Нахмуренные брови. — Иначе ты совсем зачерствеешь и сгниешь изнутри! Губы складываются в тонкую линию, кулаки сжимаются. — Всего разочек! Чего это тебе стоит? — Иди нахуй! — Внезапный крик диакона звучит как выстрел на кладбище, заставляет Твика в страхе отшатнуться. Осознав услышанное, бесенок пару секунд удивлённо хлопает ресницами, но после на его лице появляется неуверенная улыбка с примесью гордости: — Тебе полегчало? — Да. — Кирилл зажмуривается, потирает пальцами переносицу. Тяжело вздыхает, будто окончательно отпуская стресс. Он садится на постели, опираясь спиной о стену, и бес осторожно забирается ему на колени. Кирилл не возражает, наблюдая, как Твик устраивается поудобнее, поджимая мохнатые ноги и сворачиваясь клубком, как котёнок. Парень запускает пальцы в растрёпанные светлые волосы, и поглаживает Твика по голове. С теплым бесенком на коленях его сердце наконец находит покой и он улыбается, продолжая поглаживания. — Я вообще-то беспокоился за тебя… — делится он, выговаривается. — Ты сегодня чуть себя не выдал. Твик не отвечает, и по его спокойному, размеренному дыханию диакон догадывается, что он уже уснул. Боясь потревожить бесёнка, Кирилл замирает. Невольно залюбовавшись на умиротворённое личико Твика, парень ласково провёл ладонью по его плечу, и почувствовал, как в душе расплывается тепло; он словно задохнулся от осознания того, насколько ему дорог этот рогатый парнишка. Щёки диакона порозовели, и он порадовался, что бес уже спит, и не может почувствовать его смущение. «Чёрт» — диакон мысленно выругивается и, теряясь в догадках, насколько страшным грехом является симпатия к нечисти, осторожно, так, чтобы не разбудить Твика, ложится с ним в обнимку на подушку.

***

— Ну, парни, банька готова! — Иерей с гордостью ворвался на кухню, прерывая беседу священнослужителей. — Жарко, хорошо, натопил, как Боженька, сейчас сам помоюсь, и вы ступайте. Рома скрылся в своей комнате, откуда незамедлительно послышалась ругань. Немного послушав его причитания в сторону пропавшего куда-то халата, псаломщик убрал со стола чайные чашки, сполоснул их, поставил сушиться на полотенце, и обратился к диакону: — Ты после него пойдёшь? Кирилл задумался и, немного помедлив, ответил: — Нет, иди лучше ты, а я после тебя помоюсь. — Хорошо, я тогда пойду собираться. Масленок ушел с кухни, Кирилл поднялся вслед за ним, налил чай в чистую чашку, и пошёл к себе, прихватив из вазочки ватрушку. Когда он вошёл в свою комнату, его взору предстал довольный бесёнок, ласкающий толстого, пушистого кота. — Кирилл! Полосатик перестал от меня прятаться, и даже сам на колени запрыгнул, представляешь? — Бес настолько рад, что, кажется, забыл о своей привычке трястись и вздрагивать от каждого шороха, и выглядел совершенно умиротворённым. Диакон невольно залюбовался этой очаровательной сценой. Он вручил бесу ватрушку и чашку чая, сел напротив, и стал наблюдать, как тот улыбаясь жуёт печёное тесто и гладит по спине кота, прислушиваясь к его мурчанию. Парень сам не заметил, как провалился в своеобразный транс, зачарованно рассматривая блики от настольной лампы в светлых волосах. Они сидели, беседовали, пили чай и просто получали удовольствие от общения друг с другом. Идиллию прервал донёсшийся с улицы крик подвыпившего и уже напарившегося иерея, и последовавший вслед за ним скрип входной двери. Кирилл выглянул в окно, убеждаясь, что Масленок уже пошёл в сторону бани, и встал с места, направляясь к шкафу. — Батюшка затопил баню, я пойду мыться после Маслёнка, — диакон серьёзно посмотрел на беса и не терпящим возражений тоном произнёс: — и ты пойдёшь со мной. Твик нервно дёрнулся, спугнув кота, который спрыгнул с лохматых коленей, недовольно мяукнув. — Аргх, я не хочу! — Как это «не хочешь»? Тебе нужно помыться. Своё тело надо омывать от грязи, Библия предписывает блюсти чистоту не только духовную, но и телесную. — Вот именно! Я — нечистый дух, ты представляешь, что со мной в бане может сделаться? — Но ты не мылся ни разу за то время, что ты на земле, — Кирилл одаряет Твика внимательным взглядом и озабоченно качает головой, — да и на родине ты, похоже, не был большим чистюлей. — Мне и не нужно, аргх, я ведь даже не потею! — Я все же настаиваю на том, что ты должен пойти со мной. — Не пойду. — Ты даже представить не можешь, от какого удовольствия отказываешься! В ответ — немой протест и упрямое выражение на бесовском личике. — Волосы у тебя уже такие грязные, что на них можно блины без масла жарить. — Кирилл совершенно невежливо тычет пальцем в шевелюру Твика, от чего тот возмущённо охает. — Я виноват разве, что ты их трогаешь всё время? В это верилось с трудом, но услышав эти слова, Кирилл слегка покраснел, а Твик почувствовал во рту едва ощутимый вкус черничного торта, но не успел его распробовать и понять, какой именно грех совершил диакон: тот почти мгновенно взял себя в руки, и сердито хмурясь, продолжил свои нотации. — Ты в любом случае должен помыться. — Нет! Аргх, — беса передёрнуло, — мне и так неплохо. — Тогда можешь больше не проситься в кровать, будешь спать на полу. Тебе может и неплохо, а я такого грязнулю на чистой простыни терпеть не собираюсь. Твик обреченно посмотрел на диакона, но у того не дрогнул ни один мускул, и бесу пришлось смириться. — Ладно, аргх! Только не хлещи меня веником! — Твик вздрогнул всем телом; Кирилл в ответ согласно кивнул и начал собирать вещи. Пока диакон ходил по комнате, складывая в тазик полотенца и одежду, Твик занял своё любимое место на подоконнике и стал смотреть на улицу. Он внимательно вглядывался в черноту неба, и тут вскрикнул от ужаса, заметив, как что-то перемахнуло через забор и двинулось в сторону бани. На фоне бревенчатых стен мелькнул тёмный силуэт; он прильнул к одному из окошек, его осветило слабым тёплым светом, и Твик узнал в жутковатой фигуре Костю, после чего облегчённо выдохнул и даже усмехнулся. Он никогда не понимал, зачем люди делают в бане оконца, если предполагается, что чужая нагота не создана для посторонних взглядов, но не мог не порадоваться этому архитектурному решению, так как несмотря на толстые стены дома с улицы до него уже донёсся тыквенный вкус порочных мыслей. Надо будет как-нибудь помочь Косте в благодарность, ведь пока Кирилл игнорировал беса, блондин оставался для него едва ли не единственным кормильцем, пусть сам он этого и не осознавал. Дверь бани распахнулась, и на пороге появился укутанный в шаль поверх полотенца Масленок. Парень двинулся по узкой тропинке в сторону дома, как вдруг ему в спину из-за угла прилетел снежок, заставляя псаломщика подпрыгнуть от неожиданности и заверещать из-за попавшего на разгорячённое тело снега. Костя прыгнул на него со спины, обняв и немного приподняв над землёй, а затем бросился прочь, спасаясь от мести псаломщика, бросающего в него комья снега. Кирилл подошёл к окну, равнодушно посмотрел на бегающих по двору парней, щёлкнул щеколдой: — Выйдешь на улицу, когда позову, хорошо? Твик кивнул, и диакон покинул комнату. Вскоре снаружи послышались голоса, после чего псаломщик наконец вошёл в дом, а Костя скрылся за забором, и под окном раздался гнусавый зов Кирилла. Бес выпрыгнул на улицу, притворил за собой окно, и отправился вслед за диаконом. Войдя в предбанник, диакон поставил таз на скамью и к ужасу беса стал раздеваться. Твик стыдливо отвернулся, краснея до самых кончиков ушей, и принялся неуверенно мять в ладонях край зелёной рубашки, как вдруг две широкие ладони схватили его со спины и стянули с беса одежду через голову. — Чего стоишь? Тут холодно, иди в парилку, пока я тут всё приготовлю. Бес испуганно вскрикнул, вздрогнул, и быстро юркнул в приоткрытую диаконом дверь, старательно избегая парня взглядом. Кирилл молча подивился его странному поведению. Ладно, мало ли что у нечисти на уме. Раздевшись и оставив верхнюю одежду в предбаннике, диакон вошёл в моечную. Набрал тёплую воду в тазы, ополоснул кипятком ковши, достал с полки свои мыло, мочалку и шампунь, после чего, прихватив с собой чистую одежду, отворил дверь в парилку. Встречен он был громким перепуганным воплем. Бес, сверкая глазами из дальнего угла, проследил за диаконом, убравшим вещи в сухой угол и встревоженно взглянувшим на термометр. — Ты что, уже поддавал жару? — Градусник свидетельствовал, что температура в помещении была выше сотни градусов. Твик в ответ вздрогнул, и виновато закивал головой. — Ладно, так даже лучше. Поняв, что диакон не собирается сердиться, Твик немного расслабился; вышел из укрытия, забрался на полати поближе к печке, и беспокойно покрутившись на месте, наконец устроился поудобнее и довольно потянулся. — Хорошо здесь, тепло! Кирилл кивнул, утирая проступивший на лбу пот, и сел рядом с бесом. Некоторое время они провели в тишине; диакон тяжело дышал, прикрыв глаза, и наслаждался жарой, бес также получал явное удовольствие от высокой температуры. Кирилл подумал о том, что если бесу так комфортно в парилке, то покрытая снегом земля действительно должна была казаться ему невыносимо холодной, и потому немного неуверенно, будто боясь услышать ответ, спросил: — Ты… скучаешь по дому? — Нет, аргх! Там… плохо. Тепло, но страшно, и я всё время чувствовал, будто что-то умирает внутри. А здесь так спокойно… Особенно, — Твик запинается, вздрагивает и смущается, но договаривает фразу, — когда ты рядом. Кирилл улыбается настолько, насколько позволяет его обычно безэмоциональное лицо, встаёт со скамьи, заставляя беса смутиться ещё сильнее, и произносит: — Хватит греться, пора пот смыть. Твик вздыхает и покорно идет вслед за диаконом прочь из парилки. Так как в их распоряжении была всего одна мочалка, Кирилл вручил бесу бутылку с шампунем, а сам стал тщательно шоркать собственное тело. Немного подумав, Твик намылил голову, налил в ладонь новую порцию шампуня, и к удивлению диакона, принялся взбивать пену на лохматых ляжках. Подождав, пока Твик смоет пену, диакон протянул ему мочалку, и попросил: — Намылишь мне спину? Бес на автомате взял в руки протянутую вещь, и осознал, что именно попросил у него парень, только когда тот наклонился, оперевшись ладонями о скамью, и выгнул спину, от чего Твик вскрикнул и чуть не выронил мочалку. Заливаясь румянцем и дрожа всем телом, он начал несмело намыливать лоснящуюся от пота и воды кожу. Дыхание сбивалось, и бес не знал куда деваться от смущения; он прикладывал немыслимые силы, чтобы избегать взглядом ягодицы диакона, и не думать о том, насколько соблазнительно выглядит его спина с такого ракурса. — Спасибо, — Кирилл выпрямился, забрал у беса мочалку, ополоснул ее кипятком, и вновь протянул Твику, — дай мне шампунь, пожалуйста. Бес вздрогнул, выходя из ступора, засуетился, крутанулся на месте в поисках бутылки и задел хвостом жестяной ковш, который с лязгом упал на досчатый пол. Кирилл вздохнул, взял взвинченного беса за руку, после чего тот замер на месте. Смутился, поднял с пола ковш, взял в руки мочалку, и наконец отдал диакону шампунь. Намыливая голову, Кирилл незаметно поглядывал на беса. Тот сидел на скамье, поджав ноги, и старательно шоркал плечи, время от времени мелко подрагивая. Пытаясь намылить спину, выронил мочалку и громко выругался; когда он слез со скамьи и наклонился, чтобы поднять упавшую на пол вещь, Кирилл целомудренно отвёл взгляд и нахмурился, пытаясь отогнать непрошенные мысли. Надо признать, что для исчадия ада Твик довольно красив. Гибкое тело поблёскивает в тусклом свете лампочки, длинный хвост подрагивает, мокрая шерсть на ляжках липнет к коже, позволяя лучше рассмотреть контур стройных, изящных ног. Очередная попытка намылить спину самостоятельно заканчивается неудачей, и Кирилл, вздохнув, сам поднял упавшую мочалку, сполоснул её и коротко приказал: — Повернись лицом к стене. — Аргх! — Твик дрожит, но послушно наклоняется и выгибает спину, подражая тому, как недавно стоял сам парень. Диакон удовлетворенно кивает и приступает к делу. Кирилл водит мочалкой по спине, оттягивает в сторону перепончатое крыло, заботливо намыливая тонкую, полупрозрачную кожу, ведёт рукой вдоль позвоночника, слегка надавливая пальцами на мышцы, массируя их. Твик вновь ощутил отчётливый вкус черники, но так и не смог понять, какой грех пытается побороть в себе диакон. Он почувствовал, как Кирилл медленно, осторожно, будто опасаясь своих действий, запустил ладонь в его волосы, погладил его по голове и мягко коснулся маленьких рожек. Очертил пальцами контур лица и провёл рукой по нежной коже на шее, особенно задерживаясь в том месте, где бьется пульс. Твик замер, боясь даже вздохнуть. Быть того не может. Он вновь прислушался к своим ощущениям, пытаясь почувствовать вкус чужого греха получше и гоня из головы слишком заманчивые мысли. Не мог же, в самом деле, диакон испытывать к нему… вожделение? Соблазнительная мысль заставляет Твика нервно дернуться, и Кирилл, к разочарованию беса, поспешно убирает ладонь с его шеи. Смущённо кашляет в кулак, и бормочет себе под нос что-то о том, что пора собираться. Они смывают с себя пену, одеваются в тишине. Выйдя из бани, Кирилл блаженно вдохнул холодный воздух полной грудью, снял шубу, которую тут же повесил на ветку стоявшей у тропинки яблони, зачерпнул ладонью снег, и принялся растирать его по разгорячённому телу. Увидев это, Твик с ужасом вскрикнул. — Ты замёрзнешь! Блять, зачем ты это делаешь?! — Для закалки. Более подробного объяснения не последовало, но бес уже и так успокоился, поняв, что диакон не стал бы причинять себе вред. Закончив обтирание, Кирилл накинул на плечи шубу, и обернулся, убеждаясь, что Твик никуда не убежал. Вместо этого бес стоял, высоко задрав голову и задумчиво глядя в небо; выглядел он при этом настолько умиротворённым и зачарованным, что Кирилл пожалел, что у него нет фотоаппарата, чтобы запечатлеть бесёнка, с восторгом смотрящего на звёздное небо. Обращаясь, кажется, к самому себе, Твик тихо произнёс: — Красиво сегодня. — Да. Смотри, видишь вон там, три звёздочки в ряд? И вокруг них ещё четыре прямоугольником? Твик внимательно посмотрел туда, куда указывал диакон и утвердительно кивнул. — Это созвездие Ориона. Звезда на левом плече называется Бетельгейзе, а на правой ступне — Ригель. А теперь посмотри чуть левее и ниже, — парень мягко приобнимает беса, разворачивая его в нужную сторону, — видишь, какая яркая? Это Сириус в созвездии Большого пса, самая яркая звезда в небе. Ну, не считая Солнца. Кирилл усмехнулся, и Твик перевёл удивлённый взгляд с небосвода на его счастливое лицо. Надо же. Ему так идёт улыбка. Диакон, не замечая, что бес любуется отнюдь не светилами, продолжает разглагольствовать. — А ещё левее и чуть выше созвездие Малого пса, там яркая звездочка — Процион. — Ты их все знаешь по именам? — Нет, только самые яркие, — Кирилл наконец посмотрел на беса, — а ты разве ни одной звезды не знаешь? Твик вздрогнул, понурил голову. — В аду звёзд не видно. Кирилл вздохнул и выпустил беса из объятий: — Идём домой. Подойдя к окну, Твик привычно влетает в комнату, запирает раму на щеколду, и садится на подоконник, ожидая появления диакона. Войдя в комнату, Кирилл стал переодеваться, вновь вынуждая Твика смутиться. Сколько это будет продолжаться? Можно подумать, он не замечает, как его нагота действует на беса. Не провоцирует же он его специально, в конце концов. Твик вздыхает, размышляя о том, что Кирилл слишком святой, чтобы понять, что бес может испытывать к нему не только дружескую симпатию. Сам он, наверняка, никогда не будет страдать от таких порочных идей, и сегодняшний вкус черники в бане Твику просто примерещился. Священник не опустится до такого. Бес вздрагивает при мысли о том, что с ним сделает диакон, если прознает о его чувствах, мысленно обругивает себя за неосторожность, и чувствует, как в груди болезненно сжимается сердце. Терпимо. Особенно в сравнении с обливанием святой водой или наложением креста. Переодевшись, Кирилл направился к шкафу, пытаясь отыскать подходящую для беса одежду. Он достал с полки футболку, которую не жаль было продырявить, и просторные хлопчатобумажные шорты, после чего молча обернулся к Твику, собираясь отдать ему найденное. Скинув с себя халат, Твик уселся на кровать, тщательно вытирая полотенцем волосы, и Кирилл против воли залюбовался. Удивительно, но после шампуня шерсть на ляжках беса стала шелковистой, блестящей, с лоснящимся от света лампы мелким каракулем. Так и хотелось потрогать тугие кудряшки, провести ладонью по внутренней стороне бедра, пропуская мягкие волоски через пальцы. Больше всего манил низ живота, где пух казался особенно нежным. Можно было бы ощутить его кожей, зарываясь в подшёрсток и спускаясь всё ниже… Бес поднял на диакона перепуганный взгляд широко раскрытых глаз и Кирилл осознал, что на этот раз Твик прекрасно слышал его мысли. Бес опасливо поджал ноги к груди, начиная мелко трястись, и вцепился руками в покрывало, стремительно при этом краснея. Кирилл и сам залился румянцем. Отводя взгляд в сторону, он резко протянул бесу одежду. — Оденься. Но вместо этого бес поднялся с кровати и вплотную подошёл к диакону, от чего тот совсем растерялся. Несмотря на немой протест парня, Твик взял в руки его ладонь и положил её себе на бедро, внимательно смотря священнослужителю прямо в глаза. — Что ты делаешь? — Ты же хотел потрогать мою шерсть. Трогай. Кирилл нервно сглатывает слюну и медленно ведёт рукой по ноге беса, слегка сжимает бедро. Поднимается выше и останавливается на талии. Бесовский хвост оплетает его, вплотную прижимая к Твику, ладонь скользит под черную ткань футболки, а красные глаза прожигают диакона внимательным, пристальным взглядом. Кирилл задыхается от смущения, чувствует, как возбуждение разливается по телу. Бес будто наслаждается его реакцией, смакует стыд, сам при этом подрагивая и тяжело дыша. Наконец он отстраняется от парня, позволяя тому облегчённо выдохнуть, отходит к кровати, натягивает одежду и забирается под одеяло. — Знаешь, ты был прав. Баня — это действительно пиздатая вещь.