Heaven Has No Rage

Казалось, Вэй Усянь изо всех сил пытается сдержать эмоции, но на его лице все равно отразился шок, когда госпожа Юй вернулась в кабинет. Несомненно, он решил, что она не вернется. Несмотря на вспыхнувшую обиду, она постаралась не реагировать. Его чувства можно было понять — она только что встала и ушла, не сказав, почему. Более того, мальчик уже дал понять, что совсем не ожидал, что она будет здесь. Какой смысл обижаться на него за то, что он предположил о ней худшее? … Ну, она немного обиделась на него, но решила, что признать бесполезность своей обиды — то же самое, что и простить. Она ничего не сказала в ответ на его шок, когда пересекла комнату и заняла свое место у окна. Ее не было так долго, что жесткий пластик стула снова стал ужасно холодным. Это было похоже на возмездие. — Куда пропала доктор Лань И? — спросила она мальчика, протирая глаза, не желая снова сидеть в тишине. Каким-то образом, несмотря на то, что Вэй Усянь смотрел прямо на нее, ей все же удалось его напугать. Когда он пришел в себя, то сказал: — Она… она сказала, что сейчас будем делать снимки. Правильно. Доктор говорила, что это будет следующий шаг после вопросов. Она сказала, что всегда лучше делать это побыстрее, пока травмы и другие видимые повреждения, связанные с нападением, еще свежие и не обработанные. Вэй Усянь должен был раздеться догола, естественно, и повернуться лицом и спиной к камере. Это звучало достаточно просто, но Юй Цзыюань не была настолько наивна, чтобы искренне в это поверить. Даже не при таких обстоятельствах, стоять обнаженным перед незнакомым человеком, фотографировавшим его для того, чтобы эти фотографии потом смотрели другие незнакомые люди, тяжело. А если учесть то, что Вэй Усянь пережил всего несколько часов назад… Но он мог это выдержать. Юй Цзыюань ни на секунду не сомневалась в этом, хотя он уже, казалось, готов был потерять сознание из-за одного напоминания. Она не солгала, когда признала, что Вэй Усянь был самым сильным из детей ее семьи. Это была правда, несмотря на то, что ей это не нравилось. Она откинулась на спинку стула и глубоко вздохнула. Накал ее гнева снизился до приемлемого уровня, но игнорировать его по-прежнему было трудно. Она еще раз напомнила себе, что в нем нет необходимости. Во всяком случае, сейчас. — Госпожа Юй? Она открыла глаза и обнаружила, что Вэй Усянь смотрит только на нее. Было странно видеть эти потускневшие глаза, устремленные не в пол, а на нее. Это было почти обескураживающе. Возможно, ее внимание тоже приводило его в замешательство. Он напрягся под ее взглядом, хотя, к его чести, не отступил. — Вы… в порядке? — спросил он. Тогда она поняла, что за тревожностью в его глазах и тускло-серым туманом скрывается, на удивление, некоторая степень беспокойства. Ясно было, что она недостаточно хорошо подавляет свой гнев. Или, возможно, так как он совсем не дурак, то понял, что она разгневана до невозможности, иначе бы не выскочила из комнаты и не вернулась бы с таким убийственным взглядом. В любом случае, он знал, как именно она себя чувствовала. Она уловила иронию: он сидел на медицинской кушетке в больничной рубашке, но при этом беспокоился о ее благополучии, и это казалось ей неправильным. Первой пришедшей мыслью было сказать, что с ней все в порядке, и отвергнуть его наблюдения. Но… она была не в порядке. Госпожа Юй все еще чувствовала эту ярость, слегка пульсирующую на коже, но все же она не исчезла полностью. Прошло всего несколько коротких минут с тех пор, как этот гнев охватил все ее тело, и хотя она подавила его, но все еще не оправилась от его силы. Какой смысл оскорблять интеллект мальчика? Какой прок в том, чтобы лгать, когда правда уже известна? Неужели немного честности навредит ей? …Что ж, может быть. По крайней мере, она провела большую часть своей жизни, полагая, что это так. Трудно было отбросить эту абсурдность. Некоторое время она смотрела на него, осознавая его нервное беспокойство, которое едва прорывалось сквозь туманную пустоту в глазах. Как честность могла навредить ей? Никак, Юй Цзыюань. Вообще никак. — Я злюсь и все еще пытаюсь осмыслить… все это, — призналась она, хотя и не смогла заставить себя выразиться более конкретно. Ради него или ради себя самой — неважно. Она чувствовала себя слабой из-за этого. По его лицу она могла сказать, что он понимает, о чем она. Но он не озвучил свое согласие и не кивнул, а снова опустил глаза в пол. Он щипал себя за пальцы и нещадно жевал нижнюю губу. Очевидно, мальчик хотел что-то сказать. — Что? Ему потребовалось много времени, чтобы ответить. Когда он, наконец, заговорил, слова были не громче шепота. — В это трудно поверить? Секунду, которая ощущалась как сто секунд, в ее голове не было ни единой мысли. Ее мозг изо всех сил пытался понять, что имел в виду мальчик. Когда, наконец, пришло осознание, оно ударило по ней, как поток ледяной воды, просачиваясь глубоко вниз, пока кости не замерзли. — Вэй Усянь, — медленно произнесла она, убедившись, что все его внимание сосредоточено на ней. — У тебя сложилось впечатление, что я тебе не верю? Последовавшее тяжелое молчание было достаточно красноречиво. Тем не менее, казалось, он чувствовал необходимость сказать: — Вы ведь… так сказали. Это невероятно, не так ли? Юй Цзыюань сделала глубокий вдох, затем еще три. Она была сердита и не удивилась этому, хотя знала, что не должна была злиться. Даже она понимала, насколько неправильным было то, что ее первой немедленной реакцией был гнев — только потому, что она не хотела слышать этих слов. Однако было трудно не сердиться. Как она могла не рассердиться, когда Вэй Усянь действительно так плохо о ней думал? Он мог бы с таким же успехом посмотреть ей в глаза и назвать ее холодной, бессердечной сукой. Однако, несмотря на гнев, на этот раз логика победила. Она знала, что, несмотря на свои чувства, Вэй Усянь на самом деле не это говорил. (Хотя действительно ли он верил в это… еще неизвестно.) — Да, это невероятно, — согласилась госпожа Юй, скрестив руки на груди. Глаза Вэй Усяня вспыхнули. Она видела, как в темных радужках горело крушение всяких надежд. Она пояснила: — Невероятно, что Вэнь Чао осмелился совершить такое. Невероятно, что Вэнь Чжулю осмелился поддержать его в таком преступлении. Невероятно, что они сделали такое и решили, что им это сойдет с рук. Вэй Усянь моргнул несколько раз. А потом сказал только одно: — Я не думаю, что он… поддерживал это. Она не удосужилась одарить его недоверчивым взглядом, который он заслужил. Она знала достаточно о характере Вэй Усяня, чтобы понимать, что он пытается преуменьшить чьи-то зверства, особенно против себя. Несколько раз она видела, как Вэй Усянь проделал то же самое с Цзян Чэном, который в детстве не раз говорил ему, по общему признанию, жестокие вещи. Казалось, то же самое он делал и сейчас, даже когда преступление было куда хуже, в астрономических масштабах. — Он был там, Вэй Усянь, — сказала она сквозь стиснутые зубы. Ее ногти впились в ладонь, острые концы глубоко погрузились в плоть, по коже пробежали мурашки. — И он ничего не сделал. Этого достаточно, и он заплатит за это вместе со всеми остальными. Вэй Усянь снова моргнул, немного сбитый с толку. По крайней мере, достаточно ошеломленный, чтобы не возражать сразу против ее требований справедливости. — Госпожа Юй… — начал было он, но больше ничего не сказал, только продолжал смотреть на нее, как будто видел в первый раз. Юй Цзыюань на мгновение взглянула на него. Затем она спросила резко, но не менее искренне: — Разве это так шокирует, что я злюсь за тебя? Его глаза чуть-чуть расширились. — …Нет. «Маленький лжец», — подумала она и гадала, сколько еще лжи он попытается ей сказать до конца утра. Прежде, чем она смогла должным образом обдумать, стоит ли упрекнуть его за это, доктор Лань И вернулась. В одной ее руке был фотоаппарат, черный и с большим объективом. Под другой рукой был какой-то толстый материал, сложенный аккуратным квадратом. Доктор сразу спросила: — Сможете поднять фотофон, чтобы заблокировать задний план? Юй Цзыюань потребовалось мгновение, чтобы понять, что вопрос был адресован ей. Она моргнула, несколько удивившись, что к ней обратились. Ей даже не приходило в голову, что ей, возможно, придется… участвовать в процессе. Это лучше, чем бесполезно сидеть здесь, не правда ли? Да, конечно. Юй Цзыюань кивнула и встала. Она пересекла комнату и взяла у врача фотофон. Как только он оказался у нее в руках, она позволила ему распасться, ярко-синий материал упал до самого пола. Она двигалась, пока не оказалась позади Вэй Усяня, а затем, держась обеими руками за разные углы ткани, раскинула руки, так широко, насколько это было возможно. Она стояла так близко к нему, что ее первой абсурдной мыслью было: его волосы остро нуждаются в расческе. В нос ударил запах алкоголя на его коже, подсказывая, что ему необходима ванна. Должно быть, он пролил алкоголь на себя во время какой-нибудь неподобающей игры, которые мальчишки устраивают на подростковых вечеринках. Она также чувствовала запах рвоты, который был несравненно более неприятен, чем алкоголь. — Вы готовы? — мягко спросила доктор Лань И с камерой в руке, и на этот раз она обращалась к Вэй Усяню. Юй Цзыюань была впечатлена ее разносторонней личностью. Доктор была спокойной и твердой, как и большинство Ланей, но все же способной проявлять достаточно эмоций, чтобы обеспечить поддержку. Юй Цзыюань гадала, помогло ли это Вэй Усяню. Она как-то услышала, как А-Чэн и А-Ли поддразнивали Вэй Усяня насчет одного мальчика по фамилии Лань, с которым ему, очевидно, нравилось проводить время. Спокойный Лань являл бы резкий контраст его характеру, но возможно, что-то в таком темпераменте Вэй Усяню нравилось. Тем не менее, мальчик кивнул так напряженно, что было очевидно, что он не хотел этого. Однако он, похоже, действительно был готов. Когда он коснулся краев своей рубашки, на этот раз госпоже Юй не нужно было напоминать отвернуться. Это раздевание было быстрее первого; в конце концов, ему нужно было снять только один слой одежды. Когда шорох прекратился, ее глаза снова метнулись назад. Она видела часть кожи, оставшейся неприкрытой из-за высоты фотофона и его непослушных волос. Похоже, он действительно содрал спину о тротуар. Кожа была ярко-розовой, маленькие ранки все еще покрыты грязью. А ещё она видела больше следов укусов у основания его шеи. Юй Цзыюань подняла фотофон повыше и отвернулась. Доктор Лань И отсчитала от трех, и щелкнула камера. Боковым зрением Юй Цзыюань видела вспышку сделанного снимка и движение Вэй Усяня, слегка вздрогнувшего. Доктор Лань И сказала: — Хорошо, можете повернуться. Вэй Усянь повернулся. Юй Цзыюань не могла не скосить глаза, всего на мгновение. Его взгляд был опущен, но она видела достаточно. Он выглядел… Он выглядел так, словно его сломали. Он выглядел уязвимым, хрупким. Он выглядел так, будто теряет что-то, то, чего никогда не вернет. Юй Цзыюань никогда не видела его таким. Уязвимый, хрупкий… эти слова просто не подходили ему. Разве что в первые дни, когда он прятался в коридорах их дома, как сын слуги, кем он и был, так остро осознавая, насколько ему не место среди их богатства и пышного убранства, в семье, которая не была его родной. Те дни длились недолго. У Вэй Усяня было много сильных сторон, и адаптация была одной из них. Он превратился из сына слуги в сына дворянина в мгновение ока. Еще быстрее уже сформированная семья стала его собственной. Юй Цзыюань не видела необходимости в третьем ребенке — в чужом ребенке, при этом — а он создавал эту необходимость, и со временем даже она не могла представить свой дом без всех троих детей в нем. Он не смотрел на нее, он вообще ни на что не смотрел. Его глаза не были затуманены, и она видела в них страдание. Этого Юй Цзыюань тоже никогда не видела. Никогда. Однажды (и только однажды), когда он был маленьким и совершил какой-то проступок, настолько незначительный, что она не могла даже припомнить, какой, госпожа Юй пригрозила, помимо прочего, напустить на него злую собаку, если он снова это сделает. До смерти перепуганный, панический взгляд в его глазах в тот момент, когда вырвались эти слова, заставил ее почувствовать себя ужасно виноватой. Никогда еще она не чувствовала себя так, когда ругала ребенка. И все же она ощутила вину из-за мальчика, который даже не был ей родным. Она чувствовала себя жестокой и агрессивной, и знала, что именно такой в тот момент и была. В конце концов, существует грань между наказанием ребенка и издевательством, и она ее пересекла. То выражение его глаз не могло сравниться ни в малейшей степени с выражением его глаз сейчас. То, что он стоял здесь, как он выглядел… ощущалось как наказание. Несомненно, он так себя и чувствовал. Даже отвратительный преступник, которого фотографировали в полицейском участке, выглядел бы более достойно. Вэнь Чао, когда его привлекут к ответственности, будет выглядеть более достойно. Что-то в груди Юй Цзыюань горько скрутилось. Так горько, так горько… Краем глаза она увидела, как глаза Вэй Усяня плотно закрылись. Камера снова щелкнула. Он вздрогнул во второй раз, но, по крайней мере, все было кончено. Она держала фотофон, пока он снова не закутался в рубашку. Мальчик неуверенно сел обратно, настолько явно дезориентированный, что было удивительно, как он вообще сохранял вертикальное положение. Она сама обнаружила, что ее ноги дрожат, и снова заняла свое место. Возможно, доктор что-то сказала, но Юй Цзыюань пропустила это. Вместо этого она проследила за взглядом Вэй Усяня до стола, и увидела, что комната оказалась не такой безвкусной, как она думала изначально. Там, рядом с компьютером, стояла фотография белого кролика в рамке. Госпожа Юй задумалась, любит ли Вэй Усянь кроликов. Она искренне на это надеялась. Он заслуживал любой, даже малейшей радости, которую только мог сейчас получить.

***

Прошло время. Вэй Усяня дважды рвало (хотя во второй раз это был просто рвотный рефлекс). Тем не менее, врач все же взяла мазок из ротовой полости. После этого она сосредоточилась на более явных признаках нападения, обтерев тампоном синяки на его шее и ключице. Она спросила, в каких еще конкретно местах его трогали. Он сказал, что они лизали его уши, кусали его за соски. Он сказал, что Вэнь Чао поцеловал его в щеку. Врач обтерла тампоном и там тоже. Вэй Усянь ни разу не взглянул на Юй Цзыюань, когда произносил эти слова, его голос был обречённым, как и следовало ожидать от человека, которого уже сломали. Юй Цзыюань тоже не смотрела на него, она была слишком занята, пытаясь не думать об образах, которые были слишком яркими, слишком реальными. Однако она ещё думала о своем самом любимом оружии. Это был нож под названием Цзыдянь, который с незапамятных времен передавался по наследству в ее роду. Ее мать сказала ей, что это грозное оружие, духовное, способное отделить тело от обладающего им демона. Конечно, Юй Цзыюань посчитала, что это просто искусно сделанный, ценный, но все же обычный нож. Тем не менее, она вспомнила, что это оружие покоится на почетном месте, на комоде, в их с Фэнмянем спальне. Она подумала, что куда лучше этот нож будет смотреться меж ребер Вэнь Чао. Она знала, что вряд ли ей действительно удастся его использовать. Вернее, «никогда» было более точным словом. Риск, связанный с тем, чтобы пролить кровь Вэнь Чао лично, был слишком велик, особенно после того, как она убедит Вэй Усяня выдвинуть обвинения и передать дело системе правосудия. Ей самой не удастся увидеть, как демоны в душе Вэнь Чао корчатся под ее властью. Тем не менее, мысленный образ крови Вэнь Чао на ее клинке был очень приятным.

***

Прошло еще время, достаточно долгое, чтобы ее тело полностью приспособилось к холодной температуре комнаты. Несмотря на то, что она больше не чувствовала дрожь, стойкий холод под ее кожей все еще не прошел. (Она задавалась вопросом, пройдет ли он когда-нибудь.) Мальчика в данный момент в кабинете не было, он вышел, чтобы сдать образец мочи. Или должен был это делать, по крайней мере. Юй Цзыюань не думала, что требуется аж двадцать минут, чтобы пописать в стаканчик. Тем не менее, мальчик еще не вернулся. Она старалась не гадать, почему он так долго. После всего, что он сделал до сих пор, он определенно имел право на небольшую передышку. В любом случае, она была предоставлена самой себе, и ей нечего было делать, чтобы скоротать время. Сначала она думала позвонить своей лучшей подруге. А-Мэй всегда была первым человеком, кому она звонила, когда нужно было выговориться. Теперь, как никогда, ей действительно нужно было услышать звук чужого голоса, удержаться за чужие мысли. Она не позвонила. Она воздержалась по двум причинам. Во-первых, казалось… рано распространять подробности этого дела среди тех, кто не был членом ее семьи, хотя А-Мэй была ей близка. А во-вторых… Она не знала, что скажет А-Мэй. Она знала, что с ее стороны это было несправедливо. Независимо от мнения А-Мэй о мальчике и его происхождении, она никогда не потерпит насилия над любым ребенком. Во-вторых, А-Мэй могла оказаться полезной в настойчивых просьбах Юй Цзыюань дать Вэнь Чао почувствовать вкус ее ярости. Юй Цзыюань была хорошо осведомлена о видах оружия, которое имела в своем распоряжении семья Цзинь, и А-Мэй не колебалась бы, если бы Юй Цзыюань захотела… заказать его. Тем не менее, Юй Цзыюань могла думать только о том, сколько раз А-Мэй жаловалась на множество внебрачных детей, которых ее муж строгал каждый год, и как иногда, во время приступов мрачного настроения, Юй Цзыюань отвечала ей: по крайней мере, тебе не приходится жить ни с одним из ублюдков. Сейчас она с трудом могла поверить, что когда-либо говорила такие вещи, такие резкие, несправедливые и даже неправдивые. Она с трудом могла поверить, что это не единственная ужасная вещь, которую она сказала за спиной Вэй Усяня. (Он даже не удивился бы. Ему не нужно было слышать это, чтобы знать, что она относится к нему именно так.) Тем не менее, она не могла позвонить А-Мэй, пока еще нет. Вместо этого она порылась в Интернете на своем мобильном. Сначала она думала поискать что-нибудь простое, что-то, что отвлечет ее от мыслей… обо всем. Однако быстро решила, что не хочет отвлекаться от сложившейся ситуации. Как она могла отвлечься, когда ее разум едва воспринимал это, крепко цепляясь за то, что ей было понятно, когда вокруг было столько всего, что она еще не могла осознать? Она нашла несколько статей о сексуальном насилии. Она внимательно читала каждое слово в каждой строчке, впитывая всю информацию, как засохшая земля впитывает воду. «Женщины подвергаются изнасилованию и сексуальному насилию чаще, чем мужчины», — гласила одна статья, это Юй Цзыюань и так уже знала. «Изнасилование мужчины часто совершается другим мужчиной, часто в тюрьме. Изнасилованные мужчины чаще, чем женщины, получают физические травмы, не хотят сообщать о преступлении и в таких случаях нападавших, как правило, бывает несколько». Прочитав это, она почувствовала, будто проверяет по списку. То, что все критерии, кроме одного, применялись к Вэй Усяню, было очень тревожным. В другой статье говорилось: «Если кто-то говорит вам, что стал жертвой сексуального насилия, сохраняйте спокойствие. Верьте ему и дайте ему ощущение контроля. Выслушайте и уделите время пострадавшему, чтобы выразить свои чувства и заверить его в поддержке». Юй Цзыюань предположила, что уже провалилась в этом. Она не могла вспомнить, что сказала на парковке, но знала, что тогда не была спокойна. У нее было достаточно самосознания, чтобы знать, что она почти никогда не бывает спокойной. «Поощряйте психологические консультации и будьте терпеливы. Для исцеления могут потребоваться годы, успехи и неудачи будут чередоваться, но исцеление возможно». Это ошеломило ее. Исцеление. Она не думала об этом. Ни разу. Она ни разу не думала о том, что будет потом. Она, конечно, думала о том, чтобы отвезти Вэй Усяня домой и в полицейский участок. Она думала о суде, о возможности дачи показаний, потому что просто ее присутствие здесь делало ее свидетелем. Она даже думала, как разобраться с неизбежным скандалом, который, несомненно, вызовет арест сына коррумпированного генерального директора, который был их прямым конкурентом. Но, помимо этого… Она ни о чем таком не думала. Она не думала о том, что Вэй Усяня теперь могут мучить постоянные кошмары. Она не думала о том, что он может вспоминать, испытывать приступы паники или даже иметь психические расстройства. Она не думала о том, что теперь он может бояться прикосновений. Она не думала о том, что его доверие к людям могло быть разрушено, и на очень долгое время. Это была травма. Она прекрасно это знала, но только сейчас это по-настоящему поразило ее. Это могло остаться с человеком на всю оставшуюся жизнь. Что могла сделать Юй Цзыюань? Она могла приложить все силы, чтобы Вэнь Чао и остальные эти ублюдки провели большую часть своей жизни за решеткой, но будет ли этого достаточно, чтобы исправить все остальное? Юй Цзыюань не нужно было читать статью, чтобы понять: нет, вероятно, не будет. Вэнь Чао был врагом, которого Юй Цзыюань была более чем способна победить. Однако исцеление, исправление и будущее страшили ее. Это было нечто незнакомое, она понятия не имела, как с этим справляться. Она почти никогда не сталкивалась с ситуацией, в которой не была уверена, что сможет победить. Женщина чуть не подпрыгнула от неожиданности, когда телефон в ее руке зазвонил. Юй Цзыюань было нелегко напугать, но уже второй раз за утро эти девайсы чуть не довели ее до инфаркта миокарда. Это очень раздражало. Раздражение прошло, когда она увидела на дисплее имя своей дочери. Верно. Почему-то Юй Цзыюань не пришло в голову позвонить ей. Многие вещи, происходившие за пределами этой комнаты, не приходили ей в голову. Потом ее охватила тревога. Ее дочь слишком рано проснулась. И даже если она проснулась случайно, маловероятно, что она позвонила бы матери, независимо от времени суток. Нет, только если у нее была веская причина. Юй Цзыюань догадывалась, почему дочь звонила. Она была… не готова. Тем не менее, она ответила на звонок. — Да? — Мама, — начала ее дочь, и это отличалось от ее обычных приветствий («привет» или «доброе утро»). Теперь в голосе дочери не было радости, только тяжесть беспокойства: — Твоей машины нет на месте. Да, теперь она точно знала, почему дочь звонила. — Нет, — подтвердила она, потому что по какой-то непонятной причине она все усложняла вместо простого ответа, — а ты рано встала. — Я… — А-Ли сделала паузу, казалось, взвешивая слова. Она продолжила: — А-Чэн только что звонил, сказал, что А-Сянь пропал. Он не отвечает на звонки. Юй Цзыюань знала, что А-Ли звонила именно по этой причине, и, тем не менее, при этих словах она ощутила сожаление о своем нежелании рассказать все. Ее дочь волновалась, больше, чем она когда-либо призналась бы матери. Когда-то А-Ли пришла к выводу, что лучше не говорить матери о своих чувствах и мыслях, кроме тех, что вызвали бы ее удовлетворение, особенно, если дело касалось Вэй Усяня. То, что теперь она выражалась так откровенно, говорило о многом. — Он не пропал, — сказала Юй Цзыюань, надеясь развеять напряжение. — Я сейчас с ним. Если это и шокировало А-Ли, она не подала виду. Скорее, несмотря на разделявшее их расстояние, она накинулась на Юй Цзыюань, юная тигрица, впервые познавшая искусство охоты. — Где? Он в порядке? — Мы в больнице в Гусу. Казалось, это только еще больше напугало А-Ли. — Что? Что случилось? Мама… — Он… в порядке, — быстро оборвала ее Юй Цзыюань, хотя и запнулась на последнем слове. Он ведь был жив, дышал, но она все равно ощущала, что солгала. В любом случае, она знала, что А-Ли не удовлетворится лишь этим. Госпожа Юй старалась побыстрее обдумать, что еще сказать. — Он… попал в драку, — нерешительно призналась она. Последовала минутная пауза. А потом: — Ты сказала «Гусу»? Юй Цзыюань ясно представила, как А-Ли хватает ключи от машины. — Пожалуйста, скажи ему, что я скоро приеду… — В этом нет необходимости, — прервала Юй Цзыюань. — Как только его осмотрят, я отвезу его домой. Я хочу, чтобы ты поехала за А-Чэном, забрала его и подождала нашего возвращения дома. — Мама… — Делай, как я говорю, А-Ли. «У меня все под контролем», — пыталась намекнуть она (хоть это и не было правдой). «Я хозяйка в этом доме, а не ты, и поэтому я должна быть здесь. Мне не нужно, чтобы ты выполняла мои обязанности за меня». (Хотя, очевидно, до этого так и было.) Молчание казалось еще более долгим. — Хорошо, — наконец, сказала А-Ли, сдаваясь. — Я… поеду за А-Чэном. По какой-то причине Юй Цзыюань выдохнула с облегчением. — Хорошо. Увидимся, когда мы здесь закончим. — Мама, — внезапно сказала А-Ли, когда большой палец Юй Цзыюань уже завис над значком «завершить вызов». — Да? — Мама, — снова сказала А-Ли и заколебалась. Она часто так делала, не решаясь сказать то, что было у нее на уме. Фэнмянь преодолел это за годы их брака, но все же не оставалось сомнений в том, откуда А-Ли черпала свои ужасно робкие манеры. Юй Цзыюань уже не в первый раз задалась вопросом, почему ее гены так слабо проявляются в ее дочери. Однако на этот раз она не стала одергивать девушку. Вместо этого она терпеливо ждала, уже понимая, что ей не понравится следующий вопрос. И конечно: — Что случилось с А-Сянем? Его изнасиловали, А-Ли. Такая простая фраза, самая верная, которую могла сказать Юй Цзыюань, и все же она застряла в горле. Она не могла сказать этого, не своей нежной милой дочери, которая любила своих братьев так, словно сама была им матерью. Госпожа Юй просто не могла сказать этих слов, пока не могла, откладывая их на тогда, когда необходимость вынудит ее. — Я позвоню твоему отцу, как только его самолет приземлится, — вместо этого сказала она, ощущая слабость. — Хорошо, — уступила А-Ли. — До свидания, мама. Юй Цзыюань так же попрощалась и повесила трубку. Почти сразу после этого Вэй Усянь вернулся. Он побрел обратно в кабинет, выглядя почти таким же бледным, как во время фотографирования. С минуту он стоял в центре комнаты с потерянным видом. Врач вошла вскоре после этого, не подсказав ему, что делать с запечатанным стаканом мочи в руке. Он неловко поставил его на стол, недалеко от картинки с кроликом, а потом вернулся на кушетку, осторожно усевшись обратно. Ни разу его поникшие глаза не взглянули на Юй Цзыюань. Она подумала, а не следовало ли ей позволить А-Ли прийти. Вэй Усянь, несомненно, предпочел бы ее компанию. Вероятно, было бы лучше, если бы она была здесь, А-Ли, с ее нежным голосом, которая погладила бы его по спине, заправила бы волосы за уши и сказала бы все, что ему нужно было услышать. Честно говоря, он, вероятно, предпочел бы и несколько других людей. Он мог даже предпочесть Цзян Чэна, выбирая между ним и Юй Цзыюань, хотя в одной из статей, которые она прочитала, утверждалось, что мужчинам часто бывает труднее обсуждать нападение с другими мужчинами. Это немного задевало ее гордость (хотя какое значение имела здесь ее гордость?), но это не помешало ей спросить: — Хочешь, чтобы А-Ли приехала сюда? Его глаза удивленно обратились на нее. Он всегда казался удивленным, когда она обращалась к нему. — Нет, — сказал Вэй Усянь быстро, как только понял вопрос. — Нет… я… я не хочу, чтобы она приходила сюда. Что ж. Вот вам и ответ. Этот ответ был удивительным, и в то же время, чему тут было удивляться. Ясно, что он любил свою сестру, но ему, вероятно, все равно не хотелось бы, чтобы она видела его таким. Или, возможно, из-за этой самой любви он не хотел, чтобы она была здесь. Юй Цзыюань, конечно, не была настолько глупа, чтобы поверить, что Вэй Усянь предпочитал ее компанию. И это ее тоже не удивляло. Она прекрасно понимала, что Вэй Усянь не любит ее. Он никогда этого не говорил, закрывал рот и отводил глаза в ее присутствии, но она знала. Это было справедливо с его стороны. Она тоже никогда не выказывала к нему особой нежности. Однако для близости не требовалась нежность. Она была уверена, что Фэнмянь тоже не так уж сильно ее любил (и это вовсе не больно, нет, не больно!), но, тем не менее, у них все же была связь. У них по-прежнему сохранилось доверие друг к другу, которое можно было сформировать только вместе, и дети, которых они завели. У нее не было этого с Вэй Усянем. Она поняла это однажды, когда отвозила его на музыкальную репетицию, много лет назад, когда его возраст все еще измерялся однозначными числами. Сама поездка не была чем-то необычным; в то время она часто отвозила всех детей на внеклассные занятия. Тем не менее, в тот день А-Чэн и А-Ли заболели гриппом, поэтому на заднем сиденье своей машины она пристегнула только Вэй Усяня. Это была самая неприятная поездка на машине, которую она когда-либо совершала с кем-либо из членов ее семьи. А также самая тихая. Все трое детей обычно болтали о пустяках, о вещах, которые только другие дети находили бы такими интересными и забавными. В то время веселые детские голоса часто звучали в ее машине. Однако в тот день Вэй Усянь не болтал о своем любимом мультфильме, или о том, что он хотел бы увидеть на столе за ужином в тот вечер, или о втором флейтисте, который, по всей видимости, всегда пускал газы и неправильно играл ноты. Мальчик не издал ни звука. Он сидел там, приклеившись взглядом к окну, и на его лице было очень нервное выражение. Всю поездку они провели в тишине, за исключением того момента, когда приехали, и он вышел из ее машины с тихим «Спасибо, госпожа Юй». Это был совершенно другой опыт, тогда она подумала, а не заболел ли и он тоже. Однако она достаточно быстро поняла, в чем дело, и это поразило ее. «Этот ребенок боится тебя. Он тебе не доверяет. Он не чувствует близости с тобой и, вероятно, никогда не почувствует». В тот момент госпожа Юй не знала, как к этому относиться. Конечно, она ожидала от него почтительности, так же, как и уважения. От ребенка, находящегося на ее попечении, она не примет ничего меньшего. Но чтобы ее боялись в собственном доме… Она сказала себе, что хочет и этого тоже. Если его страх был ценой его послушания, то для нее это не имело значения. (Легче было поверить в это, чем думать о том, что, возможно, она каким-то образом ошиблась в своих методах воспитания. Это было легче, чем признать, что она могла ошибаться.) В любом случае, это все равно была ложь. Для нее это было очень важно. Это имело большое значение прямо сейчас, потому что, хотя она не сказала ни единого слова, он все же почувствовал себя вынужденным произнести еще раз: — Извините. Она сузила глаза. — Я думала, что ясно изложила свою позицию по поводу твоих извинений. — Мне жаль, что вы не выспались из-за этого, — настаивал он, по крайней мере, насколько позволял его монотонный голос. — Я знаю, что вы устали. Отрицать это было бы оскорблением его интеллекта. Несмотря на его нежелание смотреть в ее сторону, он все же ясно заметил, как она зевала, как протирала глаза, когда тяжелели веки. И все же с его стороны было неправильно чувствовать себя виноватым. За все, и тем более, за это. В конце концов, он не имел никакого отношения к тому, что она не спала в такой час. Причина, по которой она не спала… Она уже была честна, и это ее не убило. Но все же, все было по-другому. Быть честной со своими мыслями — это не то же самое, что быть честной с… чувствами. На самом деле, она даже не была так уж честна с собой, говоря себе, что проснулась просто из-за возбужденного состояния, а не по какой-либо другой причине. Но чтобы не только признать это, но и сказать вслух… Как ни странно, она почувствовала, что вот-вот покраснеет. И приложила все усилия, чтобы побороть это. Госпожа Юй глубоко вздохнула, так осторожно, как только могла. Затем снова взглянула на мальчика. Она отметила бледность его кожи, беспорядок в волосах, постоянную дрожь его пальцев. Она посмотрела в его глаза и почувствовала себя такой малозначимой по сравнению с ним. Что значило ее смущение перед правдой по сравнению со всем, что чувствовал он? Он позволил (и это было разрешение; он выбрал ее) ей видеть его в самом удручающем состоянии, напомнила она себе. Все это время он провел рядом с ней, такой слабый и уязвимый. Возможно, она тоже могла быть совсем немного слабой рядом с ним. — В твоих извинениях нет необходимости. Я в любом случае не собиралась спать, — заставила она себя сказать. — Я… ждала, когда Фэнмянь вернется из командировки. После признания наступила тишина. Ощущаемое ею тепло на лице подсказало, что она все-таки краснеет. Несмотря на уязвимость своего признания, она не могла не сочетать его с жестким взглядом, чтоб он не посмел осудить ее. (Она не могла сказать, что было унизительнее: то, что она скучала по мужу, или что она была из тех жен, которые прикладывали усилия, чтобы признать это). — О, — сказал Вэй Усянь, и легкое удивление на его лице было немного оскорбительно. Тем не менее, это были самые сильные эмоции, которые он проявил за долгое время здесь. Однако вскоре его шок прошел, и его снова сменило пустое безразличие. Она обнаружила, что ее это опечалило. Она обнаружила, что задается вопросом, как вернуть его эмоции. Раньше он казался таким встревоженным, его пальцы постоянно подергивались, тело двигалось так, будто даже кожа доставляла неудобства. Однако по мере того, как наступало утро, все это ускользало. Теперь это было похоже на далекое воспоминание. Теперь он сидел на медицинской кушетке, как… как сломанная игрушка, как робот без батарейки, как марионетка с перерезанными нитками. Он сидел так, как будто внутри него ничего не осталось. Ее очень беспокоило, что он выглядел так. Она никогда не думала, что будет относиться к нему так. Она уже упоминала, что никогда не любила его. Она не могла, ведь рядом с ним, таким энергичным, бойким и очаровательным, ее дети казались бледной тенью. Тем не менее, она понимала, почему ее дети, муж, почти все, кто когда-либо встречался с Вэй Усянем, любили его. В конце концов, было так легко полюбить кого-то, чье лицо всегда светилось искренней, заразительной улыбкой. Теперь на его лице не было улыбки. С тех пор, как она остановилась рядом с ним на парковке, она не видела ни одной. Само по себе это было не удивительно — ему определенно нечему было улыбаться. Тем не менее, всегда, даже в самые мрачные моменты, он все еще мог улыбаться. Однажды он упал с дерева и сломал себе руку в детстве, и улыбнулся даже тогда, даже с глазами, мокрыми от слез боли, чтобы его брат и сестра не волновались. Каждый раз, когда он чувствовал боль или был подавлен, ему все равно удавалось улыбнуться. Похоже, сейчас он не мог выдавить ничего похожего на улыбку. Не то чтобы он должен был, но это о многом говорило. Хотя, возможно, он не чувствовал смысла пытаться. В конце концов, здесь некого было успокаивать. Здесь была только Юй Цзыюань, и она не была ребенком, его сестрой или братом. Ей не нужно было, чтобы Вэй Усянь притворялся, что с ним все в порядке, когда все было плохо. Тем не менее, видеть его таким было нелегко. Было тяжело видеть его настолько измученным, что он даже не мог выразить протест. Он мог только… сидеть, ощущая в душе пустоту, казалось, не имея возможности перешагнуть через неё. Она задавалась вопросом, надолго ли он застрянет в этой апатии. Конечно, он не мог оставаться таким вечно, эта серая дымка в его глазах не могла остаться насовсем. Госпожа Юй надеялась, что он сможет выбраться из этого состояния, когда осмотр будет закончен. Или, возможно, этого не произойдет, пока они не вернутся в свой безопасный дом. Он, вероятно, не чувствовал себя в безопасности здесь, в этом сером смотровом кабинете с одной лишь красивой фотографией, где он вынужден был открывать все секреты. «Всего несколько часов назад он определенно не чувствовал себя в безопасности в том переулке», — внезапно подумала госпожа Юй. Тогда, в тот момент, он, должно быть, был так напуган. Почему-то ее разум не слишком об этом задумывался. На самом деле, она вообще не размышляла об этом так глубоко, но часть ее предполагала, что его нежелание пройти через все это в некотором роде было связано с тем, что ему было стыдно. Ему определённо было стыдно, и хотя для этого не было причин, она не могла винить его. Но проблема была не только в этом. Нет, тогда он был напуган, в ужасе, окружен врагами со всех сторон, в одиночестве и в их абсолютной власти. Госпоже Юй не нужно было читать статью, чтобы понять, что страх вроде этого так просто не уходит. Нет, этот страх все еще был здесь, с ним. Он все еще был напуган. Несмотря на это, он сидел здесь, отвечая на вопросы, которые, конечно, было гораздо труднее произнести, чем услышать. Он был здесь, переживая худшие моменты в своей жизни после тех, которые только что перенес. Он был здесь, имея в качестве поддержки лишь женщину, которую вряд ли даже можно было назвать настоящей тетей, не то что матерью. Так же, как Вэй Усянь испытывал постоянный страх, госпожа Юй испытывала злость. Она подавляла ее, но ярость все еще присутствовала, преобладая над остальными чувствами. Однако к гневу примешивалось чувство гордости, которое так тепло пылало в ее груди. «Я горжусь тобой.» Еще одна простая фраза. И она тоже застряла у нее в горле. Трудности возникли не из-за этого мальчика. Она никогда не могла заставить себя сказать такое даже собственным детям. Конечно, она это чувствовала. Она гордилась обоими своими детьми, несмотря на то, что они оказались не такими, какими она их представляла. Время от времени она даже гордилась Вэй Усянем, гордилась тем, что его образцовые действия хорошо отражались, по крайней мере, на репутации ее семьи. Но сказать это. Сказать… Она никогда этого не могла. Она не могла и сейчас. Этим утром она продемонстрировала больше слабости, чем за всю жизнь этого мальчика, но все же не могла заставить себя произнести эти слова для него. Однако ей нужно было что-то сказать. Вэй Усянь заслужил знать, что его усилия, его сила, его стойкость не остались незамеченными. Он заслужил знать, что она гордится им, даже если она не может говорить правильные слова. — Ты хорошо справляешься, — сказала она ему. Этого было недостаточно. Он, определенно, заслужил больше. Тем не менее, он посмотрел на нее очень широко раскрытыми глазами. Его рот приоткрылся, но он явно не мог подобрать слов. — Эм, — начал он. Затем, что поразительно, его щеки начали краснеть. Он опустил глаза, и снова появился тот застенчивый взгляд, как тогда, когда она передала ему мусорное ведро. — Спасибо… Он взглянул на нее, и она коротко кивнула ему. Он снова опустил глаза, и хотя тьма глубоко в них не рассеялась, серая дымка немного прояснилась. Впервые с тех пор, как она прошла через входные двери, госпожа Юй почувствовала, что, возможно, что-то сделала правильно.