Heaven Has No Rage

Юй Цзыюань была уверена, что научная лаборатория и та была более уютной, чем смотровой кабинет. Кабинет был оформлен даже более предсказуемо, чем вестибюль. Что можно было ожидать увидеть, кроме одной-единственной медицинской кушетки, помещенной в центр и накрытой чистой белой простыней? Можно также было ожидать увидеть раковину в одном углу и стол с давно устаревшим компьютерным монитором в другом. Похоже, самой уникальной особенностью в кабинете было закрытое окно на дальней стене, но даже оно, вероятно, выходило только на столь же неинтересную парковку. На всех четырех стенах не было ни единой картины, только пресная штукатурка цвета овсянки. Она не совсем понимала, чего ожидала. На самом деле, ничего, потому что она даже не задумывалась об этом. В конце концов, это же не чертов отель. Но даже в этом случае отсутствие хоть каких-то приложенных усилий казалось ей почти непростительным. И сюда приводили пациентов, только что перенесших невообразимые травмы? По крайней мере, врач была достаточно милой. Женщина, доктор Лань И, встретила их улыбкой, которая казалась действительно приятной, а не натянутой. По мнению Юй Цзыюань, хорошее сочетание профессионального и личного. Вэй Усянь, похоже, не разделял это мнение, но также и не был явно настроен против доктора. Точно так же, как он рассматривал все остальное с тех пор, как они вошли в эти раздвижные двери, он, казалось, едва заметил присутствие женщины. Конечно, он отвечал доктору, когда она обращалась к нему, но ответы были короткими и граничили с грубостью. В любой другой раз Юй Цзыюань сделала бы ему замечание. Дома она обычно предоставляла его воспитание на усмотрение Фэнмяня, но на людях не стеснялась выговаривать ему за поведение. Скорее ад замерзнет, чем она позволит сыну другой женщины выставить ее в плохом свете. Но сейчас все было по-другому, так ведь? Кому сейчас нужна была банальная брань? Что толку сейчас от манер и любезностей? Доктор указала Вэй Усяню на кушетку и предложила Юй Цзыюань сесть у окна. Однако, когда Юй Цзыюань пересекла комнату, ее взгляд остановился на маленьком мусорном ведре в углу. В памяти всплыло, как менее пятнадцати минут назад Вэй Усянь стоял на коленях, и его рвало. По всей видимости, вряд ли его тошнило в последний раз за эту ночь. Она взяла мусорное ведро, подошла к Вэй Усяню и отдала ему (скорее, впихнула в руки, хотя и не собиралась делать это так резко). Он уставился на ведро как на какую-то инопланетную аномалию. Юй Цзыюань вернулась на свое место у окна. Стул был ужасно жестким, а подстеленная подушка — тонкой, как бумага, и никоим образом не смягчала это ощущение. Когда она оглянулась, то увидела, что Вэй Усянь все еще смотрит на мусорное ведро. Она почти открыла рот, чтобы спросить о его странной реакции, когда он, наконец, взглянул на нее. Это был неуверенный, почти смиренный взгляд. Он почти ничем не отличался от его обычного взгляда на нее. Однако обычно он смотрел неохотно. Иногда в его глазах была примесь страха. Она никогда не замечала этого — что он смотрел на нее со страхом в глазах — пока не увидела эту разницу. В его глазах все еще было что-то напуганное, но это не совсем походило на страх, из-за которого он вообще не хотел смотреть на нее. Скорее, это больше походило на нервный страх. Скорее, это выглядело так, как будто он просто… стеснялся. Если бы госпожа Юй описывала Вэй Усяня, ей никогда бы не пришло в голову использовать слово «стеснительный». Он мог бы, конечно, молчать, по крайней мере, в ее присутствии, но стесняться? Никогда. Он тихо сказал: — Спасибо. Почему-то этот ответ удивил ее настолько, что она не знала, что сказать. Она знала, что удивляться с ее стороны странно. На самом деле, для него это был вполне разумный ответ. Когда кто-то что-то делает для вас, вы его благодарите. Это обычная вежливость, и что бы она ни думала о его отношении и поведении, она знала, что он способен, по крайней мере, на это. Тем не менее, его тон не подразумевал, что это элементарная вежливость. И он не произнес это слово на автомате. Он сказал «спасибо» так, как будто искренне имел это в виду. Было странно, что он благодарил за такой простой жест. Если уж на то пошло, она сделала это не для того, чтобы ее благодарили. Она сделала это, потому что это было необходимо. Подать больному, которого мучила тошнота, мусорное ведро — это то, что сделал бы любой здравомыслящий человек. То, что он ощущал, что должен быть ей благодарен за такую простую вещь, заставляло ее… чувствовать себя неловко. «А ты что, думал, что тебе позволят заблевать всю палату?» — была ее первая реакция, но она сдержалась. — Мне не нужна твоя благодарность, — последовал ответ, который даже она сама назвала бы чересчур резким. Она этого не хотела. Она увидела, как что-то вспыхнуло и погасло в его глазах, как слабое пламя, потухшее от резкого ветра. Его глаза снова уткнулись в пол, а ее снова кольнуло сожаление. Она знала, что не было причин так с ним разговаривать. Да, она думала, что его благодарность неуместна, но он не заслужил такой грубый ответ. Особенно сейчас, когда ему было так плохо. Она могла бы просто сказать «пожалуйста» или «не стоит благодарности», как, пожалуй, ответил бы он сам. Тем не менее, почему-то ни одна из этих фраз не пришла ей в голову в тот момент. Даже сейчас от одной мысли об этих ответах у нее перехватило горло. Она не могла говорить такие вещи, особенно сейчас, после того, как облажалась. Гордость не позволяла ей этого. Она глубоко вздохнула и решила, что в следующий раз все пройдет лучше. «Перестань быть такой враждебной», — подумала она. Малейшей критики всегда было достаточно, чтобы вызвать у нее возмущение и воинственность, даже если в этот раз критика исходила от нее самой. — Вас тошнит? — спросила доктор Лань И прежде, чем тишина стала еще более неловкой. — Я… слишком много выпил, — ответил он, очевидно, испытывая еще большую неловкость, чем до этого. Юй Цзыюань гадала, почему он так неохотно говорил об этом — Вэй Усянь никогда раньше не стыдился своей любви к алкоголю. Не раз она видела, как он расхаживает розовощекий и слишком громко смеется. Казалось, что, по крайней мере, в этом ее выговоры никогда на него не действовали. А потом Юй Цзыюань вспомнила о связи между алкоголем и сексуальным насилием. В конце концов, она сама когда-то была молодой, вращалась в таком же социуме и знала о таящихся опасностях. Она хорошо знала, как изменялось восприятие людей об изнасиловании, когда они узнавали, что был замешан алкоголь. Юй Цзыюань, конечно, не считала себя экспертом в этой области, но даже она видела, насколько до смешного невежественны такие идеалы. Как бы ни был пьян человек, это не значило, что другой может нарушать его личные границы, это ни в коем случае не оправдывало насилие. Юй Цзыюань посмотрела на доктора. Пусть только посмеет сделать такой непростительный вывод. Пусть только посмеет взглянуть на мальчика, всего в синяках, который едва держится, и оправдать случившееся с ним. Доктор, казалось, не заметила ее взгляда. Похоже, она тоже не осуждала своего пациента. — Хотите, я принесу пару рвотных пакетов? — спросила доктор Лань И. — Они одноразовые, так что можно будет сразу выкинуть их, чтобы вам не стало хуже от запаха. — Я… — Да, пожалуйста, — сказала Юй Цзыюань. Доктор на мгновение посмотрела на нее, выражение ее лица было непроницаемым. Прежде, чем Юй Цзыюань успела спросить, почему еще один человек смотрит на нее подобным образом, доктор встала. — Сейчас приду, — пообещала она и ушла. Воцарилась тишина. Она была неловкой, как и в зале ожидания. Юй Цзыюань не привыкла к неловкой тишине; она редко заходила в комнату, чтобы промолчать. Однако теперь она не знала, с чего начать разговор. Не помогало и то, что она никогда по-настоящему не говорила с Вэй Усянем. Хуже того, мальчик выглядел так, будто мечтал провалиться сквозь пол и вовсе не горел желанием раскрывать рот. Она решила ничего не говорить, хотя от тишины у нее пробежали мурашки по коже. На самом деле Юй Цзыюань ненавидела светские разговоры, и в любом случае, как они могли обсуждать какие-то тривиальные вопросы сейчас, в этом месте? Время шло, потому что врачи, конечно, не могут просто уйти и вернуться в разумные сроки. Возникло желание зевнуть, и она не сдержалась, зевнув так широко, что хрустнули суставы. Она вспомнила, что не допила свой кофе. Свежий сейчас не помешал бы. Если бы она знала, что окажется именно здесь этим ранним утром, то заварила бы побольше кофе и взяла чашку с собой, вместе с курткой, которой сейчас очень не хватало. — Госпожа Юй, — внезапно сказал мальчик. Юй Цзыюань увидела, что он смотрит на нее; должно быть, он наблюдал за ней уже какое-то время. — Да? Он заколебался (не прошло и часа, а она уже не могла вспомнить, когда он не колебался, прежде чем заговорить) и закусил губу так сильно, что в обычный день она бы уже отругала его за это. — Вам не обязательно оставаться. Она моргнула. Она не знала, что он скажет, но этого точно не ожидала. Она даже не понимала, что он пытается этим сообщить. — Ты просил меня пойти с тобой, — напомнила она. — Я знаю, я просто… я имею в виду… — Он глубоко вздохнул. — Вам не обязательно оставаться здесь. Вы можете… уехать домой, если хотите. И снова наступила тишина. Юй Цзыюань попыталась осмыслить то, что он говорил. Он хотел, чтобы она потратила полчаса на дорогу, просто чтобы побыть дома немного, а потом опять ехать обратно за ним? Зачем он предлагал такое? Это не имело смысла. Прежде, чем она успела придумать, как ответить, Вэй Усянь продолжил: — Я слышал, что это может занять много времени. Я имею в виду, несколько часов. К тому времени, когда я закончу, автобусы, вероятно, будут ходить, так что… вам не обязательно оставаться. Она разинула рот, не удержавшись. Неверие охватило ее; его слова так поразили ее, что она едва могла собрать мысли воедино. — Что, черт возьми, ты несешь? — требовательно спросила Юй Цзыюань. Мальчик не ответил. Он даже не смотрел на нее, глядя в пол, как будто хотел исчезнуть под плиткой. Почему-то это разозлило ее еще больше. — Зачем мне заставлять тебя ехать домой на автобусе? — продолжила она, рассерженно повышая голос. — Перестань вести себя так глупо, Вэй Усянь! Как она могла не обидеться? Какого же невысокого он был мнения о ней, раз верил, что она может бросить его здесь! Если бы она не хотела быть здесь, то и не была бы. Чтобы принять такое решение, ей не нужно было его разрешение. И она действительно хотела быть здесь. Если бы не хотела, то просто не вошла бы в ту дверь. Какая женщина оставит только что подвергшегося нападению ребенка на произвол судьбы? Какая женщина, увидев ребенка (независимо от ее чувств по отношению к этому ребенку), которому отчаянно нужна поддержка, останется безучастной? Она уж точно не была такой женщиной. Он сглотнул: — Простите. Госпожа Юй опешила. Что-то подсказывало ей, что он извиняется не за свои нелепые слова. — За что ты извиняешься? — За то, что заставил вас приехать из-за этого, — его дыхание сбилось. — За то, что зря потратил ваше время. Мне просто… мне очень жаль. Ее гнев внезапно угас. Ей не приходило в голову, что он будет так себя чувствовать. Он думал, что все это — ее присутствие здесь, оказание медицинской помощи, в которой он нуждался, поддержка — все это обременяло ее? Настолько, что она предпочла бы уйти, чем быть здесь с ним? Но чему она удивлялась? Она не скрывала, что его существование было для нее обузой. Он был обузой для ее брака, обузой для ее респектабельного имиджа в окружении, обузой для ее родного сына в глазах его отца. Она недвусмысленно заявляла об этом Фэнмяню много лет, и совершенно не заботилась о том, чтобы скрыть свои чувства от Вэй Усяня. Она знала, что это действовало на него. Она хотела, чтобы это действовало на него. Тем не менее, почему-то она все еще была шокирована тем, насколько глубоко это, очевидно, ранило его. Он чувствовал себя такой обузой, что она, по его мнению, охотнее вернулась бы в уютную постель, чем осталась здесь, с ним, в такой критический момент. Он что, считал, что поддерживать его после того, как он был жестоко изнасилован, для нее — просто неприятная задача? («Разве он не всегда так себя вел? Разве он не всегда старался уйти из комнаты, когда ты входила, открывать рот в твоем присутствии, только когда к нему обращались, никогда не просил тебя о том, что мог сделать сам?») («Разве ты не хотела, чтобы он был таким?») («Тебе ведь всегда нравилось, что он так себя вел, разве нет?») — Ты не тратишь мое время зря, — сказала она, когда больше не могла выносить собственные мысли. — И не ты должен сейчас извиняться. Не то чтобы она приняла эти извинения, даже если бы Вэнь Чао хотел их принести. Этот ублюдок мог стоять на коленях и вылизывать подошву ее туфель, и она все равно не успокоилась бы, пока не пролилась бы его кровь. — Я не уеду без тебя, — закончила госпожа Юй безапелляционным тоном. — Мы пройдем этот осмотр, а затем поедем домой. И не нужно больше предлагать ничего другого. Глаза у него были словно бездонные колодцы, широко раскрытые, темно-карие. Выражение лица нельзя было охарактеризовать иначе, чем шокированное. То, что такое ее заявление искренне шокировало его, было… Доктор вернулась с коробкой в одной руке и пакетом со льдом в другой. Она вытащила из коробки рвотный пакет и протянула мальчику. Он тихо поблагодарил. Затем начался осмотр. Ну, не совсем так. Сначала доктор обработала раны, полученные от побоев. Она смыла кровь и наложила повязку на места, где была содрана кожа. Это заняло не более пятнадцати минут, и хотя Юй Цзыюань в тот момент об этом не знала, это была самая легкая часть всего осмотра. Ее больше беспокоило то, что из-за пластырей на коже и пакета со льдом, прижатого к щеке, Вэй Усянь почему-то выглядел еще хуже, чем раньше. Затем последовали вопросы. Самые простые, общий анамнез. Это были вопросы, которых можно было ожидать при обычном осмотре. Вэй Усянь ответил на все, и его ответы были столь же скучными, как и следовало ожидать от здорового восемнадцатилетнего подростка. Затем, когда с этим было закончено, доктор начала объяснять то, что будет дальше. Как по сигналу, в комнате стало холоднее, настолько, что Юй Цзыюань удивилась, что не видит вырывающегося белого пара от собственного дыхания. Судя по всему, называлось это «Набор для сбора доказательств сексуального нападения» или просто «набор для фиксирования изнасилования». Юй Цзыюань подумала, что это просто терминология, но это был самый настоящий набор в белой небольшой коробке. Это могло бы показаться непритязательным, если бы не жирные черные слова, напечатанные наверху, точно указывающие, что именно это было. Доктор сказала, что внутри коробки находятся приспособления, которые понадобятся для обследования. Опросной лист и инструкции. Формы документации. Тампоны и расческа. Материалы для взятия образцов крови. Пакеты и бумажные листы для сбора доказательств. Она объяснила процесс и порядок, в котором они будут действовать. Она объяснила, где его будут обследовать. Она объяснила, какие доказательства они ищут. Она объяснила, что это действительно будет длительный процесс. Это было… тяжело. Было сложно представить, что для всего этого будет задействована маленькая коробочка, не больше аптечки. Внезапно доктор замолчала. Юй Цзыюань увидела, что с лица Вэй Усяня схлынула краска. В следующий момент его рвало в рвотный пакет, который ему дала доктор. Пока Вэй Усяня продолжало выворачивать, доктор Лань И встала и подошла к раковине. Она открыла ближайший ящик, вытащила небольшой бумажный стаканчик и наполнила его водой, а когда приступ рвоты прекратился, протянула его мальчику. Он прополоскал рот, сплюнул воду в пакет и закрыл его. — Спасибо, — сказал он. — Извините. Доктор Лань И с улыбкой сжала его колено, ее улыбка была подобна весеннему ветерку, ласково колышущему листья деревьев. «Тебе не за что извиняться», — словно говорила она. Юй Цзыюань сказала нечто вроде этого всего двадцать минут назад, но на этот раз эффект оказался совершенно иным. Мальчик будто бы немного расслабился под этим взглядом. Совсем немного, но достаточно, чтобы Юй Цзыюань заметила изменение. Вэй Усянь бросил пакет в мусорное ведро, которое Юй Цзыюань дала ему ранее. Затем он двинулся, явно собираясь поставить ведро с кушетки обратно на пол, но лицо исказилось гримасой, как будто даже простой наклон в сторону был для него подвигом. Доктор Лань И взяла у него мусорное ведро и поставила рядом с кушеткой, в пределах досягаемости, если оно снова понадобится. Тем временем Юй Цзыюань пыталась вспомнить, что именно она сказала, пыталась уловить разницу между собственными словами и негласными словами доктора. Утверждения были разными, но смысл остался прежним. Тем не менее, каким-то образом Вэй Усянь услышал одно утверждение, а не другое. Это было не в первый раз. С годами Юй Цзыюань поняла, что члены ее семьи имели тенденцию неверно истолковывать ее намерения. Они принимали ее критику за жестокость. Высказанные ею наблюдения об их поведении они воспринимали как резкость. Она была уверена: иногда они думали, что отсутствие нежности с ее стороны означало отсутствие любви. Юй Цзыюань не нуждалась в нежности, и думала, что ее дети тоже в этом не нуждаются. Нежность не защитит их в этом мире. Нежность не придаст им сил, которые понадобятся, чтобы противостоять невзгодам. Нежность не научит их смеяться перед лицом поражения. Нежность не позволит им подняться так высоко, насколько возможно в этом мире. (Вэй Усянь — самый сильный из всех троих, но это не спасло его от изнасилования в темном переулке, не так ли?) Юй Цзыюань тяжело вздохнула. Доктор Лань И продолжила объяснять, как будет проходить осмотр. Она сказала Вэй Усяню, что будет честна: процедура будет инвазивной. Если он захочет отказаться, то сможет сделать это в любой момент. Юй Цзыюань знала, что это было справедливо. Они не могли заставить его делать то, чего он не хотел. Несмотря на это, слова заставили ее насторожиться. Что, если он решит, что не хочет проходить определенную часть осмотра? Что, если они упустят ценные улики, потому что он не захочет продолжать? Она надеялась, что до этого не дойдет. Получение неопровержимых доказательств имело решающее значение. В конце концов, сына Вэнь Жоханя непросто будет посадить за решетку. Семья Вэнь будет сражаться изо всех сил, чтобы защитить этого маленького ублюдка и, учитывая их силу и влияние, вполне вероятно, что они используют недостаток улик, чтобы оправдать его. Юй Цзыюань этого не допустит. Нет, ни за что. — Вы готовы начать? — спросила доктор Лань И. Юй Цзыюань открыла рот, чтобы ответить утвердительно, когда ее поразило внезапное понимание того, что спрашивают не ее. Она прикусила язык, хотя это было действительно трудно. Еще труднее пришлось, когда сам Вэй Усянь не ответил. Его глаза были снова опущены в пол, зубы нещадно кусали нижнюю губу. Доктор Лань И, казалось, понимала то, чего не понимала Юй Цзыюань. — У вас есть ко мне вопросы? Вэй Усянь будто бы собирался отрицательно покачать головой, но передумал. Прошла еще одна минута молчания. — Это… будет больно? — спросил он. Юй Цзыюань почувствовала, как ее сердце сбилось с ритма. Он походил на ребенка, которому должны сделать прививку, ребенка, который наконец-то вырос достаточно, чтобы понимать, что укол иглой — это страшно. Он походил на ребенка. Он и был ребенком, она этого не отрицала, но услышать это так отчетливо в его голосе… — Может быть, — честно признала доктор Лань И, ее речь была мягкой, видимо, ей было искренне жаль, что это так. — Я постараюсь действовать осторожно. Помните, если захотите меня остановить, нужно будет только сказать. Через пару секунд он кивнул. — Хорошо, я… готов. Доктор Лань И открыла набор, и вот тогда осмотр начался по-настоящему. Она снова задавала вопросы. Не о нападении, не о том, что было до него, как ожидала Юй Цзыюань. Вопросов было всего три. От них у Юй Цзыюань сразу застыла кровь. Она была потрясена и не могла сказать, почему. В конце концов, именно поэтому они были здесь. Каких еще вопросов она ожидала? Имело ли место анальное проникновение? Имело ли место оральное проникновение? Использовался ли презерватив? Юй Цзыюань всегда знала, что она не добилась бы успехов в области медицины. Как можно было сказать эти слова так… бесстрастно? Как можно вообще сказать их и не ощутить, как сжимается горло? Как можно сказать и не представлять в уме эти ужасающие, надвигающиеся, словно стены, образы? Как можно было ответить на эти вопросы? Этого она тоже не знала. Как бы то ни было, мальчик ответил на все безразличным голосом, без эмоций, как будто солнце и луна погасли в один миг. — Да. — Да. — Нет. Каждый ответ ощущался гвоздем, проходящим сквозь грудь Юй Цзыюань. Она не знала, почему; она этого не ожидала. Она знала, что такое изнасилование. Но услышать эти ответы, узнать эту истину… Это было чересчур. Доктор записала ответы на листке. Затем она дала Вэй Усяню больничную рубашку и попросила его раздеться. Юй Цзыюань вспомнила, как доктор сказала, что он может отказаться в любой момент. Он уже, казалось, серьезно обдумывал это. Она видела, как он дрожал, каким бледным было его лицо, словно его снова тошнило. Юй Цзыюань подбирала аргументы в голове, сама не зная, как убедить его продолжить, но знала, что должна это сделать. Однако, прежде чем она открыла рот, он сжал руками края футболки. Его взгляд метнулся на доктора, потом снова уткнулся в пол. Юй Цзыюань видела стыд в его глазах. Словно предупреждая, он произнес низким неразборчивым голосом, плотно зажмурив глаза: — Она… она… она все еще… она все еще у меня на бедрах. Юй Цзыюань потребовалось слишком много времени, чтобы понять, о чем он говорит. Желчь поднялась у нее в горле. Гнев тоже нарастал, и комбинация была настолько сильной, что ей чуть не пришлось забрать себе один из рвотных пакетов. Мальчик уже говорил, что презервативы не использовались. «Я хотел убедиться, что он мне ничего не передал. ЗППП», — сказал он. Конечно, он бы не стал беспокоиться об этом, если бы не существовала вполне реальная возможность, что у Вэнь Чао или тех ублюдков были эти заболевания. «Этого следовало ожидать», — пыталась она сказать себе. Но на самом деле, какое это имеет значение сейчас? Она не ожидала этого. Она не задумывалась о том, что еще эти ублюдки оставили на нем, кроме синяков, которые она видела. Конечно, они оставили больше. Конечно, было что-то хуже того, что уже часами липло к его коже. Что бы ни сказала ему доктор, Юй Цзыюань пропустила это из-за шума крови в ушах. Она подумала, что это было что-то нежное и обнадеживающее. Каким бы ни было выражение лица Юй Цзыюань, Вэй Усянь увидел его, когда его глаза метнулись к ней. Он смотрел на нее, хотя госпожа Юй была уверена, что ему тяжело выдерживать такой взгляд. — Вы не могли бы… — он замолчал, и Юй Цзыюань поняла, что все это время глазела на него. Она повернула голову и на всякий случай закрыла глаза. Доктор заставила его встать на пленку, чтобы «уловить любые доказательства», пока он переодевался в больничную рубашку. Шорох одежды подсказал госпоже Юй, что мальчик двигался довольно медленно, снимая грязную одежду, как будто она была приклеена к его коже. Или, возможно, как будто она была его единственным остававшимся щитом. Юй Цзыюань подумала, что если бы она раздевалась перед незнакомым врачом, в комнате с этими серыми стенами, с таким ярким светом, что даже закрытие глаз не спасало, она бы тоже не торопилась. Когда она оглянулась, он был одет в простую синюю больничную рубашку, и это была нормальная больничная одежда, не из тех, что открыты со спины и так стесняют людей. Эта рубашка была полностью закрытой, по всей длине, с завязками сбоку, на талии. Госпожа Юй чувствовала благодарность от его имени. Он, должно быть, только закончил раздеваться, когда она открыла глаза, поскольку все еще держал в руке нижнее белье. Если на нем и было что-то инкриминирующее, она не могла видеть со своего места. Мальчик бросил трусы в сумку, которую доктор Лань И держала открытой для него. Доктор закрыла пакет и заклеила его желтой лентой, на ярком фоне жирными черными буквами было написано слово «ДОКАЗАТЕЛЬСТВА». — Пожалуйста, присаживайтесь, — сказала доктор Лань И. Он снова сел на кушетку. Юй Цзыюань была удивлена, когда доктор внезапно сказала: — Можете рассказать мне о нападении? Вэй Усянь тоже казался шокированным. Его тело напряглось еще больше. Прошло немало времени, прежде чем он проговорил: — Я должен… рассказать все? — Вы ничего не должны, — напомнила ему доктор Лань И. — Но было бы полезно, если бы вы рассказали мне все, что сможете. Таким образом мы сможем установить все потенциальные области травм, а также места на вашем теле или одежде, где могут быть обнаружены доказательства. Казалось, он все понял и, тем не менее, запнулся, как будто его язык прилип к небу. Доктор сжалилась над ним. — Вам будет проще, если я задам конкретные вопросы? Он немного подумал и кивнул, не скрывая, что делает это неохотно. — Когда произошло нападение? — спросила доктор Лань И. — Эм, несколько часов назад. После… часа ночи, я думаю? Или, может быть, к тому времени было почти два… — его руки сжали ткань вокруг колен. — Извините, я… правда не знаю. — Все в порядке, — заверила доктор. — Где произошло нападение? Внутри? Снаружи? — Снаружи. В переулке за гостиницей. Там… я думаю, я содрал кожу на спине об асфальт, — на его лице появилось такое выражение, словно он задавался вопросом, зачем вообще это сказал. Следующий вопрос звучал так же резко, как и первый, словно это были не вопросы, а самый настоящий допрос. — Можете сказать мне, где к вам прикасались? Последовавшая тишина была такой тяжелой, что Юй Цзыюань была уверена, что сможет услышать даже звук падения булавки. Со своего места Юй Цзыюань ясно видела мальчика только в профиль, но этого было достаточно. Она видела, как поблекли его глаза от воспоминаний. Никогда в жизни она не видела у него такого затравленного взгляда. — Везде, — сказал он. — Они трогали меня везде. Внезапно Юй Цзыюань спросила себя, а сможет ли она пройти через это. Однажды, когда она была очень юной и делала покупки со своей подругой А-Мэй, пожилой мужчина прижался к ней под предлогом попытки добраться до вешалки с одеждой. Она бы сочла это простой грубостью, если бы в тот момент он не сжал рукой ее ягодицу. Это был отвратительный опыт (и в некоторой степени удовлетворяющий, поскольку нечасто она имела обоснованный повод врезать ублюдку по шее), один из самых унизительных, которые она могла припомнить. Впоследствии это часто мучило ее разум, настолько, что иногда ей казалось, что она все еще чувствует вес его руки. Тем не менее, в конце концов, это было всего-навсего единственное чувство, в один момент, от одного-единственного человека. Каково бы ей пришлось, если бы эта рука проникла под ее одежду, если бы рук было несколько, и они исследовали ее кожу, словно завоеванную территорию? Что, если бы ее удерживали другие руки, чтобы она не могла даже сопротивляться, могла только лежать там, пока эти руки делали с ней все, что хотели? — Вэй Усянь, — позвала доктор Лань И. — Простите, — сказал он, моргая, как будто его глаза были затуманены. — Что вы сказали? Похоже, доктор задала другой вопрос, но и Вэй Усянь, и госпожа Юй его пропустили. Ей хотелось отругать себя. Сейчас не время теряться в своих мыслях, но как она могла не думать, когда они были такими тяжелыми, тянущими ее вниз, не давая чувствовать ничего другого? — Можете сказать мне, сколько человек было вовлечено? — спросила доктор. Юй Цзыюань отчетливо почувствовала, как осталась позади. Ее разум не мог пробиться мимо его слов, мимо образов, которые он вложил ей в голову. Она ощущала себя под водой, застряв там, когда ее легкие отчаянно нуждались в воздухе. Она смутно слышала, как Вэй Усянь сказал: — Была девушка. И мужчина постарше. Я не думаю, что они… сделали что-нибудь со мной. Кроме Вэнь… эм, главного парня, было еще шесть или семь других, которые… которые… они… делали это со мной. Я так думаю. Они были там и… держали меня, но я действительно не знаю, сколько из них наси… Мне очень жаль, я правда не знаю. — Все хорошо, — сказала доктор, хотя ничего из того, что он сказал, не было хорошо. Девушка. Мужчина постарше. Шесть или семь. Когда он сказал «другие», Юй Цзыюань подумала, что он имел в виду, может быть, двух или трех других развратных, отвратительных людей — достаточное количество, чтобы даже трезвый он не смог защититься. Но шесть? Или семь? Вэнь Чао и еще шесть или семь человек трогали его везде. Это было слишком. Вэй Усянь и доктор внезапно оба посмотрели на нее, и она поняла, что поднялась на ноги. Она не могла припомнить, чтобы ее мозг отдавал такую команду ногам. — Извините, — пробормотала Юй Цзыюань, смутно осознавая, что сказала это автоматически. Однако она пошла к двери и повернула ручку, перешла на другую сторону коридора, позволяя двери захлопнуться за ней с громким стуком. В следующее мгновение она прислонилась к стене. Только теперь она заметила, что интерьер коридора отличался от смотрового кабинета. Трехцветные стены белого, бежевого и небесно-голубого цветов. Недалеко в горшке стоял папоротник. На одной из стен висела абстрактная картина. Однако из всего, что попадалось на глаза, ее внимание привлек длинноногий паук в углу двойных входных дверей. Он, казалось, мирно висел в своей паутине, черный маяк на фоне полупрозрачных нитей. Однако она знала, что ничего мирного в этом нет. Пауки всегда ждали, всегда наблюдали, всегда были готовы нанести удар, как только их добыча окажется в пределах досягаемости. Ее охватило удушающее чувство. Она глубоко вдохнула воздух, и каждая молекула встала острым осколком льда ей поперек горла. Когда она все же сглотнула, они расплавились, превратились в огонь, который разгорелся так жарко, что было удивительно, как она сама не сгорела вместе с ним. Фурия в аду со всей своей яростью не смогла бы сравниться с ней. Юй Цзыюань был знаком гнев. С гневом она виделась даже чаще, чем с собственными детьми, словно он был ей близким другом. Она не могла понять мягкий и покладистый характер А-Ли. Она не могла понять неспособность А-Чэна раскрыть свой истинный потенциал. Однако она понимала гнев. Она понимала тиканье бомбы замедленного действия, слезы, горящие в уголках ее глаз, багровый цвет, затмевающий все остальное. Юй Цзыюань не могла вспомнить, когда в последний раз испытывала такую ярость. Может, и никогда. Это было так чуждо, так не похоже ни на что, что она когда-либо чувствовала. Конечно, такой уровень ярости человек мог испытать лишь однажды. Можно умереть, если испытывать такое постоянно. Шесть. Или семь. Везде. Он еще сказал, что там был мужчина постарше. Не пришлось долго гадать, кто бы это мог быть. Кому еще Вэнь Жохань доверил бы следовать за этими дикарями с взрывным характером, которые были его сыновьями? Кто еще был настолько предан, чтобы поступать так, следовать за молодыми, глупыми парнями, куда бы его ни привела их жестокость? Кто еще, кроме Вэнь Чжулю, простит любое злодеяние, если оно совершается от имени Вэнь? Это ощущалось как самый настоящий удар по нутру, она бы не удивилась, если бы обнаружила сейчас синяк у себя на животе. Сказать, что ей нравился Вэнь Чжулю, было бы ложью. Еще до этой ночи она ненавидела всех по фамилии Вэнь. Еще больше она ненавидела человека, который отказался от своих предков ради этой фамилии. Несмотря на это, несмотря на отвращение, которое она не пыталась скрывать, когда думала о нем, она не могла отрицать, что он также был человеком, достойным похвалы. Его быстрый подъем по служебной лестнице был достигнут благодаря влиянию Вэнь Жоханя, да, но навыки и талант были его собственными. Он стал настолько известным, что можно было подумать, что он был сыном самого Вэнь Жоханя. Она несколько раз встречалась с Вэнь Чжулю, но разговаривала с ним только однажды, на банкете, устроенном ее мужем. Она высказала свое мнение о нем и, к ее удивлению, он не уклонялся от ее гнева, чего не могли сделать даже ее собственные дети. Одного этого было достаточно, чтобы вызвать чувство неохотного уважения. Тем не менее, очевидно, он стоял там и позволил изнасиловать Вэй Усяня — позволил сделать это с ребенком. Она попыталась осмыслить это. Она попыталась представить себе этого человека с банкета — уравновешенного, стойкого, одетого формально, с одним-единственным бокалом алкоголя в руке — стоящего под покровом ночи в переулке позади гостиницы. Изображение не клеилось. Она знала этого мужчину, разговаривала с ним, была впечатлена его талантом и достижениями. Он тоже ее знал, несомненно, был впечатлен ею, испытывал к ней такое же чувство уважения. И он позволил изнасиловать ребенка из ее семьи. Никакая предполагаемая лояльность не могла оправдать этого. Никакое уважение не могло стереть это пятно. Он был частью этого, стоял и смотрел, и ровным счетом ничего не сделал. Она сжала руки в кулаки, так сильно, что ногти почти вонзились в кожу, но все равно дрожали. Она хотела кого-нибудь убить. Мысль была интуитивной, уродливой, но все же самой честной в ее жизни. Никогда она не хотела убить кого-нибудь так искренне. Каким-то потусторонним чудом у нее хватило внимания заметить, что дверь позади нее открылась. Однако она мало что могла сделать. Она могла только стоять и смотреть на доктора Лань И, зная, что ее взгляд, несомненно, был тревожно убийственным. — С вами все в порядке? — спросила доктор. Юй Цзыюань попыталась ответить, она действительно хотела, но слова не слетали с ее губ. Огонь схватил ее за язык и не позволял ему высвободиться. Внезапно доктор сказала: — Вам нужно взять себя в руки. Все, что могла сделать Юй Цзыюань, — это уставиться на нее. — Вы можете остаться здесь, пока не успокоитесь, а затем вам нужно будет вернуться, — сказала доктор Лань И, пристально глядя на нее. — Ему нужна ваша поддержка. Я вижу это по его глазам. Без вас он не справится. Юй Цзыюань могла только смотреть. Доктор не собиралась отпускать ее. — Сможете это сделать? Вам нужно решить это сейчас. Юй Цзыюань подумала о нем, о Вэй Усяне. Она подумала о нем, сидящем на той медицинской кушетке, одетым лишь в тонкую синюю больничную рубашку. Она подумала о том, как его зубы изжевали губу. Она подумала о том, как его глаза едва отрываются от пола. Там сидел Вэй Усянь, весь в синяках, в грязи, с затравленным взглядом, и Юй Цзыюань задавалась вопросом, сможет ли она выдержать просто быть свидетелем? Ей казалось, что она живет в кошмаре, более ужасном, чем может осознать. Несмотря на это, это был кошмар, от которого Юй Цзыюань могла проснуться. Она могла проснуться и позволить этому исчезнуть из ее мыслей, как любому другому сну, потому что это было ненастоящим для нее. Но для Вэй Усяня это было настоящим. Это был его кошмар, и он не мог проснуться от него, не мог позволить солнечному свету сжечь его, пока он не превратится в смутное воспоминание. Все, что он мог сделать — это пережить это, позволить ужасам, которые ей никогда не понять, мучить его до тех пор, пока он больше не сможет терпеть. Как она могла оставить его одного? Она не могла. Она бы не стала. Она кивнула доктору, движение было жестким, но твердым, и даже не удивилась, почему она позволяет женщине, которую не знала, командовать собой. Доктор кивнула в ответ, затем вернулась обратно, по-видимому, для выполнения той задачи, которая изначально побудила ее покинуть кабинет. Юй Цзыюань смотрела ей вслед, пока та не исчезла за дверью. Затем она глубоко вздохнула. Она позволила нагрузке на легкие немного схлынуть с потоком воздуха. Позволила огню своего гнева потускнеть до тлеющего уголька. Тем не менее, этот гнев не мог пропасть даром. Она знала, что Вэй Усянь будет выдвигать обвинения (она еще не знала, как убедить его, но не собиралась успокоиться, пока не убедит), но должно было быть что-то, что она сама могла сделать. Должно было быть что-то, что позволило бы Вэнь Чао лично узнать, что он загнал в угол не того мальчика, не на ту семью напал, не ту женщину вывел из себя. Однако она не могла думать об этом в данный момент. Она могла думать только о том, что было здесь и сейчас. Паук продолжал висеть в своей паутине, в ожидании, неподвижный, как сама смерть. По другую сторону двери ее ждал мальчик. Ждал, когда доктор проведет анализ его боли с помощью ватных тампонов и лабораторных исследований. Ждал, когда доктор увековечит самое худшее, что с ним когда-либо случалось, при свете вспышки фотоаппарата. Ждал, когда доктор раскроет все его секреты. Ждал, что Юй Цзыюань уйдет. Ждал, что Юй Цзыюань останется. Она повернула ручку двери и вернулась, развеяв для него хотя бы одно тревожное ожидание.