Тучи сгущаются

25 августа, Москва       Всю ночь дождь лил как из ведра, и сегодня ни единого лучика скупого августовского солнца не пробивалось сквозь плотную пелену туч, густо затянувших небо над Москвой. Напряжённую тишину квартиры Рыковых разорвал пронзительный звонок.       Алексей Иванович приоткрыл дверь; на пороге стоял Бухарин, буквально час назад приехавший в Москву с отдыха, как только получил страшное известие. Едва добравшись до собственной квартиры, он позвонил Алексею, спросив разрешения приехать. "Конечно, зачем спрашиваешь!" - так ответил Рыков. Но Николай предупредил, что будет не один, не уточняя, с кем же, Алексей, так уж и быть, согласился принять ещё одного гостя. И сейчас рядом с его другом стоял Карл Радек.       Заинтересованно покосившись на журналиста, с которым раньше очень мало общался, Рыков отошёл в сторону и распахнул дверь, давая гостям пройти. Те приветственно пожали руки хозяину дома и сняли пальто. - Как ты? - спросил Николай, Рыков неопределённо пожал плечами. - Очень жаль, что нам довелось увидеться по такому печальному поводу! - Двойному поводу, - неожиданно сказал Радек, и когда "правые" вопросительно уставились на него, сказал грубовато: - Газеты иногда просматривать нужно, - и, вернувшись на мгновение в коридор, вытащил из внутреннего кармана пальто сложенную вчетверо, чудом не отсыревшую "Правду". Ткнул ногтем в нужную строку, и друзья стали молча изучать заметку.       В комнате снова повисла тишина, гораздо более мрачная, нежели была до прихода гостей. Алексей Иванович вспомнил, что́ ещё пару дней назад говорил Михаилу в ресторане (в прошлой жизни!) и горько, невесело рассмеялся. - Мда... - только и произнёс. - А я ведь в последний раз Мише другое говорил, когда он переживал о наезде Зиновьева, не расстреляют, мол, их с Каменевым, куда бы ни влезли! У них имена, репутация, многолетняя работа... - Жаль Григория, - сказал Карл Бернгардович, строго глядя перед собой. - Да всех жаль, Карлуша, - откликнулся Николай, коснувшись головой верхушки дивана. - Никогда бы не подумал, что дойдёт до такого. - До чего именно? - уточнил Алексей. - А вы не поняли? Столько смертей, и своих же товарищей! Сталин становится опасен, - горячился Радек. - Коба-то? Вот тоже, казалось, никогда бы не подумал! И кому верить тогда, кроме самого себя? - Только не говори, Николаша, что ты веришь во всю эту драму абсурда! - возмутился Карл. - Подсудимых, к-конечно, жаль, - напомнил о себе хозяин дома. - Т-только вот не могу н-не принять во внимание тот факт, что они потянули за собой непричастных людей, и Михаил застрелился именно из-за оговора Зиновьева. - Да, это зря, этим он заставил сомневаться в собственной невиновности, - выдал неожиданное умозаключение Бухарин. Друзья оторопело смотрели на него. - А ты́ в невиновности других сомневаешься? - вкрадчиво поинтересовался Радек. - Карлуша, я знаю, что ты троцкист. - Пусть троцкист, зато, не в пример тебе, честный! Ты не замечаешь, что уже разговариваешь, как Ежов, даром что тёзки! Не потеряй себя, Николай, кому-кому, а тебе не идёт лизать чужие зады. Тебя вся партия знает с лучшей стороны, а ты всё портишь. Чем тебе Каменев не угодил, что ты его падалью назвал, зачем подпеваешь Ягуаровичу?* Твою мать, Колька, некрасиво требовать казни тех, кому ты ещё вчера улыбался! - Радек не повышал голоса, но говорил как-то очень разочарованно и подавленно. Бухарин опустил глаза и покрылся красными пятнами. - Но, но, господин журналист! - возмутился Рыков. - Григорий твой тоже не ангел с крыльями, да и Каменев - в тихом омуте!       Алексей осадил Радека, потому что симпатизировал Бухарину как другу, но на самом деле речь Карла произвела на него впечатление, с отдельными моментами Рыков даже был согласен. Но лучше он сам скажет это Николаю при случае наедине, чем этот Радек, который и сам та ещё загадочная птица. Ссориться, однако, совсем не хотелось. - Ладно, я, может, тоже погорячился, извиняюсь, если неправ, - Радек протянул Николаю руку, и тот охотно её пожал, он вообще был человек отходчивый и незлопамятный. - Всё нормально, Карлуш... Мы ведь вообще собрались помянуть Мишу... и не только его. Лёш, а где все твои, кстати? - только сейчас Бухарин обратил внимание, что женщин в доме нет, ни Наташи, ни Нины. - Где, у Маши готовятся, помогают. Ногины тоже с ними; Наташка больно с Ольгой дружит. Ладно, пойдём, выпьем за Мишку... и за других.       Достали рюмки, нехитрую закуску, к которой, однако, никто не притронулся. Рыков налил каждому "Столичную" почти до краев. Радек приосанился, чувствуя мрачную торжественность момента. Каждый представил как можно более отчётливо круглолицего главу профсоюзов. - Толковый мужик был, крепко делал своё дело и не рвался в верхи, оно и правильно, - первым высказался Алексей. - Да... - не был многословным Бухарин. - Давайте, за Михаила, пусть земля будет пухом. - За Михаила, - эхом откликнулся Радек.       Встали, не чокаясь, опрокинули рюмки. Налили ещё по одной. - А давайте сейчас, - заговорил Радек, и взгляды Бухарина и Рыкова устремились к нему, - за то, чтобы никто из нас не повторил судьбу Томского или подсудимых. - Давай, - согласился Бухарин. - И за них... Ну, вы поняли, это наши товарищи, хотя и бывшие. Не друзьями были, но приятелями точно.       Рыков кивнул, выпили ещё по одной. - А сейчас давайте за Ильича, - предложил тост и он. - Чтобы у партии получилось сохранить и приумножить то, что получилось при нём. - Хорошо сказали, душевно, давайте за Ленина, - отозвался Радек.       После третьей рюмки друзья почувствовали слабость, какая обычно бывает от большого количества алкоголя. За окном тем временем усилился дождь. Прогремел гром, блеснула молния. - Эх, если бы не повод, то можно было бы сказать, что очень уютно сидим... - Карл сложил руки на столе, как ученик, и опустил голову, касаясь щекой прохладной столешницы. Рыков хмыкнул, забавно Радек смотрелся в такой позе. - Ну, будем надеяться, что ещё выдастся более оптимистичный повод, - отозвался Бухарин.