Linked / Связанные

Малфой проснулся следующим утром на рассвете, по своему обыкновению, с болью, исходившей от слегка ушибленного места в центре лба. Он поморщился, когда сел, и громко застонал, когда откинул зеленый бархатный занавес вокруг балдахина и на него пролился свет. Он протер глаза и поднялся с кровати, размышляя, стоит ли тащиться в лазарет за порцией "Облегчающего головную боль отвара Холлингворта" или лучше пережить пульсацию в голове, чем еще раз выслушать лекцию мадам Помфри о "вреде пьянства". Решение было принято за него, когда через открытое окно влетела маленькая сова и приземлилась на сундук у подножия его кровати. Она пытливо уставилась на него и протянула лапку, к которой была прикреплена маленькая лента с гербом Хогвартса и письмо. Малфой взял письмо, недоумевая, кто в замке Хогвартс счел нужным послать ему сову. Он нахмурился, как только разглядел аккуратный почерк, ровными строчками шедший по бумаге. Малфою: Спускайся к завтраку. Мне нужно с тобой поговорить. Г.Г. Кем она себя возомнила, командуя им? Он был Малфоем, чистокровным, Слизеринцем, капитаном своей команды по квиддичу и старостой в придачу. Она не имела права указывать ему, что делать. Он беззвучно и возмущенно выругался и ненадолго задумался о том, чтобы проигнорировать повестку и позволить ей сидеть и ждать его все утро. Он с удовольствием представил себе, в какой именно оттенок фиолетового окрасится лицо Грейнджер, когда она поймет, что он не придет, а после отправился одеваться. Он не хотел, чтобы его усилия в поздний час оказались напрасными, и мысль о выражении лица одной невыносимо добросердечной гриффиндорки, когда она поймет, что ее обошли, немного успокоила его ноющую боль в голове. Пятнадцать минут спустя Малфой уверенно шел в Большой зал, морщась от солнечного света, падающего с заколдованного потолка в глаза. Он окинул взглядом практически безлюдное помещение, быстро отметив, что, за исключением профессора арифмантики, который выглядел раздражающе бодрствующим, и шестикурсника Рейвенкло, уткнувшегося носом в книгу, они с Грейнджер были одни. К слову о Грейнджер, она, похоже, тоже не очень-то радовалась свету. Она одной рукой прикрывала глаза, и от нее исходили волны недовольства и нетерпения. Гермиона взглянула на него, когда он входил в зал, и с невозмутимым выражением лица и облегчением в сердце ждала, когда он подойдет к ней. Приблизившись, он заметил, как она бросила взгляд на его лоб, и почувствовал, как в ней одновременно промелькнули понимание и раздражение. – То есть это твоя вина, – огрызнулась она. Он моргнул, мысленно перебирая свои недавние действия, пытаясь найти что-то, что он сделал и о чем она могла бы знать, чтобы оправдать ту сильную неприязнь, которую она испытывала к нему в этот момент. – В чем моя вина? – поинтересовался он, делая шаг назад, когда она достала свою палочку. – Моя чертова головная боль, – объяснила она, вставая и осматривая шишку на его лбу. Он отмахнулся от ее руки, когда она прикоснулась к чувствительному месту. Она нахмурилась. – Неудивительно, что ничего из того, что я сделала, не помогло. Я полчаса пыталась вылечить головную боль, с которой ты проснулся, – она пробормотала несколько слов и направила свою палочку на место ушиба, и Малфой сразу же почувствовал, как боль отступает. Гермиона вздохнула с облегчением и села обратно, а Малфой расположился рядом с ней. – Мерлин. Мне уже стало казаться, что вся эта эмпатия разрушает мой мозг, и я либо схожу с ума, либо вот-вот взорвусь, – Малфой промолчал (хотя позже он обдумал несколько подходящих слов, связанных с вопросительным временем слова "схожу" и его абсолютной поддержкой последнего варианта), потому что до него вдруг дошло, что он сидит за гриффиндорским столом с Гермионой Грейнджер по собственной воле. Он не знал, что ему делать – ужасаться или возмущаться. Возможно, и то, и другое. – Не будь таким напряженным, Малфой, – прокомментировала Гермиона, не глядя на него, когда начала накладывать яичницу в свою тарелку. – Никого из твоих мерзких слизеринских дружков здесь нет, и я уж точно никому не скажу, что ты соизволил посидеть с ничтожной магглорожденной, да еще и за гриффиндорским столом. Твоя сомнительная репутация в целости и сохранности, – он уставился на нее, потому что ее интерпретация его чувств была настолько точной, и потому что это заставило его почувствовать себя немного более приземленным в реальности. – Не вздумай, – прорычал он, потянувшись за куском тоста. – В таком случае не будь таким очевидным, – ловко ответила она. Она чувствовала себя самодовольной, отчего Малфой только сильнее помрачнел. – У тебя была причина позвать меня сюда, словно обычного домового эльфа, или это было исключительно ради удовольствия от твоего общества? – ее возмущение по поводу замечания домового эльфа (которое было совершенно намеренным) не отразилось на ее лице, к разочарованию Малфоя, и она начала говорить со слегка надменной, деловой компетентностью, которой она так славилась и которая действовала Малфою на нервы не меньше, чем в то время, как они были первокурсниками. – Я исследовала зелье в библиотеке и обнаружила, что у него очень редкий побочный эффект. Исследований на эту тему было проведено не так много, поэтому информации очень мало, – объяснила она отрывистым тоном. – Я знаю, – почти скорбно сказал Малфой, вспомнив долгие часы бесплодных поисков накануне вечером. Она бросила на него странный взгляд, и он почувствовал, что она озадачена ответом, что доставило ему небольшое удовольствие. – Это называется Iunctus Mens Effect, – продолжала она, ища в своей сумке аккуратно сложенный кусок пергамента с потрепанным краем; он знал, что это недостающая страница. – Человек по имени Крактакус Хоппер изучал его еще в 50-х годах. – Я знаю, – повторил Малфой, на этот раз с небольшой ухмылкой. Ее недоумение переросло в подозрение, поскольку она перестала говорить. Она сузила глаза, изучая его, и он ощутил дискомфорт под ее медово-коричневым взглядом. – Ты что-то знаешь, – обвиняюще сказала она. Он пожал плечами, тщательно намазывая маслом свой тост. – Возможно, – уклончиво ответил он, получая огромное удовольствие от своей игры. – Прекрати быть чертовски довольным собой, Малфой! – громко огрызнулась она, привлекая внимание оживленного профессора и заучки Рейвенкло, которые, казалось, только сейчас заметили странную пару, сидящую за опустевшим гриффиндорским столом. Гермиона посмотрела на них и понизила голос до яростного шипения. – Расскажите мне, что ты нашел. – Ну, я читал опубликованные работы и личные записи Хоппера... – Что ты делал? – Гермиона прервала его с широко распахнутыми глазами и потрясением, которое чуть не выбило его из колеи. Быстро оправившись, он откусил небольшой кусочек тоста и смахнул несуществующую крошку со своей безупречной черной мантии. – Да, видишь ли, моему отцу удалось приобрести несколько ценных экземпляров, и работа Хоппера, а также несколько личных заметок, купленных на аукционе, оказались среди тех, что я захватил с собой в школу, – от Гермионы исходила жгучая зависть, и Малфою это так понравилось, что он ненадолго счел их связь благословением. – Даже библиотека Хогвартса не смогла приобрести копии работ Хоппера. Она вышла из печати давнымдавно. Я интересовалась у мадам Пинс. – Мой отец имеет гораздо бóльшее влияние, чем мадам Пинс, Грейнджер, – самодовольно напомнил ей Малфой. Она была в полном бешенстве, и он заметил, как заблестели ее глаза. – Ты хотел сказать, что у него больше денег, – прошипела она, отталкивая от себя яичницу, как будто у нее пропал аппетит. Малфой был в достаточно хорошем настроении, чтобы не обращать внимания на ее ненависть к его отцу. – В любом случае, вернемся к рассказу. Я нашел упоминание о его ассистентке, которая обнаружила способ противодействия этой чертовой связи, или как ее там. Думаю, ответ можно найти в ее дневниках, – Гермиона одарила его ухмылкой, которая, как он знал, соперничала с его собственной. – Если бы ты потрудился уделить хоть немного внимания этому драгоценному кусочку истории, который ты, несомненно, выбросил на пол, когда закончил с ним, – сказала она язвительно, – ты бы знал, что дневники Делайлы Джеймс были утеряны, когда она вышла замуж. – Малфой внутренне злорадствовал, зная, что она чувствует его самодовольный триумф, и понимая, что это сводит ее с ума. Он достал из внутреннего кармана мантии свой собственный аккуратно сложенный кусок пергамента и протянул страницу Грейнджер, указывая на конкретный отрывок. Пергамент был постаревшим и пожелтевшим, а на его поверхности был нацарапан почерк, несомненно, принадлежавший Хопперу. Похоже, это была запись в журнале исследований или, возможно, дневнике. Делайла перестала отвечать на мои совы. Она никогда не раскрывала свой метод ни мне, ни Эдварду, и теперь я боюсь, что он будет потерян навсегда. Делайла никогда не была сентиментальной, но она не стала бы отказывать мне в такой ценной информации, которая могла так сильно повлиять на дело всей моей жизни. Это не ее заслуга. Я виню ее мужа, гораздо более холодного и отстраненного, чем он, и остальных Малфоев, которые не только лишили меня ценного помощника, но и лишили мир великого ума. – Она вышла замуж за Малфоя, – ошеломленно сказала Гермиона. – За моего двоюродного дедушку Блейка, если уж на то пошло, – ответил Малфой. – Ее дневники хранятся в семейном архиве. Я послал маме письмо. Они должны быть доставлены утренней почтой. Гермиона на мгновение оцепенело уставилась на него. Затем он почувствовал странное болезненное давление между глазами, а Гермиона со стоном ущипнула себя за переносицу. – Кажется, моя головная боль возвращается, – простонала она, прикрываясь руками. Малфой только ухмыльнулся и откусил еще один кусочек тоста.