Mon chéri

      Чуя пытался как можно незаметнее наблюдать за Осаму, пока они погружались под воду. Дайвинг ничуть не пугал его самого, разводя лишь удовольствие в зыбкой мути чувств, но, погружаясь глубже, он околофизически понимал, что Дазай нервничает. Пока Накахара наслаждался упоительной красотой природы, отмечая её роскошь ни то как творец, ловящий вдохновение, ни то как простой человек, голодный на эмоции, Дазай шарил взглядом скорее в поисках подвоха и опасности, поддернуто-резко озираясь по сторонам и возвращаясь глазами к поверхности воды. Чуя чувствовал, что не всё хорошо, но уже успел отметить за Осаму пренебрежение к акцентуации внимания на его слабостях. Нужно было выкручиваться иначе, но быстрее, чтобы Дазай не утонул в панике. Он потратил ещё минуту на запечатление в памяти местных красот и только после этого обратился к Дазаю с посланием всплывать.       Они не проплавали и получаса — скорее всего, даже и пятнадцати минут, — но Чуя сделал вид, что для первого раза лучше снизить планку, чтобы занятие быстро не наскучило. Опираясь на безопасные поручни катера, Осаму проявлял несравненное облегчение, чем Чуя был так же рад, как и озабочен.       Дазай сам не догадывался, почему его охватила такая тревожность при погружении. Он никогда не боялся воды и поводов не было. Пусть неясная в потемках глубина и являлась олицетворением неизвестности для многих людей, но Осаму не мог поймать себя на потере контроля в ситуации. Думать об этом не хотелось. Он просто радовался наконец вырваться из давящей толщи океанских вод и мысленно благодарил Чую, что тот возжелал завершить всё так скоро.       Оставшееся время они провели в скоростном прокате по морю. Дазай, кажется, нашел один из немногих экстремальных видов развлечений, который не доставлял ему дискомфорт. Он погружался в это почти с тем же энтузиазмом, что и Чуя — с учётом на уровень, который позволял ему эмоциональный диапазон.       Время близилось к закату, на волнах красным золотом разрывалось небесное отражение, а носящиеся капли воды моросью оседали на медовых волосах Чуи. От влаги они давно распушились, и Чуя должен был бы стыдиться этого, но переизбыток радости от поездки перебивал все тревожные мысли. Да и Дазай уже ни раз видел это, что уж скрываться. Сам Осаму лишь догонял собственную мысль: «Одуванчик». Ни негативное, ни нечто приятное, просто констатация факта. Но Чую хотелось запечатлеть на камеру. Жаль, что в открытую тот отказался бы, а тайком действие стало бы серьёзным подрывом и так неустойчивого доверия.       Возвращаясь на пляж, пусть и при отсутствии народа, Чуя по обыкновению накинул лёгкую безрукавку с капюшоном, скрывая кудри. Дазай потом крайне пытливо её с него снимал…       Когда Чуе позвонил Тачихара, Дазай мечтал покрыть его многоэтажным матом до тех пор, пока тот не озвучил причину столь срочного беспокойства. Успокаивать Накахару после было той ещё задачей. Тот не понимал как дальше продолжать отдых, хотел сорваться и поехать к братьям. Дазай приложил все усилия, чтобы, вопреки раздражению, прибегнуть к мягкой интонации и уговорить Чую присесть и подождать новостей, прежде чем так импульсивно действовать. Когда Мичизу сообщил, что Кёту-таки положили в больницу, Чую не покидало беспокойство и муки совести — пока другу плохо, он будет получать удовольствие. Но Осаму пытался донести мысль, что от присутствия Накахары события свой ход не изменят, Курокава под присмотром и на интенсивном лечении, резона бесконечно думать об этом не было, а Чуя имел полное право расслабиться. Здоровый эгоизм всегда должен был стоять выше чувства вины.       Осаму почти буквально видел в глазах Накахары внутреннюю борьбу — как здравый смысл пытался пересилить эмоции. И Чуя выбрал то, что было более разумно.       Дазай открыл для себя способ фотографировать Чую. Он не работал в обычное время, так как проявлялась подозрительность к внезапной нужде сделать селфи, но в эмоциональные моменты — когда они смотрели файер-шоу, масштаба, которого ни один из них ранее не представлял даже, где артисты танцевали с огнем, управляли им как стихией и буквально купались в уходящем в небо пламени; когда пили коктейли в ресторане с необычной подачей из жидкого азота, растекающегося белесым паром по столу, с колб вместо бокалов и химическими реакциями, создаваемыми твоими же руками в увлекательном творчестве; когда заселялись в новые дома и открывали для себя выстеленную бассейнами комнату, с проходящими поверх дорожками, ведущими к качелям и подвесной кровати, откуда можно было посмотреть фильм через проектор, заглядеться на уходящее за горизонт солнце или переливающиеся в мелкой ряби воды блики ночных фонарей с улицы и свечей, выставленных по периметру комнаты — можно было подловить Чую под предлогом запечатлеть момент. И главными являлись не сами эмоции, сбивающие рациональность и паранойю парня, а способ подачи. Дазай отбрасывал себя к привычному поведению в Мафии, временами дурачась и усиливая это на камере. Если Накахара боялся, что какие-то фото могли обнародовать с целью высмеять его или же просто полюбоваться на выражение искренних чувств, чего Чуя стыдился, то Осаму делал так, чтобы на общем снимке он выглядел в тысячу раз хуже или нелепее него, перетягивая одеяло на себя. Это создавало какой-никакой купол безопасности.       После наблюдения Чуи за пересланными себе фото, у него проскакивала мысль о смысле действий Осаму, и находя ответ — пусть ему и казалось, что это всё выдумки из жажды заботы, — Накахаре становилось против воли приятно. Пока он не понял, что на тех снимках можно было спокойно вырезать Дазая. После такого укола мнительности Чуя осознанно придвигался ближе к Осаму, чтобы предотвратить нежелательный сценарий в жизни.       Кто бы знал, как Дазай просёк фишку — он сам не понимал, но и не старался копаться в себе, — но в ходе анализа он отодвинул вариант с простым желанием Накахары быть ближе (если бы можно было предположить, что тот желал большей тактильности с Осаму в ходе усугубления привязанности) и попал в нужную точку, осознавая более вероятный для Чуи страх негативного внимания через распространение личных данных. В момент принятия вероятного факта, Дазай, играя на разнице роста, перед камерой либо специально возвышался над Чуей, либо пересекал его грудь своей головой, выдвигая себя вперед, либо маячил где-то в окружении лица Накахары, лишь бы минимизировать фантомную вероятность удаления его с фотографии.       Чуя расслабился спустя время. Он привык копаться в себе в поиске контроля, отчего выходило постепенное осознание своих чувств и личности — пусть это и не отменяло частой путаницы от противоречий человеческой природы, — и из-за подобной практики он расшифровал блистающую в глубине души яркую благодарность Дазаю. Даже если он всё еще пытался убедить себя в ошибке и что его теория не имела ничего общего с реальностью — мол, всё лишь совпадение, по правде.       У Дазая же была другая дискуссия в своей голове. Пришла мысль, что какого-то чёрта он очень хорошо понимал Чую, и это не давало покоя. Да, его учили психологии, умению считывать поведение и, при возможности, относительные мысли, но его ощущения были не про то. Он также не был схож с Накахарой и, несмотря на редкие точки соприкосновения в характере, чувствовать его не должен был. Но почему-то, с какой-то абсурдной человеческой стороны, он именно это и делал. Он ощущал Чую на своеобразном ментальном и околофизическом уровне, что было ему априори не свойственно. Ни с кем не выстраивалось подобной связи, и Осаму не понимал, что к этому привело. Даже появились сомнения — а не работает ли его тактика на сближение с Чуей и на нём тоже. С большей вероятностью это был бред.       К собственному спокойствию, он не планировал дальше рассуждать об этом и оборвал процесс незамедлительно. У него тратилось и так достаточно нервов, негоже было спускать ещё на дополнительную перегрузку — достаточно давно не было сильных паничек и не хотелось мыслями и самокопанием подбить себя к приступу.       Голову Чуи, помимо размышлений о себе, также трогала и оценка Осаму. Месяц, который они были знакомы на учёбе, Накахара часто заставал Дазая в библиотеке. А как он от него узнал — тот чаще всего приходил туда после панических атак, чтобы успокоиться в приятной себе атмосфере. Сейчас, будучи в путешествиях, Чуя лишь пару раз наблюдал такое состояние у Дазая. В основном тот сошел на тревожность, если Чуя правильно делал выводы из того, что мог разобрать в скрытом поведении. Очень хотелось спросить, как Дазай себя чувствовал, но напрягать его личными вопросами не хотелось. Чуе тоже было бы неприятно такое вмешательство, хотя он и бы был в коем-то роде благодарен за участие — в отличие от Осаму. Представляя себя на месте Дазая, Накахара вполне логично рассудил, что улучшения происходили из-за смены обстановки и общего расслабления. Хотя Дазай толком и не углублялся в тот уровень релаксации, что давал Чуе… Наматывался всё больший клубок вопросов, а ответы он ни черта не находил. Осаму не посещал с ним СПА, очень редко ходил в бассейн, да и то, не окунался полностью; в море плавал лишь во время дайвинга — и это далеко не всё. Было очевидно, что Дазай скрывает тело — в конце концов, даже во время секса, по прописанному договору, он не снимал верх и рукава, — но Чуя очень старался обходить эту загадку и не докучать… другу?       Сложно было определить являются ли они друзьями. С одной стороны, они проводили много времени вместе, но не знали друг друга достаточно хорошо. С другой стороны, а нужно ли было вообще знать человека хорошо, чтобы быть с ним близкими людьми? Для Чуи вопрос являлся весьма щепетильным, он с особой осторожностью относился к такому важному званию и кому попало его не раздавал. Он мог побросаться им при родителях или чужом окружении, но для себя всегда четко разделял кто друг, а кто нет. Сейчас он находился в замешательстве… Была вероятность, что это вызывало именно ощущение возведённой баррикады Дазая — Чуя не мог подпустить его ближе, понимая скрытность Осаму. Но рушить он её не смел. Личные границы Дазая были не тем делом в которое он мог нагло вмешиваться. Наверное, он даже позволил бы себе въебать, если бы когда-то преступил черту. Единственный момент, когда Чуя пошел против принципа — первый за отдых кошмар Осаму. Он прекрасно знал, что Дазая периодически это беспокоит, но не задумывался о масштабе проблемы. У него тогда не получилось дозваться Дазая и он не нашёл другого выхода кроме физического контакта.       Осаму в тот момент думал, что его сердце замрёт на месте, когда увидел человека перед собой и ощутил прикосновения. Как хорошо, что Чуя не затыкался ни на секунду, потому что так он смог сразу же определить, что никакой опасности ему не несут.       Дазай не позволял себе помогать, но сил отшучиваться тоже не было, и Чуя просто оставлял его одного, делая вид, что ничего не произошло. И так постоянно. Лишь раз Дазай позволил побыть рядом, когда проснулся от кошмара сам, после секса. Чуя, разумеется всё понял, но молчал, прощупывая почву — что предпримет партнёр было неизвестно. Они часто засыпали вместе, и в течение сна Чуя перебирался ближе к Осаму — мол так теплее, несмотря на жару островов, — поэтому объятия стали чем-то околопривычным.       Дазай не хотел бы признавать, что это было приятно.       Все их действия, каждый шаг, мысли закручивались в эдакую воронку заботы, что не хотел бы принимать во внимание ни один из них. Это было странно, непривычно и в какой-то степени даже дискомфортно. Если Чуя понимал, что просто не мог не анализировать Осаму, что и выливалось в такое проявление, ему, в целом, свойственное, но несколько противное — степень волнения о ком-то означала для него определенную привязанность и он крайне не хотел в этом погрязнуть, — то Дазай абсолютно потерялся, не понимая по какому пути он прошёл не так, что вышел именно на эту дорогу.       Отвлекались они от этого только в работе. Чуя не знал чем занимался Осаму в ноутбуке, Дазай не пытался закидывать себя новой ложью, пока писал отчёты Мори, чтобы уменьшить шанс путаницы, а Накахара и не спрашивал, теряясь в собственных заказах. Было бы неплохо, если бы вместо этого, они занимались навязанным проектом, который договорились делать вместе, но после рассмотрения темы оба подзабили. Да, они должны были его уже завершить, по-хорошему, но лучше уж отдать свободное время отдыху, нежели скучному заданию, а потом уже, вернувшись в университет и влившись в обучение, наверстать упущенное, пусть и отватив пизды от препода.       Вещи Дазая собрать не составляло труда перед отлётом, но вот вещи Чуи были «разбросаны» по всему дому. В поездку они не брали много одежды, больше покупали, и нельзя было утверждать, что Накахара небрежно относился к обновкам, просто переодевался в самых различных углах коттеджа, создавая риск что-нибудь да забыть, поэтому Чуя носился по этажам уже больше получаса, перепроверяя даже те места, где уже был. Они не опаздывали, вылет был на следующий день, но видя как собранный Дазай фривольно вливает в себя вино, он завидовал и хотел так же. И поэтому сильно спешил. Когда Чуя резко осознал, что забыл купить наушники в дорогу — его сломались, по чистой случайности сброшенные в воду, — то, предупредив Осаму, поспешил в ближайший магазин. Дазай же радовался свободным двадцати минутам — Накахара точно не взял бы первую попавшуюся модель, что продлевало время его ухода, — он видел прошедшим днём оставленное сообщение от Босса, но так и не ответил. Тот просил Дазая на созвон, и сейчас как раз подворачивался удобный «перерыв». — Да? — дежурно отозвался Огай. Таким тоном он отвечал во времена занятости, и, судя по тихому звуку письма, Осаму его отвлёк от работы. — Ты просил позвонить, — напомнил он. — Что тебя опять не устраивает?       Мори не был человеком, который имел возможность просто позвонить из интереса, гораздо быстрее и проще была переписка. Огай никогда не напрягался просто так. А в случае с Дазаем, в девяноста процентов случаев, причиной было именно недовольство исполнением миссии.       Огай тихо вздохнул, судя по звуку, откидываясь на излюбленное кожаное кресло. — Ты слишком медленно двигаешься, — неудволетворенно озвучил Босс. — Ты не давал сроков на задание.       Мори должен был прекрасно понимать, что выполнение заказа нужно лишь ему. Дазаю это не горело, ему было насрать, а давление делалось нежелательным решением. Так-то можно было, конечно, но подобные меры применялись в крайних случаях. Если Огай будет регулярно угрожать или задействовать свои методы, эффективность постепенно снизится. Осаму либо привыкнет, либо сойдет с ума, либо сбежит из Мафии, либо убьёт себя. Ничто из этого Огаю пользы не принесло бы, так что действовать было необходимо аккуратно. — Хорошо, я понимаю, — смирился он. Его ошибкой было не уточнять сроков, но с другой стороны, поставить их было достаточно сложно в подобном деле. Может получиться слишком мало времени, или будет слишком долгое выполнение, в конце концов, работа была с сыном, и действовать было бы неплохо вдумчиво и осторожно. — Но твои результаты слишком малы. Это нужно исправить. — Малы? — в шоке усмехнулся Дазай. — Ты вообще осознаёшь масштабы задания? — Осаму ощутимо злило отношение Босса. — Нужно втереться в доверие, вбить в голову необходимые установки для перехода к нам, это не делается за пару месяцев. — Это не должно быть настолько сложно, — равнодушно ответил Огай.       Дазай лишний раз оглянулся и уставился на дверь, перестраховываясь на случай, если он не услышит, как войдёт Чуя. Прежде он и так был более аккуратен в словах из привычки, но сейчас собирался говорить полностью открыто — оправдаться при случае не получится. — Я за это время: вошёл в его круг общения, добился какого-никакого расположения; провожу с ним время каждый день, образовываю комфорт своим ебучим покладистым поведением, а ещё пытаюсь создать больший уровень доверия через секс и чёртовую отдачу себя, как ты и просил. И ты говоришь, что этого мало? Твой сын закрытый человек, блять, и я считаю, что тебе повезло, что дело двигается так быстро. — Во-первых, судя по отчётам, «отдаешь себя» ты недостаточно, — натужно тянул Мори. — Ты можешь открываться перед ним сильнее. Мы оба знаем, что близость выстраивается лучше в таких условиях. «Доверие за доверие», — процитировал себя Мори. Он часто руководствовался этой практикой в жизни. — Во-вторых, твои аргументы для меня неубедительны. Я не перестаю считать, что можно было перейти с шага на бег уже давно. Такая медлительность не сыграет нам на руку.       Кто бы знал, как Дазай ненавидел, когда его работу недооценивают… Мнение людей можно было уважать, только когда они осведомлены в теме и вы говорите на равных. С Боссом этого не было. — Сукин сын, да что ты вообще знаешь о человеческих эмоциях? — прошипел Осаму, игнорируя вероятность штрафа за оскробление. — У тебя нет ни черта от здорового человека, ты блядский психопат, как ты можешь судить о Чуе в такой ситуации, если ты и близко не представляешь, как сложно формируется связь? У некоторых на это может уйти хоть полгода, хоть несколько лет. Если что-то не устраивает, разбирайся сам! — Осаму разрывало изнутри, под конец он почти кричал. — Это антисоциальное расстройство, а не психопатия, выражайся корректно, — спокойным холодным тоном поправил Мори. Он терпеть не мог, когда его называют психопатом, хотя Дазай имел на это полное право, термины буквально синонимичны.       Огай словно ощущал господство над человеком, который не смог сдержать свои эмоции. В его голове, должно быть, он считал Осаму слабаком, в отличии от себя. — И да, ты прав. Но разве мы не в одной лодке? Ты также не должен понимать Чую. Ты такой же неполноценный человек. — Не сравнивай меня с собой! — Боги, как он не выносил это. Дазай мог быть кем угодно, каким угодно ужасным человеком, но ему и близко не стоять с этим чудовищем.       Или он просто хотел в это верить?       Осаму затрясло крупной дрожью, и он медленно опустился на пол, словно не выдерживал своего веса, хотя эта давка была скорее чисто ментальной. — Не расстраивайся, Дазай, но мы одного поля ягоды. — Он оставил легкую паузу, прежде чем продолжить так, словно не вывел только что своего подчинённого из себя настолько, что тот был готов убивать себя в истерике в этот момент. Огай далеко ни один раз этим грешил, пусть и в разумных дозах, он должен был понимать в каком состоянии сейчас Осаму. — Давай так, мой мальчик. Я отпускаю тебе время, жду лучших результатов и, так уж и быть, встречаюсь с Чуей сам, если моего участия в миссии не хватает. А ты в свою очередь открываешься перед ним и вливаешься в полное доверие. Понасилуй себя немного, от тебя не убудет.       Дазай дернулся, как если бы в него резко вошли. — Как будто в первый раз… — собрав последние силы, выдавил Осаму.       Он сбросил трубку раньше, чем Мори смог продолжить диалог, лишь бы окончательно подтвердить договорённость. Дазаю было слишком мерзко, чтобы дальше это терпеть.       Желудок замутило слишком резко. Он вяло попытался подняться, но его словно ударили по голове чем-то тяжёлым, перед глазами не сходилась чёткая картинка, перебиваемая воспоминаниями о прошлом. Опираясь спиной о стену, он поднял взгляд, очень стараясь сфокусироваться. Комната была будто незнакомой. В воздухе что-то противно шуршало, и он проморгался, сводя брови к переносице. Хотелось избавиться от навязчивого сбитого звука.       Дазай уже не понимал — его тошнит от Огая или своего состояния. Ему была так омерзительна личная слабость, что проявилась потребность рассечь кожу до сладкого жжения и отупляющей боли. Это было уже привычкой, он не смел с ней бороться, но смог бы он действительно сейчас исполнить желание? Нет. Он закашлялся быстрее, чем дошло осознание, в сторону ванны он успел сделать лишь шаг. В желудке были лишь вино и закуски, с утра он так и не позавтракал. Он считал, что блевать было почти нечем, но его организм, видимо, думал обратное. — Блять, — вибрирующим голосом выплюнул Дазай.       Он очень сильно ненавидел, когда ему становилось плохо в доме, когда не было сил дойти до туалета. Проблемы с уборкой его не прельщали. Да и как он будет это всё объяснять Чуе?.. Если он уже не ощущал вонь, это не значит, что у Накахары не будет с этим трудностей. Осаму точно не был в состоянии сейчас за собой прибирать. Но он мог хотя бы немного уменьшить пагубность ситуации.       Условно доползая до ванной комнаты, Дазай находился где-то на грани сознания. И он впервые надеялся, что у него появились галлюцинации, потому что услышал как тихо открылась входная дверь. — Господи, что за… — сквозь преследовавший Дазая неясный шум пренебрежительным тоном послышалось из комнаты.       Чуя почувствовал запах и, фильтруя воздух сквозь ладонь, вошел в гостиную.       За звуком рвоты Дазай различил мат и скорый рокот шагов. Он сморщил веки, молясь, чтобы Чуя не заходил к нему, но даже если бы боги существовали, маловероятно, что смогли бы вмешаться в такое предсказуемое и неотступное действие Накахары. Когда перехватило дыхание, Осаму на несколько секунд почувствовал себя лучше. Режущий по ушам шум пропал.       Дазай не включал лампы в ванной, не успев озаботиться этим в мутном состоянии. Для ориентации в пространстве хватало и простого света, падающего от открытой двери. Чуя зажег светильник, и Осаму даже для себя неожиданно простонал от неприятной яркости. По вискам тут же запульсировала едкая боль. — Дазай… — тихо обратился к нему Чуя, присаживаясь рядом. — Выключи свет, умоляю.       Накахара сменил освещение на подсветку заркала с минимальной мощностью. — Так нормально?       Дазай кивнул и пожалел об этом. «Отлично, только мигрени не хватало для полного счастья,» — проскочило в его голове. Он едва не усмехнулся, осознавая, что даже мысленно постарался перейти на шёпот. И тогда же понял, что шум, нагоняющий его в любом помещении и состоянии, был его собственной одышкой.       Чуя отошел на кухню и, вернувшись, протянул ему стакан воды. Дазай начинал отходить уже сам, но вода ему никогда лишней не казалась. — Мне уйти?       Ссылаясь на «веления» Мори, он должен был бы сказать: «Нет, останься». Но столь резкая смена ощущалась бы подозрительно, поэтому он решился оставить ответ с задействованого ранее пользования. Ему казалось, что это вполне совпадает с его личными желаниями. Только притираясь к новому укладу, заранее настраивая поведение на требования Босса, Дазай уже не понимал, где его искренние чувства. Нужно открываться? Хорошо, Осаму может выкладывать свои мысли и показывать свое состояние, пусть и требовалась регулировка дозировок, но что было делать, если он потерялся в себе? Чтобы качественно врать, нужно было говорить отчасти правду и отчасти ложь, либо же существовал вариант полного погружения, где сам настолько тонешь в этом, что врешь сам себе, делая это истинной в некой степени. Второе было для него сложнее, оно работало в выборочных случаях, а не в ситуациях, когда искажение правды шло со всех сторон, так что Дазай не планировал прибегать к нему.       Наверное, сейчас он даже понимал, почему ему так претила мысль самокопания. Ведь когда жизнь вынуждает сделать ложь регулярной составляющей тебя, откуда взяться времени на самопознание? Осаму врал с детсва, и он понятия не имел, что есть «он». Вероятно, поэтому изначальное предположение о себе и сопутствующие вопросы были глупы. На самом деле проблемы не было. Дазай Осаму никогда не был Дазаем Осаму по-настоящему. И ложь была единственной составляющей его личности. Он не должен был считать, что для него имеют место быть «личные желания».       Чуя ждал у двери, не смея отходить далеко, на случай, если понадобится помощь. Он не находил себе места, не понимая, что успело произойти за период его отсутсвия. Он барабанил пальцами по согнутой в локте руке и нещадно грыз губы, пока не вышел Осаму, наваливаясь всем весом на дверной косяк. — Как ты? — Как бы он ни пытался не выдавать волнения, получалось у него скудно.       Дазай криво ухмыльнулся, поднимая большой палец вверх. Тело трясло, Чуя не мог не замечать, как бы тот не делал вид, что всё в порядке. Он медленно прошелся пальцами по его плечу, наблюдая за реакцией Дазая и как бы предупреждая. Тот не отшатнулся и даже не дернулся, Чуя принял это за позволение. Поднырнув под мышку и обхватив Осаму за талию, он создал из себя опору и помог добраться до постели в спальне. Дазай был настолько слаб, что Чуя мог спокойно сравнить его состояние с периодом восстановления после пули. Хотя, должно быть, даже тогда не было настолько плохо… — И как ты ещё не устал от меня, — прошептал Дазай.       Осаму не исключал вероятности, что Чую всё же заебало его извечно плохое самочувствие, но исправляться не хотел — потратил излишне много энергии. — Почему я должен был? — как будто удивленно спросил Накахара.       Он сбавил голос интуитивно, но Дазаю это точно пришлось на пользу.       Осаму хотел промолчать, но откуда-то взялась внезапная мотивация. — Ну знаешь… Геморройных людей не любят. Гораздо проще общаться с теми, у кого нет проблем. Большинство это раздражает даже от редких проявлений подобного, а ты сталкиваешься со мной регулярно. Я ходячая катастрофа, а у тебя ещё и Кёта на хвосте. Как ты вообще это тащишь?.. — Почему я должен от тебя отворачиваться только из-за того, что тебе плохо?       Дазай скривился в темноте комнаты. Он терпеть не мог слова наподобие «плохо» и любые другие, говорящие о слабостях в отношении себя. Его коробило даже от обычного «устал», он не мог признаться в подобном даже у себя в голове. Когда приходилось вырабатывать это перед Чуей, он старательно отключал мозг, чтобы не было реакции. — С первого взгляда ты не похож на человека, который с терпением и пониманием относится к людям. — Его голос становился всё тише по мере разговора. В небольшой степени было даже немного больно от заимствования у себя ресурсов. — Это нормально для людей — чувствовать себя хуево. Ты ведь не робот. А редко это происходит или часто — меня толком не волнует. — Ты тратишь на это слишком много нервов, — из самых крайних сил выпустил из себя Дазай. Пошла ожидаемая одышка, но она была сильнее, чем он предполагал. — Тебе хуже, чем мне, в эти моменты. Было бы слишком эгоистично задумываться в первую очередь о своем комфорте.       Чуя накрыл Осаму одеялом.       Дазай хотел бы добавить, что Чуя не должен настолько заботиться о посторонних людях — они ведь даже не были действительно близкими людьми, — но сон накрывал его против воли. Он потратился слишком сильно сегодня… — Отдыхай.

…

      Дазай проснулся полностью вымотанный. Как морально, так и физически. Не было сил двигаться, отвечать на вопросы Чуи, есть заказанный им на завтрак суп и даже моргать или дышать. Каждое микродвижение казалось крайне тяжелым, в легкие будто залили металл, а мышцы пропитали анестезией. На еду он потратил около часа и так и не смог осилить полноценную тарелку. Накахаре на вопрос о случившимся мельком бросил, что неудачно поговорил с отцом, хотя называть так Мори было хуже чем мерзко. — Может, перенесем самолёт? — аккуратно предложил Чуя.       Он не думал, что Дазай это вынесет. Тот проспал больше двенадцати часов и всё равно клевал носом, выглядя так, словно не был в кровати дня три точно. — Я поменяю билет на бизнес-класс, — вынес вердикт Дазай.       Чуя как мог прислушивался, чтобы обличить скомканную речь в ясные слова. Тот говорил слишком тихо. — Ты так много потратил на эту поездку. Позволь мне хотя бы оплатить билет, Осаму.       Дазай, даже если бы хотел, не смог бы долго думать. Он кивнул, пробираясь вон из кухни, чтобы избавиться от преследовавшего запаха пищи. Было вкусно, отрицать невозможно, но от любой еды безустанно мутило — от аромата не лучше.       Проходя около окна, где вчера разговаривал с Огаем, Дазай непреднамеренно вернулся во вчерашний день, нехотя вспоминая всё до деталей. До него не с первых секунд донеслость понимание, что пол чист. — Ты вызывал клининг вчера? — Ему отчего-то захотелось уточнить, и силы на повышение голоса выступили сами собой.       Чуя выглянул из-за угла с губкой и грязной тарелкой в руках. — Нет. Я сам убрался.       На самом деле, Накахара и правда не был таким человеком, который делает что-то подобное для людей. В очень вынужденные моменты — да. Но это было бы скорее против воли. Вчера Чуя даже не задумался воспользоваться услугами помощи.       На языке зудели извинения. Дазай не совсем догонял, что чувствует, но было неприятно. Возможно, ему было стыдно, а может он просто считал себя недостойным подобного шага со стороны Чуи. В любом случае, он молча удалился, прежде просто кивнув, обозначая принятие факта. Осаму не извинялся ни перед кем и ни при каких ситуациях — издержки воспитания и условия жизни в Мафии. Исключениями были лишь требования миссий и периодические саркастичные вбросы, не имеющие ничего общего с личными желаниями. Ситуация не подходила для изменения привычек.       Чуя удостоверился в принятии таблеток Дазаем перед вылетом и, пока тот засыпал, сравнение его с Кётой наклюнулось само. Почему он не лечился? Чуя кроме успокоительных не наблюдал у него лекарств. Если его состояние было настолько отвратительным, пусть и не всегда, слава богам, почему нельзя было обратиться к врачу?       Столько загадок, а пазл никак не собирался…       Приземлившись в Японии, Дазай выглядел едва ли лучше, но напавшая больше суток назад бледность постепенно отходила. За Чуей следовали сразу два чемодана — он не позволил Дазаю взять свой из соображений восполнения сил. Осаму сам еле тянул своё тело, негоже было напрягаться сильнее.       В общежитии Накахара его оставил побыть наедине с собой. Можно было бы пригласить на компанию к поездке в психбольницу к Кёте, но Чуя посчитал, что они и так были слишком много вместе.       Чуя попросил предупредить Курокаву о встрече заранее, когда звонил в больницу. Подъезжая к зданию на такси, он уже знал, что его ждут. Чуя не планировал задерживаться надолго, но точно не хотел бы уезжать, не поговорив с другом и тщательно не обсудив всё с лечащей докторкой.       Проходя по хорошо освещённому коридору с ненавязчивой теплой атмосферой, Чуя заметил Кёту издалека. Выданная персоналом одежда пусть и смотрелась на нём достаточно привлекательно — Накахара с трудом мог представить вещь, которая не подошла бы ему (разве что мусорный мешок, хотя и это, Чуя был уверен, Кёта вытянул бы природной красотой и харизмой), — но неестественно. В больнице, конечно, мало что могло быть естественным, но сам по себе Курокава не мог входить в число этих допущений. Новый цвет волос сильно контрастировал с окружающей обстановкой, яркий и эмоциональный парень выделялся на фоне спокойного персонала, как и его неотёсанность, в сравнении с мягкостью, окутываемой больницу. Если бы не решетки на окнах, Чуя мог бы обозвать место уютным, но даже так Кёта был здесь некстати. — Чуя! — Кёта подскочил с места.       Накахара не видел его в описываемом Тачихарой состоянии, но никакого желания это представлять не было, если Курокава выглядел таким оживлённым даже на нормотимиках. — Чуя, прости! — почти кричал Кёта.       Он оглянулся убедиться, не привлекают ли они внимание, пусть и были в достаточно пустующем блоке больницы. К счастью Чуи, персонал разошелся, а пациентов в помещение приглашали по-одному. — Клянусь, я, блять, не хотел, не знаю, что было в моей голове, я… — тараторил парень, пока Чуя его не остановил. — Всё в порядке, я понимаю. — Он подошел обнять его для приветствия, но первоначальной целью теперь стало скорее желание успокоить. — Не нужно тебе думать о прошлом. Это уже не исправить, не угнетай себя виной. Я ещё таких мотоциклов сотню куплю. — У Чуи никогда не было таких денег и маловероятно, что будут, но преувеличение не грех. — А мужчина сам на это пошёл. — Чуя прекрасно знал, что Кёту это волнует не меньше его разбитого байка. — Если бы ты не дал ему возможность, он нашёл бы другую. Не нужно брать на себя чужую ответственность, он был обязан следовать правилам и быть аккуратным.       Кёта застеклил слезами плечо Чуи. Накахара уже немного не вывозил чувствительность друга, но вместо проявления раздражения просто похлопал его по спине. — Спасибо.       Освободившись и сев напротив женщины, Чуя приготовился слушать медицинское заключение. — Я вышла с отпуска совсем недавно, в первые дни мне не удалось за ним понаблюдать, но я внимательно прочитала записи коллег и поговорила с господином Курокавой уже после. — Серьезный тон докторки перебивала улыбка, которую она временами обращала к Кёте. Голос проникался мягкостью в эти моменты, а когда морщинки разгладились на лице и взгляд стал острее, направленный к Накахаре, Чуя различил за прикрытыми со стороны ладони губах посылаемое Кётой восторженное: «Она ангел!». Когда друг поднял большой палец вверх, выглядя несколько комично, Чуя сдержанно усмехнулся, вернувшись к внимательному выслушиванию речи женщины. — Изначально преполагали манию, разумеется. Сейчас же я думаю на смешанную фазу. Сложное состояние, для некоторых пациентов оно самое тяжёлое, но вы молодцы, что не стали ждать и привезли его сюда. Если повезёт, через месяц выпишем, если нет, будем смотреть по ситуации. Я могу сообщать вам о новостях, если пожелаете и господин Курокава не будет против. — Разве вы имеете право разглашать информацию? — с явным сомнением уточнил Чуя, не совсем понимая женщину.       Она усмехнулась. — Медицинские показатели нет, разумеется, по крайней мере, без активного согласия пациента. За двадцать восемь лет практики закон я ни разу не нарушала, не осторожничайте так. Но если вы доверенное лицо, я вполне могу позвонить вам, если ему станет лучше или хуже, также попросить привезти что-то необходимое или сообщить о выписке. — Понял. Я не против, если Кёта согласен. — Это такие мелочи конечно согласен! — Есть какие-то ещё контакты, которые я могу иметь в виду? — уточнила докторка, записав на бумагу номер Чуи.       Он переглянулся с Кётой. По глазам было понятно, что оба подумали о Тачихаре. — Нет, — тихо, но твердо ответил Курокава.       Чуя наспех перевёл тему. — Что по поводу оплаты? Мне не сообщали как с этим обстоят дела. — Мы с Мичизу всё покрыли. — Кёта выглядел неловко, но довольно. Чуя надеялся, что хоть какие-то подвижки в их отношениях были.       Они собирались расходиться после недолгой беседы Кёты с Чуей о соседах того по палате, разных ментальных болячках и его состоянии в общем. Курокава очень хотел проводить друга, и женщина не должна была это одобрять, беря в учёт риски, но наблюдая за чуть устаканившимся состоянием своего пациента, всё же позволила — в своей компании.       Когда Кёта потянулся обнять Чую напоследок, автоматические двери сработали на движение, и к ресепшну пролетел неприятный осенний ветер. Близилась зима, а этот сезон статистически был более холодным.       Чуя перевел зрачки на докторку, желая поблагодарить и попрощаться, замечая, какое очарование её улыбке придали размохрившиеся от наглого дыхания природы волосы. Темные, чуть завитые пряди выбились из собранной в хвост прически, переливами они мягко поблескивали на свету — качество волос было отменным, женщина точно использовала дорогой уход. На вид они не были послушными, но так органично дополняли внешность, что отпадали мысли о каких-либо минусах. Чуе подумалось, как хорошо бы жилось, если бы он не думал о чужом мнении и не приходилось бы от навязчивого перфекционизма завивать волосы каждый день или же прятать их, когда не представлялось возможности на первое. Чуя гордился смелостью этой дамы. Пусть её кудри и были явно лучше, чем его.       Завязав себе боковой хвост в попытке успокоить волосы от ветра, Чуя вызвал такси, стараясь отодвинуть жажду сравнения собственнной и чужой внешности. Телефон завибрировал в руке, сразу после сообщения с назначенной машиной. — Да? — Он принял звонок от отца. — Где ты сейчас? — благожелательным голосом осведомился Мори. Явно чувствовалась улыбка, и Чуя бесконтрольно повторил за ним.       Показалось, что отец несколько торопится, поэтому Чуя не тянул лишнее время с ответом. — Только что вышел от Кёты, — он рассказывал Огаю о случившимся ранее, и отец должен был помнить человека, что собственноручно тащил к машине и вёл в больницу с пару месяцев назад, — вот, заказал такси, жду. — У тебя есть дела? Может, отменишь такси, я пришлю за тобой машину и съездим в ресторан? — Огай мог заморочиться с «уроком», как в прошлый раз, но Чуя уже показал, что усвоил его, когда не захотел отвлекаться от работы (или Дазая) и послал отца куда подальше по телефону в Мексике. Да и Мори прекрасно знал, что Чуя свободен, на бессмысленные разговоры у него бы не хватило нервов.       У Чуи вправду не было причин отказываться, да и бесплатно и вкусно поесть, угоститься элитным вином за приятным разговором лишним никогда не бывало. В общежитие можно было вернуться в любой момент, его никто не ждал, а самого Чую место всё ещё напрягало после инцидента.       Огай приехал раньше и Чую проводили к столу.       Он снова холодно обращался с официанткой, и впервые его это задевало. Почему он просто не мог игнорировать свою гордость, подавлять автоматическое высокомерие в дискомфортной обстановке? Может, он не думал бы об этом, если б персонал ресторана имел постоянный коллектив и Чуе не приходилось каждый раз встречать нового человека. Но даже если бы и так, вне этого ресторана были и будут другие незнакомцы, которые каждый раз вырезали на мозге Чуи большими буквами про себя — «Опасность». Он не задумывался толком, мог ли отрефлексировать заданную позицию в голове, но захотелось найти и другие варианты проявления себя. Задалась мысль: если он привык в ходе страха проявлять глупую доменантность, чтобы защитить себя посылом а-ля «ты не пробъешься, я здесь авторитет», мог ли он переквалифицировать позицию в более адекватное русло, но с тем же стимулом? В привычном поведении его всё устраивало раньше, но из-за этого некоторые его остерегались или в открытую боялись, лишь бы не сказать лишнего слова. Да, Чуя не был настолько невежлив или груб без особого повода, но даже когда смешивались показная доброта и высокомерие, люди предпочитали сторониться, принимая во внимание риски минусов поведения. Чуе выходило это в плюс, когда он хотел, чтобы его лишний раз не трогали, но в обратном случае — нет. И да, главной мотивацией было исключение любой угрозы, метод поведения Чуи часто работал как надо, но, задумавшись над всем, его уколола совесть. Понятное дело, что он думал только о себе и своем комфорте, но его всё-таки окружали люди. И далеко не все, можно даже сказать — меньшинство, хотели бы ему какого-то зла. Тем более незнакомцы. Не лучше ли было действительно уменьшить давление и стать хоть немногим лучшей версией себя? Сердце обвил страх, когда он представил, что, добавив каплю деликатности, приоткрыв искренность совсем немного из запертого шкафа — ему могли сесть на шею. Он не был настолько умным, смелым и при надобности жестоким, чтобы быть в силах себя защищать абсолютно всегда. А Чуе нужна была эта опора. Если бы он приснял маску, с которой ходил по улицам, опасность могла возрасти вдвое. Если сейчас к нему зачастую просто боятся лезть, в будущем, если он решится на этот шаг, что-то может обратиться против него. У него не хватит сил выстоять.       Было слишком рискованно. Из своей головы он максимум вынес, что можно начинать более дружелюбно улыбаться персоналу в заведениях. Тех он чаще всего видит первый и последний раз, с него не убудет, а человек он не настолько параноидный, чтобы ощущать опасность от элементарной вежливости со своей стороны. Чуя решился и, делая заказ, сбавил тон на более мягкий — до этого он будто что-то требовал от девушки, и виделось, что ей неуютно, — а отдавая меню, улыбнулся. Он заметил качественный маникюр у неё на ногтях и даже хотел бы сделать комплимент, но при отце это было словно неуместно. И вряд ли это просто пустая отговорка. Когда-то Чуя уже делал девушке комплимент просто так — в первый день возвращения в университет, — и не то чтобы это тогда было с целью расположить к себе, как сейчас, но ему далось это легко. Пусть он не угадывал смысл этого в прошлом, но, может, на подсознательном уровне у него проклёвывались адекватные черты?       Чуя часто держался не совсем хорошо, с него противоречия сыпались, как снег в новогоднюю ночь в Аомори. Он мог быть как душой компании, так и отстранённым одиночкой; мог проявлять заботу и доброту к людям и в той же степени агрессию и жестокость; к нему тянулись люди и так же его боялись, не желая приближаться, потому что он был Солнцем и Луной одновременно. Он не был гениальным актёром и не мог сдерживать себя всегда. Может, именно в такие моменты падения искусственной оболочки всходило «Солнце», что было его действительностью. И эта искренность была слишком уязвимой. Наедине с кем-то, может, это проявлялось достаточно легко, но показ такого при отце был выше его сил. — Что нового? Думаю, тебе есть, что мне рассказать. — Огай опёрся подбородком на переплетённые пальцы, придвигаясь чуть ближе к сыну, балансируя на локтях. — Что ты хочешь узнать?       Мори принесли сигару — прошлая официантка сменилась на личную, и она уже наизусть знала, что и как любит её Босс, — Чуе же подали сигареты на выбор; они оба задымили. — У тебя прошла такая насыщенная поездка, а ты не рассказывал мне подробности. Ещё и с новым другом, как я понимаю. Как его там зовут? Дазай, кажется? — Ты наконец-то запомнил его имя? — Прошлые три раза были неудачными, и Чуя усмехнулся, не понимая, как у Босса Мафии может быть такая проблемная память.       Пока не принесли блюда, Накахара без умолку загонял про водопады и горы, Хэллоуин в Мексике и побег от полиции за неясно какое нарушение; когда еду подали, Огай начал трапезу, а Чуя не останавливался, увлечённый эмоциями воспоминаний, и продолжал про бары и клубы, адреналиновые скачки, цветочные поля и лошадей, вкусную еду, такую комфортную для него деревню в Швейцарии, что он бы очень хотел туда вернуться или даже остаться жить; про моря и океаны, даже новую одежду. Не упоминал он только про личные отношения и состояния Дазая. — Я очень рад, что тебе понравилось. — Как же не понравилось бы, если он сам это спонсировал… Хорошо, что теперь Огай знал на что потратилась такая сумма, а то Дазай не потрудился так красочно описать всё в отчётах. — А что насчёт Дазая? Ты отмолчался по поводу него. Не жалеешь, что он сопровождал? — Что ты, нет, конечно. — У Чуи аж брови подлетели, он не ожидал, что оставил такое впечатление. — Просто это наше личное дело, я не хотел поднимать тему отношений. — Так в чём проблема? — Огай выглядел честно уязвлённым и изумлённым недоверием сына. — Я ведь не чужой человек, к тому же, мне важна твоя жизнь — как она проходит, что в ней меняется, — было бы очень приятно выслушать, если бы ты рассказал. Если ты боишься какой-то моей реакции, мы можем это обсудить.       Чуя отвёл взгляд, не привыкший к искренности перед отцом. Они отдалились за годы жилья в разных странах и, когда Чуя вернулся в Японию, так и не смогли наладить связь. — Я вижу, что у тебя язык чешется, мой мальчик. — Огай перехватил его ладонь, выбивая Чую из колеи чуть шуточной, но мягкой улыбкой. — Не бойся довериться мне.       Ему захотелось обнять отца очень сильно. Они слишком редко виделись, слишком редко разговаривали по душам и ему не хватало родителя, каким Огай был в его детстве. Но он сдержал порыв. — Спасибо, что ты такой… — Чуя не мог подобрать слово и увеселённый Мори продолжил за него. — Чудесный, любящий, понимающий? Что-то из этого или всё вместе? — Огай склонил на бок голову, улыбаясь, и Чуя почему-то увидел в его лице отражение Осаму. — Пап, — протянул он в шутку осуждающе за ребячество, и выдохнул, сдаваясь. — Да, это всё про тебя. — Тогда я весь к твоим услугам, чтобы послушать про нового друга. — Огай с готовностью выпрямился, перехватывая с держателя сигару, словно настроенный на длинный разговор, и с хитрицой в намёке добавил: — Или не только?       Чуя закатил глаза. Мори знал про его ориентацию, как и мать, с детства и всегда хорошо к этому относился, но его вечное желание забраться к сыну в зад если не пугало, то точно настораживало. — У тебя слишком нездоровое любопытство. Мы просто друзья. — Ты точно также говорил про предыдущего мальчика! Ширасэ, да? Точно. А потом я застал вас… — Пап! — мигом перебил Чуя. — Господи, почему ты всегда поднимаешь эти темы?       Накахара был не сколько возмущён, сколько смущён и продолжать слушать это от отца однозначно не хотелось. Чую, сколько он себя помнил, привлекали парни. На девушек он тоже заглядывался, и, как показывала практика университета, не только, но парни перевешивали его влечение на здоровых процентов восемьдесят. И ладно, если он мог это обдумать сам или обсудить с кем-то близким, но не с отцом же! — Да что в этом такого? — посмеиваясь, весело отзывался Огай. — Обычные вещи. — Я не хочу это поднимать с тобой! — Чуя был готов лезть на стену или под стол, лишь бы хоть каким-то способом прервать уход в такое русло. Он не имел ничего против людей, которые могли обсудить с родителями секс, хоть свой, хоть их, но с его комфортом это не имело ничего общего. — Ладно, ладно, давай вернёмся к Дазаю. Как он тебе? — С ним приятно… — Вернувшись к серьезной для Накахары теме, Чуя в наваждении смущения потупил глаза к своим пальцам, танцующих в переборе друг друга. — Он не грубый, с чувством юмора, всегда есть о чём с ним поговорить, он умный. — Чуя вспоминал свою истерику, когда его поддержал Дазай перед тем как предложить улететь и все последующие акты заботы, но об этом не обмолвился. — Мы ни разу не поругались, пока жили вместе, да и он в целом неконфиктный и не агрессивный. Комфортный, в общем.       Чуя ожидал ограничиться краткостью, но Огай от него не отставал. — Это он предложил путешествие ведь? Почему? — с интересом прицепился отец.       Чуя выдохнул, не желая распространяться, но вспомнил его «Не бойся довериться» и с трудом, но решился. — У меня были небольшие проблемы в университете, он хотел, чтобы я отвлёкся. — Какой добрый…       Чуя пожал плечами, беря в рот новую сигарету. — Не уверен, мы пока не так близки, чтобы я знал его хорошо. — Но он хорошо позаботился о тебе. Мне бы даже хотелось его отблагодарить.       Накахара усмехнулся, мерно покачав головой. — Брось… Всё не так чудесно как кажется. — Чего так? Какие-то проблемы? — обеспокоился Мори. — Нет, у нас с ним никаких. — Чуя неопределенно махнул рукой в воздухе, подкуривая, в ожидании продолжения вопросов. Самому ему было лень говорить о лишнем, пока не спросят. — Тогда почему ты говоришь о проблемах?       Как бы Чуя ни ждал, почему-то был уверен, что у отца хватит такта и он переведёт тему. Он остановился, кидая серьезный взгляд на Огая. — Пап, это его личное, ладно? Меня не касается. Забудь. — Чуя, когда замер, ощутил загнездившуюся злость от непринятия напористости отца. Он мог бы нагрубить, как раньше, но старался перебороть вспыльчивость. — Хорошо, извини. — Мори сбавил обороты и выкинул энтузиазм из голоса, сводя тон к спокойствию, наверняка зная, что сын это переймёт. — А что по поводу твоих слов, что ты не знаешь его хорошо? Он мало говорил о себе? — Он вообще не говорит о себе, но это его право.       «Главное — дышать», — повторял себе Чуя, чтобы не прервать Мори слишком грубо.       Отец как специально взял паузу, чтобы сын окончательно пришёл в равновесие. — И ты хорошо чувствуешь себя в окружении человека о прошлом которого ничего не знаешь? — Мне плевать, — наконец-то легко ответил Чуя. — Если он захочет рассказать, я обязательно высслушаю. Но я оцениваю его по тому, что вижу сейчас и буду смотреть на будущие поступки. Каким он был раньше не моё дело. — Кажется у нас с Коё вырос хороший парень, — одобрительно подытожил Мори.       Чуя фыркнул, не привыкший получать похвалу. — Я рад, если ты действительно нашёл себе достойного друга. У тебя слишком долго не было кого-то близкого. А сейчас говоришь и у тебя глаза светятся, — довольно или гордо протянул Мори. — Пап, не преувеличивай. И не обязательно было это подмечать…       Мори посмеялся, потянувшись, чтобы похлопать нахмуренного Чую по плечу.       В целом, Огай услышал всё, что хотел и думал завершать вечер. Пока Чуя не продолжил, отмечая как интересный факт, что он узнал от Дазая, мол тот раньше тренировался профессиональной борьбе. — Может мне организовать вам тренировку? Мы с тобой давно не практиковались, можно было бы пригласить Дазая и вместе позаниматься. — Я бы «за», но… Мне уже не пятнадцать, ты тоже вырос…       Огай прекрасно понял куда клонит сын и снисходительно улыбнулся, стреляя в него глазами. — Мой хороший, у меня столько денег на врачей, что я буду бегать лет до восьмидесяти. Я в прекрасной форме. — Как скажешь.       Чуя бесспорно согласился, предвкушая следующую встречу. У него так давно не было тренировок, что он успел прилично соскучиться. Внешний адреналин от любых занятий никогда не мог сравниться для него с борьбой. По сути, Дазай мог не тратиться на развлечения для Чуи, а просто с ним подраться. Почему он не додумался до этого раньше оставалось под вопросом.       Чуя возвращался в общежитие, осматриваясь в паранойе и надеясь, что все действительно забыли про него. Он планировал сесть за работу по приходе, но отчего-то захотелось набрать Дазая и попросить зайти к нему. — Привет, Чуя, — послышалось слабо. — Ты всё ещё чувствуешь себя не очень? — В микрофоне царило молчание и он подумал, что не стоило об этом спрашивать. — Извини, не обращай на меня внимания. — Зачем звонишь?       Осаму не звучал оскорблённо или злостно, и Чуя облегчённо выдохнул. — Я зайду? — Что-то забыл? — Нет, просто хотел прийти. Если тебе не хочется, окей, — предупредил Чуя, хотя не думал, что Осаму прогнулся бы под другого человека, забивая на свои желания. — Захвати по дороге пива.       Видимо, Дазай до сих пор был не в духе. Сбросил он сразу после просьбы. Чуя мог бы рассердиться и послать его нахуй, он не собачка на побегушках какая-то, но на первый раз решил простить, по дороге внося уточнения в чате и заходя в магазин за несколькими банками тёмного.       Дазай решил, что если ему надо открываться, то это может означать снятие напуского «хорошего». Он настроил себя на расслабление, чтобы не выдавливать улыбку и не напрягать глаза для более весёлого и нормального вида. Но когда Чуя зашел в «комнату», привычка сработала против него. Дазай смог не сильно развернуть себя, оставляя глаза такими же пустыми, как он видел каждый день в зеркале, и улыбку показать натяжной, как он её всегда чувствовал, но как не видели другие люди, потому что он играл лучше, чем сейчас. Он закрыл глаза, отворачиваясь после приветствия. Маленькие успехи — тоже успехи, но пока что надолго его не хватало. Чтобы выдержать и не покрыться корочкой раньше времени, нужно было меньше контактировать с Накахарой. Но и отвлекаться не надолго, чтобы контроль не ушел в перерыве. Осаму заставил себя снова повернулся к Чуе, когда тот прошёл мимо, чтобы поставить пиво в холодильник. Чем больше было практики, тем быстрее для него вырабатывалсь привычка. — Я с отцом только что встречался, — послышалось с кухни.       Дазай не вставал с кровати, чтобы проследовать за ним. Когда услашал, едва не поперхнулся воздухом. — И как прошло?       Чуя в двух словах описал разговор, оставляя особое внимание возможности устроить тренировку. — Как ты на это смотришь? — Чуя выглянул из-за стены с пивом и подошел к Осаму, вручая ему банку. — Спасибо. — Он сделал пару больших глотков, прежде чем ответить. — Я не против. Хорошая идея.       Дазай был бы рад потренироваться хоть сейчас, он слишком давно не был в спарринге с Мори, да и тело не привыкло к отсутсвию нагрузки и постоянно ныло. Осаму всю жизнь был достаточно болезненным в физическом плане и без тренировок, или хотя бы легкой разминки, не мог хорошо себя чувствовать. — Как насчёт заняться проектом?       Дазай кивнул, чувствуя как заскулила шея — он целый день проспал, не стараясь даже время от времени менять позу, чтобы мышцы не затекали. — Может лучше в пойдём библиотеку? — предложил Дазай.       Чуя до сих пор не взял в толк чем она может так нравиться кому-то, чтобы ходить в неё не из нужды, но не сопротивлялся. — Только тебе придётся допить пиво. Заметят по камерам на улице или нашем святилище культуры — штраф обеспечен.       Осаму обессиленно захныкал, откидывась обратно на ещё не остывшую кровать.