***
Кроме родственников и партнёров по предприятию, к Ричардсонам никто никогда не заглядывал — этот дом избегали. Однако новый викарий прихода ничего не знал о дурной славе поместья, поэтому беззаботно прибыл знакомиться с семьёй в свой первый рабочий день и каким-то невероятным образом случайно умудрился завоевать доверие мистера Ричардсона. Его даже позвали на обед через неделю, куда он привёл подругу детства Лиз Гейт. — Они очень сблизились с нашей Руфь, приезжают почти каждый день, да, — дуя на чай, рассказывала почтенным двоюродным сёстрам миссис Ричардсон. — Мистер Макалистер и мисс Гейт и сейчас здесь, наверху, — показывая, возвела она глаза к потолку. — Очень воспитанные, приятные, боголюбивые — вам необходимо с ними познакомиться при случае. Думаю, Руфи полезно общение с людьми церкви. Религия способна укротить любого. Пожилые дамы, щурясь, одобрительно кивали — весеннее солнце било в стёкла эркера без решёток. Пережившая суровую зиму зелень нежилась в редких апрельских лучах. Мистер Ричардсон покинул Лондон по делам — жители усадьбы с облегчением выдохнули. — Может, они спустятся к нам на чай? — предложила одна из любопытствующих женщин — у неё с трудом в голове укладывалось, что действительно кто-то на постоянной основе добровольно навещает леди Руфь. Миссис Ричардсон покачала головой: — Не стоит им мешать. Наверное, они во всю заняты изучением Библии. Тем временем Чарльз двумя пролётами выше с грохотом водрузил свой небольшой саквояж на круглый стол, накрытый кружевной скатертью. — Леди, — широко улыбаясь, подмигнул им викарий. Кивнул в сторону лохматой Нэсс на стуле. — И вы, любовь всей моей жизни, — девушки немного рассмеялись. — Позвольте представить гвоздь сегодняшней программы, чудную диковинку, которую я достал через брата, — торжествуя, наконец-то он вытащил большую деревянную пластину с алфавитом и цифрами. — Спиритическая доска Уиджа! Маленький кабинет мисс Блэк представлял из себя несуразное зрелище: мебель в помещении не сочеталась друг с другом — сюда свалили в одну кучу надоевшие столы, шкафы, стулья и кресла, желая от них избавиться. Окно находилось на теневой стороне, поэтому свет едва проникал. На стенах — старые бежевые обои в отвратительных пятнах. Вся семья Ричардсонов отлично понимала: навестить нелюбимую родственницу никто никогда не придёт, поэтому никому не было никакого дела до изящества убранства. Однако вот они здесь, — Лиз и Чарльз — не побрезговавшие её сомнительным прошлым и неблагородным происхождением. Умудрились найти лазейку в этих неприступных стенах особняка. Казалось, их свело само провидение. Поначалу Руфь не с особым восторгом встретила молодых людей, когда те впервые появились на формальном обеде, она боялась религиозного давления и фанатизма, но каково же было её удивление узнать, что друзья детства — люди светские и открытые миру. Во время их собраний наверху они втроём тайно от четы Ричардсонов курили, открыв пошире окно и занавесив шторы, обсуждали научные открытия, новости, сплетни (совершенно недоступная ранее сфера для мисс Блэк), работу в приходе, а также основное увлечение Макалистера и Гейт — перевод текстов с итальянского языка. В последнем их дуэт немало преуспевал: они даже умудрились опубликовать пару поэм. Густой дым висел в воздухе. Погода безветренная. Ногам холодно. На полу разбросаны листы бумаги с бесчисленными набросками. Руфь, вальяжно державшая левую руку за спинкой стула, лениво выдохнула белые клубы из тонкой трубки, подаренной викарием. — Макалистер, — незло усмехнулась она, — какая ещё спиритическая доска, чёрт возьми, вы полчаса назад читали проповедь об упокоении душ усопших — так и оставьте их там, бога ради, в блаженном спокойствии. — Руфь! Зачем так грубо? — возмутилась мисс Гейт. Нельзя представить себе более противоположных особ, чем Руфь и Лиз. Мисс Блэк носила всегда одежды очень простых кроев, обычно тёмно-синих тонов — выходить красоваться некуда, ещё до рождения в больнице свет захлопнул для неё свои двери. От украшений зудела кожа, как и от косметики. Чёлку подслеповатая Кэт подстригала самым грубым образом, зачастую неровно. Чёрные волосы уложены небрежно. В карих глазах вечная едкая ирония. Острые локти, нездоровая худоба. Манеры — совершенно не дамские: может нагрубить, говорит прямолинейно, правила этикета знает безобразно. Порой ускользала из разговора, окунаясь в странную мечтательность, теряла нить рассуждений. Читать ненавидела — слова перед носом путались, плелись в неразборчивую чепуху, но когда кто-нибудь озвучивал для неё написанное, то запоминала информацию она довольно точно. Раньше мисс Блэк пользовалась помощью покладистого Джека, но как тот уехал, учиться стало сложнее. Однако теперь к ней на выручку пришли новые друзья, поэтому заброшенное образование сдвинулось с мёртвой точки. Напускная диковатость, с помощью которой затворница защищалась от жестокостей не принимающего мира, тут же исчезала у Руфь, стоило появиться в комнате Лиз Гейт. Её платья благородных охровых оттенков с огромными рукавами-буфами буквально светились в темноте обшарпанного кабинета башни. Под стать огненным мягким волосам и очень нежным голубым глазам. В украшениях леди придерживалась скромных вкусов, однако безусловно изящных. Порой, читая, мисс Гейт могла надеть очки в тонкой оправе с золотой цепочкой и подвесками-жемчужинами, покачивавшихся из стороны в сторону, что очень привлекало Нэсс, крутившуюся юлой. В пухлом лице и фигуре — что-то от богатого урожайного лета. — Cara mia, — совершенно не обидевшись, возразил Макалистер — для них нормальным явлением было обмениваться взаимными колкостями, — одно другому не мешает. К тому же в церкви я нашёл себя не совсем по собственному желанию — выбора мне никто как такого не предоставлял. Все младшие сыновья помещиков разделяют одну и ту же судьбу: либо мундир, либо крест. А я презираю войну. Посмотрите на моих братьев: как кичатся погонами, нос задирают, смеются надо мной. Но велика честь — застрелить туземца с копьём, — покачал головой. — Мне такой славы не надо. Руфь перестала скалить зубы: прониклась ещё большим уважением к гостю. — Я от зависти, извините, — с тяжестью призналась она, покачивая ногой под столом. — Чему же тут завидовать, дорогая? — опустился юноша на стул и убрал саквояж. — У вас есть дело, хобби, люди, которые признают и уважают. Вы молоды, но ваше положение заставило считаться с вами даже моего дядю, — горько вздыхая, поникла. — Мне же суждено всю жизнь сидеть взаперти. — Так было раньше, — придвинулся Чарльз к ней. Достал сигару, чиркнул спичкой, закурил. Передал коробок Лиз: та раскурила тонкую папироску в белоснежном мундштуке из слоновой кости. — Теперь у вас есть мы, — лёгкая улыбка снова появилась у подруги на лице. — Скажите, чем хотите заниматься, и я попытаюсь что-нибудь устроить. — Я… — отвела взгляд в сторону Руфь, словно смущаясь собственных желаний. Посмотрела на мисс Гейт, ища поддержки — та накрыла тёплой ладонью её закоченевшую руку. — Я… Я очень хотела бы рисовать.***
Закончивший пить чай Холмс позволил себе вмешаться: — Могу закурить? — Пожалуйста, пожалуйста, — встрепенулся Чарльз. Судя по описанию гостей мистер Ричардсон оставил себе Руфь, как главное свидетельство его невиновности в смерти старшего брата: в глазах общества поступок мужчины определённо выглядел благородно — спас от нищей жизни никому не нужную девчонку, появившуюся на свет самым позорным образом. Сколько же власти над ней тот имел! Страшно представить. — Прошу, продолжайте, — приглашающе добавил сыщик. Прошипела горевшая спичка.***
— Макалистер, достаньте мне череп коровы. Или лучше козла. Нет, пусть собаки. Впрочем, любой сойдёт, лишь бы побольше в размере. Руфь была одержима своим грядущим поступлением в академию: она безумно волновалась, почти не спала все эти дни и мало ела. Пыльный кабинет превратился в настоящую лабораторию: благодаря тому, что мистер Ричардсон владел рудниками, девушке обеспечили доступ ко многим материалам, подходящим для создания собственных красок. С трудом верилось — им с Чарльзом действительно удалось убедить дядю после десятков аккуратных переговоров позволить ей принять участие в конкурсе. Скорее всего родственник смягчился, так как не сомневался в грядущем провале племянницы, о котором в дальнейшем планировал напоминать до гробовой доски. Художница, надев фартук и плотные перчатки, суетливо металась из угла в угол — подбирала полуметаллы, минералы для очередного оттенка. Чарльз, крутя головой, следил за каждым её резким движением и всерьёз переживал — такой подругу он ещё не видел. Свойственная ей лень исчезла без следа. Лиз не пришла — осталась дома помогать семье. — Cara mia, я достану, не вопрос, но поберегите себя, прошу, вы неважно выглядите, — викарий протянул вперёд большую тарелку с рагу, принесённую с первого этажа. — Отведайте хотя бы пару ложек. Разделите со мной обед. — Да-да, минутку, — рассеянно ответила мисс Блэк. Вдруг встрепенулась: кинула, убегая на другой конец комнаты, — у меня кое-что для вас есть, Макалистер, в благодарность за помощь. Если бы не вы… Впрочем, даже думать не хочу. На резной тумбочке подле книжного шкафа стояла большая стеклянная ваза с искусственно окрашенными розами в цвет персиковой зари. Вынув одну из них, леди отстригла ножницами длинный толстый конец, схватила чёрную шляпу друга со стула, вставила в неё кокетливый цветок, подскочила к Чарльзу и до безобразия довольная водрузила на него головной убор. Вздохнув, тот тем не менее застенчиво улыбнулся. — Спасибо. — Это вам спасибо, Чарли, вы просто прелесть, — грубовато похлопала она Макалистера по плечу. Работник церкви до сих пор не мог до конца привыкнуть к её развязности в движениях и касаниях. — Благодаря вам я очень многое поняла в этой жизни. — И что же вы поняли? — Либо искусство, либо смерть, — потемнело её нервно дёргающееся лицо. — Если я не могу делать то, чем горю всем сердцем, и быть при этом свободной, независимой, то и жить мне незачем. — Вы говорите страшные вещи, миледи, — резко отзвенела металлическая строгость в голосе Чарльза — смутные подозрения охватили викария. Однако весёлый смех Руфи разрядил накалившуюся обстановку — она снова по-дружески его потрепала. — Рагу Брон – уверена, лучшее во всём Лондоне, давайте пробовать, — пригласила художница к столу.***
Расположившись на скрипучем стуле с подлокотниками, Блэк изо всех сил старалась сохранять наиболее приветливое и беззаботное лицо: периодически она прикладывала к носу помандер в виде шитой разноцветной сумочки с кисточками — бесценный подарок Лиз, сделанный её собственными руками. Лаванда внутри не сильно помогала справляться с чудовищными головными болями, но страдания облегчала нежная привязанность к самому предмету: девушке нравилось представлять, как Гейт часами у окна вышивала затейливые узоры на мешочке, думая о ней. Порой сомнения закрадывались: разве она достойна такого внимания? Обруч боли всё туже и туже сжимал череп — казалось, вот-вот лопнет. Хотелось закричать. Солнце до одури резало глаза, но нельзя закрывать занавески — вызвало бы подозрения, да и картина требовала хорошего света. Вытянула ноги, откинулась на спинку. Дотерпеть бы. Прислонённый к грязной стене портрет поразил Лиз до глубины души — тишина опустилась плёнкой. Лишь позвякивали резные футляры шатлена на поясе девушки — после практически месяца позирования в алом леди вновь вернулась к любимым тёмно-жёлтым оттенкам. Подмывало воровато обернуться: казалось, зритель украдкой подглядывал за царившей в подземелье зловещей Персефоной — смотрит в профиль. Губы целуют священный гранат — вот-вот проглотит первые пунцовые зёрна. Пальцы левой руки пропали в глазницах белоснежного черепа лошади. Пылающая красная ткань, уложенная на манер хитона, коралловые бусы, мёртвый бурый венок в волосах. Огонь волос скоро прожжёт полотно. И бунт, и ужас в её лице — бежит навстречу неотвратимой судьбе. Мисс Гейт вздрогнула: мурашки пробежали по спине. Будто в зеркало глядит, но там кто-то другой. Она не понимала, что чувствует: внутри непривычное бурление, смешались страх и восхищение. Нервничая, не могла перестать дёргать часы на тонкой цепочке. — Силы небесные… — в оцепенении прошептала натурщица. — Воистину красота в глазах смотрящего, — Лиз задыхалась от тяжёлого волнения. Девушка никогда не считала себя привлекательной, из отражения ежедневно таращились лишь недостатки и изъяны. Окостенело повернулась к подруге — ком в горле мешал говорить. — Вы в самом деле меня так видите? Устало ухмыльнувшись, художница покачала головой. — Увы, нет, — расстроенно вздохнула. — Мой талант ничтожен, ему никогда не запечатлеть грацию оригинала в полной мере. Леди ответила ей тёплой улыбкой: в этом вся Руфь — вечно недовольна. В нескончаемом поиске совершенства. Протянув руки вперёд, гостья устремилась к хозяйке кабинета. Хилый свет пятнами мерцал на бледном лице и в рыжих волосах. Когда попадал в глаза, те сверкали голубыми самоцветами. — Моя милая Руфь, — Гейт сжала ледяные ладони в своих, присев у ног создательницы портрета; полы платья разошлись охровыми волнами, — скромность — величайшая добродетель, однако уверенность в себе вам бы не помешала. Я понимаю, вы очень переживаете из-за конкурса. Слушайте меня внимательно, хочу сказать кое-что важное, — кожа у Блэк потела, ткань цепко сжатого помандера намокала. — Вы далеко пойдёте. И обязательно поступите. Вас ждёт очень и очень светлое будущее. Не возражайте, я не закончила. Всё будет хорошо. Я это знаю, я в этом уверенна. Считайте, вы уже в списках. Но! Но если вдруг так получится, что комиссия не разглядит того способного, трудолюбивого и одарённого человека, которого вижу в вас я, то… Это не конец света, моя любимая Руфь. Вы ставите крест на себе при мысли о провале! Вы так хотите получить признание Ричардсонов! Однако вам не нужно становиться выдающимся гением, чтобы быть любимой. Я люблю вас, Руфь, всегда и любой.***
В бокалах плескалось нежнейшее на вкус красное вино, позаимствованное Макалистером у пастора в честь поступления подруги. — Вот поэтому я и служу Богу, а не королеве, — разморило викария. Довольное, как у кота, лицо сияло. Недавно юноша эксперимента ради начал отращивать усы. — Чарльз! — оскорблённо возмутилась Гейт, со стуком ударив стеклянной ножкой по круглому столу. Рядом валялась чёрная шляпа с искусственно окрашенным голубым цветком. Блэк громко расхохоталась, запрокинув назад голову. Радостно виляя хвостом, Нэсс задорно разлаялась. Снизу вдруг прогремело грозными раскатами: «Заткните немедленно собаку, чёрт возьми! Или я её утоплю!». Племянницу мистера Ричардсона сильно встряхнуло от испуга — едва не выронила фужер. Друзья засуетились: служитель церкви взял собаку на руки, успокаивая нервно дёргавшееся животное; его помощница придвинула художницу к себе со стулом, положила её голову на собственное плечо. Подобные происшествия происходили время от времени в особняке, будто толчки землетрясения, поэтому компания давно действовала по привычной схеме и не находила ничего странного в периодических прерываниях. — А если он сюда поднимется? — обессиленно просипела Руфь. — Не думаю, слишком много чести для нас, — заверил Макалистер, расчёсывая шелковистую шерсть собаки. Чтобы буря окончательно миновала, решил вернуться к брошенной до этого теме из-за его замечания о вине. — Итак, сэра Олстона погнали в три шеи? С ним сурово, конечно, обошёлся ваш милейший дядюшка, но, поверьте, вам не о чем горевать. — Я и не собиралась, — буркнула она. — Многие девушки по наивности очарованы им, но это лишь пыль в глаза, фальшивый блеск. Очень сомнительный тип, немало раз пойман с поличным, но продолжает вертеться в свете, как юла. Последние два месяца упорно сватается к дамам в затруднительном положении, строя из себя principe azzurro, прекрасного принца, который приходит на помощь деве в беде. — Я не возлагала на него никаких надежд, — призналась овладевшая собой леди, — не переживайте. Я мечтаю выбраться своими силами из этой темницы, без помощи брака. — И у вас получится, — прижалась щекой к её макушке мисс Гейт. — Посмотрим. Так или иначе, сейчас дела обстоят куда лучше, чем раньше, поэтому считаю, вы возносите слишком много тостов в честь меня. Вам тоже полагается воздать в избытке. Моё место в академии — оно и ваше. Без поддержки я бы никогда не справилась. Смешно: посчастливилось мне стать признанной большими людьми, как сразу же мистер Ричардсон немного заинтересовался моими работами. Не поверите, в прошлый понедельник мы больше получаса разговаривали о моём методе смешивания красок, он даже прихватил пару образцов. — Будьте осторожны, дорогая, у этого человека каменный уголь вместо сердца. Не доверяйте его интересу. Девушка в ответ лишь шумно выдохнула. Лиз задумчиво накручивала на указательный палец лохматую чёрную прядь. — Как хорошо, поступление наконец позади. К вам вернулся обыкновенный цвет лица. Подруга не подала виду, но внутри душа ушла в пятки. Незаметно покосилась на комод: в запертом на ключ верхнем ящике сумбурно спрятали иглу от шприца и обрывок бинта с кровяными пятнами.***
Лиз не чувствовала под босыми ногами ледяного деревянного паркета без ковра: пятясь назад, она в отрицании качала головой. Совсем дурно выглядевшая Руфь в кровати стыдливо сжалась, беззащитно обняла себя тощими руками в красных точках и посиневших венах. Огонь одинокой свечи едва мерцал. Маленькая спаленка на чердаке будто бы съёжилась, спасаясь от осуждения. Не от зимнего сурового холода обоих трясло, а от сказанной правды. Мисс Блэк чахла буквально на глазах, пусть и сопротивлялась до последнего, успешно не давая никому знать о своём тяжёлом состоянии. Когда она резко прекратила ходить в академию, мисс Гейт всерьёз забеспокоилась и решилась уговорить Ричардсонов позволить ей ухаживать за больной. Хозяин поместья подолгу сопротивлялся, даже пару раз прикрикнул, угрожая увесистой тростью, но отчаянная девушка, расцветая в тот день больше обычного, будто наперекор судьбе и жестокости промышленника, до последнего стояла на своём. Никто в этой женственной, утончённой и интеллигентной особе ранее не подозревал подобной каменной твёрдости. — Вы… — тихое местоимение встряхнуло тонкую ночную тишину. Казалось, чернота от слов загустилась только пуще. — Вы… Вы продали своё имя, свои краски ради… ради дозы морфия. Впервые художница нашла морфий, копаясь в вещах у дяди — спасалась от очередного мучительного приступа головной боли. Она долго его крала, полагая, что незаметно, но в какой-то момент её поймали с поличным. К удивлению мисс Блэк, мистер Ричардсон не наказал родственницу, а наоборот стал потворствовать опасной привычке. Когда жизнь без шприца оказалась совсем невыносимой, тот вдруг прибегнул к шантажу: сообщил о существовании фабрики игрушек, потрясающе выгодной для него, так как он же является поставщиком сырья; заставил подписать непонятные документы, заявляя, что теперь-то уж точно весь Лондон будет знать её имя — разве не этого она хотела, поступая в академию? Из газет, приносимых Чарльзом, «владелица» предприятия уже второй год подряд вырезала сообщения о пострадавших детях, а потом вклеивала их в альбомы. Красками прекратить пользоваться не могла — именно они и делали картины её картинами. К тому же учебное заведение поощряло стиль, столь дорого доставшийся. Меры предосторожности, разумеется, несколько продляли ей век, но неизвестно сколько это будет продолжаться — полностью защититься невозможно. — Те дети… — появились слёзы в глазах мисс Гейт. — Довольно, — жёстко отрезала мисс Блэк. — Не смейте говорить про тех детей. Мой грех непростителен, и я достаточно часов в день уделяю самоненависти, не сомневайтесь. Девушка от резких фраз снова шагнула назад и случайно задела локтем стоявший на комоде конский череп, принесённый когда-то Чарльзом: тот, глухо упав на пол, закачался — тени танцевали на стенах и потолке. Ткань ночной рубашки неприятно касалась кожи — трясло в отвращении. Светло-голубой халат в вишнёвых цветах совершенно не грел. Взъерошенная подруга, пошатываясь, встала – леди тут же, позабыв о прошлом разочаровании, кинулась подхватить её ослабшее тело. Опираясь на руку и не решаясь смотреть ей в глаза, изгнанница мрачно призналась: — Так не может дальше продолжаться. Я хочу покончить с этим… и с морфием. Но мне нужна ваша помощь. Она несмело подняла потяжелевшую от тумана в сознании голову: казалось, чем больше художница вяла, тем больше хорошела натурщица. Руфь теперь походила на живой скелет, постепенно теряющий волосы; Лиз тем временем полнилась жизнью, её рыжая густая грива горела даже здесь, в этом склепе. — Что вы собираетесь делать? Не отрываясь от тёплого плеча, студентка показала на нож на столе. Та всё без слов поняла. Больная ожидала порывистого неодобрения, обвинений в сумасшествии, однако вместо этого прозвучало неожиданное смирное: — Хорошо. Лицо мисс Гейт налилось суровой готовностью к самому страшному. Блэк обмякла от облегчения и повисла, цепляясь за подругу. Крепко изо всех последних сил обняла. Она думала об этом больше трёх месяцев, представляла, как с ней прекратят общаться или отрекутся от неё. Счастье впервые казалось возможным: между ею и беззаботными деньками лишь лезвие ножа, вонзающееся в ненавистную плоть. Путь до спальни мистера Ричардсона, — мужчина брезговал ночевать с дряхлеющей женой — длился одно мгновение и столетия одновременно. Чудилось, каждая стена, каждый угол, каждый предмет мебели за ними следит. Только когда девушка с огромным кухонным наточенным ножом в кармане тёмно-синего халата беззвучно отворила едва-едва нужную дверь, соучастница вдруг осознала в полной мере, что они собираются сделать. Внезапно схватила руку будущей убийцы, пока не поздно, поднесла к лицу, в отчаянье пылко зашептала — Руфь едва не уронила свечу, которой освещала дорогу: — Любимая Руфь, давай сейчас же сбежим, умоляю, прошу, я продам все свои украшения, платья, книги, — жгучие слёзы, не переставая, катились по щекам, она исступлённо целовала острые костяшки пальцев, — я могу давать уроки, я могу работать, я что-нибудь обязательно придумаю, не надо проливать кровь, прошу, не бери грех на душу, утром будет поезд в Эдинбург в восемь тридцать, я возьму нам билеты, уедем туда к моему деду, он обязательно нас примет, он врач, Руфь, он очень хороший врач, ты сразу у него поправишься, а природа в Шотландии, о, любимая Руфь, мы каждое лето будем проводить на озёрах и на холмах, столько возможностей для рисования пейзажей, позже присоединится и Чарльз, как уладит дела с приходом, можем устроиться в небольшой квартирке, я научу играть на пианино, говорить по-итальянски, стану по вечерам читать нам книги, и тебе никогда не придётся переживать из-за- — Лиз, не плачьте, я не стою ваших слёз, — тускло заверила её Блэк. — Дети, Лиз. Дети. — Неужели нельзя найти документы, которые вы подписали? — Я пыталась, я перерыла весь кабинет не единожды, но бесполезно. Нужно покончить с этим здесь и сейчас. Иного пути нет, — бережно поцеловала яркую вену на мягком солнечном запястье. Расцепила их руки. — Стойте тут и следите, чтобы никто не заходил. В случае чего — один короткий стук в дверь, а потом бегите и спасайте себя в первую очередь,— она уже хотела пойти, но, вдруг остановившись, сняла с себя локет на ржавеющей цепочке, передала сообщнице. Открыв медальон, подруга обнаружила в нём чёрно-белые фотографии, очевидно, погибших родителей близкой. Надела подвеску для лучшей сохранности. Руфь кошкой проскользнула в комнату, Лиз осталась в коридоре со свечой. Чувствуя, как в груди горит желание громко разрыдаться от горя, она зажала себе рот ладонью. Трясло. За стенкой тишина. Или сама оглохла от кошмара наяву. Дышалось тяжело. Где-то вдалеке у лестницы будто бы мелькнула чья-то тень, но девушка списала это на то, что ей мерещится от страха. Жуткая декабрьская ночь будет преследовать её в самых мрачных снах до конца жизни. Пару мгновений спустя (часов? месяцев? годов?) Руфь вышла из черноты спальни, бледная, как мел. Нож спрятала за спиной. — Всё кончено, — дрогнул её хриплый голос. Подруга, не выдержав, выпустила едва слышный стон — готова упасть на пол от бессилия. Леди будто спиной чувствовала липкую кровь на постели, на полу, на стене, на потолке — о боже, кровь была, должно быть, везде, много крови, которая, казалось, сейчас выбьет дверь позади и хлынет на них бурной рекой. Однако дальше художница добавила, — для меня всё кончено. Лиз резко дёрнула головой: только сейчас заметила, что одежда соратницы абсолютно чиста. Та плакала: — Я… Я не смогла. — Что здесь происходит?! — вдруг раздалось грозное сзади. Девушки, до смерти перепугавшись, обронили одновременно нож и свечу: коридор поместья вмиг погрузился в ночь, давая шанс сбежать. Одурев от страха, — сердце колотило по барабанным перепонкам — двое сразу же кинулись вправо. Держась друг за друга, они хотели завернуть за угол на лестницу, как неожиданно их схватили мёртвой хваткой: по мерзкому запаху, по сморщенной коже на руках становилось понятно — Кэт и Брон выследили преступниц, благодаря мучавшей бессоннице и въедчивой подозрительности.***
Ужас той ночи всё ещё стоял у мисс Гейт перед глазами: каждый раз, когда она прикрывала веки, слышала леденящее душу: «Что здесь происходит?!». Пусть её и трясло от свежих воспоминаний, она чувствовала себя немного спокойнее, находясь в этой тёплой комнате на Бейкер-стрит. Ритмичное цоканье часов вместе с хрустом камина утешало. Двое джентльменов своим участливым отношением располагали. Пожалуй, впервые за очень долгое время слабое подобие умиротворения посетило её истерзанную душу. Наконец кто-то выслушал их с Макалистером историю без насмешек. — Миледи, вам нечего бояться, самое страшное позади, — спустя минуту тишины заверил Холмс. Почесал висок по привычке мундштуком трубки. — Позвольте спросить, после той ночи вам удалось узнать нечто о фабрике, не правда ли? — Почему вы так думаете? — без особого интереса всё же спросила посетительница. — У вас торчит очень занятного вида бумажка из футляра шатлена, и вы от случая к случаю проверяете её рукой, будто желая вытащить. Мисс Гейт, словно в полусне, медленно закивала. Доктор хотел налить девушке ещё чаю, но та жестом остановила его. Воистину в ней виделось что-то от Прозерпины: даже облачённая в строгий траур, она оставалась прекрасной. — Меня выгнали на мороз в ночь, считая великим милосердием с их стороны дать забрать вещи и накинуть верхнюю одежду. Леди Руфь заперли. Она несколько раз пыталась сбежать,— бессильно продолжила рассказчица, смотря в пол и делая большие паузы, — но тщетно. На окна поставили решётки. Я пыталась обращаться в полицию, к журналистам — бесполезно, меня никто не слушает. Церковь тоже отказалась помогать — мистер Ричардсон для неё огромный источник дохода из-за регулярных пожертвований. Единственное, что нам удалось — чудом жестами условиться видеть друг друга ежедневно после обеда. Примерно к двум леди Руфь подходила к окну башни в кабинете, а мы с мистером Макалистером стояли у тупика, где вы тогда меня нашли, мистер Холмс. Это место хорошо просматривается сверху, и одновременно мы не столь заметны с первых этажей. Я… Я хотела забрать собаку и пристроить её, но, к счастью, вы уже сделали это за нас. У меня никогда духу не хватало войти в это логово монстра, — разбито повернулась к викарию. — Закончите за меня, пожалуйста. — Конечно, как скажете. В тот день… — поник юноша. — В тот день, когда наша подруга умерла… — собрал всю волю в кулак. — В тот день в особняке страшно кричали. В основном слышался крик мистера Ричардсона. Я побежал колотить в дверь, но мне никто не открывал, поэтому я сразу направился к дежурившему поблизости полицейскому — район очень состоятельный, его свирепо охраняют. Мисс Гейт осталась стоять. Как она описывала мне позже, раздался грохот, — ему, с одной стороны, нелегко давался рассказ, а, с другой, тот понимал: чем больше деталей — тем лучше им смогут помочь. — Вопли мисс Блэк стали ещё пронзительнее, чем раньше: она будто угрожала, судя по раздававшимся обрывкам фраз, а потом много жутко смеялась. На какое-то время ссора стихла. Однако дальше — ни с того, ни с сего окно в башне разбивается, оттуда вылетает кусок минерала, обёрнутый в бумагу с каракулями, падает прямо под ноги мисс Гейт, штора тут же задёргивается… И потом… Потом уже минут пять спустя раздался визг миссис Ричардсон. Когда я привёл полицейского, нас заверили, будто у мисс Блэк случился припадок, результатом которого стало повешение, что нормально для неё, ибо мать закончила в больнице для душевнобольных — плохая наследственность. — Дикость, — не выдержав, вставил Ватсон. — Именно! — поддержал его мистер Макалистер. — Что же написано в записке? — спешил поскорее узнать Шерлок. Лиз вытащила мятую бумажку из футляра и передала её детективу. — Подчерк на ней такой сумбурный, мы с трудом расшифровали лишь «Ричардсон — не только мой убийца» и подпись леди Руфь. Поставив трубку на подставку, Холмс проворно проследовал к бюро, схватил лупу и принялся внимательно изучать последнее сообщение от погибшей R.B. К фабрике Блэк, которую корректнее называть фабрикой Ричардсона, трудно подкопаться — даже расположение оставалось до сих пор неясным, в справочниках и газетах везде указывался основной офис в Лондоне. Контору-пустышку создали только для отвода глаз, реальной власти та никакой не имела. — Акварельная бумага, недурного качества, — повертел клочок джентльмен. — Судя по наклону букв похоже, будто писала, приложив записку к стене. Верно, «Ричардсон — не только мой убийца», дальше идёт адрес. Записывайте, Ватсон, — друг мигом вытащил блокнот и ручку из внутреннего кармана кофейно-коричневого пиджака, — Вулидж, Грин Хилл. Прекрасно, это промышленный район, я там бывал. Судя по всему, мисс Блэк удалось что-то обнаружить перед смертью. Полагаю, заперев окончательно племянницу, мистер Ричардсон в любом случае планировал от неё избавиться, поэтому от куража раскрыл многие карты. — Почему же он записал фабрику на имя Блэк? — не до конца понимал мотивов Джон. — Элементарно, Ватсон. В случае открытого скандала очернят не его имя. В заголовках будет мелькать «Блэк», а не «Ричардсон». Сыщик бережно вернул бесценную записку владелице — ту снова положили в отдельный футляр. На улице прошла мимо компания людей, весело распевающая рождественские песни. Лиз впервые вдруг обратила внимание на ёлку в гостиной, на другие праздничные украшения и почувствовала себя бесконечно чужой даже здесь, в этой квартире, так тепло принявшей её. Захотелось поскорее уйти. Раньше гнев давал силы проживать день за днём, но теперь и он затухал. — Как нам поступить, мистер Холмс, доктор Ватсон? — сокрушённо спросила гостья. Коллеги пообещали съездить по адресу, осмотреться и сразу же телеграфировать о результатах. Лучше отправиться им одним, без помощи друзей, чтобы те лишний раз не рисковали — предприятие может оказаться опасным. Возможно, они сделают это сегодня же, потому что из-за праздников на фабрике должно быть пусто. Немного погодя мистер Макалистер и мисс Гейт покинули 221B. Шерлок мигом вернулся с трубкой в своё излюбленное кресло, будто всё это время только и ждал момента, когда его освободят. Благородная рыцарская сдержанность постепенно сменилась неподдельной тяжёлой задумчивостью: Ватсон ещё на середине рассказа понял, что история стала для друга чем-то большим, чем очередное расследование. Растерянно стоя с чашкой в центре залы, доктор не осмеливался подступиться к соседу: похоже, тот желал остаться ненадолго один, предоставленный своим мыслям. Мужчина решил сходить прогуляться — ему тоже не мешало развеяться. Однако, обеспокоенно разглядывая сыщика, он вдруг кое-что приметил. Отставил чай, широко шагнул к камину, присел подле кресла на корточки. — Холмс, у вас на лице… — показал Джон на свою правую щёку, ближе к носу. Холмс непонимающе моргнул в секундном замешательстве: не сразу удалось сбросить с себя холод оцепенения. — У вас на лице ресничка. Ватсон нерешительно протянул вперёд ладонь, в сомнении почти отвёл назад, но потом всё же коснулся пальцами шероховатой кожи, не встретив никакого сопротивления. Показал волосок, быстро сдул. Оттаяв, джентльмен слабо улыбнулся. Привстав, коллега похлопал того по плечу: — Я прогуляться. Не киснете без меня. — Уж постараюсь.