Победитель получает все

Мавр заснул не сразу: он обнял Черепа, улыбаясь. Он ведь этого и хотел, чтобы Черепу было так хорошо, и он не смог бы уйти. Мавр не собирался его отпускать, он любил, когда Череп оставался, тогда и Мавру спалось лучше. Череп повернулся во сне, Мавр обнял его сильнее, не удержался и поцеловал между лопаток, а потом в шею. Череп, не просыпаясь, обхватил его руки своими. Мавр закрыл глаза и прижался к Черепу еще ближе. На Изнанке Мавр обычно спал крепко, но у него вдруг словно сработала тревожная кнопка внутри: она мигала красным прямо в глаза и орала в уши омерзительной сиреной. Мавр схватывал все на лету, он еще в прошлый раз успел засечь к чему это: опять Череп уходил. А Мавру отпускать не хотелось, да и рано еще было. Время он чувствовал — в Доме едва рассвело… Мавр быстро протянул руку и поймал Черепа за запястье. Потом открыл глаза, посмотрел капризно и гневно из-под ресниц. — Куда ты? Вопрос был дурацкий, Мавр даже знал на него сразу несколько ответов, но… — Зачем так рано? — требовательно уточнил он и сел, не разжимая хватки, не отпуская. Сейчас Мавр вообще не хотел думать, он только чувствовал и… ему нравилось. Чувствовать и не отпускать. Череп обернулся. Настроение было ни к черту — он-то наделся, что сумел не разбудить Мавра. Скрываться, не поговорив, может было и не очень хорошо, но Череп согласен был оказаться подлецом, лишь бы не объясняться с Мавром. Насколько бывали крутыми их разговоры до секса, настолько же ужасными они были после. Понять эту закономерность Череп был не в силах, поэтому предпочитал просто не оказываться в неприятной ситуации. — Мне пора, — сказал Череп сухо. «Мне вообще не надо было оставаться», — почти сорвалось у него. Он злился, что заснул, что опять поддался на провокации Мавра, да, что вообще зачем-то пришел! Череп не обещал себе больше не приходить. Но в тайне мечтал, что отпустит. Его или пусть даже только Мавра. Думать о том, как это все будет продолжаться в Доме, бывало даже жутковато… Но ведь рано или поздно отлучки Черепа заметили бы… А это хрень. Нельзя жить Изнанкой, чтобы Мавр там не думал. Жизнь была не здесь… По крайней мере Череп привык так думать. Мавр держал его, и это добавляло злости. Мавр по утрам был привычно требователен, такой же, как в Доме. Еще ужасно бесило непонимание, сколько времени прошло. За окном Мавра всегда было одинаково: море и лес вдали, примерно перед рассветом или почти сразу после заката. — Пусти, — Череп не просил, но и рукой не дернул. — Рано! — возразил Мавр сам не понимая, что звучит по-детски. — Никто там без тебя не умрет! В ответ на такой отпор Мавр не рискнул тянуть Черепа к себе, сам чуть приблизился, коснулся губами основания шеи Черепа. Он не отпускал: было обидно и трудно, но удержать Черепа хотелось больше, чем ссорится. Мавр не знал придет ли Череп снова и не понимал, как это контролировать. Точнее знал, что контролировать Черепа невозможно. И это злило и вгоняло в тоску — беспросветную и тупую. От поцелуя по спине побежали мурашки, Череп непроизвольно подался навстречу, но тут же вскинулся. Теперь вскочил, вырывая руку. — Мне надо идти! — ответил он резко. Он знал, что никто не умрет, и даже, что без него мир не перестанет вертеться, и что теперь в Доме гораздо спокойнее — необъяснимо, но факт… Черт! Черепу не нравилось, как Мавр настаивает, не нравилось уступать ему. Может, это было даже глупо, но удивительно важно. Больше Череп не смотрел на Мавра. Оделся быстро, движения стали резкими, неудачными, разок он даже ударился рукой о стену. Мавр вскипел: еще ни с кем он не бывал так терпелив, так нежен, так мягок, так внимателен и… не настойчив. Он не приказывал и не требовал от Черепа, он просто… Хотел быть с ним? — Блядь, тебя там что жена ждет?! — зло спросил Мавр. Внезапно эта идиотская мысль сделала ему больно, очень больно, так что в горле встал ком, в легких заклокотало. Мавр начал думать, и мысли все были одна хуже другой: «Зачем я его держу? Почему злюсь? Какого хера, я так… ревную? Я ревную его?! Да, не может быть! Да.» Мавр не хотел так, он хотел… Хотел Черепа снова и снова, и это не проходило… Но ведь оно ничего не значило? Для Черепа, явно. Он приходил трахаться, трахался и уходил. Мавру вдруг стало совсем нехорошо, голова закружилось, горло сжалось, воздуха не хватило, но он постарался не показать этого всего, даже наоборот — гордо вскинул голову. Трахаться было классно, оно того стоило, верно? «Я просто трахаю Черепа. Это не он уходит от меня, это я… не держу его, » — Мавр пытался заставить себя дышать медленно, дышать по научке Януса. Больше всего ему хотелось крикнуть: «Не уходи!» Но Мавр не мог до такого опуститься, да и кричать не смог бы — он почти задыхался, совсем не так, как в Доме, но… не то, чтобы так, как здесь, было приятнее или лучше. Череп сердито посмотрел на Мавра. Достойный ответ никак не приходил, и Череп ограничился коротким, емким и всегда подходящим ситуации: — Иди ты… Куда именно послать Мавра он затруднился выбрать — все звучало теперь двусмысленно, и Череп просто устремился к двери, так и не надев майку. Зато дверью хлопнул от души. Он спустился по шаткой лестнице — было неудобно и получилось слишком медленно — в груди клокотало, но в слова и мысли не выливалось. — Иди ты, — снова процедил Череп. Злость мешала найти выход в Дом, и он некоторое время еще крутился на дороге, пока не нащупал нужный путь. В полумраке своей комнаты Череп налетел на тумбочку ногой. Кеды он тоже оставил у Мавра. И боль в пальце не могла сравниться с ненавистью к этому факту: оставил у Мавра! Да блядь! Хотелось стукнуть еще по чему-нибудь, хотелось даже завопить от острой боли в пальце — фигня, конечно, но каждый раз, так больно. Но Череп только шумно выпустил воздух сквозь зубы. Он добрался до своей койки, в ответ на его возню проснулся Кабан, приподнялся на локтях: сонный и лохматый. — Че? — Спи, — отрезал Череп, и повалился на спину. Он знал, что вряд ли заснет, но прикинутся-то сможет. Чтобы все казалось нормальным. Череп смотрел в потолок, палец противно ныл. Зато отвлекал: думать о себе, о своих ощущениях было лучше, чем о Мавре. Тем более, что всякая хренова мысль о Мавре мгновенно отдавала туда, куда не следует. Череп перевернулся на живот и закусил угол подушки. Он знал, стоит только представить то, что было ночью, и придет разрядка. Но как раз этого делать и не хотел. Но его чертовы мысли отказывались подчиняться. День был испорчен.

***

Мавр не успел бросить Черепу в спину, но в закрывшуюся дверь припечатал: — Вали! После усилия, которое это потребовало, Мавр дал себе волю, он попытался вдохнуть, но не вышло. Еще раз, но опять без успеха. Стало страшно. Очень страшно, как в детстве. Подступала истерика, Мавр знал это состояние. Он был знаком с ним офигительно хорошо… И умел, сука, его контролировать, особенно на людях, иначе в Доме бы не выжил. Отец еще давно, еще в Наружности окрестил его и истеричкой, и манипулятором, и неблагодарным дерьмом тоже. Но все это был — не повод умирать. Вроде повода не было и сейчас. «Он что меня бросил?» — эта мысль усилила ужас Мавра, усилила желание рыдать, кричать, биться головой хоть о что-нибудь. И Мавр постарался просто… перестать, перестать и подумать. Логика всегда спасала его. Логика, внимание, сосредоточенность, хитрость и полный контроль. Над реальностью и, блядь, над собой. «Давай!» — велел себе Мавр. Он непонимающе положил ладонь на грудь. Сердце билось часто, тревожно, словно мышка. Никакая не птица! Но оно не делало так, как в приступе, значит… «Значит, я могу, блядь, дышать… Наверное… Так почему же никак?» — Мавр постарался собраться, даже представить, что ничего не было. Череп никуда не ушел и валяется под боком. «Дыши!» — Мавр начал считать, и… представлять. «Не ушел… Рядом… Не бросал». В тот момент, когда получился не вдох, как он надеялся и ждал, а глубокий выдох, вышел и вдох. Мавр задышал. И почти успокоился. Снова вспомнил, что Череп… Следующей мыслью к нему пришло: «Я ненавижу Черепа!» — в груди появилась холодная ярость. Это было лучше, чем истерика или приступ паники. «Проклятый Череп, все в моей жизни из-за тебя! Ненавижу!» Дальше следовало: «Не приходи больше никогда!» Но что-то не срослось. Мавр не смог согласиться и поверить себе. «Просто секс. У нас просто секс. И нечего отказываться от удовольствия!» — Мавр постарался представить все так, словно он просто берет от Черепа свое удовольствие. Стало легче, но гнев только вырос: Мавр сердился уже на все, спать, конечно, он больше не мог. Пошел в душ, облился там холодной водой, морщась, решаясь… Теперь чистым можно было и проснуться в Доме. У него дел было не меньше, чем у Черепа. И прежде всего он должен был ходить. Словно эта способность была всем, словно могла примерить его с Домом, может даже позволить… Быть и ТАМ с Черепом?! «Кажется… это вовсе не просто секс.» Мавр застонал и закрыл рукой глаза. Даже если эта мысль была сном, она все равно была… фактом. И с ним нужно было как-то жить. Сдаваться Мавр не умел…

***

Начинался новый день, Дом никогда не спал, но каждое утро менял цвета и краски. Если утро все же наступало. Захлебываясь реальностью и будничным временем, Домовским воздухом, странным непрекращающимся гулом голосов и постоянства чужой жизни рядом, Мавр вдруг разом вспомнил, почему он ненавидит и Дом тоже… Его дни в Доме — бесконечность, в которой у тебя нет и быть не может друзей, нет никого, ты не умеешь и не станешь доверять. Чтобы никто не узнал, как ты беспомощен. И ты вовсе не так самодостаточен, как нужно, а хочется быть в центре внимания, хочется стоять в луче света, но тебе не выйти на свет. Там тебе нет места. Жизнь Мавра была такой. Он не мог даже сам съехать на первый этаж — это все еще оставалось слишком вычурной задачей. Да, он построил эту империю, да, было, чем гордиться, но Мавра злил каждый прожитый день — невыносимый, тяжкий всей тяжестью собственного неповоротливого тела. Именно поэтому появилась малая свита. Она, блядь, была нужна, потому что без нее осталось бы только не пить таблетки в приступ, разбить голову о стену, захлебнуться в своей блевотине. Черт возьми: даже из окна не выйти, потому что почти не ходишь, а от падения с чердака еще никто не умирал. Мавру не нравилась эта его жизнь, он ее не выбирал, он ее не хотел. Он хотел жить. По настоящему! И на Изнанке была другая его жизнь, нормальная. Нет, там… не сахар и не одни удовольствия, там просто жизнь. А вот дни после того, как Череп встретил его на Изнанке, стали другими. Настоящими. Наполненными Черепом. С Черепом все становилось лучше — лучше, чем когда-либо. Только Черепу это было не нужно, у него оно и здесь, и без Мавра — все было. Мавр взял себя в руки, словно вернулся в комнату… по-настоящему. Медленно, царственно достал книжку. Он не читал, ждал, когда свои разойдутся, и он сможет не думать обо всем этом бесконечном дерьме, а просто… идти. И они разошлись. С радостью? Мавр верил, что да. Он встал и медленно, черепашьими шагами побрел к двери, запер ее. Ходить — было процессом. Действом, где каждый шаг — последовательность действий, он выверен и слажен, — где Мавр пытался чувствовать опору под ногами, где он учился снова и снова. Что-то получалось. Мавру было трудно, он покрылся потом, но делал усилие за усилием. Он не замечал своего напряжения, словно не чувствовал… Не понимал, что едва-едва дышит. Мавр шел все быстрее, ему уже казалось, что думать не нужно, что шаг — это часть его, что он выходит сам, ложится из-под ноги и… Мавр ходил. Он подошел к окну, повернул обратно, не замечая препятствий. Голова горела, вдох давался с трудом, грудь налилась тяжестью, сердце защемило, но Мавр и не вспомнил о таблетках — он шел, обретая ощущение, что ходить… это как дышать? Но Мавр не дышал. Но шел. Его грудь вдруг сжалась, она больше не вздымалась и не опадала — Мавр не смог вдохнуть. Он знал, что это цианотичный приступ. Он понимал даже, что это значит, но весь смысл теперь был потерян. Мавр сделал еще шаг. В груди жгло и давило, хотело сойтись в одной точке и схлопнуться. Мавр шел, а точка почти сходилась, наполняясь болью, дышать стало невозможно, в глазах потемнело. И хотя Мавр отлично понимал, что сейчас произойдет, он не сделал ничего. Он не способен был остановиться и не почувствовал, как ноги подогнулись, а сознание померкло.

***

Мавр приходил в себя, сознание медленно возвращалось. Он попытался сфокусироваться. Когда получилось, он признал чертов Могильник: белые стены, белый потолок. «С правом на надежду? С верою в любовь?» Мавр раньше никогда не боялся лазарета, но сейчас был в ужасе. Он понял мгновенно: до отъезда — три дня, и он не поедет. А Череп, да. И это оказалось гораздо страшнее потенциальной смерти от ишемии. В палату зашла медсестра, а за ней и сам Ян. Мавр постарался просто казаться нормальным, забыть, потому что откровенничать он не умел, а Ян… располагал к откровенности. «Я ничего не скажу, » — пообещал себе Мавр, и попробовал улыбнуться Янусу. Янус смотрел на Мавра. Тот никогда не улыбался, но сейчас почему-то пытался. Странно, конечно. Но не больше, чем то, что Мавра привели сюда попытки ходить. Которых тоже раньше не было, как и улыбок. Мавр избегал любого усилия, так его научили. Но сейчас… Даже взгляд его изменился: в нем не было прежнего высокомерия и обиды, только… тревога и мольба? Перед отъездом на море такая мольба появлялась у любого, кто оказывался в лазарете. Но Мавр… всегда бережный к себе Мавр, как это вообще могло случиться? Болезни непредсказуемы, но болезнь Мавра, стабильная и непоколебимая, подчинялась Мавру, а Мавр ей… Что же изменилось? И почему? Янус успокаивающе и ласково улыбнулся в ответ. Он знал — объяснений не будет, но сам факт… Это надежда. Никогда раньше Мавр не смел пробовать, а теперь смог… Просто жить, жить так, будто его болезни нет. Это глупо, но естественно для детей. Они просто хотят представить, как это жить, когда нет никаких ограничений. Нет болезни. И только Мавр был другим. Он боялся. Янус вдруг ощутил гордость. За Мавра: усталого, сине-бледного и почти угробившего все его, Януса, усилия. — Ты бы предупредил, — вздохнул Янус, — я бы увеличил дозы твоих лекарств. Янус смотрел и думал, что можно было бы рассказать и о возможной операции, вот только родители Мавра никогда не рискнут, не дадут согласия. И их отказ всегда убивал Мавра, сейчас это стало ясно. Но теперь Янус верил в самого Мавра — его просто нужно было предостеречь, направить, научить. Янус объяснил Мавру, что его успехи выдающиеся, что Янус их поддерживает, что все у него получится. Мавр кивал, но не слышал. Он знал только, что застрял тут не меньше, чем на пару недель. За это время Череп успеет уехать раз пятнадцать. Он не останется. И ждать на Изнанке станет уж совсем бесполезно. Мавр слушал Януса, словно странные тихие сказки: как он научится ходить, как он сумеет ходить и дышать одновременно. Мавр даже изобразил радость, но это все не имело значения. Потому, что Черепа в его жизни больше не будет. И нужно было смириться. Этого Мавр не умел.

***

— Что? — Череп спрыгнул с подоконника, не думая сжал руку в кулак и обжегся о сигарету, переспросил: — Что? — Мавр в Могильнике, — повторил Май. — Че? Ты чего? Череп не ответил, сжал зубы. Надо было, надо было… — Что случилось? — Череп надеялся, что звучит буднично и выглядит тоже, но испуг в глазах Мая вопил о другом. — Не знаю… — Май замялся. — Он же порочный, все бывает… Че? Череп отмахнулся. Не утруждая себя объяснениями, поспешил в коридор и замер там. Уставился на половину Мавра: закрытые двери, гробовая тишина. Череп шагнул туда, и ничего. Как и обычно: ничего не было. Все они время от времени попадали в Могильник, но сейчас… Череп вдруг ощутил совсем рядом Изнанку, запах пыли и травы — она звала? Череп замер, закрыл глаза — он не любил этого, но сейчас позволил себе и Ей. Провалился на знакомую дорогу и побежал. Он слышал запах и зов Леса, но спешил в другую сторону.