Записки о семейной жизни.

Май, чарующий месяц, часто упоминаемый в стихотворениях различных поэтов, не только русских, но и зарубежных. Вспоминается даже строка из короткого одноимённого стиха Константина Фофанова: «Это май-баловник, это май-чародей Веет свежим своим опахалом.» Да, вообще тема весеннего оживления в природе часто встречается во многих произведениях. Проявление первых чувств, томительное ожидание чего-то неизбежного и многое другое. В нашей сегодняшней истории май — очень важный месяц для семьи Байльшмидт-Брагинских, но не только из-за общего скорбного прошлого. Определённо, есть ещё одна важная дата — 15 мая. А что же случилось в этот день? Да всего ничего, только появилось на свет одно очень маленькое, но чистое и доброе воплощение, которое и объединяет всю эту странную семью. В этот месяц, в этот день, появился Гена, как он сам рассказал Брагинскому ещё очень-очень давно, когда только стал частью Российской Империи. И каждый год в эту дату происходило что-то воистину необычное и неожиданное. В основном, неожиданное только для мальчика. Вот и сегодня, в очередной раз, Сахалин проснулся в неком воодушевлённо приподнятом настроении, совершенно точно зная, что сегодняшний день — самый лучший в этом году. Вообще для этого мальца любой день, когда вся его семья была в сборе был лучшим, если говорить откровенно. Потому мальчик спешно поднялся с кровати, быстренько умылся и потопал будить своих «родичей». Но каково же было удивление Гены, когда он не обнаружил их ни в спальне, ни на кухне, ни в гостиной. Прошерстив всю жилплощадь, мальчонка пришёл к выводу, что скорее всего обоих его многоуважаемых родителей вызвали на работу. В выходной день. Ну ладно, не страшно, они вернутся домой чуть-чуть позже, а пока дома определённо остались ещё двое взрослых — дядя Василий и дядя Павел. И только Гена подумал о своих не менее уважаемых дядях, как самый старший из них, Великий Новгород, спешно вышел из кабинета отца, а затем плавно прошёлся до лестницы, позже спускаясь по ней вниз, на первый этаж. Новгородец ворчал что-то ругательное и метался по залу из стороны в сторону, будто искал что-то, неся при этом в руках какие-то очень важные документы. Казалось, взрослый совершенно не замечал откровенно удивлённого мальчика, расположившегося на диване в гостиной. Опомнившись, Брагинский–старший всё же обратил внимание на своего дорогого и любимого племянника, смерив парнишку усталым взглядом явно говорящем, что мужчина спал меньше восьми часов, Василий проговорил: —Гена, солнце, я ухожу на работу, вызвали, сволочи, в законный выходной, а ведь у меня были планы, на одну такую невообразимо шикарную мадам, эх… Так вот, твои «папаши» тоже там, только раньше меня отчалили. Тётя Наташа уехала тоже рано утром, как и дядя Вук, так что ты сегодня под присмотром Пашки. — он вздохнул — Ну или он под твоим, сам реши, ты же у нас умный мальчик. Дома будем не раньше вечера, если что-то случится — звони. — он посмотрел на свои наручные часы, ясно показывающие без пяти минут пол девятого утра. — Так, я умчался. И так же быстро, как появился, новгородец исчез за проёмом входной двери, оставив мальчика наедине со своими мыслями. А были они у мальчика очень печальные. «—Ну как же это так, все забыли? Я понимаю, дела, это очень важно, но почему сегодня все забыли? Я наверное эгоист, но всё же… А ладно, может хоть дядя Паша помнит?»—думал паренёк, крепко обнимая своего любимого плюшевого друга — китёнка Гришу. Решив не грустить понапрасну, Сахалин поднялся на второй этаж их частного домика и потопал в сторону «берлоги» сибиряка. Дядя Паша вчера не пил, что удивительно, потому скорее всего его очень легко будет разбудить. Комната Сибири была наполнена теплом, хотя Павел никогда не забывал проветривать её, даже во время своих пьянок. Интерьер данного помещения был…своеобразным, не сказать, что там было неуютно, наоборот, если убрать бесчисленное количество пустых бутылок из-под различного спиртного, можно было сказать, что уют присутствует. Да и выбить ковёр, лежащий на полу, не мешало бы, однако северянин не думал об этом. Максимум его хватало выбивать его раза два в месяц и мыть полы хотя бы раз в неделю и на том спасибо. Но вот что действительно было очень необычно, для комнаты Павла — растения, в хорошем состоянии. Кактусы, денежное дерево и даже небольшое количество рассады, очевидно это была петрушка. Гена все удивлялся многозадачности своего дяди — и водку пьёт и грядки копает под рассаду, в нужное время, помогая тем самым папе, у которого иногда не хватает времени на возню в огороде. Но я вновь отвлеклась, простите великодушно, дорогой слушатель. Мальчик очень уверенными шагами прошёлся по комнате сибиряка, подошёл к кровати и слегка потряс Павла за плечо: —Дядя Паша, вставай! Мне одному скучно. — но ответа не последовало, как и мало мальской реакции в виде шевеления. Как лежал неподвижно, так и лежит, только грудь мерно вздымающаяся означала, что Пахан жив и просто крепко спит. Крепкий у Сибири сон, богатырский, даже крепче по-трезвому, чем по-пьяни. Но Гешка мальчик не пальцем деланный, это уж точно. Он просто так отступать не собирается — перед папаней стыдно стало бы. Перед обоими даже. Потому малец отчаянно дёрнул за край одеяла, тем самым стянув его с Павла. Мужчина поёрзал от привычного утреннего холодка, который проявляется мурашками по всему телу даже тогда, когда в комнате тепло, как в бане. —ДЯДЯ ПАША, НУ ПРОСЫПАЙСЯ УЖЕ, НА НАС НАПАЛИ! Вот такой крик мальчика уже разбудил сибиряка окончательно, потому тут чуть ли не подпрыгнув на кровати, проговорил: —Что?.. Кто? — растерянности в голосе мужчины было достаточно. —Враги, а конкретнее моя скука! Такая проворная гадина, даже в дом наш проникнуть смогла, но вместе мы её точно… Ей, дядь Паш, ну не спи! — возмущался мальчик. Мужчина вновь поморщился, точно кот и устало зевнул. Ему определённо не хотелось вставать так рано, а я напомню, было уже около девяти часов утра. Сибиряк поинтересовался, сонным голосом: —Гешка, а где твои батьки? И Васька куда делся? Мальчик, только крепче сжимая в руках плюшевого товарища китёнка Гришу, слегка опечалено ответил: —Папани на работе и дядя Вася тоже туда ушёл, его тоже вызвали. Но перед уходом он сказал мне, что ты сегодня сидишь со мной. Так что давай, раскачивайся и пойдём завтракать! В ответ Павел только что-то удручённо пробурчал, послушно поднимаясь с отлёжанного места. Всё же в отношении заботы о своём племяннике Пахан был…несколько более ответственным, чем в любых других своих «делах и начинаниях», потому ему ничего не оставалось, кроме как сообразить что-то покушать. Не морить же себя и ребёнка голодом, в самом деле. Завтрак проходил в полнейшей тишине, что Гена, что Паша думали о чём-то своём, совершенно не видя смысла говорить друг с другом просто так. Но тут, Сахалин неожиданно обратился к сибиряку, все ещё возюкая ложкой в тарелке с гречкой: —Дядь Паш, а ты помнишь, какой сегодня день? — тон голоса у мальчика был от чего-то очень воодушевлённый. —Воскресенье, пятнадцатое мая, вроде, а что? — всё ещё не «догонял» северянин. —Да нет, ничего, ты тоже забыл, да? — как-то заметнее погрустнел ребёнок. — Все забыли, а я думал, что… — Гена не успел договорить, сибиряк перебил его. —Знаешь, память у меня ни к чёрту, честно, потому может я что-то важное и забыл, уж прости, малец. — он вздохнул и тут же продолжил — Ладно, чтобы ты сегодня весь день не сидел с кислой миной на лице, давай лучше погулять сходим? Лягушек половим, я как раз знаю рядом один прудик, он ими кишмя кишит. Мальчик заметно повеселел. Он любит лягушек и любил дядю Пашу, а особенно ему нравилось ловить вместе с ним лягушек. У Гены был небольшой террариум, пару дней лягушки жили там, а после, добрый мальчик возвращал их обратно в естественную среду обитания, то есть в пруд. —А ладно, пойдём, дядь Паш!

* * * * * *

Весенний лес, с его чарующими естественными звуками природы был очарователен. Пение птиц, шелест листвы создавали некоторую умиротворённую атмосферу и её чувствовал каждый посетитель данного места. Геннадий и Павел мирно прогуливались вместе. Мальчик, казалось, уже стал забывать о своей недавней печали, потому что смешные рассказы сибиряка про его отца и дядю Васю, да и вообще про всё на свете могли вывести из грустного состояния любого, в этом Паша не сомневался, а Гена убедился. До того самого пруда, о котором говорил Пахан идти от их дома было не очень далеко, от силы полчаса. Одним словом, нашим героям оставалось пройти ещё совсем немного, пробираясь сквозь лесные заросли. —Дядь Паш, а ты расскажи про то, как вы с дядей Васей и дядей Вуком пьяные от ментов убегали, пожалуйста! — неожиданно попросил ребёнок. Не то, чтобы этот рассказ был новым для Гены, как раз наоборот. Сахалин знал его очень хорошо и всегда громко смеялся, как будто в первый раз слушает. —О как, а, пожалуй, расскажу, но ты не перебивай меня, ладно? — после ответного кивка со стороны племянника, сибиряк продолжил — Значит вышли мы, таким приятным осенним вечерочком на променад и так получилось, что проходили мы в аккурат мимо ментовского уазика. — Павел то и дело менял тон своего голоса во время рассказа, от дикторски собранного, до несколько лениво расслабленного, как у любого любителя «много чесать языком"—А дядька твой, Васька, перед данным событием, «окучивал» даму одного ментика, а тот их на горячем спалил и было уже хотел идиоту нашему вдарить, за всё хорошее, но братишка драпанул вовремя. Так вот, шли мы мимо уазика, так? И знаешь что? — это был риторический вопрос, но в глазах мальчика мужчина буквально увидел немой вопрос «что?"—В том бобике сидел тот самый ментяра, у которого Новгородский жену увёл! —И? Ну дальше, дальше, дядь Паш! — очень заинтересованно спросил парнишка, хотя и слышал эту историю не один раз. —Да вот я и говорю же, ментяра Ваську признал и глаза, ну натурально размером с пять рублей, на него так выпалил! А ты знаешь, что твой дядька за словом в карман не полезет, так вот, мент ему угрожать начал, вышел из уазика, а пьяный в хламину Вася ему: «—Голубчик, вы меня с кем-то перепутали, я вообще женщин не люблю!»—минутная пауза, потому что Гена от смеха чуть не упал — А серб ещё говорит:"—Правильно, мы тут все любим Иисуса, нам не до женщин!» У каждого рассказа Павла своеобразный юмор и за некоторые вещи, которые он озвучивает при маленьком Сахалине, Иван его бы точно по голове не погладил. Но с другой стороны, в защиту сибиряка, можно сказать, что Геночка мальчик умный, потому что только выглядит как пацан лет десяти или одиннадцати. —Одним словом, драпали мы тогда от мусоров очень долго. Зато протрезвели быстро, особенно после нагоняя от твоего папани. — усмехнулся своим воспоминаниям Пахан. Мальчик только-только отошёл от рассказа дяди и перестал смеяться, а потом заметил, что они, вообще-то, уже на месте. Гешка обратился к Сибири: —Дядя Паша, мы пришли? —Ясен-красен, что пришли, малой. Давай сюда сочок, сейчас будем искать тебе земноводных товарищей! Таким вот образом, спокойствие в этом уютном и тихом лесу было вероломно нарушено двумя «людьми». Павел, своей великолепной техникой «топорика» пытался кидаться за лягушками, но ожидаемо терпел неудачу. И ладно бы только это, он ещё успел неудачно промочить ноги. Если бы Жабаров не был воплощением Сибири, очень устойчивым к холоду и любого рода простуде, то тот час же заболел бы от таких водных приключений в середине мая. Короче говоря, лягушек наша компания так и не наловила, от того Гена загрустил, а Павел заворчал, с чувством оскорблённого достоинства. Пришло время возвращаться домой, так как солнце уже начинало потихоньку «прятаться». В «расстроенных чувствах», оба члена семьи Байльшмидт-Брагинских направились обратно, по той же самой тропке, по которой и пришли к пруду. Но что же происходило дома, пока Гена и Паша отсутствовали?

* * * * * *

—Товарищи родственники, какого хрена? Где вообще сахар в этом доме, мне для крема надо!.. — ворчал недовольно Василий, шарясь по полкам. Новгородец в розовом кухонном фартуке с котиками — зрелище не для слабонервных, это уж точно. А Сербия в примерно похожем виде — тем более. —Васька, не кричи, за име Бога, у меня уже голова от тебя болит! — начал возмущаться уже Мишич, тоже пытаясь найти сахар. Да, как было несложно догадаться — Василия на самом деле не вызывали на работу. Впрочем, как и Ивана с Гилбертом. А Серб и белоруска не уезжали домой. Эта «компашка» сговорилась вместе с сибиряком, чтобы тот весь день отвлекал Гену, пока они мотались за очень-очень нужными вещами. Например, Мишич и Новгородский искали ингредиенты для торта, а потом, собственно, занялись его приготовлением. Наталья, на пару с Гилбертом, украшала дом к приходу дорогого племянника. А Ванька всё возился с чем-то очень важным в комнате мальчика. —Вася, мать твою, не ори на весь дом, я из-за тебя не могу закрепить гирлянду! — к коллективному возмущению подключился и Байльшмидт, стоящий на лестнице и кое-как пытаясь закрепить этот пресловутый край разноцветной гирлянды. Новгородский проигнорировал слова прусса, потому как сегодня в его планах не было пункта «поругаться с тупорылым немчурой» — всё же сегодня у Сахалина, его дорогого племяшки «днюха» и нужно было вести себя максимально мирно. —На левой полке, над раковиной, посмотри, там за крупами была пачка. Если я не ошибаюсь. — ответила брату Арловская, сервирующая стол, который чуть ранее, с Ваниной помощью, «выперла» из кухни в гостиную. Наконец-то в зал, на первый этаж данного «поместья» спустился и глава семейства — несколько взволнованный Иван Брагинский, который, очевидно, закончил в дело, которым занимался битый час. Первым делом он обратился к Наташе: —Ната, ты писала Паше, как они? —Да, через полчаса будут дома. — очень спокойно ответила девушка брату. —Отлично, значит мы ещё успеваем…

* * * * * *

Когда наши уставшие герои вышли из лесу, то вздохнули с таким облегчением, будто только что вернулись с фронта. Всё же шататься по опушке на своих двоих без остановки туда-сюда было очень утомительно, что уж скрывать. Уже на подходе к их дому, Гена заметил что-то необычное. Калитка была не заперта, хотя мальчик точно помнил, как дядя Паша запер её перед уходом. Сибиряк, казалось, вовсе ничего не заметил, от того мальчику стало ещё более не по себе. Пройдясь по двору, прямо до крыльца Жабаров открыл дверь. Не используя ключи. Очевидно потому, что она была не заперта снаружи. Теперь самый младший член семьи Байльшмидт-Брагинских откровенно побаивался — а вдруг кто-то проник к ним в дом? Папа и отец, а так же дядя Вася нескоро окажутся дома, это точно, а дядя Паша может не справиться, если в дом проникло несколько ворюг. Вся эта ситуации ребёнку крайне не нравилась. И вот Сахалин, как-то инстинктивно прячась за Сибирью, наконец-то пересилил себя и вошёл в дом. Какого же было удивление мальчика, когда темнота резко развелась, в доме зажёгся свет и он услышал: —С днём рождения, Гена! — коллективное поздравление от всех членов семьи, ранее очень мастерски «свинтивших» из дому, дабы осуществить придуманный Василием план, произвело на мальчика очень сильное положительное впечатление. Гена заплакал. От радости, определённо. А все присутствующие очень удивились, особенно глава семейства. Иван осторожно подхватил сына на руки, приобняв, а затем спросил: —Гена, солнышко, ну ты чего плачешь? Вон видишь, все тут собрались тебя поздравить. — Просто, ты и папа ушли утром, как и дядя Вася, так ещё и тетя Наташа с дядей Вуком уехали и я думал, что все слишком заняты… — чуть успокоившись проговорил мальчик — Я думал, что вы забыли, что сегодня за день. Брагинский удивился словам ребёнка, но ответил: —Хороший мой, ну что ты, как мы могли бы забыть про такой важный день? Оглянись вокруг, тут вся семья только ради тебя и собралась, потому что мы все тебя очень любим. — русский тепло и ласково улыбнулся И мальчик улыбнулся отцу в ответ. Всё же умел Ваня говорить важные вещи так легко и просто, дабы поднять человека с самого дна личных терзаний или же наоборот опустить его ещё глубже в эту пучину. Но в отношении семьи русский применял только «воодушевление». —Да, klein Stern, твой папаня прав, мы тут все ради тебя. — к разговору подключился и Байльшмидт. —А чтобы ты ничего не заподозрил, мы решили немного схитрить. Прости нас за это, малыш. — ответила и белоруска. —Честно, такой план предложил я, твой самый лучший и Великий дядя, золотце. — новгородец просто не мог не вставить свои пять копеек, получив правда какой-то укоризненный взгляд со стороны прусса. —Уж прости, Гешка, я тоже всё знал, с самого начала. — слегка виновато улыбнулся сибиряк, а улыбка Павла была действительно редким явлением в этом доме. —Ну вот, со всем разобрались, а теперь, прошу к столу, не зря же мы с тобой, Васька, горбатились? А? —Мишич выглядел более воодушевлённым, нежели обычно. —И ты, как всегда, прав, южный братец! — незамедлительно отвечает ему Василий. Честно, буквально каждое застолье в этом доме проходило пышно и весело, по-семейному. Уют — синоним посиделок семьи Байльшмидт-Брагинских, это уж точно. Когда все уселись за стол, началось самое интересное — время дарить любимому сыну/племяннику подарки. Гилберт знал, что их с Ваней мальчик имеет способности к рисованию, потому и решил подарить Гене пару новых кисточек, акварель и специальную бумагу для неё, акварельную. Василий удержался от хохмы про «австрийского художника» только потому, что суровая аура Вани всегда действует так, как нужно и на тех, на кого, собственно, нужно. И правильно, нечего в такой трогательный момент делать саркастичные отсылки на прошлое. Наталья, в своём стиле, подарила любимому племяшке красивый складной ножик, с аккуратно вырезанным узором на ручке и не менее аккуратно обозначенными на ней инициалами «Г. Б.». Стоит ли говорить, что мальчику очень нравилось всё, что касалось ручной работы, даже если эта резьба была выполнена на холодном оружии — не важно, главное, что красиво и практично. Василий и Вук хлопотали над тортом, а это уже можно счесть за хороший подарок. Как минимум Сахалин был в этом убеждён, как и все присутствующие. Пировало семейство долго, очень увлечённо, с полнейшей самоотдачей. Вася, слегка разгорячённый спиртным, начал вспоминать, каким был маленький Ваня, а Паша только весело посмеивался рассказам хмельного брата — сам же Жабаров сегодня не пил, он обещал Ивану. Наташа тоже вспоминала пару смешных моментов их совместной жизни, в честности, то время, когда Гилберт только привыкал к обстановке в тогдашней «советской семье». А серб соглашался с ней, продолжая развивать её мысли уже своими историями. Иван и Гилберт как-то сдавленно посмеивались от некоторой неловкости. Байльшмидт временами спорил с Арловской, а Иван с Новгородским. Вот уж действительно — два сапога пара, даже возмущаются похоже. А Гене очень нравилось слушать все эти истории и взрослые разговоры, ну вот не мог он ничего с собой поделать — больно любопытным был мальчик. Однако Сахалин это своё качество недостатком не считал, определённо. Неожиданно русский отвлёкся от какого-то очередного разговора и повернувшись к сыну, сказал: —Солнышко, у меня тоже есть подарок для тебя, но я покажу его тебе чуть позже, перед сном. — вот умел Брагинский таинственно и интригующе что-то сказать, а потом, как ни в чём не бывало вернуться к разговору. Однако Геночка очень сильно задумался, пытаясь угадать, что же папа ему подготовил.

* * * * * *

Кое-как все члены семьи Байльшмидт-Брагинских улеглись, удивительно, что не к двум часам ночи, а к двенадцати. Вот уж действительно — чудо из чудес. Наташа уснула на диване, заботливо укрытая пледом — Вася постарался. Серб кое-как доковылял до гостевой спальни, а пьяного Ваську спать уложил Пахан, да от усталости сам уснул рядом с братом в его комнате. Гилберт, возможно, спал в их с Брагинским спальне. А вот Гена ещё не спал. Как и Иван, что очевидно. Мальчик сидел на своей кровати, укутавшись в одеяло и закрыв глаза обеими руками, а рядом с ним сидел его любимый товарищ — плюшевый китёнок Гриша. Брагинский сказал сыну закрыть глаза и не открывать, пока он не скажет, потому то парнишка и сидел сейчас таким образом. —Папочка, уже можно смотреть? — с еле скрываемым интересом спросил ребёнок. Послышался щелчок выключателя и русский заговорил: —Да, теперь можешь, солнышко, открывай глаза. И Гена распахнул свои синие, как бушующее море, очи, да застыл в немом удивлении. В комнате, даже с выключенным светом, было светло. Приятно светло. Дело в том, что Сахалин категорически отказывался спать в полной темноте — мальчик её боялся. Потому спал с ночником, но это самый ночник светил очень слабо и посредственно. По этой причине мальчонка часто бегал среди ночи спать к родителям — с ними безопасно и никакая бабайка не достанет. А аргумент прусса: «Сына, страшнее нас самих в этом доме никого и быть не может!», совершенно не успокаивал Гену. Так вот, зная о таком страхе своего дорогого сынишки, русский быстро смекнул, что же подарить мальцу. Пять ночников–звёздочек, работающих на батарейках, сейчас красовались на потолке детской комнаты, освещая её тёплым синеватым светом. Гена был удивлён, приятно удивлён и очень рад. Это читалось по ярко сияющим от восторга глазам мальчика, Брагинский это видел. Русский присел рядом с сыном на край кровати, заговорив: —Ты жаловался на темноту, вот я и подумал, что это тебе точно понравится, радость моя. — Иван легонько потрепал мальчика по макушке. —Папочка, да мне не просто понравилось, мне ОЧЕНЬ понравилось, — Сахалин прильнул к отцу, крепко его обняв — спасибо, что так заботишься обо мне. Я тебя очень люблю, нет, всех вас очень-очень люблю. И тебя, и папу и дядей и тётю Наташу. Иван только тепло улыбнулся сыну на такое откровенное, хоть и очевидное, признание, ответив: —Мы тебя тоже всё очень любим, не забывай об этом никогда, пожалуйста. А теперь, давай-ка спать, уже поздно. — уложив сына, русский укрыл его одеялом и поцеловал куда-то в висок — Спокойной ночи, Ген. —Спокойной ночи, папочка. И мальчик очень быстро провалился в сон, поскольку сильно вымотался за весь этот день. Очень счастливый и насыщенный день.

* * * * * *

Уложив сына, Брагинский наконец-то дошёл и до своей спальни, собираясь сразу же лечь и сладко уснуть, приобняв крепко прусса, сопящего под боком. Однако немец ещё не спал, спокойно дожидаясь Ивана. Всё же одному засыпать уже просто не удавалось, обязательным было присутствие русского, и так крепко засевшего в сердце у Байльшмидта. —Ну наконец-то, герр Брагинский, вы соизволили прийти в опочивальню. Не прошло и ста лет. — ехидничать перед сном действительно было основной привилегией уставшего за день Гилберта. Русский загадочно, хоть и несколько устало, улыбнувшись, улёгся рядом со своим немцем, буквально сгребая его в ленивые объятья и только потом ответил: —Ммм, Гилберт, ну не ворчи, я просто Гешку укладывал. —Кстати об этом, ему понравилось? — действительно интересуясь спросил прусс. —Определённо, до сияния в глазах. — чуть усмехнулся русский. —Вот и славно, хоть спать по ночам нормально сможет, а то больно было на него сонного смотреть целыми днями. — под конец своего монолога Экс-Пруссия зевнул. —В первые в жизни полностью с тобой согласен, хороший мой. — Иван тоже любил иногда отвечать на ехидство своего прусса точно таким же ехидством. Гилберт что-то сонно пробурчал, вроде о том, что Брагинский невыносим, но «Я тебя всё равно люблю, придурок, ты ж без меня, Великого пропадёшь.» Как-то так. Так ещё крепче прижался к Ивану, ну вот ей Богу, Байльшмидт — самое противоречивое «воплощений» из всех. —И всё же ты, Ванька, невыносим, только я то и могу тебя терпеть. — зевок и светловолосый окончательно засыпает. —И я тебя тоже очень люблю, Гилберт. — уже после того, как прусс заснул, полушёпотом добавляет русский. А после этих слов, Иван и сам крепко засыпает, ну прям как планировал изначально. Вот это и называется полнейшей идиллией.