Bully journal

— Слушайте, давайте оставим на завтра? Ну не идет — так не идет. — Как же я заебался… — А лучше бы поебался. — Я бы тоже вместо того, чтобы дрочить эти три секунды сраного сэмпла, подрочил бы кому-нибудь симпатичному. — Или симпатичной. Или чтоб симпатичная — мне. — Даа, чтоб пальцы тоненькие, маникюр аккуратный… — Предпочту крепкие мужские руки. — Крепкие женские сойдут? — А есть телефончик? — С каких пор имя Джисона стало синонимом к слову «отчаяние»? — Это не отчаяние, хен, это преимущества бисексуальности. — А, ну да, по отчаянию у нас Чанбин. Это же ты у меня просил телефончик хоть кого-нибудь, кто не против? — Хен! — Да ладно, хен, не смущайся, мы тут все в одинаковом отчаянии хотим потрахаться. — Я уже согласен просто на дрочку, чьей угодно рукой, только не моей. — Сейчас Феликс тебя неправильно поймет и все, ночевать в комнате больше не будет. — Я уже понял, что на рождество вам надо дарить подписку на порнхаб, но, может, вернемся к работе? Чан, произнеся это, даже не поворачивается в кресле, просто бессмысленно кликает мышкой, изображая бурную деятельность. Именно изображает, и все это понимают, но первым и единственным на плечи главного трудоголика бросается Джисон, заваливаясь грудью на спинку кресла. — Ну хееен. — Господи, — смеется Чан, ощущая его дыхание у лица, — сколько ты выпил? — Больше, чем ты! — радостно отвечает Джисон. Усталый вздох Минхо слышится следом. — Работать и пить одновременно было плохой идеей. — Потому что теперь хочется думать про что угодно, только не работу, — соглашается Чанбин. — Вам просто хочется, — с улыбкой фыркает Чан и разворачивается к ребятам, вынуждая Джисона шлепнуться обратно на диван к Минхо, — и в этом вся проблема. — А тебе разве нет, хен? — спрашивает Феликс с искренним удивлением. — Я пришел поработать. — Как ловко ты ушел от вопроса, — насмешливо тянет Минхо. Чан в ответ только корчит смешную рожу, и ребята гогочут на всю студию. — Нет, правда, если у вас нет настроения, лучше идите спать. — Вместе или раздельно? — шутит Джисон, и Минхо со смехом поддевает его локтем. Чан закатывает глаза. — Мне без разницы, только не разбудите Сынмина с Чонином. В студии поднимается визг, Феликс с Хенджином забиваются в угол второго дивана в деланом отвращении с идиотскими улыбками на пол лица, Чанбин только качает головой, сонно потирая виски. — Нет, хен прав, пойдемте спать. — То есть, ты за вариант «вместе»? — хихиканье Джисона только становится сильнее, когда Чанбин в шутку пинает его в коленку, еле дотягиваясь со второго кресла. — Я за вариант пойти спать раздельно, чтобы на свежую голову доделать эту дурь завтра до расписания. — Или ты в тайне рассчитываешь, — с издевкой предлагает Минхо, — что кто-то прокрадется к тебе в комнату, пока хен работает, и не даст тебе уснуть. — В жопу вас обоих, я пошел, — бурчит Чанбин сквозь смех, пока двигается на выход. «Спасибо за приглашение!» от парочки шакалов летит ему в спину уже в дверях. Чан отворачивается обратно к монитору, не замечая, в какой момент гогот становится тише, как за Чанбином уходят Феликс с Хенджином, как Минхо с Джисоном переключаются на другую тему. Дурацкое обсуждение их жалкой личной жизни будто бы закончилось, но… — А если серьезно, хен, — спрашивает Джисон, постукивая носком по спинке кресла. Чан со вздохом разворачивается обратно, — тебе правда, что ли, не хочется секса? — Дело не в том, что мне не хочется, мне… — Чан вдруг замолкает. — Вот у вас когда в последний раз был хороший секс? — Для меня любой секс это хороший секс, — отвечает Джисон. — А еще говорил, что не отчаялся! — Минхо со смехом шлепает его по бедру. — Вообще, смотря что для тебя хороший секс, хен. — Я бы тоже сказал, что любой, но только при условии, что партнёр хочет меня так же, как я его или ее. Что при моей ситуации случается очень редко. — В смысле? — непонимающе спрашивает Джисон. — Тебе показать, сколько людей за последнее время просили меня с тобой познакомить? — Это потому, что они меня без одежды не видели, — усмехается Чан, но, замечая два недоуменных взгляда, снисходительно объясняет, — ну правда, мало кто согласится, увидев, — и неловким жестом показывает себе между ног, — это. — Ты преувеличиваешь, хен, — отмахивается Минхо, — есть же люди, которым нравятся большие члены. — Мне что, кастинг устраивать, чтобы их найти? — смеётся Чан. Джисон гнусаво затягивает: — Одинокий красавчик с большим сердцем и не менее большим членом ищет себе… — Видишь? — спрашивает Чан у Минхо. Тот закатывает глаза. — Вы оба преувеличиваете. — Я тебе по своему опыту говорю. Ладно секс, мало кто захочет такое внутри, — слегка смущенно говорит Чан, ковыряя ногтем принт на шортах, — но даже когда дело доходит до петтинга, человек нервничает, и это чувствуется, и все становится так неловко, просто пиздец. — Брось, мы видели тебя голым, — отмахивается Минхо, и Чан обречённо прячет лицо в ладони, — да, большой, но… — Вы просто не видели… — все ещё прячась, он ненадолго замолкает и продолжает неуверенно, — весь масштаб проблемы. Это должно быть неловко, они должны сменить тему, но почему-то Джисон говорит: — Я хочу посмотреть, — Чан удивленно уставляется на его абсолютно невозмутимую рожу, — а что такого? У тебя давно не было секса, у меня давно не было секса. — Ты, кажется, пропустил, когда я рассказывал, что есть один нюанс, — Чан в упор игнорирует тот факт, что Джисон может предлагать… что-то. — У тебя есть трудности, а я люблю с ними бороться, — Джисон продолжает сыпать доводами, которые, видимо, должны Чана успокоить, и забивает последний гвоздь в его тонкую душевную организацию спокойным: — у тебя большой член, а у меня большой рот. — Ты что, ты, — выпаливает Чан, подбираясь в кресле, — ты мне отсосать предлагаешь? — Ну да, — пожав плечами, Джисон неловко улыбается, — если хочешь? Чан переводит взгляд на Минхо, ждет, что тот рассмеется, отвесит очередную шутку про поехавшего Джисона, и они вместе посмеются над тем, как это все нелепо, но Минхо, молча слушавший весь этот безумный диалог, ловит его взгляд. — Если что, завтра можем прикинуться, что перепили и ничего не помним. Чан открывает рот и тут же закрывает, не зная, что сказать. Что тут вообще можно сказать? — Да ладно, хен, — смеется Джисон ласково, — тут все свои. — Может, в этом и проблема? — нервно отшучивается Чан. — Ну хорошо, — Джисон поднимается с места, подходит ближе, и Чана к креслу будто примораживает, — если так, то можем, например, прикинуться, — он опускается на пол перед креслом, — что впервые друг друга видим. — Ну что ты несешь, Джисон-а… — А я не Джисон, — улыбка у Джисона такая дурацкая, что хочется смеяться несмотря на всю неловкость момента, — зови меня Питер. — Блять… — Чан все-таки смеется, и Джисон улыбается еще шире, упирается локтем в чаново бедро и подпирает кулаком щеку. — Один тут отдыхаешь? — спрашивает он, и даже Минхо прыскает. Напряжение медленно спадает. — Как насчет минета от человека, которого ты в первый раз видишь? — Ты же не серьезно? — Если я буду серьезен, будет только хуже, — Джисон проводит свободной ладонью по левому бедру, — расслабься, хен. Чан бросает беглый взгляд на Минхо, поддевая просто от волнения: — А ты смотреть будешь? — Да, — отвечает Минхо спокойно, как будто ему не нужно разрешение, и как будто эта ситуация и так достаточно странная, чтобы хоть что-то, даже присутствие Минхо, могло усугубить положение. Минхо слегка расплывается по дивану в ожидании зрелища, словно Чан уже согласился, и вздыхает, — реально, хен, расслабься. — Легко сказать, нечасто друзья приходят и предлагают отсосать. — Говори за себя, — Минхо нахально приподнимает бровь, и Джисон хихикает. Чан, окидывая их взглядом, выдыхает почти устало: — Поверить не могу. — Все в порядке, хен, правда, — Джисон, укладывая вторую ладонь на бедро, слегка сжимает обеими руками, поглаживает, не провоцирующе, а действительно успокаивающе, — я сделаю приятно тебе, ты — мне. — Плохо понимаю, что в этом приятного для тебя, — фыркает Чан. — Ну, скажем так, — Джисон шкодливо улыбается, — если бы ты действительно устроил кастинг людей, которым нравятся большие члены, я был бы первым в списке. — Ты… ты никогда не рассказывал. — Я никогда и не пробовал, — Джисон пожимает плечами, — но хотел. Так что… можем попробовать вместе? Джисон улыбается ему, спокойно и очень ласково, будто ничего особенного и не происходит, просто он сидит на коленях перед своим хеном в ожидании, пока тот все-таки согласится. И Чану кажется, что он уже согласился, он бы не сидел здесь, позволяя этим двоим себя очень позорно уговаривать, если бы не хотел этого даже очень глубоко в душе. Может, ничего особенного и нет. Чан даже не сразу замечает, что Джисон так и продолжает гладить его бедра, медленно, изредка съезжая теплыми ладонями на коленки. Они молчат, все трое — и это волнительно, но… комфортно. Но волнительно. — Ладно, — выдыхает Чан на последней капле смелости. Джисон улыбается шире, но ничего больше не делает, просто продолжает гладить, и Чану даже неловко от того, что он ждал, что Джисон со своей нетерпеливостью набросится на него сразу. Руки с каждым разом проскальзывают все выше, ткань шортов шелестит, собираясь в гармошку и расправляясь обратно, так же медленно Джисон привстает с пяток, оказываясь ближе. Чана в груди пробирает такой дрожью, что даже голос вибрирует, когда он говорит: — Я не могу просто вот так с наскока, — он звучит еще более взволнованным, чем себя ощущает, — у меня не встанет. — Поцелуй его, — говорит Минхо, и у Чана мурашки осыпаются по загривку от его голоса. Он отвлекается посмотреть, не понимая, к кому Минхо обращается, слишком поздно замечая, что Джисон сгребает его футболку в кулак, тянет осторожно, заставляя наклониться ближе. Джисон знает, к кому Минхо обращается. — Я тебя сейчас поцелую, — чужое дыхание жжется на губах. Чан переводит взгляд обратно на Джисона, смотрит в его улыбающиеся глаза, блестящие то ли от алкоголя, то ли от предвкушения, и неосознанно выдыхает: — Ладно. Джисон сразу прижимается губами, целует медленно и очень осторожно, рука на футболке Чана разжимается и мягко ложится на шею, притягивая еще ближе. Чан отвечает слишком быстро для человека, который так долго сомневался — целовать Джисона оказывается очень приятно, у него мягкие губы, особенно нижняя. Чан не сдерживается, сжимает ее между своих губ, тянет слегка, и Джисон отзывается потрясающим судорожным вздохом. И больше не осторожничает. Он залезает к Чану на колени, даже не спрашивая, наваливается с таким напором, что спинка кресла скрипит и под двойным весом отклоняется ниже. Но Чан не против, он какого-то черта вообще не против, потому что Джисон целует настойчивее, языком проскальзывает по губам, и Чан тут же открывает рот. Куда-то хочется деть руки, Чан беспомощно укладывает их на талию, но Джисон только недовольно мычит и, сняв их, укладывает себе на задницу, заставляет сжать. Судорожные выдохи их обоих кажутся такими громким, что шумит в ушах, но Чана это не пугает, только заводит сильнее. Это больше не похоже на шутку или нелепый эксперимент, потому что теперь он замечает, что Джисону действительно нравится, буквально это чувствует. Джисон толкается ему в ладони, оставляя задницу, одобрительно мычит, когда Чан сильнее закапывается пальцами, целует с искренним нетерпением. Ладонь, сползающая с шеи вниз по груди, животу, касается очень ненавязчиво; Чан настолько забывается в этом сумасшедшем поцелуе, что, когда она сгребает его член через шорты, он ахает от неожиданности. — Хен, — сыто бормочет Джисон сквозь поцелуи, прижимается теснее, покачиваясь на его бёдрах с ощутимой расслабленностью, плавной и безумно возбуждающей. Чана это заводит так быстро, что это просто чудовищно. Он шире разводит бедра, насколько это возможно с Джисоном, сидящим сверху, открывает больше доступа, и Джисон не удерживается от стона, то ли от того, как Чан мнет его задницу, прокатывая на себе, то ли от того, как сам лапает член, смелее сжимая пальцами, потирая через ткань. — Я хочу взять в рот. Они наконец отрываются друг от друга, и от его растрепанного вида у Чана внутри все жжется, сладко, диковато. У Джисона бешеный возбужденный взгляд, алые скулы и губы, мокрые от хаотичных поцелуев — Чан ловит себя на страшной мысли, что хочет видеть их на своём члене. Он ни за что не сможет сказать об этом вслух, поэтому просто кивает. Лицо Джисона озаряется еще одной полубезумной, счастливой улыбкой, и он сползает обратно на колени, торопливо и очень неуклюже, как ребенок, несущийся к рождественским подаркам, спотыкаясь обо все на своем пути. С тем же нетерпением, но с трепетной осторожностью, он цепляет пальцами пояс шорт на боках, тянет их вниз. Чан привстает, выдергивает одну ногу из штанины, заставляя их нелепо болтаться вокруг щиколотки на другой ноге. И это было бы смешно и очень нелепо, если бы он задержался на этой мысли дольше, чем на секунду, но он влипает в блестящие от предвкушения глаза Джисона, которые тот не сводит с его белья. Ему уже видно, что его ждёт, — член лежит внушительной тяжестью под бельём, слегка оттягивая ткань, — но он все равно распаковывает Чана как подарок, который оказался неожиданным, но очень желанным, медленно, со вкусом, тянет белье вниз, прокатывая костяшками пальцев по коже. Чан видит, как округляются его глаза, прикусывает губу в ожидании реакции. — Вау. Чан настолько не ожидает услышать это от Минхо — буквально вспомнить, что он тоже здесь и тоже смотрит на его член с таким лицом, какое Чан у него никогда не видел, — что неосознанно дергает край футболки вниз, пытаясь прикрыться на рефлексе. — Хен… — ласково тянет Джисон, осторожно касаясь его руки, и Чан, наверное, сошел с ума как и эти двое, раз поддается и позволяет поднять свою ладонь выше. — Вот так лучше, придержи. — Это было хорошее вау, если что, — зачем-то объясняет Минхо. — Господи, — с мученическим вздохом Чан прячет лицо во второй ладони. Первой он какого-то черта все еще держит край футболки. — Конечно хорошее, — тянет Джисон, медленно оплетая член пальцами, — ты только посмотри на это. Чан не смотрит, только чувствует, как сильно собственные пальцы впиваются в виски, когда Джисон широко проводит языком по всей длине, будто примеряясь. Чан не верит, что это происходит, что он твердеет в руке Джисона, что это действительно Джисон вылизывает его с искренней охотой. — Ты зря не смотришь, хен, — с усмешкой говорит Минхо, и Чан приподнимает ладонь совсем чуть-чуть. Это хорошо, что Джисон не смотрит на него в ответ. Это плохо, что он так настойчиво наслаждается его членом, будто Чана тут нет вообще, кружит языком вокруг головки снова и снова, слегка прикрыв глаза. Чану страшно от того, что гораздо сильнее его заводит не то, как это приятно, — а это чертовски приятно, и почему-то он только сейчас замечает, какой у Джисона длинный язык, — а то, насколько это нравится самому Джисону, с каким блаженным, сытым лицом он вылизывает его член, дышит тяжело через рот. Он вбирает головку в рот, туго сжимаясь губами под ней, и просто замирает, только язык кружит вокруг и кулак со слабым нажимом скользит по всей длине. Чан думает, что правда мог бы кончить только от этого, но Джисон не торопится, растягивает удовольствие, выпускает член изо рта медленно-медленно, красиво сползая губами. — Полностью взять не смогу, конечно, но если у тебя рядом есть смазка, то подрочу, сколько не влезет, — спокойно говорит Джисон, будто ничего не происходит. И это не то, что нужно говорить первым, когда ты отсасываешь своему другу. Возможно, такое в принципе не должно происходить между друзьями, но вот Чан здесь, с раздвинутыми ногами, с мокрым вставшим членом, перед своим другом, который смотрит на него с искренним вопросом в больших глазах, с красноватыми от напряжения губами. И Чан так сильно хочет их обратно, что просто, сдавшись, кивает в сторону ящиков стола. Джисон находит смазку и гораздо быстрее, чем в прошлый раз, насаживается ртом на головку. Он вообще кажется чуть поспешнее, чем раньше, или это потому, что и Чан выглядит более расслабленным, — крепче втягивает щеки, настойчивее проскальзывает кулаком по члену, кончиком языка так плотно проезжается по щели, что Чана по спинке кресла размазывает с позорным тихим стоном. Сгорая от стыда, он отводит взгляд от Джисона, врезается взглядом в Минхо, который этого, кажется, не замечает совсем. Тот трогает себя через джинсы и пожирает взглядом, как Джисон отсасывает Чану, и глаза у него такие дикие, темные, что Чан аж жмурится от того, как это заводит. Заводит их троих. Когда Джисон неосторожно берет глубже, тут же давится кашлем, Чана чуть на месте не подкидывает от неожиданности. — Ты в порядке? — беспокойно спрашивает он, склоняясь ближе. Джисон смеется. — Да, просто не рассчитал. У тебя и правда большой член, но так даже интереснее. Джисон улыбается, смотрит пьяными глазами, и не прекращает скользить по члену мокрым кулаком, но Чан вопреки этому чувствует, что у него падает. Это чувствует и Джисон, потому что его улыбка медленно гаснет, и он смотрит почти с испугом. — Я сделал что-то не так? — Нет, нет, это я должен спрашивать, — беспокойно заходится Чан, — я точно не сделал тебе больно? — Нет, конечно нет, — Джисон удивленно мотает головой, — я бы сказал. Это звучит обнадеживающе или хотя бы должно так звучать, но Чан сам не понимает, почему его это не успокаивает, а только нервирует еще больше. Потому что чаще всего с партнерами Чана всё так и заканчивается: они пробуют, понимают, что это не для них, и потом еще мучительное время до прощания делают вид, что ничего особенного не произошло, и в итоге начинают избегать. И Чан отчаянно не хочет, чтобы это повторилось с Джисоном, даже если это все просто баловство. Джисон перестает двигать кулаком, но руку не убирает, просто смотрит на Чана с тревожным ожиданием, Чан виновато смотрит в ответ. Он успевает поймать только тень движения сбоку, настолько быстро Минхо поднимается с дивана и, бросив тихое «не останавливайся», склоняется над Чаном. Чан чувствует, как его заставляют буквально оторвать взгляд от Джисона — Минхо разворачивает его лицо к себе и нагло целует. Чан захлебывается от переизбытка ощущений, потому что Минхо лезет языком ему в рот, прикусывает губы, мягчайше проскальзывая пальцами по линии подбородка. Джисон снова берет в рот, скользит вверх-вниз не глубоко, но очень туго, и Чан стонет в губы Минхо, яростно сжимает кулак на своей футболке. Рука Минхо накрывает его в тот же момент, заставляет отцепиться и тянет ниже; Чан не сразу понимает, что происходит, пока не ощущает под пальцами волосы Джисона. — Расслабься, — почти командует Минхо. Они все еще так близко, что Чан даже не может ему нормально в глаза посмотреть. Сердце колотится как бешеное. — Ему нравится. Тебе тоже. Расслабься, хен. Минхо заставляет его положить ладонь Джисону на затылок, и целует снова. Они целуются как сумасшедшие, кусаясь, тесно сталкиваясь языками, Чан подхватывает его ритм неосознанно, и также неосознанно зарывается одной ладонью в волосы Джисона, а второй притягивает Минхо ближе за шею. Хотя ближе уже некуда, но Минхо послушно клонит голову набок, и поцелуй становится медленнее, но гораздо глубже. Чан задыхается, чувствуя, как горят легкие, как огненный хвост тянется по коже там, где Минхо запускает ладонь ему под футболку и с нажимом обводит сосок средним пальцем. Горячая, грязная картинка вспыхивает так ярко, что Чана пробирает жаром — он видит, как лежит на кровати между ними двумя, как Минхо, прижимаясь сбоку, целует его так же головокружительно, как Джисон медленно, но очень старательно отсасывает ему своим потрясающим ртом. Стон Джисона звучит так бархатно, что Чан не сразу осознает, что слышит его в реальности, пока Минхо, обрывая поцелуй, не говорит: — Посмотри на него. Чан опускает взгляд, и в паху жарко скручивает от этой картинки: Джисон трогает себя вместе с тем, как трогает Чана, и берет в рот легче и глубже, головка тычется ему в щеку на каждом толчке, оттягивая кожу, и черт возьми, у Джисона реально вместительный рот, если он способен на такое. Чан ласково гладит его затылок, замечая, как у Джисона от этого жеста трепещут ресницы; в его покорности и уязвимости есть что-то настолько возбуждающее, что Чан позволяет себе наконец расслабиться по-настоящему, наслаждаться потрясающим зрелищем. Джисон не может брать глубоко, даже сильно втянуть щеки, потому что у него рот полон членом Чана, который распирает изнутри, но он послушно стискивает кулак, опускается, сталкиваясь с ним ртом, возвращается обратно, медленно протаскивая губы по коже. Рот Джисона так красиво растянут, что его хочется коснуться пальцами, собрать слюну. Джисон не может глотать от того, как сильно забит рот, и Чан не знает, отчего его член такой мокрый, от смазки или слюны, но ему безумно нравится, как это выглядит, как это чувствуется. Он так давно не ощущал этого, что внутри все сладко скручивает. Джисон выпускает член изо рта, не переставая дрочить, утирает мокрые губы тыльной стороной ладони и поднимает глаза, взгляд поблескивает смешинками. — Охренеть, — выдыхает он с легким неверием, улыбаясь, — у меня сейчас челюсть отвалится, но я бы точно повторил. Чан фыркает сквозь смех, треплет джисонов затылок, и почему-то даже не чувствует неловкость, только желание кончить. Он уже даже не против подрочить на глазах их обоих или, может быть, он бы попросил их тоже раздеться, или еще лучше — и от этой мысли в груди высекает искрами — посмотрел бы, как они целуются, трогают друг друга, или… — Я могу помочь тебе кончить, — вдруг говорит Минхо, и Чан задирает голову, чтобы посмотреть на него снизу-вверх. Волосы у Минхо так взлохмачены, будто Чан не прекращая ерошил их, пока целовался с ним. Чан хочет поцеловать его еще раз. — Или ты можешь трахнуть мои бедра и кончить сам. Чан весь сжимается от неожиданности, настолько его пробирает взгляд, с которым Минхо это говорит, его голос — будто это не то предложение, от которого можно отказаться. Джисон как будто это тоже понимает, потому что убирает руки, только напоследок сжимает коленку Чана, и они оба завороженно смотрят, как Минхо отходит, не дожидаясь согласия, ложится на диван. Едва его руки начинают расстегивать ширинку, Чан поднимается с кресла, и это почти унизительно, насколько Минхо знает наперед, что Чан не откажется, — но ему плевать. Он залезает на диван, вклиниваясь между чужих бедер, забыв насколько он узкий, насколько не предназначен для того, чтобы быть с кем-то здесь вдвоем. Но черт возьми, как же ему плевать. Чан стаскивает джинсы с Минхо с такой поспешностью, что это могло бы стать поводом для издевок, но Минхо не смеется, даже не улыбается, смотрит своими черными глазами, выжидающе приподняв бровь, двигает ногами, помогая стащить с себя белье. Чан теряет несколько секунд на то, чтобы осознать, что у Минхо тоже стоит, ему тоже нравится все, что здесь происходит, и почему-то это осознание настолько пьянит, что Чан несдержанно давит колени Минхо к его груди, сводит вместе, лапает нижние стороны бедер, мягчайшие, такие красивые. Минхо позволяет себя тискать, сжимать, оттягивать мякоть, будто видит, насколько у Чана глаза полыхают от желания просто пользоваться. — Сожми… пожалуйста, — хрипло просит он, и, когда Минхо молча напрягает ноги, чуть не скулит, видя, как и без того слабый зазор между ногами исчезает вместе с тем, как набухают мышцы. Он смотрит туда огромными, пьяными от возбуждения глазами все время, как пристраивается ближе, проскальзывает членом между бедер. Он, кажется, проезжается по члену Минхо, потому что тот выпускает тихий шелестящий вздох, отдающий мурашками по загривку, и Чан неосознанно давит под коленями сильнее. Минхо гибкий — гибкий и такой чертовски приятный, когда сжимает ноги теснее, что Чан не удерживается от стона сам, закрывает глаза, толкается один раз, еще и еще, гонится за ощущениями. Минхо сбивается в дыхании каждый раз, как Чан, забывшись, с силой проезжается по яйцам, ему хочется получить больше, услышать больше, поэтому он впивается пальцами в бедра с внешней стороны, толкается сильнее. Они бешено трутся друг об друга, Чан с рычанием поддает бедрами сильнее до гулкого хлопка, слышит сдавленный стон Джисона сбоку, — и как же сильно ему хочется больше. Выпрямляясь, Чан закидывает обе ноги Минхо на себя, подпирая плечом лодыжки, крепко стискивает ладонями бедра, заставляя сжать туже, и толкается резче, врезается бедрами в задницу. Ритмичные шлепки режут тишину, которая обрывается только скулящим голосом Джисона: — Блять, я сейчас кончу. Но Чан, открывая глаза, смотрит на Минхо, тот смотрит на него в ответ, так сильно прикусив губу, что она теряет цвет. Чан горит на мысли, что хочет услышать его голос, и потому трахает его бедра так жестко, что задницу Минхо буквально подбрасывает с каждым толчком. И что еще хуже — Чан хочет его трахнуть по-настоящему, двигаться внутри, безумно распирая, и эта мысль выглядит такой горячей, такой реальной, что он жмурится, неосознанно выстанывая: — Я хочу тебя. По-настоящему. — Господи, блять, да, — заполошно выдыхает Минхо, и его голос настолько неожиданно выстегивает Чана изнутри, что он кончает, заливая между бедер, по члену, по низу живота, впивается пальцами, отчаянно натягивая на себя, и Минхо почти умоляюще сипит: — замри, замри вот так. Чан послушно замирает и, открывая глаза, видит, что Минхо яростно дрочит себе кулаком, зажмурившись — возможно, он горит той же фантазией, что и Чан несколько секунд назад. И это так красиво, как его слегка выгибает от оргазма, как он вгрызается пальцами в подлокотник за своей головой, за который держался, пока Чан таскал его туда-сюда. Чан смотрит на него, потом на Джисона, который сидит в его кресле со спущенными штанами, абсолютно вымотанный сам — и ни секунды не жалеет. Он не помнит, когда в последний раз чувствовал себя так свободно во время секса, когда действительно получал удовольствие вместо того, чтобы бесконечно думать. — Я, конечно, знал, что будет горячо, — отзывается Джисон, — но не ожидал, что настолько. Чан осторожно опускает ноги Минхо на диван, косится на агрессивные красные следы от своих пальцев на его бедрах, и сам неловко усаживается на край. — Про повторить я, вообще-то, не шутил, — добавляет Джисон, но сам почему-то смеется. Чана тоже разбирает нелепым смехом, и они хихикают как придурки, пока он не поворачивается, чтобы посмотреть на Минхо, и тот улыбается тоже, но что-то есть в этой улыбке насмешливо-провокационное. — Я тоже, — говорит он. Чан смеется, неверяще качая головой. Почему-то кажется, что ему даже нет смысла говорить вслух, что он согласен.