***
Конечно же, родители Шерлока отправили его в школу не просто потому, что "бедный мальчик совсем ни с кем не общается". И даже не потому, что "нежелание разговаривать с другими позднее перерастёт в социофобию". И, боже упаси, не потому, что "у ребёнка антисоциальное расстройство личности", что вы. К тому времени, как Шерлока отправили в школу, ему было двенадцать. К двенадцати годам чисто физически не может развиться никакого антисоциального расстройства, в этом возрасте дети - ещё дети, и их не должны волновать всякие тараканы и заморочки насчёт какого-то психического заболевания. Им это ещё не надо. Шерлока, как и любого другого ребёнка, это не волновало. Так почему же родители Шерлока отправили его в школу? Вы знаете, когда ваш ребёнок вместо того, чтобы играть в песочнице с другими детьми своего возраста, идёт и тыкает палкой в мёртвую, лежащую неподалёку птицу — это уже достаточно серьёзный повод задуматься. "Дети тыкают палкой во всё, что плохо лежит", — скажет кто-то. Хорошо, просто отлично. Но если ваш ребёнок, которому, на минуту, не больше четырёх лет, плакал последний раз где-то месяц назад, если он ночью вместо того, чтобы спать, лежит с открытыми глазами и смотрит в потолок, совсем неслышно что-то бормоча, если он вдруг уставится в пустое пространство и будет долго-долго туда смотреть, будто видит что-то очень увлекательное, что вы скажете тогда? Как любые адекватные родители, Холмсы-старшие сочли это ненормальным, потому что умственный потенциал Майкрофта был выше, но так в детстве он себя не вёл – он был абсолютно обычным ребёнком. Разве что со склонностью постоянно что-то есть, но так, господи, каждый второй делает. Поэтому родители Шерлока пригласили домой детского психиатра, и женщина в течении нескольких часов наблюдала за четырёхлетним кудрявым малышом, который, вырисовывая по воздуху пальцем какие-то узоры, тихо что-то говорил – она не разобрала. Который, стоя на коленках перед большим окном, долго смотрел на пустую дождливую улицу. Который случайно навернулся с лестницы головой вниз, сбил костяшки пальчиков, проехался коленками по толстому ворсу ковра и ни звука не издал. Вскочил, обошёл родителей, которые прибежали на шум, и как ни в чём ни бывало пошёл в комнату. А под конец негласного сеанса ребёнок встал в центре комнаты, в которой до этого играл, постоял так с минуту, серьёзно кивая кудрявой головкой, а потом сделал странное движение: шагнул вперёд и раскинул руки, будто кого-то обнимая. Мамуля, которая как раз в этот момент заглянула в приоткрытую дверь, закрыла лицо руками и беззвучно заплакала. Психиатр вышла к родителям хмурая, даже мрачная, и немного озадаченная. — Вы знаете, — сказала она шёпотом, — ваш ребёнок, помимо того, что у него необычайно высокий уровень интеллекта, у него ещё, кажется, психическое отклонение. Знаете, то, что во взрослом возрасте называют… Мамуля всхлипнула, Папуля успокаивающе сжал её руку, одобряя. Две пары глаз посмотрели на женщину с мольбой и надеждой. — В-во взрослом в-возрате, — она заикалась, — это н-называют шизоф-френией. Но у маленьких не может такого быть, знаете, это единственный случай за всю историю. — Братик чокнутый? — неверяще переспросил семилетний Майкрофт, сидевший здесь же и задумчиво жующий яблоко. — Вы сказали, шизофрения? — Д-да, — нервно повторила психиатр. Она была совсем молодой, ей, наверное, было лет тридцать, и она ещё не умела как следует успокаивать людей после таких жестоких новостей. Мамуля какое-то время беззвучно роняла слёзы, Папуля подавленно смотрел в сторону комнаты, где играл маленький Шерлок. Потом миссис Холмс вытерла глаза полотенцем, попавшимся под руку, и решительно заявила: — Спасибо вам большое, что помогли. Мы ценим вашу помощь. Деньги вы получите сегодня же, а теперь я очень прошу вас уйти. Майкрофт, проводи мисс Грин. Майкрофт подорвался со стула, деликатно взял опешившую мисс за руку и, что-то вполголоса говоря ей, вывел в коридор, мягко прикрыв за собой дверь гостиной. Родители посмотрели друг на друга. — Тимоти, — уверенно сказала миссис Холмс, впрочем, в голосе её ещё дрожали недавние слёзы. — Шерлок будет нормальным. — Конечно, дорогая, — подтвердил мистер Холмс. — Если нужно будет, мы сделаем всё возможное для этого. Вот так маленький Шерлок Холмс обзавёлся страшным диагнозом, который позже перерос в что-то среднее между шизофренией и нормальным психическим состоянием. Он больше не говорил с пустотой, не пялился подолгу туда, где ничего нет, но мальчик стал более молчаливым. Скрытным. Перестал разговаривать с незнакомцами, а только подолгу разглядывал их с головы до ног. Первый раз, когда Шерлок блеснул дедукцией, случился, когда ему было семь. Мамуля и Шерлок пошли гулять в парк, а там, дойдя до своего любимого местечка — пруда, в котором, крякая, плавали толстые утки, присели отдохнуть. Неподалёку от них расположилась весёлая компания - мама, папа, маленькая девочка и мальчик примерно возраста Шерлока. Последний разглядывал их очень долго - минут, наверное, двадцать, а потом повернулся к матери, которая с интересом и скрытым страхом наблюдала за ним, и шёпотом сказал: — Мама, ты знаешь, эта женщина работает учительницей в школе. А её муж — учёный. А девочка у них неродная, они взяли её из детского дома. А мальчик мечтает стать моряком, когда вырастет, но я сомневаюсь, что у него получится, потому что родители наверняка отдадут его в какой-нибудь престижный институт. Миссис Холмс удивлённо посмотрела на сына и обняла за плечи, мягко заглядывая в серьёзные серые глаза. — Зайка, откуда ты знаешь? — Я вижу. — Шерлок пожал плечами и потёрся носом о руку женщины. Он всегда говорил так. Просто "я вижу", и всё. Он не умел объяснять, откуда ему это известно, он просто видел. Возможно, таким был его уникальный мозг, возможно, это было нечто сверхъестественное. Позже, когда Шерлоку исполнилось одиннадцать, он научился делать выводы из деталей, глядя на одежду, лицо и руки людей, но иногда он озвучивал такое... нечто секретное, нарочно скрытое, то, что не мог увидеть даже Майкрофт. А когда младшему Холмсу стукнуло двенадцать — прямо в его день рождения, — какие-то хулиганы жестоко избили мальчика за его умение видеть. Шерлок возвращался домой по потайным дворам и переулкам Лондона. Был морозный, зимний день, и яркая белая звезда сияла на тёмном безоблачном небе. Папуля в этот день возвращался из очередной командировки, Мамуля поехала встречать его на вокзал, Майкрофт остался на каникулы в школе, за что Мамуля довольно сильно на него обиделась, но Шерлоку же было лучше. Ему достанется больше торта. Шерлок любил бродить по Лондону. К двенадцати годам он знал Лондон лучше, чем свои пять пальцев и мог отыскать каждый переулок, закоулочек и каждую, самую маленькую и неприметную улицу. В свой день рождения он возвращался из библиотеки, куда его заставила сходить Мамуля: они задолжали какую-то книгу, а сходить и сдать, разумеется, было некому. Мальчик с удовольствием шагал по улице, перепрыгивая через покрывшиеся тонким льдом лужицы. Оставалось всего несколько метров до поворота на Кортфилд-роуд, где жили Холмсы, Шерлок перепрыгнул через очередную лужицу, неловко взмахнул руками и, не удержавшись, шлёпнулся на скользкую дорогу. Он торопливо вскочил, отряхивая пальто, а когда поднял голову, столкнулся взглядом с ухмыляющимися лицами трёх амбалов, раза в три выше него и во столько же толще. На них были надеты какие-то мешковатые обноски, они ёжились от продувающего насквозь ветра и выглядели не совсем лицеприятно. Один из них противно растянул рот и шагнул к Шерлоку. — Помочь? — хриплым прокуренным голосом. — С-спасибо, я-я-я сам, — пробормотал Шерлок, в защитном жесте невольно вытягивая руки ладонями вперёд, исподлобья осматривая незнакомцев. Он видел их всех впервые, но уже мог с уверенностью сказать, что у одного из них есть две собаки, противная старшая сестра и наркотическая зависимость, он недавно вылетел из университета и теперь не знал, что ему делать, второй тоже нередко ширялся в подворотнях и к тому же пытался скрыть от заботливых родителей свою нетрадиционную ориентацию, а третий был примерным и заботливым сыном, но с завидной постоянностью сбегал из дома и отправлялся на тусовки с сомнительным контингентом в сомнительные ночные клубы. И после последнего вывода, который промелькнул в его голове с быстротой молнии, Шерлок понял, что ничего хорошего ему эта компания точно не сулит. Он неловко отступил назад. — И-извините, н-не могли бы в-вы дать мне пройти? Я н-немного опаздываю и... — Шерлок всеми фибрами души ненавидел это проклятое заикание, которое появлялось только тогда, когда он очень сильно волновался, пугался или нервничал. Амбалы переглянулись. — Посмотрите, мальчики, — протянул тот, что шлялся по ночным клубам, — сынок богатых родителей. Деточка, а ты в курсе, что таким маленьким нельзя ходить одним по ночам? Родители не волнуются? — Я не маленький! — обиделся Шерлок. — Если я маленький, то мне бы очень хотелось поинтересоваться — на правах маленького, — почему же ваши родители не волнуются о ваших еженочных походах в... — он выразительно вздёрнул правую бровь, увидев, как у парня глупо приоткрылся рот. А вы? — Шерлок перевёл взгляд на остальных двоих. — Вы в курсе, что употребление наркотиков вызывает психические и физические расстройства, искажение мировоззрения, изменение личности, тяжелые заболевания органов и систем организма? И к тому же, — мальчик наставительно поднял палец, — вы подавали такие большие надежды, когда поступали на экономический факультет, а теперь что? Посмотрите, в кого вы пре... — Хватит! — рявкнул первый. Лицо у него побелело, на голой шее вздулась жилка. — Слишком умный, что ли? — Откуда ты узнал про наркоту? — поддержал второй. Они, выпучив глаза и некрасиво оскалившись, надвигались на Шерлока. — Отстаньте, — прошептал последний. — П-просто п-пустите меня, я-я... — Ну уж нет, — сощурились они. — Просто в следующий раз твои родители будут осторожнее, когда соберутся отпускать деточку одного в такую тёмную безлюдную ночь... Шерлок снова промямлил что-то несвязное, ощущая, как потеют ладони в карманах пальто и как подгибаются колени. Один из амбалов подошёл к нему совсем вплотную, дыхнул тяжёлым запахом, схватил за лацканы пальто и со всей силы всадил ему под рёбра крепкий кулак. Послышался противный хруст, и Шерлок даже мимолётно удивился, отстранённо подумал о том, что это, наверное, какое-то из истинных ребёр, возможно, третье или четвёртое, а потом тело пронзила ужасная боль, которая будто прошила от макушки до пяток, Шерлок хрипло выдохнул, и на этом его сознательные воспоминания оборвались. Он помнил звук ломающихся костей, липкий металлический привкус во рту и горячую кровь, которая растекалась по лицу. Шерлок не знал, сколько это продолжалось, он практически потерял сознание от боли, но в какой-то момент всё закончилось, исчезли яростные крики и смрадное дыхание, и мальчик осторожно приоткрыл глаза и попытался сесть, но тут же с тихим стоном свалился обратно. Он лежал на холодном снегу в каком-то тёмном переулке неподалёку от Кортфилд-роуд, со всех сторон на него надвигались тяжёлые стены, а в промежутке между ними на тёмном безоблачном небе сияла яркая зимняя звезда. Шерлок вдохнул свежий, морозный воздух и окончательно отрубился. Очнулся он от какого-то слабого, но настойчивого писка приборов. Ощущая непомерную тяжесть в голове, в груди и вообще во всём теле, Шерлок открыл глаза. Белый потолок. Белые стены. Белая дверь. Больница. Послышался тихий облегчённый вздох, и Шерлок повернул голову. Мамуля сидела рядом, нервно комкая в тонких длинных пальцах клетчатый платок и с волнением глядя на своего младшего сына. Шерлок улыбнулся, вернее, попытался это сделать. Лицо будто сковало, стянуло какой-то маской, и улыбка вышла больше похожа на оскал, но для Мамули и этого было достаточно. Она сжала его руку и всхлипнула. — Шерлок, господи, — прошептала она, поднося к глазам платок. — Боже, Шерлок, как ты нас напугал. — Папа приехал? — еле шевеля губами, вместо ответа поинтересовался мальчик. Мамуля кивнула. — Конечно, дорогой. Мы пришли домой, испугались, что тебя нет, и поехали искать. Мы быстро тебя нашли, минут за десять. Ты видел их? Шерлок в знак согласия моргнул и тут же сморщился от боли. — Что со мной? — Перелом ребра и правой руки, многочисленные травмы и ушибы. Ещё немного, и ребро могло бы проткнуть лёгкое, а тогда бог знает что началось бы, — проинформировала миссис Холмс и прерывисто втянула воздух. — Внутреннее кровотечение началось бы, — прошептал Шерлок. Мамуля прижала палец к его губам и мягко погладила по голове, потом прижалась губами ко лбу. — Молчи, дорогой, тебе сейчас нельзя много разговаривать. Я позову папу и вернусь, мы быстро, хорошо?.. Шерлока выписали через неделю и то потому, что он достал всех бесконечным нытьём. На руке так и остался гипс, грудную клетку тоже перематывали тугие бинты. Синяков на лице почти не осталось, прокушенная насквозь губа быстро зажила. В общем, Шерлок выглядел практически как раньше, если не считать гипса и бинтов. Перед выпиской его заставили заглянуть к неврологу. Шерлок не знал, зачем, но послушно поплёлся вслед за медсестрой и родителями, прижимая к груди руку. Когда его усадили в кресло, врач — пожилой седоватый мужчина, — сел напротив него и взял маленький молоточек. — Вытяните ноги, юноша, — попросил он, и Шерлок послушно выставил вперёд худые голые коленки. Врач посмотрел ему в глаза, быстро улыбнулся и аккуратно опустил молоточек на коленку. И вот тогда Шерлока скрутило пополам, затрясло, закружилась голова, заболело где-то в области сердца, он скорчился в этом кресле, пытаясь остановить этот кошмар и обхватывая голову здоровой рукой. Через несколько часов ему поставили новый диагноз. Альгинофобия, боязнь боли. Чётко и ясно, но раньше Шерлок спокойно сносил любые ранки, царапины и синяки. Молоточек врача практически незаметно опустился на кожу, но Шерлоку показалось, что его проткнули ножом. Его всё-таки выписали под ответственность родителей. Примерно через месяц Шерлок невзначай узнал о том, что тех придурков поймали и посадили в тюрьму. На три года. Нет, не только за то, что они избили его, а ещё и за то, что все трое занимались незаконной продажей наркотиков и алкоголя. Ему не стало хорошо или плохо от этого знания, нет, он просто принял это как данность и стал жить дальше, остерегаясь любых предметов, которые могли причинить боль. Как-то Шерлок очень больно навернулся босой ногой о тумбочку и со страхом застыл, ожидая нового приступа, но ничего не произошло. Потом он понял, что приступы случаются только тогда, когда он думает об этом. Вспоминает то, как его били. Представляет. Шерлок больше старался не вспоминать, а когда он создал Чертоги, он поместил эти воспоминания в самый дальний уголок, в дверь с надписью "Опасно! Не входить!", и воспоминания больше не открывались, не всплывали наружу. Дома никто об этом не говорил, и всё было хорошо. Мамуля и Папуля боялись за сына. Боялись, что с ним случится что-нибудь ещё и у него действительно разовьётся шизофрения, зачатки которой появились в детстве. Кто-то сказал им о том, что, находясь в коллективе, у ребёнка меньше шансов заболеть, и они решили отдать Шерлока в школу. Но они не сказали ему о том, что у него шизофрения, потому что боялись. Шерлок сам поставил себе диагноз — диссоциальное расстройство личности.***
Джон готов был убить Ирен за то, что она сделала с Шерлоком. Он приблизительно представлял, что творится с другом, но он, конечно, не знал всей истории, и ему всё-таки было трудно судить. Ему было до жути обидно за Шерлока, за этого большого ребёнка, который на самом деле просто защищается от окружающих его людей таким способом, на самом деле он их боится, и он ни в коем случае не фрик и не псих. Джон знает, Джон ведь его друг. У Шерлока здесь нет никого ближе Джона, даже к Майкрофту он так не относится, а Джону он доверяет. Джон никогда бы не предал доверие Шерлока. Джон не представляет своей жизни без него - ну как же, как же можно ненавидеть Шерлока Холмса, этого невыносимого, но незаменимого гения, этого прекрасного человека и самого лучшего на свете лучшего друга? Нет, ладно, Джон переформулирует вопрос. Как можно не восхищаться Шерлоком Холмсом? Джон видел, что Шерлок действительно воспринимает это близко к сердцу и действительно испытывает эмоции, сантименты, как он это называл. Джону было физически больно смотреть на грустное, поникшее лицо друга, Джон и сам страдал от этого. Именно поэтому Джон решил поговорить с Ирен и заставить её хотя бы сожалеть.