***
Когда Шерлок, весь дрожащий и бледный, вылетел из кабинета, Джон нервно ходил туда-сюда по коридору, то и дело поглядывая в сторону двери. — Кошмар, — сообщил Холмс. — Ты видел, какой там бардак? Я, конечно, не специалист, но, основываясь на своих предыдущих походах к врачам, могу с уверенностью утверждать, что у них было намного чище. Джон кивнул, соглашаясь. — Он работает без перчаток, — начал он, — и, по-моему, вообще не заботится о чистоте. Представляешь, он надел перчатки только после того, как я его попросил, Шерлок! Пациент попросил врача надеть перчатки – это вообще нормально звучит? В кабинете, где работают с людьми, а тем более – с их кровью, всё блестеть должно! Если кто-то из нас и болеет этим вирусом, все остальные уже точно заражены! Ты видел его руки? — Нет, — покачал головой Шерлок, — он в перчатках был. Джон, я… — А я видел! — прервал друг. — У него они грязные, как будто он уборщик! И после такого они ещё заботятся о здоровье учеников и чистоте помещения! — Джон! Уотсон замолк, со свистом втянул воздух и перевёл взгляд на Шерлока. — Джон, — пробормотал Шерлок, — успокойся. Меня не волнует чистота… или волнует? Волнует, но это не главное. Он вообще не врач, ты в курсе? Джон остановился. — А кто же он тогда? Шерлок подошёл ближе и с несчастным видом отодрал ватку от пальца. Вместо маленькой, чуть заметной дырочки от иголки шприца у него была практически разодрана кожа подушечки. Кровь сочилась крупными красными каплями, впитывалась в ватку, а теперь звонко падала на пол. Джон с ужасом посмотрел на друга, потом – на его палец. — Не слишком ли много крови? — поинтересовался Шерлок, впрочем, голос у него слегка подрагивал. Джон с укором глянул на него и скомандовал: — Идём.***
За несколько минут до
Шерлок бесстрашно шагнул за дверь кабинета. Врач, высокий человек в белом халате и в закрывающей лицо маске, обернулся к нему, открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут на всю комнату затрещал телефон. Мужчина бросился к нему и снял трубку. — Да? Лицо у него вмиг побледнело и сделалось светлее, чем его маска. — Боже, как?.. Да? Господи. Да, да, я уже ищу. Да. Успокойся, Лиззи, всё будет хо… Боже, как же так, как же так?.. Да. Всё, пока. Он брякнул трубку на рычаг и посмотрел на Шерлока. Лицо у него сделалось какое-то печальное, глаза потемнели, на высоком лбу прорезалась складка. — Имя? — Шерлок Холмс, — брякнул Шерлок, разглядывая его с любопытством врача, который смотрит на пациента, залезшего на люстру. Врач быстро черкнул это где-то на бумажке и подошёл к нему. Шерлок протянул ладонь, иголка впилась в палец, и тут по телу мужчины прошла судорога, его тряхнуло, будто от удара током, иголка дёрнулась у Шерлока под кожей, разрывая плоть. Шерлок шарахнулся в сторону, глядя на полный до краёв шприц. Врач пробормотал что-то невнятное хриплым голосом и протянул ему ватку, Шерлок схватил предложенное и вылетел из кабинета. Врач посмотрел вслед мальчишке. Руки у него продолжали трястись.***
Джон вопросительно посмотрел на Шерлока. Тот бегал по комнате, в волнении размахивая длинными руками и периодически отшвыривая то, что попадалось ему под ноги. — Джон! — восклицал Холмс. — Джон, ты просто не понимаешь! Это же очень подозрительно и странно! Вот ты бы насторожился, если бы тебе разорвали руку шприцом? Уотсон устало вздохнул. — Ты драматизируешь. Шерлок метнул в него яростный взгляд и снова замельтишил по комнате. — Мне разорвали палец, хорошо, — он потряс замотанным пальцем. — Но это не отменяет того факта, что он очень странный! — Я не спорю, — согласился Джон, — я просто думаю, что такое случилось не специально. — Ты хочешь сказать, что он разорвал мне палец СЛУЧАЙНО? — завопил Шерлок в приступе негодования. Джон почувствовал, что ему очень хочется побиться головой о стену. Желательно как можно сильнее. — Ты ведь сам видел – ему кто-то позвонил, сообщил что-то, отчего у него случился шок и руки начали дрожать. — Тогда он не должен был приступать к медицинским процедурам, раз ему плохо! — сердито бросил друг и плюхнулся прямо на пол, растянувшись на ковре. Длинные руки и ноги придавали ему сходство с морской звездой. — Боже, Шерлок, и что ты мне предлагаешь? Убить его за это? Я согласен, это непрофессионально, но с каждым бывает, я ведь тебе всё забинтовал и продезинфицировал, ты же не пойдёшь жаловаться мистеру Саймону? Шерлок посмотрел на Джона своими прозрачно-серыми глазами и перевернулся на живот, совершенно игнорируя факт того, что и рубашка, и брюки уже основательно помялись. — Я собираюсь понять, кто он такой на самом деле, — торжественно объявил он. — У него короткие пальцы, как у хирурга, и с медицинскими инструментами он обращается уверенно, но как будто давно этого не делал – значит, хирург в отставке. Далее, пренебрежение к стерильной обстановке – живёт или работает где-то в неприглядном местечке, и ты обратил внимание на его одежду? Потёртые брюки, неглаженная рубашка из грубой ткани, стоптанные ботинки – бедность. Двое или трое детей… мне продолжать? Джон покачал головой. — У него действительно руки врача, но каждый врач безукоризненно соблюдает чистоту, — фыркнул Шерлок. — Ушёл на другую, более грязную работу? Испытывает личное отвращение к врачам, но тогда почему он находится здесь? — Это ведь ты у нас гений, вот и скажи. Шерлок сложил руки домиком. — Я не знаю, Джон, и предлагаю тебе это выяснить.***
Если кто-то думает, что по ночам люди спят, то вы глубоко ошибаетесь. По ночам, а особенно в элитных английских школах, не спит подавляющее большинство человек. Ирен Адлер, уже расплетая волосы на ночь и находясь в своей комнате – у неё единственной была личная комната, куда за пять лет ещё никого не подселили, – заметила свет в окнах здания школы, находившегося напротив женского общежития. На фоне тёмного леса и поля замок выделялся мрачной громадой, и свет в его окнах был каким-то диссонансом. Как, скажем, валенки в Африке. Свет часто горел в кабинете мистера Саймона, на то он и директор, чтобы засиживаться по ночам, но сейчас его окна были темны. Свет виднелся на третьем этаже, приглушённый жёлтый блеск в нескольких больших окнах. Ирен напрягла мозг – всё же она была умным человеком – и вскоре поняла, что это окна химической лаборатории при кабинете химии. Странным было то, что кабинет химии находился совершенно в другом крыле, но это мелочи. Гораздо важнее было то, что в лаборатории ночью находиться не мог никто. Дежурные закрывали её по вечерам, дожидаясь, пока последние экспериментаторы покинут помещение, а ключ отдавали охранникам. И вообще, кто в здравом уме пойдёт ставить опыты в одиннадцать вечера, когда все спят? Ну, или притворяются, что спят. «Тёмные дела вершатся ночью, когда хорошие детки спят» - всплыло в голове непонятно откуда, и Ирен вздрогнула. Она подошла к окну и упрямо дёрнула занавеску, собираясь закрыть, но тут на жёлтом фоне появился тёмный маленький силуэт. Ирен прижалась носом к стеклу. Силуэт держал в руках несколько колбочек, и, пошатываясь, медленно нёс их куда-то. Силуэт казался смутно знакомым, и Ирен чуть не хлопнула себя по лбу, но вовремя остановилась и просто закатила глаза. Накинув тёмный плащ, девочка выскользнула из комнаты, заперла её и отправилась вперёд по коридору. Дойдя до двери с узорчатым высеченным на табличке номером 18, она постучала. Три раза, громко, тихо, снова громко. Дверь открылась, и в щёлочку просунулась взлохмаченная голова. — Не разбудила? — небрежно поинтересовалась Ирен, просовывая в щель ключ от своей комнаты. — Я ухожу, прикрой меня. Голова сонно зевнула. — Куда, если не секрет? — Секрет, — фыркнула Адлер. — Спокойной ночи, Китти. Дверь захлопнулась, Ирен поправила капюшон на голове – причёска её сейчас волновала в последнюю очередь – и пошла вперёд, к выходу из общежития. Лунный свет проникал в большие окна, заливал ковровую дорожку, тень девочки причудливо плясала на стене. Ирен, конечно же, не собиралась выходить через главный вход – там её запросто засекут. Она отлично знала, что в здании существует ещё и чёрный вход, маленькая, неприметная дверь в стене, больше похожая на вход в подсобку. Добравшись до неё, Ирен тихо нажала на ручку и выскользнула в тёмную, непроглядную ночь. Дверь мягко закрылась – совсем недавно её смазали. Свет в окнах лаборатории всё ещё горел, но никого видно не было. Ирен выдохнула, и, периодически пригибаясь, окольными дорожками пошла к замку – опять же к двери чёрного хода. Спасибо, но у неё ещё остался здравый смысл – заходить ночью в школу через главные, огромные деревянные скрипучие двери было очень по-дурацки. Ночь была лунная и холодная, ещё не опавшие листья трепетали на ветру. Длинные, мокрые от росы травинки задевали голые щиколотки, и девочка зябко ёжилась. Общежития стояли несколько в отдалении от замка, и идти туда было минут пять по длинной каменной дорожке, которую сделали специально для этого. Но, на беду Ирен, эта дорожка отлично просматривалась из окон и школы, и жилых корпусов, а по ночам бродить было строго запрещено. Наловчившись появляться в замке по ночам за три года, Ирен добралась до чёрного хода без особых трудностей. Вынув из кармана плаща ключ, она вставила его в замочную скважину и через секунду уже находилась в здании, настороженно прислушиваясь. Замок отозвался жутким, звенящим, заброшенным молчанием, которое прямо-таки висело в воздухе и которое, казалось, можно было резать на плотные пласты. В помещении, где появилась девочка, не было окон, поэтому приходилось двигаться на ощупь и как можно тише. Ирен сбросила ботинки – каблуки наделали бы много шума – и пошла практически босиком, через тонкий хлопок носков ощущая холод каменного пола. Она оказалась на первом этаже, в левом крыле замка. Здесь, конечно же, существовала лестница – никто ведь не думает, что тут только одна, огромная винтовая, правильно? Прошлые хозяева замка, богатые феодалы, очень любили выпендриваться и поэтому сделали такое чудо прямо на входе, а для прислуги существовали маленькие и неприметные лестницы, чтобы они не портили парадный вид своими грязными воротниками и стоптанными деревянными башмаками. Ирен быстро взбежала на третий этаж, постоянно прислушиваясь и беспокойно поворачивая головой. Да, за несколько лет таких походов у неё и зрение ночное выработалось, и слух натренировался, но предосторожность ещё никому не мешала. Вдруг кто-нибудь, такой же любитель погулять по ночам, в данный момент стоит прямо за её спиной? Девочка неосознанно оглянулась, но сзади никого не было. Было стрельчатое высокое окно, узорчатые решётки на нём и полная белая луна. Адлер глянула вперёд – длинный коридор с тёмными дверями по стенам, которому, кажется, нет конца. Особый архитектурный приём – так красивее. Ирен фыркнула, увидев тонкую жёлтую полоску света под дверью лаборатории. Если это какой-нибудь мошенник, то ему бы поучиться ещё. Можно было хотя бы ткань какую-нибудь подложить, чтобы закрывала, ну. Девочка подошла к двери и прижалась к ней ухом. Дверь была тяжёлая, дубовая, и звуки пропускала плохо, но она всё же расслышала тихое бормотание. Слов было, ясно дело, не разобрать, и Ирен мягко, как кошка лапкой, коснулась ручки и повернула её. И от удивления приоткрыла рот. Молли Хупер, увидев её, вздрогнула и уронила на пол склянку с чем-то ядовито-зелёным внутри. Склянка разбилась с каким-то отчаянным, блестящим звоном. Молли отскочила, в ужасе наблюдая за каменным полом, который медленно пропитывался веществом и цветом становился похож на лягушку. — Молли, — медленно сказала Адлер, заходя в помещение. — И-ирен, — пролепетала Хупер, поднимая глаза. — К-как дела? Ирен нервно хихикнула и приблизилась к девочке. Молли попятилась, запахивая белый лабораторный халат. — Дела хорошо, — кивнула Ирен. — А ты как тут оказалась за полчаса до полуночи? Молли помялась, глянула в сторону приоткрытой форточки, потом перевела взгляд на разбитую колбу, потом – на химическую установку, которая стояла тут же на столе. Внутри неё что-то бурлило, кипело и исторгало пар, аки дракон. — Я? — спросила Молли. — А я просто мимо п-проходила… Дальше она, видимо, не придумала и виновато замолчала, поджав губы. Тёмно-ореховые глаза изучающе скользнули по лицу Ирен и столкнулись с её взглядом – холодно-голубым, твёрдым, безжалостным. Девочки несколько секунд смотрели друг на друга. Лицо Ирен побледнело, глаза сузились, на щеках появился лихорадочный румянец. Молли же, наоборот, излучала ледяное спокойствие, будто пытаясь просветить Ирен изнутри и узнать все её тёмные секреты. Наконец Ирен отвела взгляд. — Что тебе от меня надо? — тихо поинтересовалась Молли, теребя рукав белого халата. Подол его был заляпан какими-то малопривлекательными пятнами. — Чтобы ты рассказала мне правду, — так же тихо ответила Адлер, очень пристально рассматривая решётки на окне. — Миссис Уильямсон уволилась не просто так, а ты не просто так ушла отсюда. Из таких школ просто так не исчезают. Молли промолчала. — Ты пропала на два с половиной года, Мэри, я ничего о тебе не знала! — повысила голос Ирен. — Или ты у нас теперь Молли? Определись, как тебя называть! — Меня зовут Молли Хупер, — пробормотала девочка. — А тебе и не надо было ничего знать, и сейчас не стоит. Ирен усмехнулась и стала похожа на кошку. — Мне – в первую очередь, моя дорогая. Я знаю, что тут пропадали дети. Молли нервно дёрнула худым плечом. — Какое тебе, а тем более мне дело до пропавших детей? — Именно, Мэри, именно, — шепнула Адлер. — Какое тебе дело? Почему же ты тогда так испугалась и даже отчислилась отсюда? — Отстань от меня, Ирен! — вдруг выкрикнула Молли. — Я сказала, тебе не нужно об этом знать, так не лезь в чужие дела! — Это и моё дело тоже, — напирала Адлер. — Я имею права знать, куда делась наша бывшая химичка и обращаюсь к тебе как к её внучке, потому что не собираюсь идти с этим к твоей матери! Молли помолчала, кусая губы и глядя на своё отражение в тёмном окне. Потом она повернулась к Ирен, которая смотрела на неё взглядом победителя, и сказала: — Она ушла. — Это я уже поняла, — нетерпеливо фыркнула Ирен. — Где она живёт? Может, я хочу её увидеть! В ярком свете ламп Адлер увидела, как от лица Молли отхлынула кровь, и девочка стала похожа на призрака в белом халате, не иначе. — Если только на том свете, — тщательно выговорила она и закрыла ладонями лицо. Плечи у неё вздрогнули, девочка опустилась на ближайший стул и тихо рассмеялась. Ирен оцепенела. Секундочку, погодите, что? — Почему ты смеёшься?Молли отняла руки от лица, и Ирен поняла, что она плачет.
— Что случилось? Голос у Ирен растерянный, тихий, странный. Молли вытирает лицо рукавом и поднимает глаза. — Бабушка умерла, — говорит она и всхлипывает. Ирен отказывается понимать её слова, будто девочка говорит на другом языке. Через несколько секунд до мозга доходит смысл предложения, и изнутри что-то начинает выворачивать внутренности – медленно, по крупинке, словно издеваясь. В горле появляется ком, жутко щиплет в глазах. Молли, сгорбившись, пытается сдержать слёзы, но получается у неё скверно. Капли стекают на халат, на голубой свитер под ним, пальцы девочки намокают. Ирен в шоке, Ирен просто в ужасе от того, что сообщила ей Молли. Как так, нет, это неправда, не может быть… Адлер, сама не осознавая своих действий, подходит к Хупер и гладит её по вздрагивающим плечам. Молли прижимается к ней, ткань плаща Ирен постепенно намокает. — Не плачь, — шепчет Ирен, — прости, я же не знала. Отвратительное, липкое чувство страха обволакивает тело, бережно вытирая слёзы – не плачь, не плачь, когда-то ты и сама умрёшь, и кто-то тоже будет так же плакать по тебе. Не плачь, всё само пройдёт, ножевые раны на сердце затянутся тонкими нитками, кровь в конце концов перестанет идти, и разрезанную душу укроет хрупкое, совершенно непрочное покрывало иллюзорного покоя.Все ведь когда-нибудь успокаиваются. Не плачь, я же не знала.
***
На окраине города, спрятанный за плотной стеной деревьев, стоит дом. Никто из жителей города сюда не ходит – боятся. Дом большой, трёхэтажный, с красивой ажурной решёткой на окнах и элегантным балкончиком на задней стене. Обычно в доме весело, тепло и уютно, но сейчас там господствует страх. Паучки в углах плетут свою паутину, развешивая её по стенам, огонь в камине прячется и никак не хочет зажигаться, холод постепенно проникает в комнаты и замораживает людей, так, что им приходится кутаться в тёплые кофты – но толку от этого всё равно мало. В маленькой комнате на третьем этаже столпилась вся семья. Высокий, бледный мужчина – отец, полная низкая женщина – мать. Маленький мальчик с волосами цвета оранжевой, яркой краски – братик. Худой, темноволосый парень у двери – знать бы ещё, кто это. Я лежу на кровати, укрытая сразу тремя одеялами, и всё равно трясусь от холода. Почему, интересно, они так рыдают? Все же знают, что я помру. Пятнадцать лет назад ещё сказали – так нет, надо только сейчас начинать беспокоиться. Я бы на их месте убила бы детёныша сразу, чтобы не мучился. Хотя жить мне было весело, ничего не поделаешь. Особенно два года назад. Тогда у нас всё было хорошо, только родился Майк, мы жили в Лутоне весело и счастливо. Так нет, на папулиной работе кто-то помер, и пошло-поехало, нам пришлось срочно скрываться. Зачем люди умирают? Никогда не понимала смысла этого действия. Невыгодно же – рождается один, а умереть могут сразу несколько. Один от болезни, а второй от горя за него, не все же такие сильные и крепкие, умеющие терпеть. Ненавижу ждать чего-то, мучиться, метаться в поисках ответа – и не находить его. Когда тебе говорят «просто ждите» - самое худшее происходит именно в этот момент. Весь мир как в серый цвет закрашивают, и не облачка, ни проблеска из счастливого прошлого. Почему я? – хочется иногда спросить. А потом понимаю, что в общем-то я ничего полезного сделать не успела, и можно умирать с чистой совестью. Почему-то мысли о том, что могла бы успеть, меня не волнуют. Никому не навредила, никому хорошо не сделала – молодец, пять. Кто-то дёргает меня за рукав, я вздрагиваю. Майк. — Чего? Ко мне подходит отец, передавая брата матери. — Мы знаем, тебя можно спасти. Мы нашли детей. Я хрипло хохочу. — Каких детей? Зачем нам дети? — Чтобы спасти тебя от болезни, - терпеливо говорит папочка. - Ты разве не хочешь жить? Я думаю. — Наверное, хочу, — соглашаюсь всё-таки. — Отлично! Папочка чуть не прыгает от радости. Он машет рукой, и парень, стоявший у двери, лениво подходит ко мне и садится на стул у кровати. У него чёрные волосы и такие же глаза, и они какие-то странные – мутный, будто неживой взгляд, зрачок сливается с радужкой, аж жутко делается. Я смотрю на него с любопытством. — Ты кто? — говорю. — Что-то я тебя раньше не встречала. Парень улыбается, но глаза у него остаются такими же мёртвыми. — Джим Мориарти. Привет! Он протягивает мне ладонь. Я осторожно высвобождаю из-под кучи одеял свою и пожимаю ему руку. Бр-р, пальцы у него холодные, просто ледяные. — Мне твоё имя ни о чём не говорит. — Дочка, — влезает отец, — Джим нам поможет. Он поможет тебе не умереть. Мориарти радостно скалится. — Я планирую твоё спасение, и у меня есть идея. Нужно обговорить её с тобой. — Идея, конечно же, не совсем законная? Почему я этим интересуюсь? — Я бы сказал: совсем незаконная. - Он усмехается. Я смеюсь, Джим глядит на меня своими чёрными глазами, в которых вдруг внезапно просыпается жизнь, я точно вижу. — Ты будешь жить, — обещает он. — Неважно, что для этого потребуется. — А ты тут каким боком? Тебе от этого какая выгода? Парень одобрительно кивает. — Никакая. Я просто хочу провести небольшое исследование, связанное с твоей болезнью и пересадкой костного мозга. В комнате воцаряется тишина, даже Майк перестаёт лопотать на мгновение, и я слышу только шум ветра за окном. — Ну, а ещё я хочу кое-кому отомстить. Эти слова стали моим путеводным маяком, моей звёздочкой во тьме, и всё время на протяжении своей болезни и долгого лечения я вспоминала их, вспоминала лицо Джима, и мне становилось чуточку лучше.