Когда прилетают грачи

Помните о последствиях, к которым приводят неуместная честность и прямота; и не доверяйте ни себе самим, ни кому другому. Уильям Теккерей — ярмарка тщеславия

Мы не можем смело утверждать касаемо того, что происходит в голове американского правительства. Все их планы, решения и помыслы многим кажутся невероятно бессмысленными, и, возможно, если бы некоторые личности из этой организации могли трезво смотреть на происходящее в стране и на принимаемые в этой стране решения, можно было бы заранее избежать того, что сейчас происходит. Агитационные плакаты развешивали по многим учебным заведениям, призывая парней старше шестнадцати «работать за свободу Америки». От них была нулевая польза; и от плакатов, и от парней. Количество прибывших солдат постепенно сокращалось; желающих было все меньше, да и отправлять уже почти некуда. В северном Вьетнаме было три корпуса, в Южном два, причем эти два находятся на грани; Союз окреп раньше всех и начал активную помощь Вьетнаму, создавая лишние проблемы и сложности американским военным. Начальство на базах постепенно теряло свой авторитет в лице солдат. Сами не зная происходящего вводили многих в заблуждение, отсюда и появлялись ложные (и не только) новости. Более-менее правдивыми являлись те, которые так или иначе были связаны с военными действиями, события в таких ситуациях были либо слишком преувеличены в своих ужасающих последствиях, либо наоборот, их преуменьшали. В связи с этой огромной кучей вранья и недосказанности возникали новые проблемы и новые потери, без этого естественно никуда, всегда так было и особо удивляться нечему. Но с учащением нападок на базы начал постепенно развеиваться позитивный настрой дивизий, что вполне себе очевидно, любой бы человек привыкший за долгое время к мирному времени и «мирным» нападениям начнёт чахнуть после такой резкой смены деятельности. Ночных дозорщиков назначали всё больше и чаще, многие люди уже сдавали позиции и принимали мнение многих о бессмысленности этой войны, другие же продолжали с пеной у рта доказывать, что так или иначе, но они смогут противостоять. На самом деле, позиция достаточно неплохая когда вы в полном составе воюете против одной страны, а не когда у вас осталось пять корпусов и половина из них готовиться то ли к смерти, то ли к отзыву на родину. Да и знаете, на самом деле, воевать против Вьетнама — одно, а вот воевать против его единомышленника Советского Союза — дело уже другое и как вы понимаете более сложное. Октябрь уже близился к концу, сезон дождей на самое лучшее время для обороны, но люди держались как могли. Не так уже радовался Франц появлению новых врагов и новых заданий, да и Джимбо, ранее относившийся ко всему с некой долей оптимизма постепенно начал сдавать позиции. Ночью было тихо, никто не пил и не вопил о всякой бессмысленной чепухе; только один солдат мог прикурить и поговорить со своим соседом настолько тихо, что слышали бы их разговор только мрак и тишина. –Допрыгались.. а я вам всем говорил, так нет же; мозги отключили и нагнали вот всё это дерьмо… — немолодой мужчина, чье имя нам до сих пор неизвестно, сидел на своем месте и чуть ли не про себя бормотал проклятия на всех существующих и не существующих людей. Его в силу статуса никто не трогал, даже в патрули его не назначали — ставили в дозор да и черт с ним, под ногами не мешает и делом хорошим занят. Времени под вечер, скоро ему опять уходить и сидящие рядом с ним люди могли выдохнуть; зыркал он на них с такой ненавистью, с такой злобой, что лучше было бы провалиться под землю и не видеть этот взгляд блёклых, словно слепых глаз. Уже даже Франц, к которому подчинённые (а хочу напомнить, что он занимает главенствующую должность) в связи с недавними событиями стали обращаться гордо, по фамилии Остерман, старался не обращать внимание на все его пререкания и споры, в какой-то мере он стал спокойнее и терпимее. Видимо, трудности делают человека серьёзным. Теперь уже на его плечи легла задача с распределением и патрулями его батальона. Капрала уже слушал не каждый, поэтому такие особи как Франц могли совладать со всеми бунтами, так как связь с отрядом за времена пребывания здесь была налажена. Он коптит над картами, заранее планируя план будущих действий, на какое-то время брал себе в помощь Неда. Он может и не географ, даже военный из него спустя долгое время вышел на самом деле не очень, но, помощь состоящая лишь из догадок о том, каким образом может пойти враг, на этот раз была как нельзя кстати. Естественно, эти домыслы были во многом взяты из воздуха — лишь ориентир на то, что когда-либо было. Вся эта атмосфера отразилась для него гнетущим состоянием, он продолжал стоять в дозоре при надобности, выходил на патрули и так или иначе оказывал некоторым помощь, если такая и требовалась. Но, как и многие другие стал более тихим, даже с Джимбо редко пререкаться, да и тому уже было не до смеха. Они поддерживали свои дружеские отношения и могли даже в один редкий момент дать слабину своей серьёзности; раз пошутить, раз поговорить, да и всё на этом. В такие быстро забывалось происходящее вокруг, пусть и длился этот приступ забытья не больше нескольких минут. После всех произошедших событий я всерьёз задумался о том, что станет с нашим отрядом. Это очень напрягало, безусловно… это не может не напрягать. С Джимом мы уже давно перестали охоту на птиц, это потеряло смысл после того как я стал более уверенно стоять на ногах, да и птицы, если честно, не бесконечные. В такую погоду они видимо старались избегать вылетов. Поэтому по большей части я занимался тем же, чем и занимаются остальные солдаты; меня не рисковали ставить в ночной дозор, да и я сам честно не до конца был уверен в своих силах – что я сделаю если произойдет что-то серьёзное? Просто для минимальной защиты? В том-то и дело, что ничего хорошего. Больше пользы я приношу в патрулировании. За всё то время, что я летал вместе с Джимбо, кроме того первого единственного раза когда техника вышла из строя, всё было слишком замечательно. Я, если можно так выразиться, смог в каком-то смысле расслабиться, а потом патруль по городам. Там сложнее да и опаснее; приходиться иногда снижаться, но благо такие ситуации были достаточно редкими. На самом деле, я даже собрался писать Маргарет. Я не знаю что произойдёт завтра, мне бы хотелось её предупредить на всякий случай… но по словам Остермана это гиблое дело, какие-то проблемы с почтой, письмо может вообще не дойти. Лучше бы, конечно попытаться, но я дал ей адрес, благо это нам предоставили. Она мне не писала. Я понятия не имею что происходит в её жизни, не знаю что она делает и занята ли она, не хочу нагружать её своими рассказами, а ничего хорошего я расписать ей не могу. От этого ещё неприятнее, у нас с ней всегда были холодные отношения, но тем не менее наши отношения никогда это не омрачало. Джимбо спрашивал меня не раз по поводу того, женат я или нет… я отвечал что «да, но своей женой я её не считаю». Он лишь посмеялся, услышав мой ответ. Думаю, это от незнания, я не погружал его во все подробности своей жизни, поэтому многого он просто не понимал, в этом я его безусловно не виню и винить никогда не буду. Не устану говорить что он замечательный человек, если бы не он, вряд ли бы я не загнулся ко всему этому моменту, так что не мне его судить. –И смотри, Джим, — Франц провел карандашом прямую линию от их базы до середины полуострова, — где-то здесь они могут быть к следующей неделе. Объясняю; наши парни их конечно контролируют и особо не подпускают, но бомбят так или иначе нещадно. Вот дойдут они до этой границы и нам конец, дальше у нас людей не хватит отразить их, поэтому мы не воюем, а пытаемся выжить. Сегодня патруль у тебя, надеюсь что вы с Недом помните. В город вас не направляю, но проверьте границы там, где скопилась наша пехота, — он повернул голову к слушающему, тот кивал после каждого слова и пожирал глазами всю ту же проведённую простым карандашом линию. –Мне все равно на патруль, слетаем, проверим и всё, мы даже сбросить на них ничего не сможем потому что там может быть скопление наших, а убивать их, как ты понимаешь я особо не хочу — пожал плечами Джимбо, привыкший к такому положению дел, — и ты предлагаешь нам все силы спускать на задержку? Не проще нам выйти в нападение? Это бессмысленно, если продолжать так делать то нас действительно разгромят быстрее. –Да господи, у нас нет такой силы как ты думаешь, это вот всё. Мы хотели вызвать подкрепление с севера, вдруг у них ситуация легче, так нет же, у них отозвали многих обратно, сами позиции начали сдавать… поэтому сиди и не лезь выше головы, если повезёт то и мы отсюда на хрен уедем пока не поздно, — Джим попытался тем не менее что-то предложить, но получил лишь отмашку в свою сторону. ¬– иди уже, иди, не пудри мне мозг, — Остерман покачал головой, продолжая разбираться с картами, показывая всем своим видом явное нежелание к сотрудничеству с кем-либо, кроме своих мыслей. Керн удалился, матеря на чем свет стоит всё что можно. не понимал он всей этой херни, но раз уж патрулирование назначено не срочное, значит есть свободные минуты. Передвигаться по мокрой земле было неудобно, стоило бы предусмотреть это заранее и решить проблему с грунтом, но видимо пожадничали. –Сегодня? — грустно усмехнулся Нед, завидев на условном горизонте разъяренного Джимбо. к такому его настроению он относился уже без прежней настороженности, привыкнуть он не привык, но как минимум понимал явные причины, и его вины там не было. –Да, ничего нового, боюсь что в таком темпе мы все передохнем, если не спохватится Остерман со своей осторожностью или правительство. Война это хорошо когда силы на равных, а не когда вот всё это дерьмо. Выкарабкаемся. Так или иначе, но выкарабкаемся. Не думаю, что нас всех оставят здесь гнить; мы хотя бы пытались, — Керн развёл руками, садясь рядом с Недом. Прав он был или нет узнаем мы к сожалению достаточно скоро. Но в своих словах он сомневался. Это был детский лепет, направленный на попытку переубедить самого себя. –На самом деле все равно, пока живы это уже хорошо. Слышал что отзывать начали, может и нам повезёт. Не знаю к сожалению принцип и логику по которой государство решает кого забрать к себе, а кого кинуть под нож. Поэтому думаю что Франц прав, надо просто ждать. –Ну так вот именно, сколько ждать-то? А пока, как ты выразился, государство будет само с собой разбираться со своими же принципами, мы тут будем сидеть сложа руки и со стеной разговаривать, — Джимбо улыбнулся. Серьёзность друга в вопросах власти его всегда забавляла, тем более что позиция его была достаточно поверхностна как для историка. Стереотипные представления смешанные с редкими, если можно так выразиться, нотками презрительного отношения к положению дел. Не сказать что Керн — политолог, он сам в какой-то мере придерживался схожей позиции, но его невероятно веселил этот факт. Предлагаю на обозрение известную фразу «давайте поговорим о погоде?». Мы не раз обсуждали эту тему со всех сторон и рассказывали все её не лучшие последствия. Тем не менее, из неё вытекает ещё одна, которую я не могу не поднять в связи с тем, что она достаточно тесно связана с одним из наших действующих лиц. Нед начал хрипеть еще условно с сентября, Джимбо это подметил один раз и больше в принципе внимания никто особо не обращал, иногда подходил Франц и уточнял; уверен ли он, что все с ним в порядке, но в целом списывали это на погоду. Сейчас же хрипота усилилась, если вы помните такого персонажа как Израэля, то смею заранее предупредить, что он обо всем знал, но посоветовать ничего не мог. «Это всё погода, сейчас у многих так, поэтому можешь даже не обращать внимание», единственное, что он говорил и ему верили, как минимум это было более трезвое суждение, чем шутки Джима о попавшей случайно дроби в горло. –Знаете, на каждом таком вылете я чувствую что нас пристрелят, — начал разъясняться Джимбо, — примерно похожая ситуация была в моем детстве, дед у меня был страшный человек… наверное даже хуже вьетконговцев. Не то чтобы он хотел меня убить, хотя и такой вариант я не отрицаю. Но и ехать к нему мне не особо хотелось, прям как сейчас. Вот вроде и понимаешь что вероятность того, что что-то произойдет крайне мала, а вроде и есть такое нехорошее предчувствие. Вот с дедом так же было, никогда к нему ездить не любил… — Керн продолжал рассказывать видимо, достаточно долгую историю про своего злополучного родственника всем присутствующим в кабине. Так уж получилось что Франца, пришлось тащить на своем горбу, им в патруле он, естественно, не сдался, а вот как главнокомандующий обессиленному полку очень даже пригодился. На свое место временно поставил какого-то щуплого паренька прибывшего когда-то вместе с ним на базу. –И часто он тебя доканывает подобными историями? — усмехнулся Франц, стараясь говорить тише, дабы не прервать резкий поток воспоминаний. –Да на самом деле не особо, он рассказывает что-то по теме иногда, но не то чтобы часто — пожал плечами Нед. История рассказываемая его другом не особо впечатляла, как минимум потому, что создавалось ощущение, что когда-то он её уже рассказывал. Парень не знал долго ли им лететь, но его не впечатляла необходимость снижаться, тем более, что из-за Остермана пришлось сменить маршрут и подлететь чуть ли не впритык к пехоте. По его же словам это было абсолютно безопасно; якобы им доложили что вьетконг отступил и всё, что требовалось от него, так это дальнейшее руководство отрядом и попытка пешего поиска врагов, что впоследствии должно привести их к победе и соответственно благополучному возвращению на базу. Насколько это трезвое и безопасное решение — размышлять уж явно не нам. –Я слышал что говорил еврей касаемо твоего голоса, но мой тебе совет на будущее;— Франц наклонился ближе к Неду, стараясь говорить еще тише чем говорил до этого, — ты бы, приятель, не доверял ему, да и вообще всем евреям. Я тебе это говорю уж прости не как немец, а как друг. Я с ним разговаривал, он парень со своими странностями, так что будь бдительным, — он лукаво улыбнулся и вернулся в свое привычное, слегка сгорбленное положение. Нагонять жуть специалист умел не хуже любого другого, более заядлого офицера. Довольный произведённым впечатлением на рядового, он наконец стал всматриваться в карты и сверяться с маршрутом. Они должны были сесть в точном месте; ни на метр дальше, ни на метр ближе назначенной точки. Джиму он доверял вне всяких сомнений; рассказывай тот свои заурядные истории или болтай бы он с кем-то о серьёзных вещах — почти всегда долетят без проблем. Джимбо он помнил давно, два месяца, просто это был единственный человек который сразу ему и приглянулся. Остерману оставалось не так долго служить, в общей сложности он здесь уже одиннадцать месяцев, не малый срок и он просиживал здесь свои последние часы правления с явной целью добраться до дома, а потом, при удачной возможности и вернуться в Кёльн — в Германию. –Ну ты следишь за маршрутом-то? Здесь вроде место твое, мы не можем долго в воздухе висеть — нас заметят, — прикрикнул Керн, выводя Франца из воспоминаний о своей некогда покинутой родине. Услышав что его зовут, он мельком сверился с маршрутом и кивнул, подтверждая что место именно то, какое и подразумевалось. –И что дальше, Остерман? Куда теперь-то? — уточнил Джимбо открывая дверь кабины глядя вслед Францу. Ох, не доверял он месту куда вынужден был высаживать главнокомандующего. Впереди лес из джунглей, с высоты в нем ничего не было видно, а идти вот так, налегке, с одним автоматом и парой гранат было очень рискованно. –Вам обратно, в то место куда я вас изначально и направил, а я… — он в очередной раз улыбнулся, — а я в лес, заберу наших, отгоним этих надоедливых мошек от «нашей территории» и мы вернёмся обратно. Вы летите, не задерживайтесь, видите, какие здесь места? — мужчина махнул в знак прощания и озираясь по сторонам, старался как можно скорее удалиться. Нам нет смысла рассказывать о том, что делали Нед и Джимбо после того, как скрылся их командир. У них была точная цель, от которой они не смели отклоняться. Перекинувшись парой-тройкой слов о произошедшем оба продолжили выполнять свое назначение: вглядываться, выискивать и разнюхивать. Франц не был сам по себе серьёзным человеком. Он не знал, что о нем думали оставленные подопечные, но рьяно надеялся, что своим вызывающим поведением в их глаз он остался харизматичным человеком. Сейчас же, пробираясь сквозь до сих пор сырые от дождя заросли различных деревьев, он не прислушивался к происходящему вокруг, с интересом разглядывая карту он упорно двигался в то место, где по некоторым данным должен был находиться пеший отряд. Пребывая в хорошем расположении духа и напевая под нос какую-то немецкую детскую песенку, он не слышал ни хруста веток, ни падающих капель росы, ни жалких попыток выстрелить из разряженного автомата. –Mein licht ist aus* — сидевший где-то впереди смуглый парень, явно из вьетконговцев чуть ли не в истерике старался не выдать своего местоположения и найти запрятанные где-то в карманах запасные патроны для своего оружия. Его было сложно увидеть, в какой-то момент, когда песня американского солдата стала слышаться лучше и ближе он прекратил свои дерганые движения и наблюдал за тем, как движется его цель и куда направлен её взгляд. –ich geh' nach Haus — Францу не было никакого дела до копошащегося в листве кустов парня, более того, он даже не замечал его. Опешивший в свою очередь враг, ослепленный такой удачей и неосторожностью успел позабыть о патронах, которые почти уже нашёл. Он схватил крепче свой автомат, дожидаясь подходящего момента. Паренёк был молодым, возможно это была его первая стычка с американцем лицом к лицу. Как же он поднимется в лицах своих собратьев когда покажет им того, кого он сумел побороть, а может ещё не побороть. –Rabimmel, rabammel, rabum, — со своими белыми кудрями Остерман не был похож ни на одного привычного солдата, поэтому такой отличительный внешний вид заставил юного убийцу в кустах на мгновение задуматься о том, а тот ли это, кто ему нужен? Все сомнения безусловно отпали, когда на плече была замечена отличительная нашивка с флагом США. Безусловно, идти в холостую на полностью снаряженного противника ему было страшно; одно неверное движение, один предательский хруст ветки и его сразу заметят. Атаковать разряженным автоматом — заведомо плохое решение. Но пули были созданы слабаками, боящимися крови. –Wie schön das klingt, wenn jeder singt** — Франц уже прошёл мимо пресловутого куста и сомневающегося вьетконговца. По мере его продвижения, голос звучал громче и увереннее, видимо осознав всё свое могущество перед этим буквально мертвым лесом, он перестал бояться. Это сыграло на руку охотнику в кустах. Затягивать уже было нельзя, сердце бешено колотилось, страшась задуманного поступка. Взяв крепче оружие и выпрыгнув из кустов, которые издали лишь тихий шорох от этого движения, он замахнулся и имея явное преимущество в росте с невысоким офицером он со всей дури, что была в его ещё неокрепшем мозгу, ударил тяжелым прикладом по голове. В его планах не было убивать солдата. безусловно, в самом начале он только об этом и думал, но потом ему показалось бессмысленным терять неплохой источник информации. Но слабоумие и отвага взяли верх, силы рассчитать не удалось, на это времени не было. Поняв, что в своих расчётах он промахнулся, напуганный такой картиной, которую до этого момента он мог увидеть только в самых жестоких артхаусах его города, он дрожащими от волнения руками сорвал с плеча солдата нашивку и старался как можно скорее вернуться ближе к своему городу. Остерман казалось знал, что шел на смерть. Я подмечала чуть выше, что пули используют только люди боящиеся крови. Смею предположить, что это действительно правда. Человек, получивший пулевое ранение выглядит лучше, чем человек с расколотым черепом который не дошёл буквально семьдесят метров до своего уже погибшего от чужих рук отряда.