PART I I.
«Но ведь, без тьмы мы никогда не увидим света.»
* 🥀 *
[⠀arai tasuku — Dear Alice (rainy days)⠀]
Тьма. За ослепляющей болью и душераздирающим криком наступает тьма. Она окутывает мягко в свои бесконечные объятия, баюкает в них, ласково гладит по голове и просачивается в каждую клеточку тела. Залечивает открытые раны, успокаивает боль. Сону готов плакать на этот раз от счастья, купаясь в этой исцелительное темноте. Но, увы, она не длится долго. И, даже несмотря на то, что он голоден до головокружения и обмороков, его регенерация всё равно быстрее. И он неизбежно снова открывает глаза, мутным взглядом облизывая склизкие каменные стены темницы. Его шея и запястья потеряли счёт глубоким порезам, как и сам Сону давно потерял счёт времени. Чтобы не сойти с ума, он считал минуты, часы. Остановился на вторых сутках, потому, что обмороки становились чаще. Чужой голос в голове — громче. — Твой разум очистится, — рокотал он. — Ты осознаешь свои ошибки. Ты станешь правильным. Сону лишь осознавал, что его дедушка — чудовище похлеще Чимина, его отчима. И всех тех, о которых мама в детстве читала ему сказки. Заперший в темнице своего особняка, где крики Сону никто и никогда не услышит. Первым приставивший к его горлу лезвие и сделавший первый глубокий надрез. Гипнотизирующий его бесполезными, казалось сперва, речами. Пытающий, измывающийся. Пытающийся воспитать. Сперва Сону чувствовал, как вместе с кровью и силами, из него выходит яд, к которому он давно привык. После, как по краям разорванной раны шипит яд новый, который не позволяет коже вновь сойтись, и кровь продолжает заливать одежду и марать бледную кожу. Запястья сначала жгло нещадно, пальцы Сону дрожали от боли, которую только могут вампиры испытывать. А после — это всё слилось воедино. В одно сплошное пламя, сжигающее его раз за разом заживо, как только лезвия касаются его снова и снова. Сону теряется в этой боли, накрывающей его темноте, рокоте голоса дедушки. Его определённо ещё ждали исправительные в Академии, но теперь он уверен: ничто не сравнится с этой пыткой. Ничто больше не напугает его так, как эти дни, а может недели, проведённые в темнице дедушки. Мысли об Академии — это то, за что Сону пытался ещё держаться. Улыбка Сонхуна то и дело вспыхивала в его сознании, мрамор его кожи, слабое тепло объятий. У Сону впервые в жизни появился друг, и он так отчаянно хотел к нему вернуться. Как никогда и ни к кому, кроме мамы, раньше. Но ждал ли его Сонхун? Что происходило с ним всё то время, что Сону не было нигде? Искал ли он его? Сону пытался повторять себе эти вопросы только, чтобы не сойти с ума. Но сходил постепенно неизбежно. — Это вылечило однажды меня. И тебе тоже поможет. После этих слов почти окончательно. Он всё задавался вопросом: в кого же он такой монстр? Кто в его настолько правильной семье мог быть таким опасным? Ответ оказался прямо перед глазами, и странно, теперь Сону странно, что он не подумал об этом раньше. Со всеми ужасающими речами его дедушки, с его отношением к людям, как к кускам мяса, со всей его холодностью и убийственным взглядом алых глаз из-под линз тонких очков. Сону должен был догадаться. Но Сону был слишком напуган своей собственной природой. После ей же обольщён. И запутан. Их с Сонхуном схватили сразу же, едва они переступили порог Академии, заявившись туда по локоть в крови, прямиком через главные ворота. Их разделили прямо посреди застеленного оставшимся снегом двора Академии. Сону всё ещё помнит, как улыбка его шалая сменилась на оглушительный крик. Как пальцы пытались разорвать стальную хватку, какой его тащили в сторону машины. Дальше от Сонхуна, которого держали на месте простым внушением. Сону тянулся к нему, вопил о помощи. И видел, видел в сиреневых глазах, как блестят слёзы. И это то, что он старался не вспоминать в своём заточении. Это то, что приносило ещё более жгучую боль. Моральную, не физическую, и залечить её у Сону не было никаких сил и возможностей. Когда в очередной раз тьма забирает его, Сону думает о том, что когда-то это всё должно будет кончиться. А открывает глаза уже в машине, что плавно скользит по сухой дороге. Он, кажется, и правда сошёл с ума. Потому, что вокруг, где раскидистые поля укрывал снег, сплошь прорастает зеленеет. Деревья, что кривыми ветками царапали небесную простынь, окрашены были уже в сочно-зелёный, покачиваясь пушистыми кронами. На ещё некогда грязно-сером небе пестрели голубые прожилки. Взгляд Сону мечется по салону, находя рядом Тэхёна, что с бесконечно обречёнными и печальными глазами смотрел на него в ответ. Его радужка не светилась, хотя Сону хотел бы почувствовать на себе его способность сейчас. — Куда мы едем? — шепчет Сону сухими губами. — В Академию, — также тихо говорит Тэхён. — Какой сейчас месяц? — Сону боится услышать ответ. И вздрагивает, слыша его: — Середина мая. Полтора месяца. Он полтора месяца был в заточении и подвергался пыткам дедушки ради его перевоспитания. Ради того, чтобы Потрошитель внутри него умер. — Дьявол… — лепечет Сону, вновь возвращая испуганный взгляд в окно машины. — Я переодел тебя сегодня утром. Напоил, так что ты сыт, но… — Но недостаточно, — кивает он, ощущая сухость губ и резь в горле. — В твоей комнате два пакета крови, — Тэхён виновато опускает глаза. — Комната та же. Сердце Сону, если бы могло, зашлось бы сейчас бешеным стуком, как бывает у людей, он слышал. Та же комната. А значит… — Сонхун всё ещё в Академии, — словно читает его мысли Тэхён. — Думаю, тебе лучше самому узнать причину. — Он наказан, — брякает Сону, приходя немного в себя. — Причина ясна… — Всё… — поджимает губы дядя. — Гораздо глубже. Он скоро освободится. Спроси его. Сону осматривается и действительно замечает, что они прибыли к воротам Академии, над которой сияет солнце. — Но, дядя… — Держи. Тэхён протягивает ему заранее подготовленную мантию. И только теперь Сону обращает внимание на свою одежду. На нём, как и всегда, тонкие прямого кроя чёрные брюки и белоснежная блуза с пушистым жабо. Пальцы и ладони его закрывают атласные белые перчатки, скрывающиеся за оборчатым кружевным манжетом выше, к предплечьям. Сону машинально вскидывает руку, касаясь шеи, но стойка блузы высокая, а жабо пушится под самый подбородок. Они закрыли все шрамы, что останутся теперь с ним. Как предусмотрительно. — Спасибо, — бормочет Сону, забирая из рук Тэхёна мантию и натягивая её на плечи. Сразу же накидывая глубокий капюшон, скрывающий даже кончик его длинного носа. — Твои исправительные начнутся с завтрашнего дня. Как и обычные занятия. Сону лишь кивает на это, не способный больше говорить. Все слова, что хочется сказать — для Сонхуна. Все вопросы, которые хочется задать, — для Сонхуна. Все силы, что он потратит на разговор — для его единственного друга. Если тот ещё, конечно же, его ждёт. Сону пытается вылететь из машины на вампирской скорости, но она подводит его из-за слабости, а потому, он добирается до высоких дверей быстро, но не так, как мог бы, будучи сытым и окрепшим.[⠀inreload — waiting for you⠀]
В Академии жизнь кипит. Младшенькие снова пытаются сбить с ног, снуют туда-сюда. Подростки смеются звонко, держа в руках книги и тетради, говорят о чём-то. Их жизнь не прерывалась на полтора месяца, их жизнь вряд ли была сущим кошмаром хотя бы на день. Сону не узнаёт среди них никого, кого бы он видел в начале весны, когда только приехал сюда. Все кажутся ему такими незнакомыми, чужими. Он торопится к главной лестнице, пробирается меж парочек и группок вампиров. В кармане его брюк — ключ от комнаты, вложенный явно позаботившися Тэхёном. И о нём Сону подумает позже, а пока… Дверь отпирается легко, закрытая всего на один поворот. Внутри — хаос, который приводит Сону в ужас. Все кровати до основания сломаны, валясь повсюду лишь оторванными столбами и щепками, постели изорваны, и лишь возле шкафа, с выломанными дверьми, Сону замечает остатки матраса и взбитую неудобно подушку. Неужели Сонхун спит прямо так, на полу? Что вообще сотворилось с их комнатой и кто это сделал? Сону держится, чтобы не заплакать, когда вдыхает полной грудью и наполняет лёгкие знакомым запахом. Оттеночно лесным, тяжёло-кровавым. Холодным. Он скользит пальцами по раздробленному основанию кровати Сонхуна, осматривает весь ужас, учинённый в комнате. Замечает, наконец, что единственное, оставшееся нетронутым, это тумбочка у его кровати. На ней неизменно лежит чёрный блокнот, шкатулка с брошью и два гемакона с кровью. Но вряд ли у Сону есть аппетит сейчас, когда он стоит в руинах его жизни. В руинах его прошлого. Пытки ощущались, как черта, которую дедушка провёл для него. — Ты… Сону вскидывает голову молниеносно, едва слышит низкий голос. И теперь наконец позволяет слезам сорваться с ресниц, когда сиренева глаз вспыхивает, а холодные объятия окутывают его цепким кольцом. Сонхун сжимает его в руках до боли, так крепко, что хочется выть. И Сону воет, вцепляясь тонкими пальцами в широкие плечи, силясь разорвать кожанку. Он воет от облегчения, счастья и ощущения друга в своих руках. Он всё-таки ждал его. Сону так сильно скучал… — Дьявол, ты живой, — бормочет в его шею Сонхун, склонившись к нему и зарывшись носом в жабо. Сону испуганно дёргается в его руках, но не может отстраниться. Он ощущает холодное дыхание под тканью на шрамах. — Ты правда ждал меня? — всхлипывает Сону, крепко жмурясь. — Я всё ещё не верю, что ты здесь. Ты столько раз мне снился, Сону. Объятия ослабевают и Сону так сильно боится, что это Сонхун тот, кто снится ему на самом деле, и сейчас всё исчезнет, а он снова окажется в темнице, слыша ухмылку дедушки. Но Сонхун отстраняется лишь для того, чтобы грубовато схватить его лицо в ладони и всмотреться в него встревоженным взглядом сияющей радужки. — Что с тобой сделали… — шепчет он, бегая глазами по безжизненному и заплаканному лицу. — Тебе лучше не знать, — отзывается чуть слышно Сону, опуская ладони на предплечья Сонхуна. Он не хочет обрывать контакт. — Я бросился за вами сразу, как только внушение перестало действовать, — качает головой Сонхун, вновь прижимая его лбом к своему плечу. — Я долбился в двери так, что Намджун-ши пригрозил сломать мне кисти рук. Но они не пускали меня. — Откуда ты вообще знал мой адрес? — Я бы сказал, что нашёл тебя по запаху, — усмехается Сонхун, вплетая пальцы в волосы Сону на затылке. — Но я просто бежал по следам шин. — Ты — псих, — выдыхает Сону, прижимаясь крепче. — Психи — твоя родня. Я ночевал у порога твоего дома. И только утром Тэхён-ши соизволил сказать мне, что ты вернёшься не скоро. «Не скоро». Что это вообще за срок такой?! — Я вообще не думал уже, что вернусь… — Каждый день я приходил в кабинет твоего дяди, — фырчит Сонхун. — Он пытался воздействовать способностью, меня ненадолго отпускало, он снова обещал, что ты вернёшься, но нужно время. А потом…я возвращался сюда, видел твою пустую постель и… — Так это ты разрушил комнату? — Я не мог справиться с этим иначе. Разрывать учеников… Сонхун замолкает. Сону пытается отстраниться, чтобы заглянуть в его глаза, но он держит крепко и не даёт вырваться. Сону жалеет, что всё же не выпил крови сперва, потому, что голова кружится не то от слабости, не то от слов Сонхуна. — Я убил несколько вампиров в местности, — признаётся он тихо. Сожалений однако в его голосе не слышно. — И поранил нескольких учеников. — Тебя раскрыли?! — с ужасом произносит Сону в его шею. — Нет. Списали на то, что я просто схожу с ума. — Так вот почему ты всё ещё здесь, — догадывается он. — Не только, — тянет Сонхун, чуть сильнее сжимая его волосы пальцами. — Я вырезал несколько семей в ближайшем секторе. — Сонхун… — Я знаю. Знаю, что ты скажешь, но не нужно. Я не знал, где тебя искать, когда ты вернёшься. И просто пытался оттянуть это время, как мог, — прибивает он. — Я здесь, как минимум, ещё на месяц. Настоящие исправительные — дерьмо. Сону чувствует его усмешку, но мысли его крутятся в ярких образах окровавленного Сонхуна, в оторванных в его руках головах. Глаза Сону застит красным. Потрошитель мучается и стенает, запертый внутри. Слишком явно представляет Сону такого Сонхуна, слишком сильно хочется крови. Пока что, к счастью, только её, но он чувствует под зудом голода, голод иной. Слабый, но ещё живой. — Ты убивал… — не может договорить он. — «Ради тебя» — прозвучит слишком слащаво, — чувствует он, как Сонхун кривится. — И это не так. Но, чтобы остаться здесь и дождаться тебя. Да. — Ради нашей дружбы? — осторожничает Сону. Сонхун прыскает смешком. — В этой и других Вселенных. Он, наконец, снова отстраняется, но по-прежнему держит лицо Сону в руках. — Я же обещал тебе, пока оба мы живы. Сону смотрит в его успокоившиеся глаза, наполненные мрачной сиреневой. Тянет руку боязливо вверх, касаясь впалой щеки тоже. Лишь кончиками пальцев. У него был друг. Живой. Настоящий. Который, как бы слащаво это не звучало, но убивал ради него. Как и Сону тогда в клубе, убивший ради того, чтоб остаться. — Против всех, — бормочет он, растягивая сухие губы в слабой улыбке. — Против всех, Королева, — хмыкает Сонхун, приподнимая уголки полных губ. Сонхун тот, ради кого Сону захотел жить дальше. Сонхун тот, ради кого Сону выжил в эти полтора месяца. И дружба их — будет вечна. Он клянётся.