* 🥀 *
[8 Graves — Teeth]
— Записываем уравнение… Рука Сону машинально движется над пустым тетрадным листом, хоть взгляд его то и дело перебегает к месту рядом. Тоже неожиданно пустому. — У вас десять минут на решение. Ночью, когда он всё же вернулся в спальню после бесцельного хождения по пустынным коридорам Академии, с горьким привкусом разговора с Джейком, он не обнаружил в комнате даже следов Сонхуна, будто бы ему и вовсе приснилось всё, что было. Ни сумки, ни кожанки, ни даже запаха. Хотя Сону и знает, что это всего лишь запах крови и холодного леса, он всё равно теперь, кажется, до конца дней будет ассоциировать это с Паком. И стоило ему только смириться с присутствием каннибала в комнате, как тот вновь сбежал, вероятно решив играть теперь на нервах такими внезапными появлениями среди ночи. Вздрагивая, Сону опускает взгляд на тетрадь, по странице которой начало расползаться чернильное пятно. Ручка в его руках жалобно скрипит, а отломанное перо поблёскивает золотистым с края парты. — Вам необходима помощь, мистер Ким? — раздаётся отстранённый голос преподавателя, даже не поднявшего голову от своих записей. — Нет. Голос же Сону кажется ему самому каким-то отдалённым и хрипловатым, будто чужим. Как и мысли его находящимся не в классе, а на пару этажей выше, в спальне с двумя огромными кроватями и повисшим среди тёмных стен напряжением. — Осталось четыре минуты. Вместо того, чтобы заменить ручку или попросить у кого-то на пару минут другую, Сону вдруг хватает приоткрытую сумку и вылетает из класса, оставляя за спиной гнетущую тишину восковых фигур, даже не обернувшихся на него ни разу за несколько учебных часов. Он несётся мимо редких детей в школьной форме, думая сразу о нескольких вещах и не имея возможности понять ни одну из них. Дети. Как много детей в Академии? Такие ли же они, как Рики? Из-за чего они здесь и есть ли среди них совершившие тяжкие преступления? Какого чёрта Сонхун пропускает занятия? Он определённо видел уже мельком каких-то младшеклассников, видел и взрослых совсем, возраста студентов, и даже старше. Насколько опасны со способностями именно дети? Или бояться лучше априори взрослых, что контролировать поток сил умеют и направлять его знают как? Есть ли способность, которая вытягивает твою кровь через глазницы? Это зачем-то особенно красочно представляется Сону и он морщится от собственных же фантазий, но, влетая в спальню, хочет выколоть себе глаза буквально. Ну или хотя бы вдавить их пальцами так, чтобы ослепнуть на пару секунд цветными пятнами. Потому, что Сонхун, с его ещё угловатой и долговязой тощей подростковой фигурой, стоял у кровати в одной лишь футболке, отсвечивая длинными ногами, с которых только снял джинсы. Но не обнажённость их Сону вводит в ужас и ступор. Кровь от запястьев до локтей вымазавшая открытые руки, подтёками размазанная по икрам, будто Сонхун ходил в ней по колено. Шрамы чуть выше локтя, спрятанные за широкими рукавами безразмерной футболки. Шрамы от чьих-то зубов. — Ох…! Сону всё же накрывает глаза ладонями и отворачивается вдобавок, кленя себя на чём свет стоит за то, что постоянно задумывается и ничего вокруг не замечает. Думать — полезно. Но не всегда в его случае, когда есть опасность наткнуться на каннибала соседа или быть укушенным в этих проклятых стенах где-то за очередным чёрным поворотом. — И тебе привет, королева, — слышится за оскалом кривая усмешка в спину. — Не смущайся, можешь смотреть, пока разрешаю. — Да пошёл ты! — Да обернись, — цыкают, — ради Дьявола. Сону выругивается Сонхуну в унисон, но в своей голове. Однако всё же оборачивается осторожно, убирая от лица руки. И не может расслабиться ни на миг, потому что Сонхуна на месте попросту — нет. И Сону готов покляться… — Бу! …что вздрагивает он не потому, что это было внезапно, он чувствовал всем вампирским нутром, но чёрт подери. Этот детский поступок всё равно проехался по его оголённым нервам, заставив плечи дёрнуться, а зубы стиснуться. Он оборачивается на этот раз к двери, где должен стоять Сонхун с его наглой ухмыляющейся рожей, но…там вновь никого. И Сону закатывает глаза, не выдерживая. Ожидая уже очередного испуга. Только вот в комнате на этот раз всё-таки остаётся один. И как долго ему придётся всё это терпеть? Он запинается на этом вопросе, когда в дверь их спальни входит не один, а буквально заваливается, снесённый с ног чужим небольшим телом. Глаза его наполняются алой кровью, стоит только увидеть перед собой разъярённое лицо девчонки, пригвоздившей его спиной к огромному старинному шкафу. — Какого… — Где он? — скалится она, давя ладонями на плечи. И почему только такая сильная… — Кто? Кто ты вообще? — пытается Сону схватить её за запястья. Но девчонка лишь хватает его за пиджак крепче, встряхивая и прибивая затылком к дубовым дверцам. — Сонхун. Где он? Он не появился на исправительных. — Да уберись же ты! Сону повышает голос и прилагает все усилия, чтобы оттолкнуть девчонку от себя. Вспоминая невовремя, что с утра ничего не ел и проигнорировал даже посреди ночи кухню, в которой мог бы выпить успокоительный гемакон. Сил его и в самом деле едва хватает, чтобы увеличить расстояние между мигающими кровавым глазами и маленьким личиком, искажённым гневом. — Чонха! Мгновенно обернувшаяся, вампирша позволяет Сону ринуться в сторону своей кровати, чтобы уже издалека наблюдать, сощурившись, за Сонхуном, появившимся в дверях с накинутым на шею полотенцем и в распахнутой чёрной рубашке. Глаза Сону закатываются так, что кажется никогда не вернутся на место, потому что названная меняется в лице в тот же миг, светлея и бросаясь вперёд к каннибалу. — Оппа! Где ты был? — её руки тянутся к бледному лицу, но Сонхун уворачивается, отклоняясь назад и делая незаметных полшага в сторону. — Ты бы научил свою подружку манерам, — подаёт Сону голос, скрещивая руки на груди; принимая, наконец, на себя взгляд сиреневых глаз, прояснившихся. Брови Сонхуна больше не хмурятся, слегка выгибаясь. — Кто бы говорил, — хмыкает он, но почти сразу переключается на Чонху, поджавшую недовольно губы. — Что ты здесь делаешь? — Минхи сказал, что ты теперь живёшь с каким-то вампиром, — с неприкрытым презрением произносит она, упирая тонкие руки в бока. Сону замечает, что школьная форма её отличается от их и не только наличием юбки, вместо узких брюк. Пиджак её тоже более короткий и приталенный, а тощие ноги обтянуты плотными чулками, резинку которых видно под алой оторочкой кромки юбки. — И ты не появился сегодня на исправительных. Что мне ещё было думать? Губы подростка изгибаются вдруг, обнажая лишь немного чуть удлиннившиеся клыки, а глаза вновь примерзают к Сону. От взгляда этого внутри промерзает всё тоже, оседая холодом в пустом желудке. Сону невольно сглатывает, ощущая одновременно голод и какой-то тупой отголосок страха, засевший под рёбрами. Ухмылка подростка ни на что хорошее ему не намекает. — Выйди, Чонха, — спокойно произносит Сонхун, не сводя с Сону глаз, — тебя не должно быть здесь. Это частная территория. — Что? — её брови непонимающе сводятся к переносице. Разрывая зрительный контакт и отпуская ненадолго Сону из-под пристального взгляда, Сонхун вдруг впивается в Чонху сиреневой радужки, вспыхнувшей в мгновение. Сону дёргается назад, упираясь бёдрами в тумбочку и не успевая сказать и слова. — Я сказал, — по слогам произносит Сонхун, гипнотизирующе глядя на девушку, — выйди из комнаты. Тебя никогда не должно здесь больше быть, Чонха. Губы её приоткрываются, произнося чуть слышное «прости, оппа», глаза стеклянные смотрят перед собой, пока она неровным шагом покидает комнату. У Сону в груди сжимается всё, как сжимаются и кулаки упавших по швам рук. Потому, что как только дверь за девушкой закрывается, свечение чужих глаз оказывается слишком опасно близко. — Ты ведь знаешь, что я не поддаюсь, — торопливо произносит Сону, вжимаясь всем собой в тумбочку позади, чтобы хоть немного отдалиться от каннибала. Он пытается спрятать глаза, пробегаясь взглядом по бледному ухмыляющемуся лицу, длинной шее, но…запинается о долговязое угловатое тело, открытое в распахнутой чёрной рубашке его взору и так контрастирующее белизной кожи с угольным хлопком. — Знаю, — ведёт плечом Сонхун, делая нарочито ещё один шаг вперёд и упираясь мысами ботинок в туфли Сону. — Но это не мешает тебе бояться меня. Я чувствую твой страх. Сону внутренне дрожит, но надеется, что внешне это незаметно и стоит ему лишь немного стиснуть зубы и чуть вздёрнуть подбородок, чтобы вернуть Сонхуну его пугающий взгляд, и тот отстанет. Но, когда глаза их встречаются, Сону ощущает, как плечи его опускаются, а кулаки разжимаются безвольно. — Твоя кровь на вкус такая же сладкая, как и страх, а? — облизываясь негромко говорит Сонхун, склоняя голову. Рука его поднимается, и траектория её Сону совершенно не нравится, но он не может поделать ничего, словно способность каннибала заставила все мышцы окаменеть без слов. Он вздрагивает, как только палец Сонхуна касается его щеки, и лишь слегка отворачивает голову. — Ты не сможешь меня укусить, — звучит так неуверенно, но Сону должен хотя бы попытаться. — Ты прав, — кивает Сонхун, проводя пальцем дальше, к краю ворота рубашки, прилегающему к тонкой шее. — Но я смогу ранить тебя и попробовать кровь из открытой раны. Без зазрения совести и нарушения тупых законов. — Не сможешь, — слабо произносит Сону, почти оседая на тумбочку позади себя, стоит лишь ногтю Сонхуна чуть сильнее продавить молочную кожу. — Мой дядя… — Мне всего шестнадцать, а я уже запрятан здесь, как в тюрьме. Думаешь какие-то там законы или твой титул напугают меня? — Мой дядя друг твоего брата. Не забывай. Это удивительно действует. Сонхун цыкает раздражённо, отстраняясь так же резко, как и оказался вплотную, оставляя после себя лишь плохо смывшийся запах крови и болезненное ощущение от ногтя на шее. Сону невольно вскидывает руку, накрывая несостоявшуюся царапину ладонью. И истинной причины того, почему Сонхун никогда не сможет попробовать его кровь — он ему никогда не скажет. — Забудешь такое, — с презрением выплёвывает Сонхун, подпинывая пыльную сумку, валяющуюся у кровати. — Не теперь, когда ты мой соседушка. — С радостью бы им не был, если бы дядя не придумал это всё, — бормочет Сону. хмурясь и поджимая губы, за которыми от вновь накатывающей злости начинают зудеть клыки. — Так скажи ему! — разводя руками, Сонхун вновь заставляет Сону потупить взгляд. Смотреть на его голую кожу совершенно неловко. — Милый, дядя, — кривляется каннибал, изображая высокий голосок, — я не хочу жить с другим вампиром, который к тому же, чисто в теории, может полакомиться мной одной очень голодной ночкой. Но ты ведь сам согласился! — Тебе прекрасно известно, что это не сработает. У них с твоим братом свои планы на этот счёт. — И так всю жизнь, — цыкает Сонхун. Сону садится на край кровати, подцепляя ногтем вышитый на бархате цветочный узор. И решает коснуться совершенно другой темы, которая в общем-то всё ещё витала в воздухе приторно-сладким ароматом девчачьих духов. — Эта девушка, — тихо начинает он, слыша как Сонхун перестаёт копаться в сумке. — Вы пара? — Сразу видно, что Тэхён-ши тебе не прямой родственник, — хмыкает каннибал. — Примитивное мышление тебе досталось явно не от него. Нет. И никогда не были. И не будем. — Но её реакция…достаточно странная. — Однажды я помог ей на исправительных у Хосока. Привязалась. — Тебе не нравится это? — приподнимает голову Сону, осторожно глядя на спину в чёрной рубашке. — А кому понравится, когда тебя секут везде? Я не успел зайти в душ сейчас, как парни с потока сказали мне, что она искала меня, едва только исправительные кончились. — Но ты ведь всегда можешь применить на неё дар? Как сделал это только что. — Иногда она нужна мне со всей своей памятью, — Сонхун шикает и дёргает молнию, шипя следом: — Наконец-то. — Потому что ты… — Сону прикусывает нижнюю губу, произнося неразборчиво, — …пьёшь её? Он жалеет об этом вопросе в ту же секунду. Потому как, медленно оборачиваясь, Сонхун сперва впивается в него совершенно чёрными глазами, которые набирают цвет и сияние молниеносно. Под тенью иссиня-чёрной чёлки они выглядят чудовищно пугающе. Сону сжимается, невольно сгребая покрывало в кулак. — Для чего тебе эта информация? — Я просто…просто, — сглатывая непроизвольно, поводит плечами Сону. — Ни зачем, но… — Но? — голос Сонхуна грубеет, как для пятнадцатилетнего не очень-то и подходит, Сону вжимает голову в плечи. — Но, если это так, а ты скрываешь…это слишком очевидно. — Только таким малолетним любопытинам, как ты. — Любому внимательному существу. И мы одногодки вообще-то… — Во-первых, это не твоего ума дело. А во-вторых, иногда, знаешь, другие существа бывают достаточно полезны. И не всегда это упирается в кормление, — Сонхун поднимает руку, показывая зажатый в пальцах блистер, и выпрямляется. — И в-третьих, раз уж мы соседи, скажу тебе один раз. Я не пью никого в Академии, для этого есть таблетки. И это. Одним резким пинком он заставляет Сону подпрыгнуть на постели и отправляет к нему свою сумку. В раскрытой молнии показывается верхушка переносного мини-холодильника. Сону хмурится, вглядываясь. — Чимин снабжает меня необходимым. — Но зачем? В столовой достаточно пакетов с кровью, — непонимающе мотает головой Сону. — Для всех. — Сравни кошачий корм и свежий кусок мяса, — кривится Сонхун, засовывая блистер в задний карман джинсов. — Есть разница? — Наверняка. Но у тебя же там не… — Чимин поставляет мне пакеты с особой группой крови, достаточно редкой. Здесь же, в общей кухне, простое донорство любого из вампиров, кроме древних родов. В Академии даже есть специальные донорские дни для такого. Слишком сложно. Слишком много информации, и Сону морщится, поджимая губы. Особые группы, дни донорства. Он знает, что у людей несколько групп и два фактора. Он знает, что вампиры пьют кровь друг друга. Но, чтобы это всё было настолько заморочено… — А что? — слышит он усмешку Сонхуна. — Надеялся, что там части тел? — Да кто тебя знает… — фырчит Сону в ответ. — К слову о еде. Ты на диете? — Что? — Твои глаза, — Сону мгновенно вскидывает руку, касаясь нижних ресниц. — Выглядят так, будто ты давно не кормился. — Некогда было особо. Тебе-то что? — Мне вообще фиолетово, — хмыкает Сонхун, бегло застёгивая рубашку. — А вот тебе, если не хочется наткнуться на кого-то посильнее Чонхи с не самыми дружелюбными намерениями, лучше выпить чего-нибудь. Если, конечно, нет желания умереть пораньше. Сону смотрит на него исподлобья. И умеет же гадёныш затрагивать нужные темы, словно не Чимин, а он мысли читает. Сону может быть и хотел бы умереть пораньше, да только вот спасибо большое названному братцу — у него этого сделать не получилось. И не получится ещё какое-то время, пока он торчит здесь. Если, конечно, Сонхун прав, кто-нибудь особо сердобольный не поможет. А у Сонхуна будто и впрямь дополнительная способность есть. Или мозг слишком уж хорошо работает, но он растягивает полные губы в гаденькой ухмылке, склоняя голову. — Так вот за какие заслуги ты здесь, королева, — тянет он. — В самом деле пытался убить себя? Слухи не лгут и в поместье Ким так тяжко живётся? — Не твоего ума дело. — зеркалит Сону, скалясь и отворачиваясь. На лице у него что ли написано? — Ты прав, — Сонхун ещё немного шуршит вещами и гремит шкафом, прежде чем хватается за ручку двери. — Мне вообще плевать. Но просто из праздного любопытства хотелось узнать, за что тебя сюда упекли. Убить-то ты никого кроме себя и не в силах. Сону резко оборачивается, желая рыкнуть колкость каннибалу в ответ, но того уже и след простыл. Скорость, у него прекрасно развита скорость, и неужели это потому, что он пьёт вампирскую кровь? Сону смотрит на свои ладони, пальцы идут мелкой дрожью от слабости. Ему бы хоть человеческой выпить немного не помешало для своей обычной скорости. Он смотрит на деревянные старинные часы на прикроватной тумбе и шипит, подрываясь с места. Через полчаса занятие у Чонгука, и вот перед чем в самом деле стоило бы поесть, а ещё лучше, морально подготовиться.* 🥀 *
[MISSIO — Villain]
— Сону-я! — широко улыбаясь, Чонгук идёт ему навстречу, и вместо того, чтобы отбить подставленные «пять», хватает за талию, приподнимая на месте и сгребая в объятиях. — Хён, — Сону хихикает смущённо, ощущая, как только что выпитая кровь приливает к щекам, но обвивает татуированную шею руками, прижимаясь ответно. — Привет. — Непривычно видеть тебя в этих стенах, боец, — посмеивается Чонгук, опуская Сону и проверяя, как забинтованы его руки; Сону же старается игнорировать удивлённые взгляды учеников, замерших на них двоих. — Ещё не забыл, чему я тебя учил? — Сегодня показалось на миг, что забыл всё на свете, — хмыкает Сону, вспоминая, как легко Чонха пришпилила его к шкафу. — Но я просто…не очень хорошо ем в последнее время. Сил на все приёмы и быструю реакцию нет. — Кто-то обидел тебя? — тут же хмурится Чонгук, вглядываясь в рубиновые глаза. — Нет-нет, хён, всё в порядке. — Ты знаешь, что всегда можешь сказать мне… — .чтобы ты научил меня защищаться получше и реагировать быстрее, ага. — Засранец, — усмехается Чонгук, кивая себе за спину. — Мы с Тэ решили определить тебя во вторую группу. По подготовке тебе в самый раз, нужно только напомнить азы. Справишься? — Ну, — жмёт Сону плечами, — я поел. Так что думаю, положить кого-нибудь на лопатки сегодня получится. — Со мной справлялся, с ними и подавно сладишь, — подмигивает Чонгук, резко разворачиваясь и взмахивая в воздухе фиолетовым хвостом. — Итак, вторая группа, поприветствуйте нового ученика и приступаем к тренировке! Он хлопает в ладоши, размываясь пятном и уносясь к матам, чтобы подготовить их, пока Сону, стирая с лица мягкую улыбку, осматривает сиреневые и алые глаза, разглядывающие его в ответ, как диковинную зверушку. Чонгука Тэхён привёл к ним в дом полгода назад впервые, потому что желал занять Сону хоть чем-нибудь. Сону это понравилось с первых секунд. Выпускать злобу, ненависть, боль. Чонгук учил его приёмам, пока Сону вкладывал в каждый удар всё, что так долго копилось внутри и не находило выхода. Но потом, в какой-то момент, Сону угас и к этому, а у Чонгука оказалось слишком много загруженного времени в Академии. Тренировки становились реже, в какой-то момент и вовсе закончились. Тогда-то Сону и нашёл для боли сначала новый выход. А потом и её конец, которому не дал свершиться вездесущий Джейк. — Ким Сону, — кивает он, когда подходит к группке вампиров. — Сосед Пака? — ухмыляется парень с розовыми волосами; Сону он не нравится, чем-то похож на Чимина только с более острым носом и высокий. Однако он первым тянет для знакомства руку. — Чхве Ёнджун. — Чхве из… — Ага, — тянет он пухлые губы в беззлобной ухмылке шире. — А ты Ким просто или Ким из? — Из, — подтверждает кивком Сону, пожимая такую же бинтованную ладонь. — Я племянник директора. Улыбка с лица Ёнджуна спадает, а рукопожатие настолько слабое, что распадается в мгновение. Сердце в груди Сону, если бы могло, пропустило бы удар, но тянущее чувство он ощущает всецело. Вот так предвзятость. Лица других ребят тоже мрачнеют. — Добро пожаловать в группу, — сухо на этот раз говорит Ёнджун. — Чонгук-ши сам распределяет пары, если что. — Я не притязателен. «В отличие от некоторых,» — крутится в голове, когда он встаёт в линию со всеми. — Итак, — Чонгук возникает перед ними, раскинувший позади себя сииние маты, — расходимся, как на прошлом занятии с одним маленьким исключением. Так как сегодня нас неравное количество, первый круг Ёнджун можешь посидеть, — вампир кивает и в тот же миг уносится к лавкам, расставленным по периметру зала. — Кай, будешь в паре с Сону. Они встречаются взглядами. И Сону стискивает кулаки за спиной, потому что переливающийся кровавый в чужой радужке под белоснежной кудрявой чёлкой ему не нравится точно также, как и мерзкая ухмылка одними лишь уголками. — Конечно, Чонгук-ши, — елейно тянет Кай, не сводя глаз с Сону. — И без выкрутасов сегодня, — прибивает Чонгук. — Вы лично проверяли мои бинты, — лицо парня вмиг становится ангельским, а алые глаза распахиваются, так по-детски безобидно. — Я чист! — Я предупредил, Хюнин. — Клянусь головой сестры, Чонгук-ши, — прикладывает ладонь к сердцу Кай, на что Чонгук лишь сжимает челюсти. — Побойся Дьявола, поганец, не береди души мёртвых. — У неё её и не было, — скалится ядовито довольно Кай. У Сону же сердце в желудок проваливается от их диалога. Пару ему Чонгук подобрал — ни дать ни взять. Лучше бы уж с Чхве поставил. Но Чонгуку видимо это для чего-то было нужно. И Сону не хотелось бы знать этих мотивов. — Приветик, — поигрывает бровями Кай, появляясь прямо перед носом Сону, отчего тот дёргается назад. — Я Кай. — У меня со слухом пока всё в порядке, — огрызается Сону. — Да это так, — жмёт плечами вампир, — чтобы ты точно запомнил. Сону запоминает то, как переливается недобрым красный в глазах напротив, и какие есть особо опасные вещи в зале, при случае, если он влетит в одну из таких. Но рядом с матами предусмотрительно ничего, а ближайший штырь — это рукояти тренажёров в дальнем углу. Нужно постараться. Наблюдая за каждой парой, что вступает сразу в спарринг, он отмечает сразу тех, кто слабее и какие ошибки они допускают. Вспоминает их с Чонгуком тренировки, он и правда многое позабыл. Подмечает, что некоторые из ребят используют нечестные методы, за которые сразу же получают от Чонгука рявканье, разделяясь по разным углам матов. Глаза старшего следят неотрывно, и Сону это радует. Если что, его не смогут серьёзно ранить здесь. Но как только они с Каем ступают на маты, все радость и облегчение Сону сгущаются в тяжёлый комок в груди. Взгляд вампира не сулит ничего хорошего, и беда в том, что Сону не знает его. Не знает, как он ведёт бой. А значит не знает и к чему быть готовым. А потому, он просто встаёт в заученную стойку, а после решает напасть первым, целясь сразу в ноги. Ошибается, понимает это, когда всем собой показывает противнику траекторию. Взглядом, телом. Шикает на себя же, потому что вампир ловко уворачивается на скорости, а Сону запинается, резко разворачиваясь на месте. Чёрные прядки взметаются, спадая после на рубиновые глаза, отражающие огонь в алом напротив. Он сужает их, а после снова бросается вниз, но резво выворачивается и на скорости хватает Кая со спины за шею, крепко зажимая предплечьем одной руки, пока второй сцепляет руки вампира, локоть к локтю. Он слышит довольное хмыканье Чонгука, отвлекаясь, и совсем пропускает то, что тело Кая напрягается. Не осознаёт совершенно, как оказывается на лопатках, когда его перекидывают через спину вперёд, а следом на живот падают всем весом. Его руки оказываются придавленными к матам, а в рёбра болезненно впиваются коленями, зажимая его как в тисках. И ноги, что оказываются свободны — совсем бесполезны. Этот вампир многим сильнее. А в Сону неожиданно поднимается жуткая паника. Он бегает потерянно глазами по насмехающемуся лицу над ним, замирает безвольно, потому что перед глазами совершенно другие картинки. Его руки — привязанные намертво к железному стулу, безмерно холодные красные глаза в темноте под стёклами очков. Собственный крик, застывший в горле. Сону не понимает, что он кричит во всё горло, пока тяжесть с него не пропадает, а лицо ухмыляющегося вампира не сменяется на обеспокоенное лицо Чонгука, что обхватывает его щёки широкими ладонями. — Сону! Сону, посмотри на меня! Но Сону верещит, наконец, оживая и начиная дёргаться, вырываясь. Чонгук стаскивает его с матов, уносясь в раздевалку и стискивая в руках так крепко, как только может. Зарывается в тёмные волосы татуированными пальцами, кричащим ртом прижимая к груди. Держит второй рукой за плечи, позволяя Сону болтаться и бить его руками куда попадёт. Чонгук не чувствует боли, у Сону она сейчас через край. Вспышками недавних воспоминаний рвётся и рвёт его же на части.[Misha Mishenko — Saturnus]
— Сону, ты в безопасности, слышишь? — пытается достучаться Чонгук, бормоча в макушку. Но Сону его не слышит. За криком следует вой. Майка Чонгука на груди намокает от слёз, пока на спине натягивается от остервенелой хватки. Сону цепляется за него, как за последнюю соломинку, что держит его наплаву в утягивающей ко дну трясине. Он держался также за воспоминания о маме, когда тьма и бесконечная боль окружали его, а он не мог двинуться. — Я отведу тебя в душ, когда ты успокоишься, хорошо? — бормочет Чонгук, опуская ладонь на острые лопатки и осторожно гладя по ним Сону. Сону молчит, захлёбываясь слезами, но молчание — знак согласия. И Чонгук понимает его правильно, когда просто остаётся обнимать его, пока последний всхлип не покидает побледневшие губы. Сону дрожит в его руках, чувствуя, как подкатывает к горлу выпитая недавно кровь и весь ужас, что он пережил заново там на матах. Когда всё стихает, Чонгук едва отстраняется, чтобы спросить: — В каком из ящиков твои вещи? Сону лишь слабо указывает подбородком на приоткрытый семнадцатый, из которого Чонгук одной рукой забирает его сумку, второй продолжая держать хрупкое тело. Он рад, что дверь в зал закрыта и никто вслед им не смотрит так, как смотрели на них в самом начале занятий. Возвращаться в зал в ближайшее время не хотелось совсем. Позволяя Чонгуку проводить себя до ближайшей душевой, Сону озирается по сторонам неизвестного коридора, понимая, что никогда в этом крыле не был. Но Чонгук, перехватывая его размытый и заплаканный взгляд, виновато поджимает губы. — Прости, мне не следовало ставить тебя с ним в пару. — Ты не знал, хён, — шепчет Сону. — Никто не знал. И это так. Никто из них не знал, что это всё попросту пробудит в Сону свежие ещё воспоминания пыток. Это был всего лишь спарринг, в котором ему даже не успели сделать больно. — Мы придумаем что-нибудь к следующему занятию, — Чонгук склоняется, оставляя на лбу Сону мягкий поцелуй. — Если ты, конечно, захочешь ещё прийти однажды. — Однажды, — эхом отзывается Сону, кивая. — Я не смогу дождаться тебя, но из этого крыла тебе нужно будет выйти в общий холл, там лестница наверх. Со второго этажа ты знаешь как дойти до своей спальни или мне попросить Ёнджуна сопроводить тебя? — Я знаю. Спасибо, хён. — Справишься? — Постараюсь. У Сону просто нет выбора справиться или нет. Ему придётся. До тех пор, пока он не сможет покинуть Академию.* 🥀 *
[Theatres Des Vampires — Il Vampiro]
Полтора года назад. Дождь беспощадно хлещет по каменной кладке особняка, неприятно отстукивая по железным карнизам, но не это мешает Сону уснуть. Звук капель забивается в уши, звоном стоит в голове и сотрясает гром внутренности. Однако сон к нему не идёт по всё той же одинокой причине. Такой же одинокой, каким он чувствует себя в доме дяди. Мама всегда успокаивала его, когда гром разрезал небо на части, особенно, если в такие ночи луна норовила заглянуть в его окно и душу. Сону не был уже маленьким, не боялся даже грозы и хлещущего дождя, но любил безмерно эти моменты наедине с матерью. Он знал, что только она может защитить его от любых бед и боли, даже если те были частью его и рвались наружу из грудной клетки. Мама всегда была рядом и одним лишь касанием руки успокаивала всех его внутренних Демонов, грызущих за рёбра. Кривая вспышка отражается в тёмно-красных глазах вновь, и Сону поднимается на постели, скидывая тяжёлое покрывало. Он не голоден, его напротив тошнит безумно, оттого и горло горит. Мама рассказывала ему, что люди в такие моменты — пьют воду. Жаль ему она, что мёртвому припарка, и это иронично, учитывая его природу. Живой мёртвый. Он не усмехается с мысленной шутки, опуская босые ноги на прохладу деревянных половиц. Разница в температуре не существенная, но он невольно поджимает пальцы, натягивая длинную сорочку до пят. Люди бы, вероятно, в этом особняке околели до смерти. Сону же, оставляя постель, призраком скользит к двери, выходя из спальни так тихо, как может, учитывая скрипучие извечно двери. Он не знает, чего ищет, просто бродит по особняку, едва касаясь ступнями пола, в сотый раз рассматривает давно изученные оригиналы старинных картин, портреты семьи, погасший камин. Над ним в позолоченной вычурной раме висит самая главная боль и утешение его сердца. Мама и дядя ещё будучи подростками. Двойняшки, такие похожие, но всё-таки разные. Струящиеся ночные волны локонов на плечах мамы, плавные кудри, обрамляющие фарфоровое лицо дяди; океан предрассветного лавандового неба в глазах Тэхёна и глуокое море крови в глазах Тэён; идеально-белый цвет древней кожи и стать в их замерших позах. Грация, льющаяся с холста, её можно было увидеть в каждом мазке. Сону часто замирал перед их портретами, пока гостил в доме Тэхёна ещё ребёнком. Проведённые перед ним ночи в последние полгода, словно исповедь молчаливая, не хватало лишь стать на колени перед. Но Сону всегда эти самые колени прятал под сорочкой, пока с ногами забирался в высокое бархатное кресло, прячась ото всех. Жаль от себя спрятаться было невозможно. Однако в эту ночь, Сону не садится в кресло, а бредёт по особняку дальше. Мимо пустых комнат, глубже в темноту. Ему никогда до этого, даже в детстве, не было интересно, что скрывается там, куда Намджун запрещал ходить. Приближаться к каменному спуску с узкой лестницей и одним единственным подсвечником на стене. Всё запретное сладко, но только не для Сону, что был послушным и покладистым. Но то было, пока мама была жива. И было ради кого таковым быть и стараться. Спустя полгода после её смерти, Сону лишь убеждается в том, что послушность и покладистость ещё никому не спасала жизни. Портит лишь её безвольностью, добротой и молчанием. Молчаливым поклонением, думает он теперь. И ступает босой ногой на первую каменную ступень, ведущую в глухую тьму, с которой его голодное зрение справиться не в состоянии. Камень под пальцами на стенах ощущается колким льдом. Влажноватым, неприятным и скользким. Наверняка пугающим, но страх Сону не ведом, кажется. Не сейчас, когда слух слабо улавливает звон стекла, бурление жидкости, а в нос забивается сладковатый неизвестный доселе запах. Сону кажется, что именно он ведёт его вниз по ниточке. Манит. Дверь деревянная отворяется до глупого легко, поддаваясь толчку слабых пальцев. — Дождь не даёт уснуть? — слышит он низкий рокот Намджуна. Привыкая к слабому свету нескольких подсвечников, находит его глазами. Намджун в окружении четырёх столов, словно за баррикадой, управляется одной рукой с небольшим котлом на тонкой подставке, под которым развевается оранжевое пламя, а второй листает иссохшие страницы какой-то книги. Волосы его пепельные забраны назад, неизменно прилизанные, глаза чёрные устремлены вниз, на текст и картинки, что он бегло изучает, перелистывая раз в пару секунд. Он даже не отвлекается на Сону, когда заговаривает с ним вновь: — Интересно? Сону не находится с ответом, ожидавший иного приёма. Он готов был к тому, что его выгонят, на него нарычат и запретят на веки вечные спускаться в подвал, наказав забыть туда дорогу. Но Намджун и мускулом не двигает, в лице никак не меняется, словно он ждал Сону. Не сегодня, так однажды. Всё, что может Сону — глупо кивнуть, глаз не отрывая от столов, наполненных книгами старыми, тетрадями потрёпанными, склянками разными. И цветами. Вот, что больше всего изумляет и привлекает Сону. Сотни цветов повсюду, в букетах и отдельными бутонами лежащие на полу, столах и даже крохотном диванчике в углу. Лепестки, разбросанные вокруг и даже меж листов книги, что ему удаётся разглядеть. — Если не надумал вернуться в постель, — их взгляды наконец встречаются, и Сону чувствует, как в груди тянет, заставляя сделать шаг вперёд, как ответ, — я могу рассказать тебе обо всём. Дверь за его спиной с тихим скрипом закрывается, будто отрезая от внешнего мира. Затворяя собой один на двоих страшный секрет.* 🥀 *
[Arai Tasuki — Dear Alice]
Наши дни. Холодная вода немного приводит в чувства, и из душевых Сону выходит уже не трясясь, как осиновый лист. Проносящиеся мимо ученики не смотрят в его сторону вовсе, хоть он и цепляется взглядом за каждого, кто пятном появляется и пропадает на его пути. С мокрых прядей, закрывающих частично обзор, на спортивную кофту падают капли, оставаясь тёмными кляксами. Он выплакал в душе всё и, кажется, слёз в нём больше не осталось. Только вот картина, увиденная им с порога комнаты, заставляет понять обратное. А глаза загорется новым подступающим потоком, который Сону пока контролирует, впиваясь пальцами до боли в ручку двери. — Тэён заказывала её у семейного ювелира, когда ещё была беременна тобой, — на губах Тэхёна печальная улыбка, в руках рубиновая брошь, что Сону всегда хранит на прикроватной тумбе, где бы ни находился. Он сжимает зубы, чтобы не заплакать так скоро, врезаясь влажным взглядом в сгорбленную на краю кровати фигуру. Привычно держащий осанку, Тэхён сидел, не сводя заполненных скорбью глаз с украшения. Сону знает эту историю, прекрасно знает. Это было его любимой сказкой перед сном, когда мама укрывала его, целуя в лоб, он каждую ночь просил рассказать об одном и том же. — Она думала, что родится девочка, — удаётся выдавить ему, хоть в горле и встали комом слёзы и колкая боль. — Да. Мы назвали бы её Сонми. И это Сону знает тоже. Что отец его запропастился где-то сразу же, как только стало известно о беременности мамы, что в браке они не были на тот момент даже. И Тэхён сколько мог рядом с ними был всегда, помогая. Пока не нашёлся отчим. С которым, слава Дьяволу, мама не смогла никого родить. Сону отгрыз бы голову его потомку лично, появись он только на свет. — Тебе так идёт эта брошь… — Я люблю её, — Сону держится из последних сил. — Помню… — но разбитая улыбка Тэхёна, что дрожит, выбивает из него первые слезинки. — Помню, как тебе было всего полгода, ты едва умел сидеть и держать голову и…тогда в коляске были видны лишь твои мягкие щёчки, большие алые глаза и эта брошь. Слишком взрослое пальто и украшение для кого-то столь крохотного. Но оно безупречно подчёркивало твои рубиновые глаза. Как и сейчас. — Мама всегда старалась над моими образами, — севшим голосом шепчет Сону, проходя в комнату. — Она любила тебя больше жизни. Сону трясущейся рукой берёт с тумбочки кожаный чёрный блокнот, с первой страниц которого достаёт чёрно-белое фото. — Ты хранишь его, — ласково тянет Тэхён, поднимая голову. — Конечно. На бесцветном снимке Сону на руках у матери в нелепом маленьком смокинге. Она счастливо улыбается, почти смеётся, пока любопытные руки Сону тянутся к розовым бутонам, что позади. Это жаркое лето, самый разгар, цветущий сад возле его родного дома. — Скольких усилий стоил этот кадр… — проваливаясь ненадолго в воспоминания, бормочет Тэхён, пропадая взглядом сияющих-фиалковых глаз в темноте потолка. — Тэён прилично обгорела, чтобы фото вышло идеальным при свете дня. — Мне повезло, что до года вампирам не страшно солнце, — задумчиво шелестит Сону. — Повезло… — его руку с фотографией накрывают длинные пальцы. — Нам всем несказанно повезло, что ты есть у нас, милый. Сону мгновенно обхватывает холодную ладонь Тэхёна своей, несильно сжимая и поднимая на старшего глаза, в которых замерли непролитые слёзы. — Что-то стряслось? — дядя вряд ли бы появился в его комнате со столь тяжёлыми воспоминниями просто так. Не применяя даже силу успокоения в такой момент. — Чонгук сказал, что тренировка закончилась для тебя неудачно. Поднимаясь с постели, Тэхён всматривается в лицо Сону. Пальцами свободной руки мягко берёт острый подбородок, приподнимая повыше к свету горящих на стенах свечей. — Судя по взгляду, ты плакал. — Я прямо сейчас… — У тебя даже капилляры не успели восстановиться, — мягко улыбается Тэхён, отпуская Сону. — Твои глаза порой слишком красноречиви. Как у неё. — Прошло всего два года, — Сону прячет фото обратно в блокнот, откидывая его на постель и скрещивая на груди руки, защищая свои эмоции. — Я понимаю, Сону. И не мне тебя за это судить, и я бы никогда не стал. Я лишь пришёл убедиться, что ты в порядке и… — Что ж, я нет. — …и отвести тебя в одно место. У Сону холодеет внутри. Слова подобраны в корне неправильно, вызывающие у него вновь тошноту и покалывание в кончиках пальцев. — Хорошее место, милый, — глаза Тэхёна наконец сияют активной силой, а по плечам Сону проходится знакомое тепло, расслабляя напряжённые мышцы. — Какое? — выдавливает он. — Место, которое, я надеюсь, даст тебе силу, Сону. Оденься, нам нужно будет спуститься вниз. Сону ненавидит сюрпризы. Несмотря на то, что мама делала их прекрасными и цветными, после её смерти они приобрели лишь чёрно-красный оттенок. И запах крови и железа. Но он всё ещё до мозга костей послушный и покладистый, а потому достаёт из шкафа чёрную накидку, накрывая капюшоном мокрый уголь волос, и следует за старшим. Мимо опустевших коридоров и редких пар у запертых дверей, что прощаются, вероятно, перед сном. Мимо потухающих кое-где подсвечников, они электрические в общих коридорах, и Сону это успокаивает частично. Хотя бы здесь его не смогут сжечь заживо, если приспичит кому-то. Главное не пускать, как Чонху в комнату, где все свечи настоящие, горящие живым пламенем. Когда путь их ведёт сквозь длинный коридор в оранжерею, Сону хмурится непонимающе. Дядя не единожды рассказывал ему о том, что в Академии есть свой огромный стеклянный сад, привлекал так Сону, но ему дела до цветов больше не было. После того, как мамы не стало — вся жизнь потеряла смысл. И до жизни другой ему тем более не было дела. Весь сад в доме его погиб вместе с ней. Как и сам Сону в тот день, оставшись лишь пустой маленькой оболочкой в свои почти четырнадцать. Единственные цветы, что остались важными для него — все мёртвые. У Намджуна в тесной лаборатории. — Стёкла здесь сделаны по иной технологии, нежели в замке Академии, — поясняет Тэхён, толкая высокие стеклянные двери и впуская Сону будто бы в целый храм. Рот Сону невольно раскрывается от обилия различных сортов и видов цветов. Живых и прекрасно цветущих. — Они прозрачные на потолке, взгляни-ка. Он невольно вскидывает голову, с которой падает на плечи широкий капюшон. Небо тёмно-синее, как волосы Сонхуна, усеяно редкими звёздами. Март на дворе, но их видно, как на ладони все. — Здесь можно находиться и днём. Обращённым и чистокровным, свет не страшен в этих стенах. Но нам чуть дальше, идём. Сону шагает вперёд, хотя взгляд так и приковывает бесконечность неба сквозь белоснежные рейки и кристально-прозрачные стёкла. — Я знаю, что никогда не смогу вернуть тебе дом. Или его частичное ощущение, но мне показалось… Они останавливаются в глубине оранжереи, на развилке нескольких дорожек из кремового камня. Одна из них ведёт прямиком в целый отдельный мини-сад, украшенный вейгелой и розами. Пышные кусты красных бутонов и распустившихся соцветий, маленьких розовых и карминовых. Сочно-зелёные листья и острейшие шипы. Живые и дышащие. Если бы Сону мог дышать — он непременно бы начал делать это здесь. — Мне показалось, что здесь ты сможешь, если не чувствовать себя, как дома, то хотя бы в безопасности ото всех. Прятаться от чужих глаз? По щекам его струятся слёзы, которых он не ощущает. Слёзы благодарности и облегчения. Он и не надеялся, что когда-нибудь снова увидит цветы, среди которых с рождения рос. Их все будто высаживала мама, подстригала неровные ветви и гладила нежными пальцами каждый лепесток. Сону тянет боязливо воздух носом, и кажется задыхается. Этот горьковато-сладкий запах роз, влажность земли и свежесть мартовской ночи. — Пахнет, как дом, — выдыхает он с задушенным всхлипом. Его макушки касаются ласково губы, а плечи едва сжимают длинные пальцы. — Я оставлю тебя здесь. Но не забывай, что утром занятия, милый. Сону хватается за ладони Тэхёна, неотрывно глядя мерцающим взглядом на сотни розовых цветов. — Спасибо, дядя, — чуть слышно шепчет он. — Всё для тебя, мой Ангел, — дрогнувшим голосом во влажный затылок. Тэхён исчезает за его спиной, но Сону чувствует его присутствие остатком способности, пропитавшей одежду и кожу. Холодным дыханием на затылке и гладкой кожей под подушечками пальцев. В каждом цветке, что, он уверен, Тэхён высаживал сам, не доверив подобное никому. Он делает робкий шаг вперёд. И ещё один, утопая в родном запахе и пропадая за высокими кустами. Слабая улыбка трогает бледные губы. Он, наконец, дома.