* 🥀 *
[MISSIO — Animal (stripped)]
— Было бы куда проще, занимайся с тобой мой братец, но… — цепкие холодные пальцы впиваются в ладони. Сону вздрагивает, не отрывая глаз от сияющих аметистов напротив. — Тебе везёт, что он неуправляемый. — Кому было бы проще? — он ёжится, но руки свои вытянуть даже не пытается. Прошедшая неделя научила думать и действовать иначе. — Тебе. Его брови хмурятся, взгляд непонимающе шарится по идеальному лицу, не выражающему ничего. — Всё, что могу я, — Чимин сжимает его ладони так сильно, что даже больно, но Сону не издаёт ни звука, — это контролировать поток твоих мыслей, дабы отследить там что-то тёмное вновь. Но он…лучший дар из всех, как мне кажется. Представь, ты мог бы раз и навсегда просто забыть о том, кого ты потерял, кого любил. Кто ты есть. — Жуткий дар, — шепчет Сону, мрачнея взглядом всё больше. — Любой дар может быть жутким, если не уметь им управлять, малыш. Сону распахивает глаза, встречаясь с привычной тревогой в тёмной сирени, нависающей над ним. Щеки касаются тёплые пальцы. — Ты в своей комнате, — произносит негромко Тэхён, сочувственно поджимая губы. Сону приходится сморгнуть пелену прежде, чем он узнаёт бордовый полог балдахина и тёмные резные опорные балки кровати. — Что произошло? — голос его тихий, но горло явно уже зажило, сорванное криком. — А что ты помнишь, кроха? Сону морщится от прозвища, как от тошноты. Он всё помнит. Кроме того, как оказался здесь. Помнит глаза цвета индиго, блеснувшие против солнца. Помнит длинные пальцы, скользящие по его ладони. Колкую усмешку на полных губах и завесу тёмных волос над густыми бровями. Имя, гремящее в ушах и заставляющее поёжиться вновь. Удавшуюся попытку воздействовать на него способностью. Свой оглушительный крик. — Ты забрал меня? — догадывается он, уводя лицо от ладони дяди и приподнимаясь на подушках. — Пришлось усыпить тебя ненадолго, — виновато выдыхает Тэхён, складывая ладони на коленях. — Но я слишком давно не пользовался этим аспектом дара и…прости, прошли почти сутки. Брови Сону взлетают под чёрную чёлку. Его организм отчаянно слаб, но теперь хотя бы ясно, что это просто последствия суточного голода, а не что-то ужасное. — Ты помнишь, что послужило толчком? — склоняет голову Тэхён, пытаясь заглянуть в глаза Сону. Но, в самом деле, Сону так хочется усмехнуться от абсурдности этого вопроса. — Делаешь вид, что не знаешь, кто был там рядом со мной? — Если ты о брате Чимина… — О нём самом. — Ты ведь знал, что у нас здесь есть и каннибалы тоже, Сону-я, — голос Тэхёна вновь извиняющийся, а Сону против воли ощущает расслабление в мышцах. Он комкает в пальцах плед и придвигается спиной к изголовью кровати, мотая головой. — Дар, дядя. — Прости…прости, пожалуйста, ты ведь знаешь, что порой я просто не могу… — Меня не нужно утешать сейчас. Будет достаточно простого объяснения. Кончики пальцев перестают неметь, а мышцы снова ощущаются полноценно, а не как желе. Свет в глазах Тэхёна вновь тускнеет. — Здесь десятки классов, — облизывает Сону пересохшие за сутки губы. — Почему именно тот, где он? — Все классы делятся по потокам. — Ты говорил это об исправительных классах. — Не только, — качает головой Тэхён. — Любой новый ученик, будь то исправительные или просто поступление в Академию, зачисляется в последний класс, пока не наберётся определённое количество человек. Тогда открывается следующий и следующий классы. В зависимости от возраста, конечно же, тоже. — Разве брат Чимина не старше меня? Как Джейк. — Нет. Всего на пару месяцев. Перед глазами вспыхивает клыкастая улыбка и гладкость бледной кожи… — Выглядит старше, — плечи Сону, наконец, расслабляются, когда он откидывается на подушки и прикладывает сухие ладони к лицу. — Ведёт себя также, — коротко усмехается Тэхён. — Слишком по-взрослому. — За это и загремел сюда? — краем губ усмехается в ответ Сону. — Можно сказать и так. Ты испугался только того, кто он? Чимин ведь тоже каннибал… — Нет. Сону не видит себя со стороны, но знает, как по краю его радужки сейчас ползёт алый, затапливая всё едва ли не вместе со зрачком. — Я испугался того, кто он, потому, что знаю его дар. Знаю теперь на себе. И «Пак Сонхун» в голове Сону звучит куда страшнее, чем «вампир-каннибал».* 🥀 *
[IAMX–I Am Terrified]
Два года назад. Сону выходит из своей комнаты лишь спустя неделю. Привидением в длинной сорочке скользит по ступеням вниз, по каменным полам объятого тишиной дома, среди мебели, едва её касаясь тонкими пальцами и пустой чернотой глаз. Роняет из ослабших от голода пальцев пакет с кровью и падает рядом с ним, скрываясь за кухонной тумбой и обнимая острые колени, скрытые сорочкой. Плачет уже молча, лишь позволяя крупным каплям скатываться по впалым щекам, пропадая в распахнутом на груди кружеве. Старается не закрывать глаз, чтобы вновь не видеть иссушенного тела и зияющих на лебединой шее дыр от чужих голодных зубов. Он впивается отросшими ногтями в шею собственную, продирая бледную кожу и ударяясь затылком о тумбу позади. Мама всегда говорила, что у него её лебединая шея. Идеально-привлекательная и изящная… — Сону? — Да?! — отзывается он испуганным хрипом, глотая ртом отчётливый привкус крови. Подтягивая к лицу ладонь и замечая в полумраке испачканные багровым тонкие дрожащие пальцы. — Эй, ты… — не включая свет, Джейк во мгновение ока оказывается рядом с Сону, хватая его за хрупкие запястья и отводя руки подальше от лица. Примерзая взглядом к слабо затягивающимся на шее полосам. — Ты ел? — Я пытался, — шепчет Сону, указывая острым подбородком на валяющийся рядом гемакон. — Нет аппетита как-то… — Пересядешь на стул или… — Тут неплохо. На полу хорошо. Хорошо. Потому, что и от каменного пола достаточно холодно, от чего больше приятно. Потому, что под лопатками твёрдая поверхность боковой стенки тумбы. А, если заглянуть в кухню, не вдыхая запах, Сону не видно. На полу хорошо. Он спрятался. Он в безопасности… — Я правда… — отказ застывает на пересохших посеревших губах, как только их касается трубка от гемакона, окружая Сону запахом крови. Ноздри его трепещут, вдыхая жадно густоту багряной жидкости. Рот наполняется слюной и ядом, уже предвкушая сладость. — Немного, — подталкивает Джейк ближе пакет с кровью, придерживая его. — Всего пару глотков, заметишь, как станет лучше. — Кому? — Что? — Кому станет лучше? Перед его глазами всё расплывается и двоится. Сону не уверен от голода это или очередных нахлынувших слёз, но ему это даже нравится. Что он не видит отчётливо в темноте кухни жалостливый взгляд, хоть и ощущает его всем своим естеством. Что всё вокруг такое не чёткое, будто он спит и вот-вот проснётся. Проснётся в своём доме, разбуженный мамой… Губы его слабо обхватывают трубку, сжимаясь плотнее стоит лишь первым каплям коснуться языка. Он вытягивает пакет из рук Джейка уже через пару глотков, прикрывая глаза и чувствуя, как мешаются на подбородке капли слёз с пролитой мимо дрожащих губ кровью. Знает, что марает сорочку, но пьёт, выдавливая пальцами из гемакона кровь, словно какой-то соус, хоть она и так текла беспрепятственно. Он под закрытыми веками ощущает, как наливаются алым и сияют глаза, потому что под пальцами, вместо пластикового пакета, он отчётливо представляет тело. Живое, дышащее, трепещущее, с затихающим сердцебиением. Теряющее на его руках жизнь, ускользающую с последними каплями крови в его пищеводе и расходящуюся плавно по его венам. Дарящую жизнь ему. Отбрасывая от себя пустой гемакон, Сону раскрывает глаза, впиваясь кровожадным взглядом в Джейка, чьи глаза секундно вспыхивают лавандой. — Ты…когда-нибудь пил живую кровь? — губы Сону наливаются стремительно розовым, как и бледные щёки кажутся заметно здоровее даже во тьме. — Нет, — мотает головой Джейк, хмуря брови, — никогда. Мне…зачем, если есть пакеты? — Да, — сбивчиво кивает Сону, обрывая их зрительный контакт и отворачиваясь. — Ты прав. Незачем. Я просто спросил. — Отец против того, чтобы я пробовал живую кровь до совершеннолетия, — мрачно произносит Джейк, подбирая гемакон. — Почему? — Потому, что никогда не знаешь, что может оказаться в крови человека, которого ты решишь опробовать или вовсе осушить. Это опасно. — Разве мы не опаснее? Их глаза снова сталкиваются лишь на миг, когда сияющие рубины отражаются во взволнованно пульсирующей лаванде. Гемакон в пальцах подростка хрустит от силы сжатия. — Ты удивишься, Сону.* 🥀 *
Наши дни. — Вас уже ожидают, Тэхён-ши. Сону переводит взгляд со спины дяди на девушку с пепельными волосами, забранными в низкий хвост, приподнявшуюся из-за стола и поклонившуюся им. Её мягкая улыбка совсем не вяжется с темнотой здешних стен, как и ярко-алые сияющие глаза. — Благодарю, Сора, — кивает в ответ Тэхён, хватаясь за ручку двери своего кабинета, но разворачиваясь к племяннику прежде. — Ты точно сыт? Сону едва не утыкается носом в его плечо, задумчиво разглядывая ту самую Сору, вернувшуюся к перебиранию каких-то папок и бесконечных листов. Он дёргается, тормозя и переводя мрачный взгляд на Тэхёна. — Да, дядя. Ты спрашиваешь во второй раз. — Волнуюсь, — поджимает алые губы Тэхён. — Нас ждёт очень…важный разговор. — И ты так и не сказал с кем, — щурится Сону, поводя плечами из-за инородного тепла, скользящего по ним. — И снова пускаешь дар. — Атмосфера напряжённая, — дверь с тяжёлым скрипом поддаётся длинным пальцам, позволяя Сону увидеть сквозь тонкую щель ряды книжных полок в тусклом освещении множества подсвечников. — Я распространяю покой сейчас не только на тебя. — А на…[Dave Not Dave — Cold Blood]
Едва оказываясь в кабинете, он сразу же находит глазами две фигуры возле стола и машинально отступает, желая сбежать, но лопатки его упираются в грудь Тэхёна, закрывающего плавно дверь и укладывающего ладонь на плечо. Усиливая способность под усилившейся хваткой вопреки запретам Сону. — Нам всем нужно поговорить, кроха. Сону же глаз не сводит с аметистовых переливов, едва подёрнутых ленцой и смотрящих будто бы сквозь и одновременно в самую глубь. Волосы Чимина в полумраке кабинета теряют природную синеву, становясь почти чёрными и мягкими волнами опадая на немного суженные глаза. Такие же почти, как и глаза того, кто также нагло, как и в классе осматривает Сону с головы до пят и обратно, плотоядно ухмыляясь острыми клыками. — Нам не нужно, — мотает Сону головой, вцепляясь пальцами в край пиджака Тэхёна за его спиной. — Выпусти меня. И переведи в другой класс. И… Способность не сразу, но расползается по напрягшимся мышцам и пульсирующему сознанию. Окутывает невесомо и, против воли Сону, сводит на «нет» панику, оставляя в голове лишь понимание опасности, но не позволяя поддаться животному страху, чтобы бежать без оглядки. — Давно не виделись, малыш, — кривит пухлые губы в ухмылке Чимин. Сону передёргивает из-за вспышек похожей ухмылки, обращённой к нему сутки назад. От вспышек этой же ухмылки в его спальне двумя неделями ранее… — И ещё бы столько же, — удаётся ему выговорить прежде, чем Тэхён, всё ещё держа его за плечо, подталкивает ближе к столу и свободному рядом креслу. — Что за поколение, Тэхён? — качает головой Чимин, переводя нечитаемый взгляд на затылок брата. — Неблагодарные, невоспитанные, дерзкие. — Совсем такие же, каким был ты в их возрасте, — парирует Тэхён, усаживая Сону и всё ещё оставаясь позади него, придерживая за плечи. — Что? — решает Сону напасть первым, скалясь и щуря рубиновые глаза на Сонхуна. — Снова будешь заставлять меня отвечать тебе? В этот раз не выйдет. Чимин и Тэхён взволнованно переглядываются, когда как Сонхун провокации поддаётся, садясь на край своего кресла, ближе к Сону, и вцепляясь пальцами в подлокотники. Сону замечает это, надеясь, что эти же длинные пальцы не окажутся в следующую секунду на его шее. Сонхун, с полыхающим чароитовым глазами, совсем не выглядел тем, кого сможет остановить даже дар Тэхёна, явно не действующий на него сейчас. — Что значит «не выйдет»? — шипит Сонхун. — Моему дару невозможно противостоять! — Соболезную, — цедит сквозь зубы Сону, выдерживая испепеляющий озлобленный взгляд и дёргаясь едва заметно под руками Тэхёна, когда Сонхун всё же порывается к нему, но вовремя останавливается хваткой Чимина на воротнике чёрной рубашке. — Место, братишка, — взрыкивает Чимин, усаживая Сонхуна в кресло и прибивая его лопатками к спинке. — Что это значит?! — Это значит, что я был в самой обычной растерянности и панике, — выплёвывает каждое слово Сону, — но понимал, что ты манипулируешь моим сознанием. — Повторение, — встряхивает головой Сонхун, снова подаваясь вперёд. — Я хочу повторить ещё раз! Я не верю тебе. Оголённая злоба и подбитая самооценка так открыто написаны на юном лице. Сону совсем ещё не умеет никого читать, попросту потому, что не общался толком ни с кем. Но те, с кем он жил, - были слишком предсказуемы и открыты. Один из тех, с кем он жил, нет-нет да учил его чему-то кроме выращивания разного вида ядовитых и не очень цветов. Сону разглядывает ходящие желваки под белоснежной кожей, ярость в переливающейся радужке, готовой поглотить его своей способностью. Сону заглядывает внутрь себя, пугаясь того дикого желания обрубить вампирёнышу напротив всю его напыщенность вместе с направленными в его сторону клыками. — Сону? — окликает неуверенно Тэхён за спиной, готовый, кажется, в любую секунду начать уговаривать. — Может ли он… Не успевая даже договорить. Потому, что уговаривать Сону вовсе не будет нужно. Его ядовитая, такая ещё для миловидного личика непривычная и чужеродная, ухмылка обрывает неозвученный вопрос. Пока взглядом он испепеляет пульсирующий сине-сиреневый. — Да, — чеканит он. — Хочу увидеть, как его самодовольство вдребезги осыпается к моим ногам. И ему не нужно даже повторять дважды. Едва лишь Чимин разжимает на чёрном воротнике пальцы, Сонхун бросается к Сону, впиваясь пальцами своими, холодными чересчур, в острые колени. Пугая, на самом деле до ледяных цепей, схвативших моментально грудную клетку Сону, как и руки Сонхуна. Он не подаёт вида, хотя наверняка оцепенение его ощущалось бы и так, не будь каннибал сосредоточен на ином. Не отводя глаз от алых рубинов, напускно насмешливо вглядывающихся в самую тёмную душу чистокровного, Сонхун пытается пустить в ход свой дар, но... — Руки, — шипит Сону, приподнимая опасно верхнюю губу и обнажая клыки, зеркаля чужую эмоцию секундой ранее. — Тебе страшно, — в том же тоне рычит ему Сонхун. Глаза его вспыхивают на миг почти белым от ярости, когда не находят в чужой красноте и толики отклика. — Тебе страшно, Ким Сону. Ты боишься меня. Сону отчётливо чувствует болезненную на коленях хватку и короткие ногти вдавливающие тонкую ткань брюк в его бледную кожу. Чувствует, как что-то очень глубоко внутри него зудит, копошась, как горстка червей. Где-то под рёбрами, ближе к желудку. Так, словно он выпил не свежей крови, что выкрал нелегально. Но чувство это не расползается больше по венам, не заставляет его примёрзнуть к месту и захотеть кричать. Он выдерживает стоически прямой и озлобленный взгляд, в отчаянной попытке воздействовать, сверлящий насквозь. И тянет ухмылку на губах своих так широко, что болеть начинают порозовевшие от волнения щёки. Он распознаёт страх свой, как адреналин, будоражащий почти мёртвое сердце. — Боюсь, что ты расплачешься сейчас, как ребёнок, не получивший конфету, — язвит он, упиваясь вспышкой удивления и негодования в глазах цвета индиго. — Ненавижу детей. С громким рыком, Сонхун отпихивает Сону от себя, отпуская его колени. С противным скрипом тяжёлое кресло отъезжает на пару миллиметров назад, останавливаемое ладонями Тэхёна, нахмурившего фигурные брови. Чимин же опускает голову, скрывая отчего-то довольнуюю усмешку и укладывая руку на плечо младшего брата, усаживая того на место. — Я-то считал, что твой дар на меня не действует потому, что ты мой брат. И, вроде как, одна кровь. Возможно, дар частично чувствует меня за тебя и… — взмахивает он свободной рукой, цыкая языком. — Но не всё так просто. Или ты, может, попросту у нас бракованный, а? То то ведёшь себя как... — Я полагал, что на меня его дар не действует в силу возраста, — тихо проговаривает Тэхён, выходя из-за спины Сону и осторожно опускаясь в своё кресло, оглядывая подростков. — Выходит… — Его дар не действует на чистокровных? — предполагает Чимин. — Далеко не на всех, — тут же мотает головой Тэхён, выдвигая один из ящиков стола и доставая блокнот в переплёте из бордовой кожи. — Были дети, вспомни-ка сам, которых ему удавалось дурманить. Да и не только дети, порой... — Чушь какая-то, — глядя в одну точку, бормочет Сонхун, обкусывая полные губы. Заставляя Сону от этого звучно усмехнуться, чувствуя, наконец, хоть какое-то собственное превосходство. Не чувствуя так ярко больше того жуткого, всепоглощающего страха, что обуял его в классе. Теперь, когда он знал, что хотя бы сознание его от Сонхуна в безопасности, пусть пока не тело и кровь, но это уже не мало. Не каждому, в самом деле, удаётся не то, что сопротивляться, но не подчиняться чужому дару вовсе. Первым очевидным примером является тот же Тэхён, к дару которого у Сону брони нет, как бы он е старался. Но Сонхуна и его внушение, к его счастью, Сону обойти каким-то образом смог. И пусть то была не заслуга его самого, а каких-то погрешностей и брешей в способности Сонхуна…это давало ему фору перед заносчивым каннибалом. И крохотный повод держать голову поднятой. — Но это не единственное, конечно же, зачем мы все собрались, — вмешивается в его мысли Тэхён, сочувственно глядя лавандой своих глаз. И всё тот же жуткий страх липкими щупальцами пробирается вновь вниз по горлу. Так молниеносно и без возможности избавиться. Сону не знает, каково это «дышать», но ему кажется, что именно так задыхаются люди. Когда нет сил двинуться и даже слово произнести. Он бросает настороженный взгляд на Сонхуна, но тот явно не курсе всех новостей тоже, напрягшийся в своём кресле, по-вороньи склонив голову к плечу и обратившийся в слух. — Все те сутки, что Сону восстанавливался, у меня было время поразмышлять. Пообщаться с другими чистокровными и с Чимином. Само собой без конкретики и имён, лишь обозначив ситуацию. И все мы пришли к одной мысли. Раз уж так оказалось, — выделяет Тэхён, указывая на них ладонями, — что ты, Сону, способен выдерживать напор сил Сонхуна, а тебе, Сонхун, необходимо научиться не бросаться на всех и каждого со внушением и кражей крови, мы единолично с твоим братом подумали и приняли решение… — Вы с Сону идеально подойдёте друг другу, как соседи, — обрывает плавную и осторожную речь друга Чимин, довольно ухмыляясь с одинаково ошарашенных реакций и распахнутых глаз подростков. Внутри Сону те самые ледяные оковы и липкие щупальца соединяются. Взрываясь и раня осколками окровавленные внутренности. — Ни за что! — кричит он, подскакивая со своего места и чувствуя приступ тошноты и привкус грязного металла во рту. — Только через мой труп! — Хотел бы я сказать «раз плюнуть», — хмурит густые брови Сонхун, поднимаясь со своего кресла тоже, — но тут, к сожалению, вынужден согласиться. Никакого соседства. Я сбегал сюда не за тем, чтобы мне нанимали малолетних нянек. С проблемами с головой, к тому же. — Вы не понимаете, — пробует Тэхён. — Нет, дядя, — шипит Сону, — это ты не понимаешь. Как тебе вообще, после всего, что с нами было, пришло в голову засунуть меня в одну комнату с каннибалом?! О чём ты только думал… — Я пытаюсь думать о вашем будущем, Сону. И о будущем Академии… — Именно! — переходит едва ли не на визг Сону, лупя ладонями по столу. — Ты вечно ставишь Академию превыше всего! Запихнул меня сначала в класс с ним, затащил на тет-а-тет, теперь комната…а что дальше?! Ради чистоты крови и статуса и замуж меня за него отдашь, несмотря на разность полов?! Сону удивлённо замолкает, захлопывая рот, как только видит, что Тэхён заметно дёргается назад от его слов, словно от пощёчины. Лавандовая радужка затягивается моментально тёмно-серой печалью и скорбью, которые Сону наблюдал все последние два года, живя в одном доме. Так, словно Сону не просто наотмашь ударил его, а вдобавок вонзил в сердце парочку острых колов, не скупясь на ехидные слова о самой большой в жизни потере. Сону не сразу понял, какую боль приносят Тэхёну воспоминания о погибшей сестре, но до тех пор, как мог увечил побуквенно едва бьющееся вампирское сердце, чтобы справиться так с болью собственной. И вот какую пустоту и боль отражали сейчас глаза его дяди. Только вот Сону от этого лишь растеряннее становится, теряя запал. Потому, что... — Я что-то не то… — Успокоился? — вмешивается вдруг негодующе строгий голос Чимина. — Или вывезти тебя на задний двор, проораться? Не сводя глаз с дяди, Сону отмахивается от угрозы Чимина, но отступает немного назад, убирая от стола руки, от которых не осталось и отпечатков. Надеясь на объяснение и ответ. Надеясь на то, что Тэхён хоть что-нибудь ему скажет и поругает в своей манере сам. Но Тэхён... — Вишнёвое дерево, — негромко отзывается он, разбито улыбаясь уголками алых губ. — Крепкое, не правда ли? — Ага… Сону поздно угадывает в глазах Тэхёна мимолётную вспышку, но чувствует уже, как осколки в груди тают один за одним, колени подгибаются, роняя его на край кресла. Боковым зрением он замечает и усаживаемого Чимином Сонхуна, передёргивающего от нежелательных прикосновений плечами. Ему так хочется подумать о реакции Тэхёна больше. Остаться здесь, в кабинете, с ним, а не с братьями Пак, от которых аура одна и та уже фонит тьмой и неприятностями. Но желанию его не просто не суждено сбыться, оно буквально выворачивается реальностью наизнанку. — Видите ли, так уж сложилось, не знаю к счастью ли, — смотрит Тэхён на Сонхуна, — к сожалению ли, — возвращает взгляд Сону, — но дар твой, Сонхун-и, не способен повлиять, как следует, на моего племянника. И во всей Академии, он единственный из учеников, на данный момент, кто может таким образом противостоять тебе. А ты, Сону…я так хочу тебе счастливого будущего, Ангел мой. Без страха собственной тени, без страха других вампиров и предвзятого к ним отношения лишь из-за того, кем они родились. Я хочу, чтобы ты был счастлив и спокоен. И да, отчасти, возможно, это жестокий способ с моей стороны тебе помочь, но…не более ли он действенный? — И ты дедушку после этого называешь монстром? — щурит алые глаза Сону. — Сама эта идея…она нездорова. — Но она может быть действенной, малыш, — хмыкает Чимин, перехватывая его недобрый взгляд. — Может быть? А может и не быть, получается? — Молодец, теорию вероятности ты уже знаешь, с экзаменом проблем не будет. — Чимин, — поджимает губы Тэхён, качая головой. — Он хотел сказать, что ты прав, Сону. Но нам стоит попробовать… — Рискнуть моей жизнью! — Да Дьявола ради, — закатывает глаза Сонхун, привлекая к себе всеобщее внимание. — Я большую часть времени рос не дома и то в курсе всех тонкостей связей. Или тебе самодовольство мозги отшибло? Я, увы, не смогу тебя убить. Ни зубами, ни руками, ни чем-либо ещё. В первом случае — как только мои клыки войдут в твою куриную шейку, я буду связан с тобой. А мне такие радости ни к чему в моём возрасте. В остальных же других случаях, существует закон. По которому, напомню тебе, малыш, мы не можем убивать себе подобных, пока это не грозит опасностью нашей жизни. Или жизням наших близких. Но эту самозащиту тоже ещё поди докажи. Так что, — разводит он длинными руками, — соседствовать друг с другом, может и дерьмово, но не смертельно опасно. — Для кого как, — цедит сквозь зубы Сону. — Малыш у нас просто самую малость суицидник, — поводит плечом Чимин, будто говорит о самых повседневных вещах. Будто это не было тайной за стенами особняка Ким, в который его приглашали несколько вечеров подряд под покровом ночи. Будто он говорит о ком-то столь незначимом и нелепом... Чимин получает ожидаемо в свою сторону два опешивших взгляда, один из которых в тот же миг сменяется на слепую ярость. Внутри Сону всё кипит, клокочет. Ненависть и злость клубятся, сбиваясь в один плотный шар, давящий на грудную клетку изнутри так, что кажется, вот-вот взорвётся и уничтожит всё живое и неживое вокруг. Заменяющий ещё не опавшие осколки его страха на детонирующий механизм из огненной крови. Он сцепляет в кулаки тонкие пальцы, чтобы на ломать ими резные подлокотники из дорогого дерева, но на деле так сильно мечтает сдавить жилистую бледную шею старшего Пака, хоть и не ровен соперник вовсе… — Кишка тонка, — ухмыляется, не сводя с его личика глаз, Чимин, словно даже на расстоянии способный читать его мысли. — У тебя на лбу всё написано, мне даже напрягаться не нужно. — Чимин, тебе ведь давно не шестнадцать, — опускает плечи Тэхён, разочаровываясь в который раз поведением друга. — Почему ты такой… — Мне, может, и не шестнадцать, но я тебе напомню… — однако Чимин не договаривает и лишь многозначительно приподнимает под тёмно-синюю кудрявую чёлку брови. — Хочешь или нет, а какие-то глупые привычки перенимаются. Не сказать, чтобы я уж очень был этому рад. Со временем, надеюсь, пройдёт. — Со временем? — вскидывается, встревая Сохун и оборачиваясь на брата. — То есть это ещё и надолго?! Сону отключается в эту же секунду от «увлекательнейшего» разговора. Погружается в себя, свои мысли и ощущения. Отмечает непрерывный зуд злости, расплавленным серебром тянущейся прямиком по самым костям. Горький привкус предательства и разочарования, что непременно преследует его с тех самых пор, как его ненаглядный названный братец так гнусно сдал его, разрушив единственную на тот момент возможность спастись от убивающей и гнетущей пустоты. Мерцающий предупредительными огнями на периферии сознания страх, тюкающий где-то в затылке, не сильно, но ощутимо, напоминая о дремлющем, но существующем инстинкте самосохранения, в комнате с двумя каннибалами.[Bohnes — You've created a monster]
И Сону ничего не может поделать, но чувствует где-то под надтреснутыми рёбрами щекочуще опасное чувство интереса к глазам цвета индиго, суженным в негодовании, и полным губам, скалящимся, в этот раз, хотя бы уже не в его сторону, обнажая бритвено-острые клыки. Внезапную и такую давно уже позабытую вспышку вкуса жизни на самом кончике языка. Он ощущает, как зрачок его пульсирует, то затапливая, то оголяя рубиновую полыхающую радужку. Кажется, даже слышит, как быстрее стучать начинает сердце, хоть этого и быть не может. Встречает открыто настороженный, заволочённый тьмой самой бездны взгляд чужих глаз, не моргая. И, может, это то, что и нужно было ему всё это время? Все два года, что он прожил в не своём доме, не на своём месте, решаясь на страшное и непоправимое, оставляя за хрупкими плечами остатки семьи, догорать в подожжённых мостах. Может, этот ежедневный адреналин, страх смерти, спящей на соседней койке, и есть то, что заставит его неизбежно ползти вперёд? Или, сдавшись, без стукачей и с чужой доброй помощью, опустит на шесть футов под землю? — Я согласен, — в полтона произносит он. Почти не слышно, едва размыкая побледневшие губы. Но Чимин и Тэхён прерывают пылкий спор, затихая и обращая на него свои взоры. В кресле каменным изваянием застывает Сонхун, будто бы даже ушам своим не верит. Сону не верит себе и своим ощущениям до конца сам. Но рискует. Хоть риск этот и совершенно неблагородное дело.