ул. Часовых, 34

На море обещали шторм, но Яну это не пугает. Она весь завтрак канючит отцу о том, что хочет купаться, и даже готова показательно заплакать. Отец смотрит в сторону пляжа, тяжко вздыхает и наконец сдаётся под натиском упрямой девочки. Напускное недовольство, а на деле - лукавые смеющиеся глаза за стёклами очков. «Вечно тебя тянет залезть туда, куда лезть не надо.» Яна радостно хлопает в ладоши и бежит переодеваться в ещё мокрый купальник, оставляя за столом недоеденную яичницу и остывший чай. Нетерпеливо топает ножкой, пока отец медленно собирается. Им дойти до моря – две минуты, благо, гостиница - это бывший детский лагерь, расположенный прямо у кромки пляжа. Дольше ждать, пока отец раскурит сигарету, следуя какому-то там закону Архимеда. Пока Яна бежит до воды, небо темнеет и застилается свинцовыми тучами. Колючий ветер треплет едва отросшие до плеч волосы, кусает за бледные щёки. Шепчет голосом неуспевающего за ней отца – куда ты, дура, лезешь? Яна прыгает в надвигающуюся мутную волну с разбегу. Ледяная вода обжигает до мурашек и испепеляет голову – ни единой мысли. Спокойно. Тихо. Проплыв пару метров, девочка выныривает на поверхность и не видит берега. Вокруг только тёмная синева: тучи смешались с морем, и Яна теряет ощущение пространства вплоть до головокружения. В панике бьёт руками по воде, зовёт отца, а в ответ слышит только плеск волны и лающее завывание ветра. Сердце уходит в пятки: что-то касается её ног под водой. Больно царапает по коже, хватает и тащит вниз. Яна кричит и пытается пнуть что-то, но силёнок детских недостаточно для того, чтобы вырваться. — Папа!.. — она, наверное, впервые с момента удочерения зовёт его не по имени и захлёбывается собственными словами. Вода не следует православным заповедям и не собирается подставлять вторую волну под удар: она бьёт девочку в ответ и накрывает с головой, не давая возможности даже вдохнуть. Рот кляпом забивают склизкие водоросли, и Яна едва ли может разглядеть что-то сквозь пелену пузырей. За ногу держится огромная бордовая лапа с когтями. На запястье отливают ржавчиной и запёкшейся кровью браслеты. Девочка моргает, и от паники голова мгновенно очищается от любых мыслей: под водой полно адских полуголых тварей с уродливыми лицами и обломанными рогами. Их не миллион, и даже не два. Они заполонили собой всю водную гладь и тянутся к ребёнку – кто изодранными руками, кто обрубками на лоскутах ткани, кто оголёнными костяшками пальцев. На руках разом открываются миллиарды светящихся глаз. Каждый из них считывает любое движение девочки. Из конечностей монстров разом будто исчезают все кости, они темнеют до черноты, и это уже не руки – это противные скользкие щупальца, из которых не выбраться даже при самой сильной силе воли. И Яну засасывает на самое дно. Вниз Вниз Вни... Она никогда не просыпалась от кошмара с криком, не вскакивала с дивана. Её пробуждение – это всегда тихая паника и оцепенение. Яна резко открыла глаза и попыталась успокоить бешеный ритм сердца. Как там учил Лёша?.. Медленный глубокий вдох. Отсчитать восемь секунд. Отпустить дыхание без резких движений. Размеренный выдох. Отсчитать восемь секунд. Повторить. Дыши. Морок неохотно отпустил девушку из своих липких объятий. Глаза потихоньку привыкли к темноте, и уже различимы знакомые силуэты мебели. Яна попыталась сесть: хотелось открыть окно и проветрить душную комнату от остатков неприятного сна. Ей давно не снились кошмары, в особенности – столь осязаемые. Она никогда не была на море, максимум – на озере рядом с дачей. Никогда не называла Лёшу папой: попала к ним в семью уже взрослым ребёнком и не могла связать между собой слова и чужих людей. А может, её подсознание просто хочет что-то сказать? Наугад выхватив из лап темноты джинсы с толстовкой и одевшись, Яна на цыпочках вышла из комнаты. Практически каждый сантиметр квартиры отзывался на любой шорох и непременно мог разбудить протяжным скрипом всю улицу. А девушке свидетели ни к чему, тем более, что у Паши утром какой-то невероятно важный зачёт. Минута на то, чтобы обуться, захватить два комплекта ключей и выскользнуть за дверь. — Далеко собралась? Яна поморгала, пытаясь привыкнуть к тусклому освещению в подъезде. На подоконнике лестничного пролёта под открытой настежь форточкой расположился Балор, внаглую сдвинувший к стене горшки и банки с полумёртвыми цветами. Курил, судя по запаху, шоколадный чапман. — Ты ещё не спишь? — девушка неуверенно поднялась по лестнице. — Отвечают вопросом на вопрос только мудаки и те, кому есть, что скрывать, — сморщился Балор. Протянул подруге открытую пачку. — Иду к Насте. Мне сон очень неприятный приснился. Может, даст чай успокоительный какой-нибудь. Яна покачала головой, отказываясь стрелять. Всё равно целую курить – мерзко, затошнит. Вместе этого ловким движением руки выудила из губ Балора уже начатую сигарету. Закурила – не в затяг. — Не поздновато ли для чаепития? Спит же наверняка матушка твоя. — Если спит, вернусь обратно. Попью чай дома, я не привередливая. Валерьянку поищу. Почитаю лекции на завтрашние пары. Только сейчас она заметила, что Балор выглядит, мягко говоря, хуёво. Пальцы искусаны в некоторых местах до заусенцев с кровоподтёками, волосы собраны в небрежный хвост с петухами и торчащими тут и там прядями. Под ярко-зелёными глазами залегли тёмные синяки. Пока Яна, как ей казалось, незаметно рассматривала друга, тот не сводили с неё взгляда. Стало неуютно. Она в последний раз затянулась и неловко протянула сигарету обратно к губам Балора. Тот, не прерывая зрительного контакта и не моргая, приоткрыл рот, мягко захватывая её зубами. — Выглядишь не очень, если честно, — прокашлялась Яна, пытаясь рассеять напряжённое молчание. — Тебе бы самому поспать. — Я работаю, — коротко ответил парень. — Фриланс, знаешь ли. Ненормированный график и всем всё надо очень срочно. — Только не говори, что опять на отца. — Скорее сдохну где-нибудь от голода и холода, чем дам ему лишний повод напомнить, что я без него нихуя не добьюсь. — Балор наконец отвернулся и раздражённо потушил окурок о почву в горшке с бегонией, спрыгивая с подоконника. — Я их поливаю, вообще-то. — Ян, честно – всем похуй на цветы эти твои. Их кто-то выкинул за ненадобностью, а ты и рада тратить время и силы. Лучше бы занялась своими кошмарами и срывами. Больше пользы было бы – причём всем. Хотя, конечно, поливать цветы ебучие гораздо легче, чем признать, что у тебя проблемы. В голове зазвенело от ярости и обиды. Противно защипало в носу, и Яне стоило титанических усилий сдержать зудящую руку от пощечины. Ей-то казалось, что они давно прошли этот дурацкий этап с обидными подколами и издёвками и наконец научились обращаться друг с другом... бережно, что ли. — Лучше бы занялся своими обидами на папочку, чем вымещал их на меня. Больной ублюдок, — она развернулась на каблуках и пулей вскочила по лестнице на пятый этаж. Дрожащими руками достала связку ключей от квартиры родителей, молясь всем богам и чертям, чтобы хоть кто-то из них не спал. Яна скрылась за дверью, исчезая из поля зрения Балора. Он ещё с секунд десять пялился в одну точку. Со вздохом забрал в ладонь ещё тлеющий окурок, аккуратно поправляя вялые листочки. — Да чтоб тебя... Коридор родительской квартиры встретил тёплым мигающим светом и спящим на коврике о порога стареньким псом Кирюшей. Пока Яна переобувалась в свои потрёпанные тапочки, в голове сложилась цепочка обречённых мыслей: не спит - значит, ждала – ждала, значит, откуда-то узнала, что идёт – откуда узнала? услышала разговор в подъезде. Непременно начнёт разбираться, что за неприятности в раю. — Что крадёшься, словно тать в ночи? — с улыбкой промурлыкала Настя, стоило Яне зайти на кухню. За нежным голосом и ласковым именем скрывалась женщина из огня и стали. Анастасия Семёновна в своё время поедала таких наивных маленьких девочек на завтрак, закусывая их самоуверенными глупыми парнями. Ботаник по образованию, на досуге женщина занималась гаданием по картам, собирала по чужим дачам лекарственные травы и трепала нервы мужу. Яна не то чтобы побаивалась её, но относилась к приёмной матери с некоторой осторожностью. — Привет. Я же не разбудила никого? — она неловко обняла Настю, присаживаясь напротив. — Вовсе нет. Меня лично разбудил Лёша, которому срочно посреди ночи понадобилось отправиться на дачу за грибами. Тебе чай снотворный заварить, ты же за этим? — женщина плотнее завернулась в цветастый шёлковый халат, перебирая в руках различные тканевые мешочки с травами. Яна кивнула и отвернулась к окну. Она знала этот вид наизусть: жёлтые занавески в цветочек, кактусы и фиалки на подоконнике, пепельница из Турции (или Египта? или Анапы?) и тёмное-тёмное небо вдали. Молчание затянулось до неприличия, и, обернувшись, девушка заметила вдумчивый взгляд матери. — Что? — слегка раздражённо выдохнула Яна. — О, только не делай вид, будто не хочешь пожаловаться на своего парня. У тебя есть минут пятнадцать, пока чай не начнёт действовать. — Настя поставила перед ней кружку. Из этой же посуды Яна пила, когда впервые попала в квартиру Рыковых и ещё не знала, какую роль им предстоит сыграть в её жизни. — Ты в курсе, что подслушивать – некрасиво? — помолчала, осторожно обхватывая ладонями горячую кружку. Приятно пахло мятой, душицей и чем-то невыносимо знакомым. — И Егор мне не парень. — Я в курсе, что за чай можно и спасибо матери сказать, например. Яна опустила глаза и виновато пробубнила что-то вроде благодарности. Буквально макушкой она чувствовала, что Настя продолжает изучать её. Спасибо хоть, что не давит столь явно. — Ты всё слышала. И наверняка уже сформировала своё мнение, — выпалила девушка и сделала маленький глоток снотворного пойла. По груди мгновенно разлилось приятное теплом. Захотелось заурчать от удовольствия. — Ого, тебе стало интересно моё мнение? Не обожгись смотри. — Настя решила не садиться: всё равно скоро вставать провожать гостью. — А ты сама не думаешь, что он может быть в некотором роде прав? — Прав, не прав – он специально сказал всё это, чтобы задеть меня, а не чтобы попытаться помочь. — То, что твой мальчик-красавчик не умеет подбирать слова и в целом часто ведёт себя как малолетний дурак – далеко не новость. Допиты последние капли со дна, и Яна уже начала чувствовать приятное покалывание в кончиках пальцев, будто опустила руки в горячую ванну после мороза. Ей казалось, что последнее предложение Настя требует продолжения: мол, он, конечно, уёбок, но в целом ничего так. Но мать продолжает молчать. — Но? — А не будет «но». Или он идёт на контакт и готов сдерживать души своей гнилой порывы в отношении хотя бы тебя, или ты продолжаешь терпеть его выходки ради сомнительной дружбы. — Ни секунды не сомневалась ни в тебе, ни в твоих советах, — Яна отставила кружку, резко вставая. Стул жалобно заскрипел под ней. — Спасибо за чай, пойду досматривать кошмары. — А ты всё ещё защищаешь его, хотя злишься. Вот только никакие отношения работать не будут, если дорожит дружбой только один. Пока Яна пыталась достать кроссовки из-под заснувшего на них пса, Настя вышла в коридор, изящно прикрывая ладошкой зевок. — Рыков, кстати, тоже не в восторге от Егора. Молись, чтобы не узнал, как он себя плохо ведёт. — Да-да, я в курсе. Найдёт под землёй и застрелит из своего знаменитого ружья. А потом сделает вид, что так и было, — хихикнула Яна, пытаясь сдержать зевоту. Настя коротко хохотнула в ответ и неожиданно (в первую очередь для самой себя) притянула дочь к себе, слегка обнимая. Мгновение – и ахуевшая девушка уже освобождена и держит в руке один из многочисленных мешочков с тем самым ароматом мяты. — Заходи на выходных, Лёша как раз вернётся с дачи. Он скучает по тебе, хотя никогда не признается. Мгновение – и Настя вновь превратилась в Анастасию Семёновну. Яна кивнула ей и нетвердым шагом направилась в сторону дома. Глаза нещадно слипались, и приходилось крепче держаться за перила, надеясь, что они не совсем заплёваны посетителями подъезда – в частности, Балором. Странно, вроде, чай был выпит как минимум минут десять назад, а тепло из груди так никуда и не делось.