Предрождественские будни придворных

Стоит быть сполна уверенными в решении Валериуса, принятому отнюдь не на трезвую голову касательно времяпровождению с дражайшими коллегами: отныне на банкеты, подготовленные ими, ни ногой, даже ни носком ботинка, как бы те ни упрашивали. Никакие уговоры, убеждения и подкупы не в силах заставить изменить точку зрения. Особенно если та подкреплена не самым приятным опытом. Начиналась совместная посиделка достаточно уютно и атмосферно, сопровождалась увеселящими моментами, но будучи жутким нарциссом, Консул всем сердцем терпеть не мог попадать в неловкие ситуации или становиться объектом всеобщего посмешища, как это произошло сегодня.  Облегчение настигло его, когда Вульгора заодно с Вальдемаром таки покинули зал и разбрелись прочь. Неизвестно, где те находятся, во дворце ли вообще, но открытие в виде того, что здесь теперь ничто Валериуса не держит, стало на редкость приятным. Никто не тормошит за плечи, не вынуждает подняться, не задает идиотских вопросов и не гремит над ухом. Благодать. Стоит Вульгоре исчезнуть из поля зрения как можно дальше, воцаряется излюбленная идиллия. Только проведя в их компании некоторый промежуток времени, начинаешь невольно ценить порядок, а не воспринимать как должное. Онемевшая рука лениво задвигалась по поверхности стола, едва не опрокинув пустой бокал. Но интуиция, заставившая вовремя остановиться и не совершать размашистое действие спасла посудину от судьбы той, что распалась сотнями осколками на полу. Плечи зашевелились и дёрнулись, а голова с изрядно растрепавшейся причёской поднялась. Мутный взгляд старался оценить обстановку. Пряди, спадающие на лицо, не позволяли держать обзор открытым до конца.  Аристократ завёл обе руки за голову и не очень подвижными пальцами зацепил крупную рубиновую брошь в форме жука, которая использовалась в качестве аксессуара для волос. Та чудом удерживалась на беспорядочном каскаде. Неловкими движениями в попытке аккуратно прикрепить украшение на законное место, Валериус раздосадованно зашипел. Теперь он мало чем напоминал прежнего сноба, который с гордым видом восседал здесь в самом начале. Покрасневшие склеры от количества выпитого, измотанный и сонный взгляд, красноречиво говорящий о еще не отпустившем опьянении, синеватые затемнения на веках. И за это огромное спасибо Понтифику Вульгоре. За их очаровательную идею развлечься.  С измученным вздохом придворный, еле удерживаясь и шатаясь, таки поднялся с кресла. Доминирующее желание крепкого сна убеждало его вернуться и провалиться в негу прямо здесь и сейчас, но привычка засыпать на мягких и роскошных перинах брала над низменным желанием верх. Нет, Валериус ни за что не позволит себе закрыть глаза до утра в зале за столом, словно классический пьянчуга. Получив достаточную долю позора, Консул для поддержания остатков авторитета встретит новый день в покоях, в богато украшенной кровати с балдахином и шелковистыми простынями.  Думать о чем бы то ни было невозможно. Одна мысль за другой рассеивается в пустоте. Выпил, называется, немного вина. Валериус мог бы споить примерно такое же количество Вульгоре, но каков толк? Если те и способны пьянеть, то десятью бокалами их точно не свалить с ног. Это чёртова боевая машина, готовая сражаться, ровно стоя на земле хоть несколько суток подряд. Нести из погреба бутылки, дабы в отместку заставить выпить содержимое до последнего? На такие жертвы аристократ пойти не готов. В коллекции содержится немало редчайших сортов вин, коих осталось на белом свете от силы несколько литров. И отдать сии шедевры виноделен в никуда? Идиотизм. Осторожными шагами, не без опоры об первые попавшиеся стены, Консул пробирается к выходу. Отперев дверь, он неразборчиво заворчал под нос. Даже во время нетрезвого состояния стиль поведения мало чем отличается. Тот же сварливый брюзга, жалующийся на этот раз не только на нерадивых и недалёких коллег, а также на пульсирующую головную боль, переходящую к вискам, на взбившуюся окончательно шевелюру, помятую одежду, что совсем недавно сияла чистотой и роскошью, да и в принципе на весь свет за то, что угораздило в очередной раз ввязаться в примитивные и вредящие самочувствию развлечения. Неплохо Вульгора повеселились, однако. Нет сомнений в том, что в один прекрасный день они с упоением напомнят о том задорном предрождественском вечере. Само собой. Разве может быть иначе? Валериус чудом доковылял до личных покоев. Путь до места, которое ему теперь виделось райским, показался бесконечным. Ручка двери практически беззвучно повернулась и повеяло долгожданным домашним блаженством. То, что нужно. И ничего другого не требуется. Неплохо, конечно, было бы принять настой против тошноты и приливающей ко лбу боли, но тело упрямо изъявляло: до завтрашнего дня оно подниматься с постели не намерено.  Уставшего придворного встретила божественная мягкость и тепло бархатных перин с подушками. Плотный балдахин сверху услужливо берег уставшие глаза от лунного света. Будь бы сейчас иное состояние вещей, Консул бы побрезговал укладываться в обычной одежде, но вставать и отправляться на поиски ночной рубашки — идея, требующая минимума энергии. Как таковой у молодого человека не имелось. Ни толики.  Желанная тишина кругом убаюкивала. Кругом ни шороха. Даже полуоткрытая дверь спальной не скрипела, ибо за окном стояла безветренная ночь. Хотя бы на текущий момент обстановка благовеет перед Валериусом. Покалывания унимаются, каждая мышца расслабляется и размягчается. Разливающееся по туловищу мление уносит с собой в неизведанные места, позволяет отпустить некогда мучивший дискомфорт. Дыхание учащается, становясь глубже и ровнее. Дремоту совсем скоро заменит наступающий сон и окончательно заберёт в безмятежное царство Морфея.  Страшный демонический грохот кровожадно и свирепо с треском разрушил воцарившуюся безмятежность. — Чёрт бы тебя побрал! ВАЛЕРИУС! — громогласный лай за дверью пророкотал подобно падающим одним за другим тяжёлым стеллажам. И на этих стеллажах стоят не книги, а ряды хрупких стеклянных фигурок и посудин. И все это будто взяли и уронили прямо под ухом. Вот такой оглушительный звон. Приятного пробуждения. Аристократ подорвался и со вздохом приподнялся, готовый бежать прочь, если, упаси Иерофант, произошла экстренная ситуация. Он напрочь позабыл о мигрени, которой явно не хватило времени на то, чтобы стихнуть, поэтому та теперь настырно донимала ничего не понимающего Консула с удвоенной мощью. Будто дубиной со всей дури молотят.  — А-а-а, вот ты где! — из-под проема замелькал острый головной убор исчадия ада, покуда пальцы с отвратительным скрежетом впивались в стену. — Я-то уж думали, ты завалился прям на столе на всю ночь, представляешь, а? — совершенно не замечая донельзя потрясенного и истощенного вида придворного, медленно протянули Вульгора.  — Т-ты…в-вы… — ошарашенный до сумасшедшего блеска в зрачках, Валериус, всплеснув руками, проследил, как Понтифик вальяжно проходят в прохладную комнату, прогулочным шагом расхаживают до окна и по-хозяйски задёргивают грубым рывком тонкую тюль занавесок. Они нерасторопно повернулись в сторону постели. — А что, какие-то проблемы? — Вульгора скривили губы, не терпя даже намёков на просьбу выметаться отсюда. Несколько мгновений прошли в гробовом молчании. Вульгора не спешили её нарушать. Не то сказать нечего, не то хотели услышать, что в данной ситуации выдавит Валериус.  — У меня болит голова, — каково же было облегчение, когда ясность ума по крошечным крупицам наконец удосужилась начать собираться в одно целое. — А вы, словно последняя свинья, ворвались в комнату спящего, — последнее слово придворный произнес с подчеркнутым недовольством, — что является самым настоящим верхом неприличия. С процеженным сквозь зубы стоном Консул вцепился указательными пальцами в виски. Щемёж мгновенно принялся напоминать о себе самыми изощренными способами. Благодаря заглушившим прочие ощущения эмоциям, Валериус отнюдь не сразу сумел обратить внимание на нарастающий дискомфорт.  Понтифик Вульгора буравили взглядом изо всех сил старающегося соблюдать приличия даже посреди ночи придворного. Бегающие из стороны в сторону рассеянные зрачки, землисто-бледное лицо и пересохшие губы — вид ни капли не оживлённый. Почти срывающийся на шёпот голос не добавлял картине очарования и солидности, к которой аристократ стремился вне зависимости от расклада. — Вам пошли бы на пользу уроки хороших манер, — пока Вульгора молчат, Консул не упустил возможности в тысячный по счету раз упрекнуть тех за невыносимую невежественность. Но вместо того, чтобы принять к сведению раздражённо высказанное замечание, Понтифик обхватили себя двумя, руками, согнулись так низко, как это только возможно и залились до пробирающей дрожи в теле оглушительным хохотом. Лицо заалело. Лишь сейчас Валериус приметил: Вульгора не пришли с пустыми руками. Об пол то и дело билась хлипкая, по всей видимости, мокрая тряпка. — АХА-ХАХА-ХА! — во все горло надрывались они, выставив палец вперёд. — ВЕРХ НЕПРИЛИЧИЯ!.. АХА-ХА!.. СЕЙЧАС СДОХНЕМ СО СМЕХА!.. — успокоиться оказалось делом крайне проблематичным: нравоучения аристократа, покуда тот выглядит так, словно только что из помойки вылез выглядело ну очень сюрреалистично. Недоаристократ. Вот он кем предстал перед Понтификом. И, главное — не утрачивающий былой гордости и до небес завышенного чувства собственной важности. Похвально, зато не менее комично. Валериус, слишком хорошо знающий Вульгору, с самым обречённым видом завалился на кровать, готовый терпеть невыносимо долгий и шумный гогот. Нет сомнений: наутро голова будет разрываться.  — Ты это, — на удивление скоро отсмеявшись, Понтифик рукавом одежды смахнули выступившую в порыве эмоций слезу и изредка испуская сдавленное хихиканье, — кончай с триадами, — тряпка, что беспорядочно болталась в их руках, со свистом приземлилась на бледный лоб Консула, — и лежи себе. Аристократ с недовольным вздохом поправил криво брошенный на лицо кусок холодной сырой ткани. Вульгора умеют быть полезными. Иногда. Похвально, если они самостоятельно додумались оказать базовую «медицинскую» помощь. Либо же сами Квестор Вальдемар снизошли до того, чтобы дать дельный совет для избавления от слабости и неприятных ощущений. Но имеет ли эта деталь значение, здесь, посреди ночи, когда до подъема остается около четырех часов? Наутро Валериуса без сомнений ожидает эдакий небольшой персональный ад в виде недосыпа и вялости. — Благодарю, — кисло отозвался на заботу Вульгоры придворный. — Но вам совсем необязательно было вламываться ко мне, когда я уже начал проваливаться в сон, — всё та же нотка укоризны. Опека Понтифика меркнет на фоне доставленных проблем. — Не боись, уснешь, — источник отвратительного состояния как ни в чем не бывало продемонстрировали зубастую улыбку. — Не в последний раз в жизни спишь. На ядовитый подкол Консул закатил глаза. Казалось, ещё одна шутка от Понтифика, и он сумеет закатить их далеко настолько, что узреет собственный мозг. Аристократ прежде никогда столь отчаянно не нуждался в немом одиночестве. Да уж, польза от Вульгоры присутствует: благодаря ним однажды ты научишься ценить личное пространство и оберегать его. — И все же, твое выступление оказалось скучным, — с напущенным заунывным видом Понтифик Вульгора разочарованно махнули рукой, явно не планирующие оставлять так просто произошедшее. — Я ожидали настоящего шоу. — Бога ради, прекратите, — прорычал Валериус и схватился за спутавшиеся волосы на макушке. — Вы пришли ко мне ради того, чтобы обсудить ситуацию чрезвычайной важности? — из-под тряпки блеснул хмурый и выжатый взор. — А то! — ничуть не смутившиеся хмурым сарказмом Вульгора подмигнули. — Утро вечера мудренее, если вы не в курсе, — с этими словами придворный, не оставляя попыток продолжать ночную беседу, перевалился со спины на бок и отвернулся к прохладной стене. — Доброй ночи, — окончательно оборвал он толком не начавшееся обсуждение сухим формальным пожеланием. Аристократ обессиленно поджал под себя ноги и свернулся калачиком. Даже одеялом не накрылся. Его часто после насыщенной работы валила с ног разбитость после плотно забитого делами дня, но даже тогда всегда находилась крошечная капля сил, чтобы побаловать себя уютом и комфортом в виде свежего выглаженного спального костюма и недолгого приведения в порядок причёски, но в настоящий момент не выйдет совершить ни первый, ни второй из ритуалов.  — Гм, ну, смотри мне, — на диво легко отступили Вульгора, сопроводив согласие короткой усмешкой. — Завтра я уж точно с тобой встречусь! Погружался в сон аристократ уже в опустевшей комнате. Последнее, что он слышал — бодрый топот каблуков, отдаляющийся от кровати и с характерным хлопком закрывающаяся дверь. Воцарившаяся благодать умиротворяла, затягивала в пучину желанных грёз. Проникающая через приоткрытое окно зимняя прохлада, сопровождающаяся постоянным запахом костра, не забивала ноздри, не была навязчивой, но её благоухание, пощекотав нос, прибаюкивала. Что будет на другой день — уже не настолько важный вопрос. Когда до конца опустошённый закрываешь глаза, в сладкой истоме видится едва ли не смысл жизни. А завтра настанет Рождество.