Всего лишь сон

      Уснуть снова уже не получилось. Боромир боялся даже глаза закрыть, темнота сразу воскрешала в памяти самые яркие моменты сновидения, и его пробирала дрожь. Арагорн тоже не спал. Он прижимал Боромира к себе, шептал что-то по-эльфийски, как будто успокаивал взбрыкнувшую лошадь.       Хальбарад принёс им по бокалу горячего вина со специями и спросил, не нужно ли ещё чего, он выглядел встревоженным и бросал на Арагорна странные взгляды, прежде чем уйти к себе. Небо на востоке уже начинало зеленеть.       — Нет смысла притворяться спящими, — наконец сказал Арагорн. Вино не умалило тревоги и не принесло покоя. Он откинул одеяла и бросил Боромиру его одежды. — Пойдём, смоем эту ночь.       В купальнях в предрассветный час никого не было. Арагорн запер двери маленького зала и зажёг свечи. Посреди комнаты, отделанной зелёным мрамором и малахитом, стояла глубокая чаша, уже полная горячей воды, над ней поднимался пар. По стенам вились цветы, через стеклянный купол ещё были видны предутренние звёзды. Эта зелень, доносящиеся из садов голоса ночных птиц, плеск воды, мелкая узорчатая плитка под ногами — так напомнили Боромиру сон, что почувствовал страшную слабость и просто сполз на пол, прижавшись спиной к колонне. Арагорн, тут же оказавшийся рядом, помог ему подняться вновь, раздеться и залезть в ванну. Сам же он остался одетым и опустился на скамью у чаши. Его руки скользили по воде и по телу Боромира, зарывались в волосы, ласкали невесомо и почти целомудренно. Тепло и присутствие Арагорна придавали сил.       — Ты расскажешь, что тебе приснилось? — спросил Арагорн.       — Я, наверное, перебудил весь дом, — уклончиво ответил Боромир. — Я кричал?       — Да, — ответил Арагорн. — Сначала ты завозился рядом и шептал моё имя, я проснулся. Ты был твёрдым, упирался мне в бедро. Я подумал, что это просто один из приятных снов, обрадовался, что ты выбираешь меня и наяву, и в грёзах, — Арагорн улыбнулся. Боромир прикрыл глаза, не в силах выносить это, ведь именно в этом сне с ним был другой. — Потом возбуждение пропало, — продолжал Арагорн, — а ты стал вырываться у меня из рук. Ты плакал, звал меня и кричал так, словно тебя пытают. Я долго не мог тебя разбудить.       Боромир открыл глаза и посмотрел на Арагорна. Тот был бледен, взгляд его тревожен. Одна рука Арагорна лежала у Боромира под плечами, другой он гладил его по лицу, как очень любил.       — Примчался Хальбарад, принёс свечей, подскочила прислуга. Ты очень напугал нас всех.       — Прости меня…       — Тебе не за что извиняться, — торопливо перебил Арагорн. — Но расскажи мне, что ты видел.       — Ничего особенного. Просто кошмар, — Боромир покачал головой.       — Неправда. Я знаю твои кошмары — ни один из них не заставит тебя плакать. Тебе часто снятся битвы, ты сжимаешь челюсти и кулаки, шепчешь проклятия, ищешь рядом с собой меч. И ты побеждаешь. А если проигрываешь, то просыпаешься злым, но не в отчаянии.       Арагорн склонился к Боромиру, говорил тихо, чтобы голос не отдавался холодным эхом к стенах. Он поцеловал Боромира в висок, удержав его голову, чтобы тот не мотнул в сторону. Боромир молчал. Битвы битвами, но этим сном ему делиться на хотелось. Слишком реальным был он был, слишком сильно саднило мышцы. Боромир бы не удивился, найдя спустя пару часов синяки на своём теле.       — Хочешь, я угадаю, что тебе приснилось? — вдруг сказал Арагорн, нарушая молчание. И получив молчание в ответ, продолжил, — тебе приснился невероятной красоты эльф. Который сначала соблазнял тебя, а потом принудил к измене. Думаю, даже больше, — Арагорн провёл рукой в воде по бедру Боромира и замер, когда тот вздрогнул от прикосновения. — Думаю, он взял тебя силой. Этот эльф был высок, у него длинный тёмные волосы, яркие глаза, взор, прожигающий насквозь, а речи его сладкий пьянящий мёд. Верно?       — Как ты… — Боромир со страхом и удивлением смотрел на Арагорна. — Ты умеешь проникать в сны? Ты видел то…что видел я?       — Нет. Я просто предположил. Но я видел этот сон, правда чуть раньше тебя и с другого ракурса.       — Как это?       — По пути с севера, уже от врат Рохана, когда я предвкушал возвращение домой и встречу с тобой, ты часто являлся мне во снах. Увидел в ту ночь тебя вновь, я не удивился. Я обрадовался, сон был совершенно реален. Как и этот эльф с тобой. Мне снилось, что я застал вас в саду у фонтана. Я стоял за кустами, прятался, смотрел, как ты его целуешь. Ласкаешь. Отдаёшься ему. И в голову пробирались мысли о том, что тебя всегда манило величие, а я таким как этот эльф никогда не стану. В том сне ты был с ним по доброй воле и с самым горячим желанием. Помню, что хотел уйти, но что-то не пускало. Потом я понял, что тот ты из сна и твой любовник знаете о моём присутствии, это всё представление. Я смотрел и замечал, что ты другой. Жесты, взгляды, ласки — ни одной твоей черты. Только на вид похож — как искусно сделанная кукла, но управляют ею всё равно дурно. Тогда я начал просыпаться. Развернулся и ушёл по аллее, и почти тут же проснулся в своей постели.       Боромир долго молчал. Он слушал не перебивая, и чувствовал, как тугой узел, стянувший грудь, ослабляется. Словно теперь они с Арагорном действительно были по одну сторону баррикад, против общего врага.       — Теперь понятно, почему в моём сне ты был…такой, — сказал Боромир. И пересказал Арагорну всё, что видел сам. Он часто прятал взгляд, но не утаил ни слова. Арагорн тоже слушал его молча, не отпускал из рук, а едва рассказ закончился, крепко поцеловал. Требовательно, но ласково, смывая своим прикосновением грязные воспоминания о чужих.       — Какой же я был? — спросил он, уже улыбаясь. Его спокойствие передавалось и Боромиру.       — Не говорил, почти не двигался, только смотрел.       — Верно, наш враг почуял, что мы слишком хорошо друг друга знаем, и чары не сработают. Ты ведь всё равно понял, что я в твоём сне фальшивый?       — Да, когда ты, то есть он, подошёл ближе.       — Даже лестно, — тихо рассмеялся Арагорн. — Враг представляет меня красивее и величественнее, чем я есть.       — Что за враг? — нахмурился Боромир.       — Этот прекрасный соблазнитель, как ты его описал — ни человек, ни эльф, действительно ни то, ни другое. Он майа. Это Саурон, каким он был до своего падения.       Боромир попытался осознать сказанное. В отличие от своего брата, что любит рыться в книгах, Боромир всегда пропускал мимо ушей всё, что не касалось военной стратегии. Главного Врага он изучал только с ракурса его поступков и никогда не задумывался, как тот выглядит. И не представлял силы его убеждения. Может потому, впервые столкнувшись с Кольцом, не рассмотрел угрозы. А теперь вновь совершил ту же ошибку.       Арагорн, судя по всему, прочёл весь ход мыслей Боромира, потому что снял свои одежды, вылил в ванну ещё ушат кипятка, чтобы вода не остывала, и забрался в чашу. Он потеснил Боромира, окунулся с головой, вынырнул и распластался у Боромира на груди. Так вести беседы о Враге определённо было интереснее.       — Я сказал уже, повторю ещё — тебе нечего стыдиться, — сказал он.       — Мы ведь уничтожили Врага, откуда у него такая сила? — спросил Боромир. И в тот же миг вдруг ощутил страшную усталость и тоску. Мысль, что война не окончена, что всё было напрасно, оказалась тяжела как небеса этого мира.       Арагорн поднялся, оседлала бёдра Боромира и склонился к нему, прогоняя холод короткими поцелуями.       — Нет, — шептал он, заглядывая Боромиру в глаза. — Нет-нет-нет. Война окончена. Саурон повержен, теперь уже до конца времён. Но он не смертен, и в чертогах Мандоса его тоже не ждут. Его удел теперь — бесплотный дух, обречённый на вечность между временем и пространством.       — И всё же у него хватает сил, чтобы смущать слабый разум, — сокращённо покачал головой Боромир. Разумеется, он имел в виду себя, не Арагорна. Тому хватило сил распознать ложь и просто уйти.       Видимо, что-то из этого Боромир сказал вслух, или Арагорн уже научился читать его как открытую книгу. Со светлой улыбкой тот склонился к нему.       — У тебя хватило сил поднять меч против Саурона на его поле битвы, в клубке его чар, и ты называешь себя слабым? Он хотел соблазнить тебя, показать тебе твою ничтожность, слабости плоти и неверность сердца, а вместо обоготворения его ты обращался мыслью ко мне и всё время пытался вырваться из пут. Ты напугал его так, что с него смыло всю привлекательность.       — Почему мы с тобой? — спросил Боромир. — Почему не Гэндальф, Элронд, владыки Лориэна? Словно это мы отдавили ему самую болезненную мозоль.       — От них он знал, чего ждать, а вызов людей был неожиданность, победы — ещё большей. Правда, почему именно мы с тобой… Никто из братства не жаловался на такие кошмары. Кое-кому из Серой дружины снится Тропа мёртвых, но это иное. — усмехнулся Арагорн. — А в наших с тобой снах виновно наше тщеславие. Палантир, — пояснил он, увидев приподнятую Боромиром бровь. — Мы с тобой оба смотрели в палантир, бросали ему вызов лично. Вот он теперь и мстит от бессильной злобы.       Боромир тяжело вздохнул. Он попытался припомнить свою встречу с Врагом в дни битвы за Минас-Тирит. Там была только давящая тьма, ощущение отчаяния и тоски, чувство взгляда, прожигающего насквозь и чужой воли, невероятно могучей. Откуда-то тогда взялась сила противостоять всему этому. И где она теперь?       — Наверно, именно так он и моего отца свёл с ума, — сказал Боромир. — Тот жаловался на бессонницу и спал в доспехах.       — Твой отец очень долго время смотрел в палантир, а рассудок сохранил почти до последних дней.       — Как бы нам теперь не свихнуться… — Не думаю, что Саурон станет частым гостем. Он не добился, чего хотел, ни с тобой, ни со мной. — Он не отпустил бы меня, если бы не ты. — Отпустил бы. Ты уже взялся за оружие, его игра утратила всякий смысл. — Рядом с тобой с сильнее. — Я просто не позволяю тебе сомневаться.       Арагорн привлёк к себе Боромира для нового поцелуя. И он длился бесконечно долго, переплелись руки и ноги, двое двигались в просторной чаше горячей воды, как змеи в брачном танце. Между ними больше не осталось холода сомнений.       Арагорн, оказавшись прижатым к стенке чаши, под Боромиром, был вынужден прервать поцелуй. Он не был уверен, что сейчас хорошее время для продолжения ласк, а Боромиру, напротив, именно это и было нужно.       — Что ты сделал, когда проснулся после встречи с Сауроном? — спросил он вдруг.       — Ну… — Арагорн прищурился. Ему показалось, что он догадывается, какого ответа Боромир ждёт. Более того, это была правда. — Я вспоминал тебя, думал, можешь ли ты заскучать по утехам плоти так сильно, что изменишь мне. Представлял, что ты делаешь по ночам в одиночестве, с моим именем на устах.       — А что делал ты, в одиночестве? С моим ли именем на устах? — Боромир лежал на Арагорне, пена прятала его от груди, но то, что упиралось Арагорну в живот, не нужно было видеть, чтобы оценить.       — С твоим. Я ласкал себя, но представлял, что держу твой член, что ты стонешь мне в ухо и ласкаешь в ответ.       — У тебя хорошая фантазия, чтобы меня представить, тебе надо больше дюйма докинуть, — широко улыбнулся Боромир, показывая оба ряда зубов разом. Этой улыбки Арагорн ждал, и ей сдался.       — Именно поэтому сверху я. — сказал он, снова притягивая Боромира в поцелуй. — Твоё милосердие хранит меня от этого страшного оружия. Но если серьёзно, — Арагорн отстранился на мгновение, — если ты хочешь, я не буду против. Тем более сегодня. Тебе уже сделали больно.       — Поэтому мне нужен ты. Во мне. — Боромир стал очень серьёзен. — Мне нужно снова принадлежать тебе.       — Ты мой, — шептал Арагорн. — Мой Белый Страж, мой Гондор.       Боромир не стал размениваться на прелюдию. Вчера вечером, отмечая воссоединение после долгой разлуки они знатно порезвились, и теперь, оседлав Арагорна и насаживаясь на него, Боромир лишь на секунду поморщился, когда его настигло воспоминание о боли из сна. Он вытянулся над Арагорном, сжимал его бока коленями, покачивался на нём, запрокидывал голову. Словно специально. Он знал, что Арагорн любит глазами и пальцами — он не доверяет словам, редко говорит о том, что у него на сердце, но ему нравится смотреть и касаться. Тот Арагорн, из сна, тоже смотрел, но настоящий не смог бы побороть желание прикоснуться. Теперь руки — родные, знакомые, горячие ладони, с шершавыми мозолями и неровно обрезанными ногтями, с въевшейся серостью металла и пятном чернил, не совершенные руки, но лучшие — скользили по телу Боромира, и он беззвучно смеялся и задыхался в рвущихся стонах. Ничего Саурон не знает о тайнах сердец, никого соблазнить он уже не способен.