«Но я уже в клинике заметил: кто злиться на боль — тот непременно её победит»
«Отцы и дети» — И.С.Тургенев.
За окном таилась ночь. Последняя спокойная ночь. Загадочный свет фонарей вспыхивал тут и там. Тени ползли по каменным кладкам домов. Пётр Петрович носился из стороны в сторону, впопыхах кидая какие-то вещи в чемодан. На его высоком лбу выступал пот, глаза сумасшедшие. Паника, захлестнувшая его от пришедшего известия. Молчаливый в Адрии. А он уж точно придёт по его душу. — Папенька? - за спинной шушукались слуги. Девушка захлопнула двери, чтоб не слышать этого. Из дверного проёма, ведущий в кабинет, донёсся обеспокоенный голос. Мужчина резко обернулся. В двух метрах стояла дочь, сонная, в ночнушке. Её рыжие, почти красные на свету, волосы лежали на плечах. Карие глазки не моргали, прожигая отца немым вопросом. За свои девятнадцать лет жизни девушка не видела такого отца. До смерти напуганного, хотя по-жизни тот достаточно суетлив. Пётр Петрович покачал головой, кинулся к дочери, хватая ту за руки. — Юленька, доченька моя, будь осторожна! - лепетал. — О чём вы, папенька? Куда же вы средь ночи?! — Он…Я ухожу, ухожу, спасаясь от смерти. Он…он придёт! - глаза обезумевшие, тёмные. Дочери аж не по себе. - Война, Юленька! Она придёт! Мы обрекли себя на верную погибель, позволив богу впустить в нашу жизнь четырёх всадников. - перекрестился, отпустил руку, кидаясь к чемодану. Опомнился, расцеловал дочь, отстранился заглядывая в карие очи, наполняющиеся слезами. - Я думал, надеялся, доченька! Что Виктория сгинув, болей не потревожит меня. Но её злой дух здесь! Вскрылась моя тайна! Прощай, доченька! Юленька моя… Ринулся к дверям на выход из кабинета, но по ту сторону раздался крик служанок. В следующую секунду двери распахиваются на встречу Петру Петровичу. Тот чуть ли не врезается лбом в грудь прибывшего, отстраняется, а в горле ком крика застрял. — Уже уходите? В дверном проёме стоял Молчаливый. Позади стража. Его фигура озарялась рыжим светом, от маски ползли жуткие тени. Пётр Петрович попятился назад, чуть не упал, споткнувшись. — Пчёлкин Пётр Петрович, вы арестованы в связи с дезертирской деятельностью. - как приговор произнёс кто-то из стражи. Юля отошла к стеллажам, вжимаясь в них всем телом. — Нет! Нет! - завопил, подбежал к столу. Схватил с него нож для бумаги, приставил к горлу. - Не подходите! Я убью себя, богом клянусь!!! Дочь зажала рот рукой, горячие слёзы ручьём лились из глаз. Молчаливый медленно сделал два шага, склонил голову вбок в своей манере. По его мантии, скрывающая всё тело и голову, ползли искореженные тени. От него веяло запахом слёз, пепла, страха. — На глазах у дочери? - смеётся над манипуляцией мужчины. - Вперёд. Пчёлкин опешил. В попытках внушить уверенность, туже лезвие к горлу приставляет, только руки трясутся, а грудь ходуном ходит. Молчаливый резко приближается, выбивает лезвие и ударяет по виску, от чего мужчина, охая, оседает на пол. Стража сразу подскочила, беря того под руки. — Отец! - выкрикнула Юлия, самозабвенно кидаясь на тёмную фигуру. Рука в грубой перчатке так же грубо отпихивает её от себя. — И её тоже. Солдаты выполнили приказ. Взяли под руки и поволокли прочь. Мужчина был не в состоянии сопротивляться, а вот Пчёлкина вырывалась и кричала. Женщина в возрасте накинула на плечи девушки пальто. Слуги же только и могли, как сочувствующие на них глядеть. Кто-то наоборот, со злорадством. Выйдя из дома, по плечам пленных забил дождь. Проморгавшись, их лица застыли в ужасе. Оказывается не только они обречены. На улицах ходили целые колонны военных, держащие фонари. Из некоторых дверей выводили неугодных. Выстраивали в шеренги и вели. Куда неведомо. Женские крики плачевным эхом неслись по улицам. Страшная ночь. Поистине горькая, пропитанная горем семей. Тут в небе послышались птичьи крики. Все замерли, завороженно поднимая головы вверх. Чайки. Десятки чаек неслись над городом, жалостливо горланя. — Чайки в небе! Прокляты мы, прокляты! — Посланники дьявола! Паника, что охватила заядлых суеверов, была настолько громка и сильна, что перекрикивала армейцев. Даже Молчаливый насторожился, увидев это шествие в небе. — «Чайки в ночь перед войной — плохой знак» Быстро вернулся в реальность, когда услышал выстрелы. Оказывается один из заключённых вырвался и кого-то застрелил. Всё превратилось в хаос. Все мечутся, выбиваются. А дождь пуще бьёт. Фонари льют устрашающий свет, луна насмешливо из облаков выглядывает, то трусливо за них забегает. — Командир, если вы не уладите это…- до мужчины донёсся шипящий голос из под маски. — Есть! Стража, как один начали утихомиривать всех, порой принимая грубую силу. Опять послышались выстрелы. Ещё несколько человек разбежались. Забава в том, что те хорошо одеты. Крысы поганные. — Убьём самозванцев! Положим конец всему! - заорал юнец с трибуны. Горделиво вскинул револьвер, выстреливая в воздух. Под ступеням лежал раненный солдат вбок. Молчаливый молча выхватил винтовку у одного из солдат. Выстрел, свист. Юнец замертво падает. Его лоб прострелян. Последовала ещё череда выстрелов в воздух от солдат. Мирные зеваки захлопнули окна, но всё равно наблюдали за действием. Улица вокруг содрогнулась от жуткого шёпота. Молчаливый вскинул руки из под накидки. Все пленные в один миг осели на колени, плотно сжимая зубы от пронизывающей всё тело боли. Но кричать не могли, все конечности скованы словно ледяной коркой. — Эти люди—предатели! - громогласный голос, - Они пошли против вас, против родины. Переметнулись на сторону белых фигур. Именно из-за них ваши родные на северо-западе находятся в оккупации! А кто имеет что-то против…- сильнее сжал кулак, в следствии пленные скривились сильнее. - Может присоединиться. ВОН!!! Как рукой сняло. Все забегали в дома, шторки на окнах задвигались. Молчаливый дёрнул рукой, заканчивая эффект Силы. Все громко рухнули на мокрый тротуар, тяжело выдыхая. Лица красные, глаза чуть ли не лопнули. Стражники взяли каждого под руки, ведя в сторону крепости, около дворца. — Вы — чудовище, - прохрипела Юлия. Молчаливый обернулся, подошёл к ней, заставляя съёжиться. — Которого вы боитесь. Уводите. Колонну с потенциальными предателями привели на какую-то площадь, ограждённую высокими каменными стенами. Всё темно, совершенно. Только впереди стоят, словно каменные фигуры, держащие фонари. Все, заключённые в наручники, стояли, склоняя головы. Кто-то в жутком страхе, кто-то в призрении. Некоторых отвели в другую сторону. Юлия стояла там, с другими. В основном там были женщины и юные парни. Пара стариков. Странно, эти стояли без кого либо порядка, а те в центре выстроены в идеальные ряды, с дистанцией в метр, а то и в полтора. Петра Петровича разместили прямо около Исаака Филипповича. — Скажите, почему мы здесь, а они там? - невозмутимо начала кареглазая. — Вы подозреваемые. Бояться нечего, если конечно вы не находитесь в связи с ними, - кивнул солдат в сторону шеренг. Молчаливый в это время стоял впереди, рассматривая дезертиров. К нему подошёл офицер, что-то спрашивая. Тот лишь кивнул и что-то односложно ответил. Офицер в возрасте сделал два шага вперёд, становясь в достаточно властную позу. Ноги на ширине плеч, руки за спинной. — Вы обвиняетесь в предательстве. Каждый из вас находился под долгим следствием. Часть оказалась невинна. Вы же приговариваетесь к расстрелу. — Не имеете права! - неожиданно заорал Исаак с явным возмущением и надменностью. - Вы знаете кто мой отец?! Молчаливый усмехнулся. Шепнул что-то офицеру. — Ваш отец на кануне своей смерти сам же вас и выдал, - громогласно произнёс мужчина. Командир на это содрогнулся, падая на колени. - Что говорить до вас, - покосился в сторону толпы, где стояла Пчёлкина и подозреваемые. - Вас допросят. Если невиновны—выйдите на волю. Стража, выведите группу, - армейцы подошли, побуждая двинуться подозреваемых прочь. Солдаты, взяв мушкеты, под марш двинулись по шеренгам. Вот приставили дуло к затылку молящегося. Выстрел. Мёртв. Ещё выстрелы и ещё. Все встали, от каждого выстрела их плечи подпрыгивали при каждом новом спуске курка. — Ну, чего встали! - грубо крикнул один из стражников. Все в страхе ускорили темп. Только Юлия обернулась. Зря. Прямо на её глазах, к затылку отцу приставили дуло и пустили пулю. — ОТЕЦ!!!***
В полдень. В полдень гремели часы на главной площади. Все не двигались, никто не дышал. Война объявлена. Границы и контроль ужесточились. Но хитрость в том, что уже завтра ранним утром войска будут у северной границы. Предводитель распорядился об этом ещё за неделю до начала. Многие строят из себя умных, мол вот, мы знали! Кто-то падает в обморок. А кто-то вообще думает, что это перво-апрельская шутка. Это странное, щемящее чувство царило в округе. Вроде, всё тихо, но от осознания, что где-то там есть выстрелы, ужасно. И тогда война не кажется такой далёкой. Наоборот. Слишком-слишком близкой. Надо отдать должное, что большинство чувствовало себя в безопасности. На каждой улице стояли патрули, вокруг самого города сформированы специальные бригады. Никто из солдат не вели себя похабно и нагло, с достоинством вели свою службу. Вот и сказалась строгость военной этики. Но суматоха была, как не крути. Пожилые, в частности женщины, скупали все продукты в лавках, что ввели уже ограничение на количество продуктов в одни руки. Хитрецы, желающие на этом нажиться, поднимали цены на товар, но из-за усиленного контроля деятельность не была столь долгой. Подобное пресекалось высокими штрафами, что многие выходили после этого в минус. Как выяснила Виктория, Алтан Дагбаев был всадником голода. И как оказалось, не спроста. Настолько дотошный контроль чего либо. Ни одного лишнего куска кому-то, в некоторых моментах проявлял даже жадность, какие-то собственнические наклонности. Но в меру. Именно поэтому Птица вызвал его для работы с экономикой. Олег занимался исключительно военным делом, Оскар по инициативе Виктории начал деятельность картографа. Сама Ансберг в лице Молчаливого следила за подготовкой элитного отряда — чернознамёнными. А так же расследованием дел, заведённые на некоторых подозрительных личностей. Совет был распущен. Как догадались позже, это был хитрый план. Почти каждый из совета был неверен чёрным фигурам. Так доносилась ложная информация противнику. Что говорить до взаимоотношений Виктории и Птицы, то у них наступила идиллия. Пернатый, испытав чувство потери, дорожил девушкой куда больше. Вики же было горестно, что их чувства друг к другу возникли в такое время и при таких условиях. Но встречаясь ночами, они терялись, забывались. И рассказывая самые причудливые истории из своей жизни, все проблемы меркли. Весь мир останавливался. Стирались рамки, переставали существовать официальные установки. Так забавно. Как раньше жадничали их тела, пытаясь насытиться сполна. И как сейчас жадничает душа. Только бы услышать что-то друг о друге. Цветы влюблённости набухали и цвели ветвями вишни. Возможно, когда-нибудь они расцветут полностью, провозгласят любовь?*&//?@&*£
— Как она? - мужчина с длинными чёрными косами, в чёрном костюме стоял за стеклом, глядя на спину девушки. — Состояние очень не стабильно. Зачастую она молчит, но по-ночам, пару раз в неделю замечаем плачь. Виктория отказывается нормально питаться, при её то положении это категорически запрещено. Как и для неё, так и для детей. Но и есть положительная сторона. Девушка перестала талдычить о том…мире, так сказать. Возможно, галлюцинации и аномалии ушли, - доктор дыхнул на линзы очков, что сразу покрылись тонкой плёночной пара. Принялся вытирать об идеально белый халат, пахнущий эфиром. — Можно мне с ней поговорить? — Да, вам сообщат когда выйдет время, - и кивнув, мужчина покинул его. Двери открылись, пропуская тёмноволосого в палату. Виктория сидела в позе лотоса, не двигалась, словно не дышала. С таким вниманием разглядывала зеленоватую стену, словно её нет вовсе, а сквозь слои штукатурки, краски, видела залив, чарующий морским бризом. — Так странно, - раздался голос. Низкий, глухой. Будто связки просто разучились издавать звуки и при разговоре рвались. — Что именно? — Осознавать, что его нет, но в твоём животе таиться его частичка. И с каждой минутой она больше, - повернулась в сторону вошедшего, поджимая губы и щурясь. Было не привычно видеть её не с белыми как снег волосами, а с чёрными, угольными. Но они всё ещё поблёскивали жемчужным перламутром. Красные глаза погасли, превратившись из кровавых в карие. Очи казались неестественно большими на фоне этого худого личика, губ, таких же бледных как кожа. Челюсть и скулы острее лезвия. — Как они разрешили тебе войти, Алтан? - отвернулась обратно. — По-думали, что мы брат и сестра. — Забавно, - усмехнулась. — Вики, я хочу тебе помочь. Но для этого тебе придётся принять факт. Всё случилось так, этого не изменить. Разве ты забыла, что Птица это сделал чтобы сохранить твою жизнь? - твёрдо говорил, резал правду матку. — Заткнись, - прошипела злобно, от накатившей боли в глазах. Их защипали солёные, горькие слёзы. — И морить голодом не надо. Себе сделаешь хуже и им. Твоя гордость тебе ещё понадобиться, не стоит тратить её на пререкания. — Где? - хмыкнула, морщась. — В будущем. Я помогу тебе, Виктория, встать на ноги в 21 веке.***
Птица подрывается на простынях. Резко встав, схватился за голову, чувствуя как та закружилась и будто горела. Всё тело бил озноб. Раздражённо смахнул прилипание ко лбу пряди. Прикрыл дрожащие веки, глубоко вдыхая. Что-то заставило в страхе повернуть голову на правую сторону кровати, где обычно спала Вики. — «Нету» Облегчения не было, только муравьи, бегавшие под кожей. Этот сон напугал. Упал на подушки, смотря в потолок. Сон не шёл, а этот пот доставлял дискомфорт. Всё доставляло дискомфорт. Снял ночную рубаху, небрежно отшвыривая. На лунном свете борозда от крестообразного шрама на груди блестела, словно тоненькими-тоненькими линиями серебра. Ступил голыми ногами на холодный кафель, ласкающийся ночной прохладой. Сразу съёжился, тело обдал холод, что аж крылья как электричеством пробило. Когда ноги привыкли, полунагой вышел на балкон, опираясь локтями ограду. Улицы в городе освящены, казалось что это мёд тёк по каналам. Вдохнул вольный ветер, чуя в воздухе запах пороха, что нёсся с площади в крепости. Дышал, глубоко, ища что-то за горизонтом. Словно кислородом хотел окислить, избавить мозг от этого сна. — «Угомонись, тряпка. Сна он начал бояться» Плевался в голове, а самому жутко. Повинуясь собственной мысли, пошёл к кровати, плюхаясь лицом в подушки. Его никогда так не раздражало одиночество, как сейчас. Раззадоренный и воспалённый, уснул под утро, по привычке положив руку на правую сторону и крылом накрыв. Этой ночью, как видимо, накрыв воздух. В это же время то пленительное, отдушина рыжеволосого, сидела на крыше. Пройдя по парапету, уселась прямо на отступ шпиля, свешивая ноги в пропасть. Как хотелось сдёрнуть эту маску, заставить лёгкие задыхаться, дыхание тонуть в этой ночной свежести. Наконец увидеть мир не сквозь алые линзы, а собственными глазами. Наблюдать, как небесная тьма рассасывается, окрашиваясь в утренний пожар. Хотя в детстве от одного слова рассвет тошнило. Потому что отец за ним любил наблюдать. По-правде, сейчас она смотрела, как военные выносят поочерёдно трупы преступников с площади. Увлекательно. — Тук-тук, можно войти? Вздрогнула, от голоса позади. Волков. — Смотря куда, - усмехнулась. - Как ты меня вечно находишь? - отодвинулась, давая Олегу присесть рядом. — А ты что прячешься, что тебя искать надо? - уголки губ подскочили вверх. Его глаза такие красивые, эта тёмная радужка, пронизанная восходящими лучами весеннего солнца. — Если бы я пряталась, вы бы меня никогда не нашли. А порой так хочется это сделать. — Мг, я заметил, - хмыкнул. - Ты уже спряталась. В гробу. Вот такое место, - показал класс, а Виктория приподняла маску, посмеиваясь. — А что, там наверное мягонько… — Вики! — Что? - безобидно улыбалась, а глаза хитрющие. — Ничего, блин, - буркнул, копаясь во внутреннем кармане камзола. Выудил сигарету. Протянул в сторону Ансберг, на что та отмахнулась. — Чего не спишь, Олежа? - с каким-то загадочным наплывом промолвила, глядя на фиолетовый дымок на горизонте. — Честно, не смог. Думаю много. И сплю от этого плохо, - с удовольствием выпустил табачный дым, прикрыв веки. Петушиный крик откуда-то из города принёс ветер, и вместе с ним повисла в пространстве тишина. - А ты? — Дела были, да и, не хочу спать. Только если в алкогольное беспамятство. — Тебе вновь что-то сниться? - взволновано. — Мне всегда волчонок что-то сниться. А точнее мерещится, - с какой-то грустной улыбкой произнесла. Поджала губки, натянула сильнее маску на лоб. — Что сниться, змейка? Виктория молчала. И Олег было подумал, что идя за какой-то думой у себя в голове, она не услышала вопрос, но нет. Услышала, да так, что всё возможное из черепа ушло. Сглотнув, пальчиком вырисовывала какие-то незамысловатые узоры на пыльной поверхности. — Джек. — Это тот урод? - лицо девушки исказило недовольство. — И так можно сказать. — И что он делает у тебя во снах? - не двигался, только девичью руку гладил сквозь перчатки. Он не хотел давить, но и видел как она сама же изгрызала себя внутри, даже не пытаясь вылить это. Стянула перчатку, позволяя Волкову трогать кожу, что с кисти уже покрывалась плотным слоем бинтов. Вики кусала губы в неуверенности. — Я…я не могу сказать точно. В одно время я слышала его крик, как он кричал на меня, точно не он вовсе. Что-то одержимое гневом и обидой. Кричал, что я не спасла его. Это было во время того, когда Оскар был при смерти. Скулы очертили её лицо, желваки играли на снежной коже. Вдруг радужка вспыхнула призрением и злобой. Будто глядя вниз, она в окне дворца видела не отражение ленивых облаков, а своего ночного мучителя. — Сейчас он, приходя, изводит душу и тело. Часто, - перехватило дыхание. Упёрлась взглядом в Олега. Очи на мокром месте. - Часто его лицо меняется. На лицо Птицы. Его голос змеёй душит, в голову проникает. Искушает. Олег, после я вижу себя. Сидя на коленях, в кровавой луже. С руками, по локоть в крови. Ей вспомнился этот отрывок. Как она смотрела на себя же во тьме, поднимаясь над бордовой жидкостью. Взгляд кровожадный, пробирающий до костей. И та «она» настолько ужасна! В ней не капли милосердия, любви и сострадания! Ненависть! Ненависть, что заполонила всю дышу и тело. И страшно было, что ей Виктория поддалась. Результат виден, чёрные пряди среди белоснежных. — И так каждую ночь. Я даже привыкла, но в какой-то момент, там, во тьме, другая я каждый раз душила меня. На ходу превращалась в Молчаливого и убивала. Шепча на ухо одно: прости, но здесь никогда не было места для нас двоих. Внезапно засмеялась, устало проведя рукой по лицу. — Я знаю. Какого хрена я вообще несу, да? Но только, прошу, только не молчи, - Олег помедлил, с видом учёного крутя меж пальцев выкуренный табак. — Я думаю. И мне кажется, что первые сны, тебе внушило твоё же подсознание, - вскинула бровь. - Просто, я знаю тебя, Вик. И не пойми меня не правильно. Но, несмотря на всё твоё упорство, стержень и уверенность, ты далеко не умеешь прощать. — В смысле… — Себя. Себя за совершённые ошибки, слабости и т.д. Слишком строга к себе. Тогда ты переживала, что не сможешь спасти родного тебе человека, обрекая себя на терзание совести. Отпусти ты уже это. Хватит вспоминать, думать. Всё случилось так, как случилось. Тем более, Оскар жив и в здравии. Нахмурилась, словно её это как-то задело. Хотя на самом деле она понимала, насколько будет это сложно. — А второй, что ж…- почесал подбородок. - Внутренняя борьба. Вики, то есть ты, и Молчаливый. Тоже ты. Просто из-за количества событий твой организм сходит с ума, - Вики посмеялась. — Мой организм и не такую задницу видел. Плавали, знаем. — Просто те события наверное не касались тебя. Никак не затрагивали тебя внутренне. А эти да. Сама посуди: смерть, брат предатель, ещё и, - тяжело выдохнул. - Господи помилуй, бывший. Я бы тоже кончился от такого. Просто, - сжал руку Виктории, переплетая их. Большим пальцем мягко поглаживал. - Отпусти. Порой легче отпустить канат, из-за которого кожа с ладоней слезла, чем держать его. Кивнула. — Я услышала тебя. Спасибо, волчонок. — Не за что. - улыбнулся. Вики подтянувшись, прямо из его рук, затянула табачный дым сигареты. Блаженно выпустила его из рта. Уселась спинной так, чтобы опираться об мужское плечо и положить на него голову. - Птице рассказывала про это? Про Джека? — Поверь, я так много никому не говорила. Но про сны…честно, я и не собиралась. Ты считай вытянул это из меня. А ему нет. Да и нужно ли? Он только распетушится и продиктует, как медленно будет его убивать, - усмехнулась. — Он мне порой индюка напоминает, - засмеялся Олег. — Скорее куропатку, - Волков начал в открытую ржать. - Ну, а что? Ему это больше подходит. Или воробушек, на крайняк. — Ха-ха, ты только его так при нём не называй. — Назвала…С тех пор я не змея, а червячок. Он козлина, любит дразнить. Я правда заявила, что введу санкции. — На что? — На нежность. Видел бы ты его, ну сразу лапочка. — Страшная ты женщина. Оставить мужчину без ласки, - утихомирился, однако порой всё равно посмеиваясь. - Слушай, а вот допустим здесь, на стороне чёрных фигур, не было бы никого из дорогих тебе людей. Меня, куропатки, брата. — Ты хочешь спросить, перешла бы я на другую сторону? - кивнул. Ансберг уставилась на небо, похожее на акварельную палитру. Облизала губы. - Нет. Но и если бы меня что-то не устраивало, меня не остановили бы близкие. — Взаправду? Наплевала бы и всё? Хотя, это даже по тебе. — Неужели я настолько ужасна? - наклонив голову, засмеялась в плечо Олега. — Скорее принципиальная. И безрассудная. — А может, я хочу так думать, что сделала бы так? Звучит ведь очень гордо. Но, дай мне волю, я бы переехала куда-нибудь. Или нет! Я бы путешествовала! Да. А после поселились где-нибудь на морском побережье. Прожила бы там какое-то время, а после выпила бы яд, и умерла в ночи. В объятиях морского бриза и прибоя. — Романтично и отчаянно, - заключил Волков. Затушив бычок, щекой лёг на затылок Вики, закрывая глаза, когда ветер обдал лицо прохладой и запахом утренней росы. — Возможно, а порой так хочется хоть капельку поэтичности в нашей жизни. Обнимаемые ветрами, коралловым светом восходящего солнца, на них накатила такая слабость. Держась за руки, их вены на кистях пульсировали, выбивались из под кожи. Биения сердец сплетались в одно, и готовы поклясться, что кроме него не было ничего. От Олега пахло пряной корицей и сигаретным дымом. И не терпким, нет. Таким бархатным, с горечью, что порой присуща тёмному шоколаду. В подобных контактах, они находили перезарядку, крайний пик чувств и нежности друг к другу. И больше ничего не надо, только плечо и горячая рука. Так мало надо, но не имея этого, всегда это кажется непомерно много. — Я люблю тебя. — И я тебя, Вики. - расцвёл, как те бутоны пионов. - И я без зазора назовусь глупцом, потому что не ведомы мне те слова, способные описать насколько велика моя любовь.***
Насладившись спокойствием, Виктория побрела по знакомой галерее портретов. Отворила дверь, что каждый раз еле поддавалась. Заржавелый от старости замок со скрипом звякнул. Воровато оглянувшись, Молчаливый зашёл, прикрыв за собой дверь. Внутри как обычно беспросветная темень. Зажёг факел на стене, озаривший рыжей вспышкой замкнутое пространство. На шатких стеллажах лежало считанное количество книг. Трактатов чуть больше, и то в основном они были о Кутхе и четырёх всадниках. Про жемчужных змей здесь нашлось два трактата и две книги. Любопытное всё таки нашлось и даже очень странно почему столько интересные экземпляры чуть ли не забыты. Но ответ возникает самим собой: тут хранятся не удобные письмена о богах. По мимо хилого книжного шкафа здесь хранились несколько полотен, завешанные тканью, и каким-то неимоверным количество паутины и пыли. Каждый раз, заходя сюда, у Вики аж руки чесались. Так хотелось сдёрнуть ткань и хоть глазком взглянуть. Но нет. Хватит с неё. Поспешила прочь, заперла дверь. Быстрым шагом Молчаливый пересекал холлы, словно за ним что-то гналось. И что-то это было прошлое. Будто если во время не забежит за двери своих покоев, оно догонит, вцепиться своими гнилыми когтями в тело, и навсегда утащит с собой. Кажется, Ансберг выиграла эту гонку. Сняв перчатки, сжала двумя руками заржавелый ключ от той двери. Сконцентрировалась, направляя туда свою разрушительную энергию. По металлу поползли трещины, излучающие багровый свет. Ключ в её руках разрушался, превращаясь в пепел. На лбу выступил пот, ибо куда тяжелее уничтожать твёрдый, металлический предмет, чем мягкую плоть. Но всё таки он остался пеплом прошлого. Отряхнула пальцы. — «Чёрт, надо новые повязки» Сделав нужные процедуры, вспомнила кое о чём. Губы сами растянулись в хитрой ухмылке.***
Птица устало разлепил глаза, блаженно улыбаясь. Так чудно просыпаться от того, что любимые губы осыпают шею нежными поцелуями. — И тебе доброе утро, - ухмыльнулся. Притянул Вики к себе, сливаясь в страстном поцелуе. Холодные ручки заползли по оголённому мужскому торсу, игриво ведя по прессу. Томно, медленно вверх. Улыбнулась сквозь поцелуй. Его сильные руки легли на поясницу, резко переворачивая и подминая под себя. Чего стоит один этот румянец на щеках, этот блеск вожделения в алых глазах. Не в силах противиться, вновь припал к пухлым губам. Носом провёл по щеке, а после опалил ушную раковину горячим дыханием. Виктория сглотнула. Обвив ногами его торс, сменила позиции. — Что это с тобой? - облизнул губы. Жёлтые глаза довольные до безобразия, зрачок широкий от накатившего жара. — Возбуждение. Прикусив его нижнюю губу, пальчиками скользила вниз, к паху, а после бесцеремонно залезла ей в штаны, обхватывая возбуждённый орган. Птица сквозь плотно сомкнутые губы втянул воздух. — Наслаждайся, дорогой. Томно прошептала у самого лица, а после спустилась к мужской груди. Поцеловала под рёбрами, ведя влажную дорожку ниже и ниже. В следующую секунду, сжав руку на шее мужчины, Виктория заставила Птицу хрипло застонать, запрокинув голову.***
Юлия сидела в допросной, явно сонная, убитая горем. Напоминала котёнка, мечущегося в панике перед скалящей зубы собакой. Однако, как только сзади дверь открылась и послышались тихие шаги, быстро утёрла нос и глаза. Здесь нельзя показывать свои шрамы, ведь бьют именно по ним. На удивление девушки, её никто не бил, не истязал пытками. В народе слово «допрос» уже не ассоциируется с разговором. Представляют, слыша это: пытки, кровь, боль. Здесь же с ней действительно просто разговаривали, вода была предоставлена. Пчёлкина глубоко вдохнула, думая, что к ней пришёл очередной мужчина или того хуже юнец, со своими неудовлетворёнными потребностями. До ужаса не доходило, только многозначительные взгляда на женскую грудь. Но то кто пришёл, заставил мурашки интенсивно по коже бегать, а холод позвоночник облизывал. Из спины вышел Молчаливый. Столько мыслей разом в голову лезли, от непонимания какая у него эмоция под этой маской. Рассержен он, негодует, насмехается, что? — Зря молчите. Так бы уже воздухом дышали. — Будто я по своей воле здесь сижу, - отодвинул стул напротив, вальяжно садясь и с явным равнодушием листая архивные данные Юлии. А её аж из себя вывело это. Этой ночью он забрал её отца, заставил всех страдать от боли, а после смотрел как каждому пустили пулю в затылок. На место горя пришёл гнев. — Журналистка. Любопытно, не вы ли автор газет. — Какая к чёрту разница? Зачем вы здесь?! - едко усмехнулась. - Приказали? А я то думала, что известный головорез не пёс на поводке. Молчаливый ничего не ответил, просто медленно повернул в её сторону голову, наклоняя чуть торс. А она наоборот, отклоняет. — Мне достаточно разрешения на убийства, - растерялась. — Так вот каков наш правитель. Разрешение выдал, - из под маски раздался жуткий смех. — Глупые, - поднялся, поправляя камзол. - Статьи ваши. В наказание: несколько недельное заключение или штраф. Но, считайте, что вы понесли своё, - вопросительно подняла бровь. Молчаливый просто поставил урну с прахом, на которой было написано имя отца Юлии. Из глаз хлынули слёзы. - Ваш отец. И просто развернулся! Она негодовала, как можно быть таким?! Напоследок, приказал, чтобы выпроводили за пределы дворца. А сам двинулся по своим делам, находу забирая какие-то переданные бумаги. Покинув эту часть замка, решил пройтись по одному из многочисленных садов. Наконец ручьи раскрыли своё дыхание, высвобождаясь из зимних оков. Они журчали так живо и весело, что хотелось лечь рядом с ними, спать под шелест водных потоков. Из островков снега пробивалась ярко-зелёная трава. Сама территория из дня в день кишила садовниками. Чистились тропинки, пруды. Срезали сухие ветви деревьев, высаживали густые шапки растений, что в конце апреля вспыхнут сочными бутонами и понесут свой чарующий запах. Где-то из под почти голых крон деревьев доносилось щебетание птичек. Молчаивый свернул в закрытую часть, где никого не было. — «Как же чудно» Тут мимо промелькнуло знакомое белое пятнышко, а после приблизилось, опускаясь на плечо. — Марго, - улыбнулась под маской. Поднесся палец, почесала хохолок, от чего ворона вытянула шейку от удовольствия. - «Стоп, если она здесь, значит и пернатый рядом» Вдруг кто-то накинулся на спину, с радостным воплем. — Етижи пассатижи! Я думал ты сдох! - от неожиданности, Молчаливый отпихнул от себя кого-то прямо в кучу собранного снега. Марго громко каркнув, упорхнула, в панике замахав крыльями. — Шурик, ёб твою мать! - зашипел. Колдун засмеялся, лёжа в сером сугробе. — Э, мать не тронь! - поднялся, с помощью протянутой руки. Те крепко обнялись, начиная лихо бить друг друга по спине. Виктория приподняла чуть-чуть маску, давая себя разглядеть. Улыбается. — Ты зачем здесь? — Я на твою могилку пришёл поплакать, что, нельзя уже? - посмеялась. - А вообще, вот, - горделиво ухмыльнулся, приподнимая подбородок. Протянул Ансберг документ. — Ничего себе, сам подавал на службу, иль как в прошлый раз? Когда тебя пришли в армию забирать, а ты в портках… — Закройся! Сам, служу Отечеству! — Почётно. — Ты, гм, сам как? Стоп, ах ты гадина! Я, да я из-за тебя целый ящик хорошего рома вдул, и плакал как девочка, а ты…Козлина! — А ты алкаш, но я польщена, - усмехнулась, хлопая друга по плечу. — Я когда узнал, честно, не поверил. Собственно, как? — Не здесь, - резко отрезала. — Понял, принял. Как братья вообще? Оскар выкарабкался? — Да, в форму приходит. Намучилась с ним. Но второй, - глаза налились злобой и болью, на лбу просела морщина. - Verräter. Шурик замер, только моргал. Нахмурился и посмотрел на Вики, как на дурочку, котороя несла несказанный бред. Он, когда негодует, забавно глаза пучит. — Да, у меня реакция похлеще была, - хмыкнула. — У тебя либо плохо с чувством юмора, хотя так и есть. Эй! Не бейся! Либо…нет, я даже не могу придумать человеческого объяснения. Он объяснялся? - покачала головой. - Весёлая жизнь у тебя, однако. Как ты ещё не вздёрнулась? — Это слишком эгоистично. Ты хоть подумай о родных, друзьях. Может кто-то из них собирался меня убить, а я лишила бы их такой возможности, - Шурик хохотнул от иронии. — Думаю, им есть за что тебе, как минимум сломать ногу. Внезапно небо заполонила чернота. Солнце словно проткнули тысячами ножами, от чего оно начало тухнуть. Воронье карканье чёрной смертью наседало над всем в округе. Виктория натянула маску, оба рефлекторно упали на землю, прикрывая головы. — Что это, чёрт возьми! - прокричал колдун. Виктория было что-то ответила, но тут в пару метрах приземлилась ворона, но далеко необычная. Из глаз птицы сочилось нечто, похожее на витиеватые потоки энергии, концы перьев острые, с синеватым отливом. Сам вид вороны кровожадный, точно единственное на то, что она способна — заклевать и выцарапать глаза. До смерти. Глухо каркнув, оттолкнулась от земли, летя по направлению стаи. — «Они летят куда-то целенаправлено» - заметила, ибо слетались они с разных концов, кружа над одной точкой. — Пошли. — Дурная? Ты видела этого пернатого монстра, да они съедят нас! — Ты невкусный. Вики, пригнувшись начала идти, несмотря на уговоры Шурика остаться. Тот долго плевался, но интерес, распирающий каждую клеточку тела, победил. Ползком подобрался к ограде из зелени, замечая там Молчаливого. Стоял, не двигаясь. И только когда уловил направления взглядаб сам встал как вкопанный. Там, в дали они увидели Птицу и Алтана. Вокруг них стоял отряд чернознамёных. Граф был другим. Его облик, нечеловеческий, заставлял кровь стынуть в жилах. Бледные губы что-то нашёптывали, глаза закрыты. Часть лица поросла оперением, аккуратно переходящее на шею, будто воротник. Всё тело в перьях, а вместо пальцев длинные, чёрные когти, острее кинжалов. Руки расставлены по обе стороны. Грудь, усыпанная перьями, еле вздымалась. Медные пряди вздымались над головой, словно январский костёр. Крылья, всё такие же бесподобные, казались в разы шире. Птица, будто вожак, повелитель этого хаоса, внушающий ужас лишь тем, что эти кровожадные существа находились под его контролем. В беспрекословном. Алтан не отставал. От его глаз шли тонкие, чёрные полосы. Косы бились об мужскую спину. Каждая ворона, пролетая около него, словно напитывалась диким, необузданным голодом, становясь в разы опаснее. Виктория была сражена наповал, да и Шурик там вообще чуть ли не без сознания в кустах валялся. — Что они делают? - крикнул голубоволосый. Ансберг молчала с минуту, зачаровано наблюдая за контролируемым сумасшествием. — Собирают армию. Теневые земли сразу отказались от участия в перепалке. Север—место сосредоточения жестоких морозов. Пока у нас начинают петь птицы, там они еле выживают. — А те чудища сожрут кого угодно. Вот и всё выживание, - согласный кивок. Всё стихло так же резко, как и началось. Вороны исчезли в горной пустоши, над которой стоял дворец. Идеальное укрытие для этих зверей. Оказывается, Марго всё это время пряталась под мантией Молчаливого. Умное создание сразу же взлетело, к своему хозяину, садясь на плечо. — Пошли отсюда. Не думаю, что тебе надо было это видеть. Маг только кивнул, находясь в размышлениях. Путь они продолжили молча, хотя Ансберг вызвалась его сопроводить. Правда, Шура долго молчать не умеет. Поэтому, когда по-мимо них никого больше не было, вдруг похлопал Викторию по плечу, плутовски улыбаясь. — Вот это ты конечно мужика себе нашла. — Пошёл ты, - немного смутившись проговорила, тихо смеясь под маской.