Молчание — золото.
Молчание — талант.
Молчание — определённая разновидность лжи.
Молчание сводит с ума, а порой наделяет внутренней гармонией.
***
Воспоминание из детства Вики. Восход солнца—как рождение чего-то нового. Конец беспросветной ночи и начало светлого дня. Так думают люди, писатели. Любой ценитель философии. Но не отец Виктории. Не Роберт. В его установке не существовало никаких градаций, делений, а ночь отличалась ото дня лишь цветом неба. На этом все различия. Жизнь не сбивается после захода, проблемы не пропадают к утру, люди и днём несчастны. Но рассвет всё равно любил. Трепетно исключал из установок и каждый раз, когда небо вспыхивало красками, Роб уже стоял на террасе и запечатлел его. И для Вики в детстве было тайной, почему одно и тоже явления разное. Но потом она просто возненавидела рассветы. От одного слова лицо краснело, а из ушей шёл пар. Вот один из этих рассветов. - Твоя задача, - Роберт расхаживал перед четырнадцатилетний Викторией из стороны в сторону, упирая свой острый взор в неё. За ним виднелись горные колонны, с пологими площадками сверху. Чем-то схожие с колоннами из Кровавой пустоши, - Тебе известна, так ведь? - Да, отец. - Приступай, - указал рукой в сторону эстафеты. Только не ту, в которую играют дети, организовывают люди на праздники. Другая. От которой не смеёшься. А тело бинтами перематываешь, да синяки потираешь. - Вики наклонилась, проводя рукой по окаменелому грунту. Только вперёд. И ринулась в забег. Прыжок, раз площадка, выхватив лук и стрелы, на ходу целилась в мишени, прикреплённые к хилым столбикам. Раз попадание, два. Прыжок. Ещё одно. Кровь бурлила в висках, а перешёптывание песчинок под ногами—единственное что слышишь сейчас. Глаза жгло от лучей солнца, что как будто издеваясь, стремительно вырастали над горизонтом. Вот уступ впереди куда ниже, скорость немного не рассчитала, поэтому приземлившись соскочила, чуть не упав. Но нет, устояла. Лес. Куда сложнее. Он такой же подлый как эта горная цепь. С уступами и впадинами. Но при этом с кучей поваленных брёвен от старости и болезней. Разогнавшись, забежала по одному из брёвен, сделав кувырок, в полёте оттолкнулась от соседнего дерева, хватая с верхней ветки катану. - «Есть!» - ликовала про себя, позволяя улыбнуться. Вики стремительно приближалась к земле, поэтому сделав перекат, почти идеально приземлилась. Дала форы в пару секунд, и опять понеслась сломя голову. Катаной срезала ленточки прицепленные на каждом препятствии. Сейчас проскочила под стволом, выдёргивая из дупла. Пять метров и перекидывая тело на одной руке, ногами вперёд преодолевает ещё одно. Она не видит ничего по бокам. Вообще. Только какую-то зелёную мешанину, поблёскивающую утренней расой, что тысячей бриллиантов отражала лучи. Но из-за тёмного крова листов, там и днём сумерки. Ансберг видела чётко только то, что может помешать. Споткнуться, выскользнуть, упасть. Не более. Всё остальное не важно. Не важно. Не важно. Вики вбивала это каждый раз, ибо природа всегда красива и грех не залюбоваться. Тогда Виктория грешник. - «Вот, скоро конец!» - мелькнуло на миг в голове. Спрятала катану в ножны. Забежав на уступ, словно атлет в цирке, перебрасывала своё тело вперёд, хватаясь за каждую ветвь мёртвой хваткой. Вильям шутливо называл её за это обезьянкой. Но Вики предпочитала другое имя, данное ей Оскаром. Тень. Именно тень. Перескакивая по веткам, важно было, первое: не соскочить. Второе: не сбавлять темп. Третье: не попасться на глаза стражникам, поставленные специально Робертом. Они ничего не сделают физически. Просто доложат, что змея была замечена, и тогда отец сгрызёт её морально. И последнее было лучшим стимулом убиваться на тренировках. - «Последняя» Эта сосновая ветка была выше всех, поэтому чтобы допрыгнуть надо не сбавлять силы и скорости. Но это пустяк, по сравнению с тем что впереди. А спереди пропасть, ограничивающая Ансберг от уступа, который и был концом эстафеты. И единственным способом туда добраться—канат. До которого надо ещё долететь. Поэтому на последней ветке чуть задержалась, надо было раскачаться, чтобы допрыгнуть. Вперёд, назад. Девочка плотно, до скрипа зубов сжимала челюсти. Руки тянуло, сильно тянуло. И пресс. Особенно при каждом движении. Каждый раз, качаясь туда сюда, чувствовала как с ноющей болью под кожей перекатываются мышцы. А солнце жарит, глаза будто паяльником жжёт. Так ещё и после той лесной темени. Пот лился реками, а на руках саднили мозоли и никакие бинты, перчатки и порошок не спасали. Кожа на ладонях грубая, далеко не нежная. Набрав нужный градус, бросила тело вперёд, на канат. Вытаращив руки вперёд, ощущала как время замирает каждый раз. Белёсые косы развевались флагами на порывах ветра. Раз. Два. Три. Четыре. Есть! Может показаться, что это трусливый, маленький котёнок там болтается. Но стоит Виктории обернуться и встретишься ты со стальным взглядом. Радужка пылала от адреналина и гнева. Гнева на отца, из-за которого она должна всё это делать. Надо отдать должное, этот гнев был лучшим топливом. До сих пор им является. Просто зачастую он скрыт маской Молчаливого. - Быстрее, Виктория! - голос Роба приносил ветер, который издевался, раскачивая канат. Эти подгоны погоды не делали. Только раздражали. Прикрыв глаза, пошевелила ногами, протяжно шипя, чувствуя как те от железной хватки ныли и болели. Каким-то волнообразным, змеиным положением на плотной верёвке держались. Вдох, выдох. Вдох. Вновь надо раскачиваться. Каждый раз считала и сейчас это делает. И была уверена, что десяти хватит, чтобы удачно долететь и грациозно приземлиться. Но, нет. Не хватило. Уже в воздухе, летя в сторону уступа, всеми фибрами души, каждой клеточкой тела знала это. Не долетит. Максимально бросив себя вперёд, выставила руки, чтобы хотя бы схватиться и не улететь к хренам собачьим. Так и случилось. Больно ударившись грудиной об угловатую поверхность, пальцами впилась в песчаный грунт, точно дикий зверь. Скалилась, живот порядком разболелся, а точнее пресс. - П-помоги! - выкрикнула отцу, стоящий в нескольких метрах от Вики и наблюдал с явным безразличием. - Нет. Змейка опешила. Что значит нет? Твой ребёнок на краю, почти соскользнул в пропасть! Вскинула голову, устремляя полный безнадёги, вымотанный взор блестящих глаз, в которых тонкой, еле различимой полосой горела надежда. Никчёмная, жалкая и маленькая. - Прошу!!! - пыхтя, еле выдавила из себя. Вздрагивая, ибо тело уходило вниз. От пальцев шли царапины по земле. - Нет. Тем более, - подошёл ближе, глядя с высока. А Вики ещё хуже от этого. От этого унижения, - Время уже истекло. Толку мне помогать? Всё, ты не успела! Деревню сожгли, всех убили! - наклоняясь к борхатающейвя девочке, находящаяся на волоске от падения на сотни метров, прикрикивал. Потом вернув былой холод, отошёл, - Ты не справилась. Опять. Опять. Опять. Опять. Не справилась. Не справилась. Не справилась. Эти слова резали больнее ножа в печени. Били сильнее молота. Тяжелее тысячи пуд на ногах. Слёзы. Нет, нет! Ни при нём! Было ещё хуже, хуже с каждой пророненной горячей слезой, обжигающая щёчки хуже самого яростного пламени. И уже никто не думал, что сейчас им вспыхнет Вики. Неведомой силы порыв, ударная волна с оттенком алого дымка в воздухе. Она отбросила Роберта вперёд, заставляя того закопаться лицом в грязь. Недоумевая, полный шока, перевернулся на спину, пытаясь в этой песчаной дымке с проблесками красных молний разглядеть причину. И причина явила себя. Маленькой девочкой, с пылающими кровью зеницами и волосами, переливающимся жемчугом. Зрачки узкие, опасные и хищные, змеиные. Наполненные ядом и болью. Ненавистью. Она надвигалась на него. Смертью. Его смертью. Притянув к себе катану, вознесла её над отцом, и ручка дрогнула. Тельце отшатнулось, а затуманенный всепоглощающей ненавистью взор сошёл. Теперь на него уставилась пара испуганных до дрожи в костях детских глазок, из которых хлынули слёзы. Отбросив оружие, что оно аж на половину лезвия вошло в землю, на слабых ногах отошла, продолжая пилить взглядом. - Ненавижу тебя, ненавижу! - на выдохах шептала. И в истерике бросилась в бегство. Именно тогда проявилась она, Сила. А после её проявления Вики была отдана в руки белых фигур.***
Виктория подскакивает на простынях. Рот раскрыт, пытаясь словить необходимый кислород. Всё липкое, пропитанное гнусным страхом, пахнет солью. Сев на край кровати, точно клешнёй, схватилась за высокую мягкую спинку. А потом отдёрнула руку, видя что кончики пальцев поблёскивают алыми огоньками Силы. Этого ещё не хватало, чтобы во сне потерять контроль. Было страшно касаться чего либо, а бинты пропитались кровью вновь. Уложив руки на коленях внутренней стороной вверх, сжимая ладони в кулак, скрючилась в три погибели. Да так, что лопатки под рубахой напоминали крылья. Стиснув зубы, пыталась выровнять все показатели. Волосы гадко липли ко лбу, из-за чего были со злостью отброшены за плечи. Слёз не было. Словно организму их лень вырабатывать и смысла в этом не видит. Собственно, частично так и есть. Толку от них нет. Одни проблемы, жалости и идиотские вопросы. Да и за время уже учишься контролировать эти позывы. Не было соли и покраснения глаз. Зато было отчуждение. Ужасный холод, полный безразличия. Как же она устала от этого. Почему нельзя всё забыть и жить дальше? Как Птица. Да, его личность некое наказание для Сергея Разумовского. Но он та хотя бы не помнит весь тот ужас. От того и думает, и сказал, что не помнит как появился на этот свет, что не помнит детства. Только лица родителей. А Виктория? Помнит и то, и другое. В деталях при чём. И обязана жить в этом угнетении, зная причину. Зная, что избавиться от этого невозможно. Вздрогнула от этого слова. Отвратительное, насколько безнадёжное. Потом уже вздрогнула от другого. - Вики? - хриплый от сна голос Птицы оборвал всё, будто ножом разрезал момент на «тогда» и «сейчас». Это вторая ночь, когда Белоснежка заснула с ним в одной кровати. Первый был после страстного порыва, а второй…А второй так и не поняла. Просто зайдя в свою комнату после работы, ужаснулась от холода в ней. И плевать что всё из-за открытой форточки. Дело не в этом. В другом. В груди после той ночи было холодно. Холодно быть одной. И сразу всплыл Он, а она не задумывалась. Просто пришла, просто постучала в дверь. Просто ей открыли и поцеловали. Всё очень просто. Их вечер был пропитан запахом рома, который, как оказалось, очень любит пернатый. Пропитан разговорами, шуточками, в которых те соревновались. И поцелуями, куда же без этого. Каждый новый. Один трепетный, нежный. Другой страстный, глубокий. Идеально. На большее никто не был способен, но предложи Птице—запрыгал бы от счастья. Только не всё так просто. Он не хочет спешить с этим. Да, да, звучит странно, с учётом минувшей ночи. Но тут всё сложнее. Готова ли она показать своё тело, особенно спину, готова ли принять полностью, без остатка? Да и пернатый просто придерживался мнения, что чем больше ждёшь, тем прекраснее запретный плод. Его тело не было накрыто одеялом, зачем, когда у тебя такие крылья за спиной? И сам он уж очень горяч. Физически, в данном случае. Жёлтая радужка почти тёмно-охровая, еле выглядывала из под тяжёлых век. Рыжие пряди взбалмошны, одна заплеталась за другой. Сам лежал на боку, вытянув руки вперёд, потому что ещё пару минут назад в этом кольце спала Вики. - Что-то случилось? - Нет. Я разбудила в.., тебя, - замялась. Не привычно разговаривать на «ты», особенно с учётом того, при каких обстоятельствах была принята эта установка, - Прости. В полуоборот сидела, повернув только голову к нему. Улыбнулась, пытаясь внушить что всё правда нормально. Она бы не вынесла. Не вынесла ни одного грамма жалости. От него Виктория хочет чего угодно, но не убаюкивания. Она не дитё, прошла через многое и справилась с этим. Без всякой жалости и успокоения. И видимо Птица видел это, чувствовал. Но на это по-доброму усмехнулся. - Гордая, - прошептал, разглядывая фигурку у края кровати. В его рубашке она куда красивее. Он бы не подумав ляпнул, что в его руках она ещё красивее. Но она сама по себе очаровательна. Без всего этого. Поэтому просто вытянул левое крыло, и сказал: - Иди сюда. И Вики пошла. Откинув длинные волосы, подползла, улыбаясь уже куда шире, когда её талию обхватили мужские руки, притягивая к своей груди, а крылья скрыли от всего мира. Собой заслонил эту страшную темноту в комнате, согрел. Забрался пальцами под хлопковую ткань, гладя лопатки и чуть нахмурился, почувствовав грубый шрам. - Это от пули, - шепнула Вики. Тут ей что-то стукнуло. Аккуратно выпуталась из объятий и села спиной к Птице. Тот немного не понял зачем, и что в эту головку стукнуло, но когда забинтованные руки потянулись к пуговицам рубашки, замер, словно страшась что любой вздох испортит намечавшееся откровение. Одна за одной выскакивали из петель, а потом и вовсе распахнулись. Убрала волосы, что переливались перламутром на свету луны, так, чтобы те на всякий случай закрывали груди. Ткань заскользила вниз, медленно, медленно. Обнажая сантиметр за сантиметром кожи. Перед Птицей открылась женская, ровная спина. Но искалеченная до ужаса. Вот на лопатке округлый, ребристый след от пулевого. Здесь полоса, тут нарыв. - Ты можешь отмереть, - усмехнулась. Только эта эмоция спала, когда горячая ладонь, самыми кончиками, заскользила вниз. От начала шеи, к пояснице. Он был заворожен. Чем? Не знает. И не понимал, почему это стало прекрасно? Коснулся одного под левой лопаткой, чувствуя как ледяная кожа сократилась под ним. - Этот я заработала очень давно, не удачно приземлилась. - А этот? - нежно провёл к как раз так и пулевому. А у Вики в животе бабочки от этого тонна. Глубокого, томного, загипнотизированный поволокой чувств. Во время Гражданской войны. Ну революции. Мы капитулировали, одного товарища подстрелили. А я к нему кинулась. Потом пожалела. Мне пулю доставали, а его закапывали. Благо, не глубоко вошла. Не знаю до сих пор по какой удаче так случилось, - голос граничащий с колыханием листьев в июньском лесу и бурлением воды в ручье. Такой же живой, но слишком для жизни тихий. - Этот, - уложив всю ладонь, слегка надавливая для остроты ощущений, спустился к месту выше поясницы, где расположилась целая роспись шрамов и потёртостей. - В детстве. На одной из тренировок. Птиц услышал эту почти неслышную перемену. Перемена отражала в себе осадок, горький, с привкусом бесконечной злобы. И так он касался каждого, ловя незамедлительный ответ. Что это? Не уж то доверие? В конце просто притянул к себе, обнимая со спины, осыпая влажными поцелуями. Вики прерывисто выдохнула от этого контраста её оголённой, холодной кожи и его тканевой рубахи, впитавшая всё тепло, весь жар его тела. Это было до жути приятное ощущение, а ещё одна мысль, что по-факту он сжимает её обнажённый торс, у которого только самая любопытная часть скрыта волосами. - Этим я открыла для тебя тайну, которой задавался часто и приходил ко мне с ней. Почему я выбрала твою сторону. Этим я показала, что моё прошлое пропитано ненавистью к стороне белых фигур. Из-за них мной торговали как вещью, род уничтожали. Мой отец предал вашу сторону, перешёл к ним. Поэтому перешла к вам. Назло, чтобы всё что он пытался во мне выстроить рухнуло. Унизило его. Так и случилось. Я смотрела на его казнь прекрасно сознавая, что могла помешать этому. Но не сделала. Я не хотела этого делать. Я возжелала стать его главным провалом. Это стало для него хуже смерти. - То есть, ради мести? - Частично. Это скорее ядро, центр всего. Верхушка айсберга—это симпатия к твоим высказыванием. Что внушила в меня надежду на хоть чуть более спокойное существование. И существование справедливости, - Птица самодовольно улыбнулся, ему это очень льстило, - В глубине я не хотела стать поганой тварью из-за детства. Я всё ещё хотела помогать и спасать. А делать это на прогнившей стороне, взять на свои плечи всю эту тяжесть в виде стереотипов, взять ответственность за деяния власти. Стать козлом отпущения. Нет уж, спасибо. Но прошлое дало свои плоды, и моё желание защищать извратилось. - А Молчаливый? Что это за проявление, - говоря это, подтянул Викторию ещё ближе, позволяя уложить голову на своё плечо. Это мурлыканье над ухом добивало. Усмехнулась, прикрывая глаза, тая от нежных, но при этом жадных касаний. - Молчаливый—это материальное проявление моего бунтарства. Просто когда всё достало, а ещё я отвергала саму себя, хотелось стать кем, кто был бы слугой закона, но при этом вне его. Таким, серым кардиналом многих дел, - хмыкнул. - Надо было тебе так голову всем морочить. - Зато какое удовольствие от этой анонимности. Если бы ещё и ты не знал, - хитрым голоском тянула, - То это было бы так… - Идеально? - повторил эмоцию Вики, улыбаясь в своей манере. - Вроде того. Даже романтично, в какой-то степени, - закатил глаза, цокая, - Смотри, а то выпадут. - Смешно. - А что ты возмущаешься, м? Ты хоть и тот ещё циник и бунтарь, но всё равно ценитель, - повернулась к нему, шутливо вскидывая брови. Потом, резко схватила подушку, вмазывая по лицу рыжеволосого. Тот аж на спину упал. - Ах ты!… - пока очухивался и скинул подушку, с досадой заметил, что Виктория ухмыляясь, уже застёгивала рубашку, - Белоснежка, так делать некрасиво. - Как, так? - Поднять среди ночи, оголить прекрасное тело, а потом ещё обогрев по голове, всё свернуть, - Ансберг шире улыбнулась, подкрадываясь, щёлкнула по носу. - Тебе надо спать, - и улеглась на свою половину кровати, разворачиваясь спиной к нему. Птиц явно не оставлял своих попыток, хотя были они чистым флёром. - И тебе, так что спи. - Я не хочу, - пернатый лёг, по-лисьи щурясь, - А тебе надо. - Я не могу уснуть, у тебя кости громко хрустят, - ехидничал, намекая на возраст. - Спи. - Слушаюсь и повинуюсь, - поцеловал в шею. - Колючий, - буркнула под нос, чуть посмеиваясь, ибо щекотки боялась до ужаса. - А прошлой ночью тебя это не смущало…- продолжал свои речи искусителя. - Спи! - Зря ты так легла…- его рука нагловато скользнула по бедру, поднимаясь выше и пальцем приподнимая край. - Наложу арест на нежности. - Ой, - театрально скорчил гримасу страдалица, - Страшно, - наконец принял удобное положение, подтягивая к себе девушку, - Стареешь, - прошептал, за что получил под ребро, - Это любя. И после этого он действительно уснул, укрывая их собственными крыльями, в коконе которых невероятно уютно. Орлиным носом зарывшись в копну белых волос, вдыхая вместе со сном запах хвои, исходящий от неё. Сказанное последнее заставило напрочь не сомкнуть глаз. Любя. Может, он не совсем это имел ввиду? Вики просто не могла поверить, что в неё влюбились. Симпатия да, но любовь… И страшно было от того, что всё это может плачевно закончиться и шрам на левой груди станет больше.***
Утро во дворце наступает куда раньше, особенно учитывая сложившуюся ситуацию. И уже спозаранку один из подчинённых держит курс в один из залов, нервно перебирая пальцами ткань перчаток. Это был мужчина средних лет, со сдобным, розовым лицом. Сам фигурой напоминал медведя. Высокий, плотный. С густыми бакенбардами и важной шляпой на голове. Одет хорошо, дорого. Непонятно только зачем он нацепил на себя фрак и брюки на высокой талии, которые только округляли его и держались за счёт подтяжек. Забавный такой, даже наивный. Стража открыла перед ним двери, пропуская в шикарный зал с панорамными окнами, выходившие на один из царских садов. Стекло расписано морозными фресками. Зима процветала даже в конце. Эта снежная пелена за окном контрастировала с тёмными фасадами стен позади, а клетчатый мраморный пол был неким переходом от тёмного к светлому. У стен расположились какие-то столики, на которых стояла вся эта декоративная мишура, а посередине стоял круглый стол, столешница которого была глубокого изумрудного цвета. За ним сидела Виктория, сразу пугающая своим особенным спокойствием. А особенное оно, потому что после этого все виновники данного “спокойствия” огребают по полной. - Виктория, утро доброе! - залепетал, кланяясь и снимая шляпу, обнажил лысый затылок, среди серых волос. Озеро в лесу. - Доброе, - ответила, продолжая сидеть на месте и через оправу читать свежую газету. Да, обычно все очки во время чтения на переносице держат, а Ансберг почему-то как-то элегантно держит перед собой, вблизи к тексту и читает. И то, зачастую это так, для полноты композиции. - Ах, боже мой, разрешите спросить у вас, почему меня в рань такую решил покликать? - взяв белый платок из нагрудного кармана, начал им обтирать широкий лоб. - Действительно, почему, Пётр? - наконец повернулась, одаривая хмурым взглядом. - Не стойте. Пётр сразу поспешил к стулу напротив. Сев, явно волновался, ибо всё время дёргался, оглядывался и просмаковал лицо. - Хотите я вам кое что прочту? Вот слушайте-с: «Каково время! Спасайтесь, жители Адрии, война не дремлет!». Мало? Хорошо, я зачту ещё один заголовок: «Прячьте своих детей в погребе, война уже надвигается!». «Объявлена официальная дата вторжения!». Как вам? - Пётр вспотел ещё больше. - Ужасно…- попытался собраться и сделать важный вид. Виктория встала, небрежно кидая на стол газету. - Это—свежая газета, утром попросила принести. И что я вижу? Да на нас уже напали, всех убили! А чего ж мы тут сидим? - вдохнула, выдохнула, прикрыв глаза, - Я спрашиваю ещё раз, что это? - Милостивая, прошу вас, я..я не знаю за этот произвол! - Взаправду? Тогда мне думается, что вы засиделись на своём посту. На пенсию, да? - Нет! - твёрдо запротестовал, расширяя глаза, - Я с отличием держу свой пост. - Да, вижу, что держите. Результат этого держания налицо. Точнее, недержания. Я с вами сюсюкаться не собираюсь. Вы—отвечающий за цензуру в прессе, за информацию в ней. И что я вижу? Вы, беспрепятственно помогаете разносить панику. И все такие умные, всегда поражаюсь интеллекту желтой прессы. Ещё мы, власти даже не думали об этом, а у вас там уже на всех напали, всех изнасиловали, всех котят утопили. Чего мелочиться? Так ведь? - Госпожа, не н-надо! - Что не надо? - Казнить! - закатила глаза. - Ещё на колени упадите и за руку возьмите. И так, говорю сразу. Если завтра я утром возьму газету и обнаружу там хоть упоминание об этом, лишитесь вы, Пётр Петрович, всех ваших привилегий, - села обратно, поправляя лацканы, - И так, вы, сию секунду отправляетесь на работу и улаживайте этот сюр, которого уже этим вечером не должно быть. Ещё одна подобная выходка, будете свои статьи не за столом писать на бумаге, а на Колыме. Выдадим вам бересту и вперёд. Ясно? - на последнем повернула голову к нему. - Предельно, - сглотнул от произнесённого указа в слишком спокойном тоне. - Вот и великолепно, - наигранно улыбнулась, - Так же к вам придёт от меня бумага с некоторой, - поиграла пальцами в воздухе, пытаясь ухватить нужное слово, - информацией. Ожидайте к вечеру, мой слуга вам всё передаст. - Да, Виктория. Разрешите идти? - Ступайте, - и Пётр Петрович незамедлительно покинул зал. Когда двери за ним закрылись, с возмущением надел шляпу, бурухтя недовольства себе под нос. Не стесняясь, что вокруг стояла стража, а мимо прошла Элин, несущая поднос. Та ну просто не смогла отказать себе в удовольствии подслушать. - Ух, Виктория эта…выродок крысы…Что б её уже белые фигуры поскорей похоронили…- мямлил. Элиния всё уловила, обработала и направилась дальше. Но опять остановилась, ибо Пётр пересёкся с Исааком Филипповичем, те радушно пожали друг другу руки, о чём-то поразговаривали, но в самый последний момент девушка увидела, как Исаак переложил какой-то конверт в карман чиновника. После те разминулись. - «Ах, боже мой! Неужто заговорщики! - встрепенулась Элин. - Ну уж нет!» - в русой головке родился хитроумный план, который та поспешила реализовать. Выпрямившись, поправила ажурный фартук поверх широкой чёрной юбки платья, пошла в сторону Петра. Мужчина, очевидно, плохо ориентировался, а Элин уже тут несколько лет. Поэтому без труда сообразила, что они пересекутся в восточном крыле. Только Элиния пробежит туда через сад, а он будет петлять по холлам. Так и случилось, только сейчас служанка уже шла ему навстречу. А внутренняя актриса во всей красе. Побледнев, споткнулась об собственную ногу, падая прямо на чиновника. Тот аж опешил, но сразу же воскликнул: - О, господи! Девушка, девушка! - наклонился, рассматривая упавшую. То что у него весь фрак в завтраке, который должен был быть съеден Викторией, его, к счастью для Элин, мало волновало, - Леди, с вами всё хорошо?! - Голова… - простонала. - Не гоже на полу лежать, поднимайтесь! Подал руку, помогая встать на ноги. Но девушка без сил оседает на правое плечо мужчины, как раз рядом с нужным карманом. И пока Пётр озирался за подмогой, Элины проворные ручки уже скользнули в карман, плавно, буквально выдёргивая оттуда конверт и пряча в складках платья. Как раз подоспели стражники. - Что случилось, господин? - Д-девушка! Ей плохо! - воскликнул, передавая её в руки подоспевших юношей, лиц которых за маской не видать. Обменявшись ещё тройкой фраз, Пётр Петрович поспешил прочь, пока те волочили Элинию. Но как только свернули за поворот, девушка уверенно встала на ноги, стряхивая их с себя. - Благодарю, господа. Мне уже лучше. - Уверены? - донеслось недоверчивое из под маски. - Как никогда раньше. Доброго дня! - и сама ретировалась, оставляя двоих в недоумении. Она забыла, что должна была принести завтрак, забыла обо всём. Её целью было передать то, что раздобыла. Сначала шла спокойно, но не заметила как начала уже бежать сломя голову, заставляя встречающихся на пути коллег смотреть как на дурочку. Только тут её действительно начало мутить. - «Уже второе утро, кошмар. Не дай бог заболела» Дошла к залу, распахивая двери. Виктория сидела там же, погружённая в прочтение целой кипы бумаг и что-то записывая, отмечая на какой-то карте. - Виктория, Виктория! - пролепетала с придыханием, плюхаясь за стол, что аж он подпрыгнул. Из-за этого баночка с чернилами дрогнула, брызгая парой капель тёмно-синей жидкости на пергамент. Вики недовольно цокнула, недовольно смотря на Элин. - Вы только что заляпали карту, которую я уже четвертый день описываю, - возмутилась, принимаясь вытирать капли чернил с бумаги. Потом опять посмотрела на служанку, более внимательно, - Так, понятно, что уже опять? - Хи-хи, вы меня читаете как раскрытую книгу! Тут такое дело! - Я надеюсь оно стоило отсутствия моего завтрака, - усмехнулась, - Выкладывай. - Вообщем, когда я шла к вам, неся завтрак мне встретился этот хмырь. - Пётр Петрович. - После того, он не более чем хмырь, Виктория! Ну и он под нос себе бухтел, что вы мягко говоря та ещё заноза, от которой он хочет чтобы избавились белые фигуры, - Вики прыснула смешком, принимаясь дальше писать. - Элин, - взглянула с неким умилением, - Думаете мало подчинённых, которых раздражает их начальник? Я вас умоляю. Пусть хоть на меня заклинание на понос организовывает, - продолжала улыбаться. - Что за заклинание? - искренне удивилась, с непонимание протянув. Ансберг посмотрела таким взглядом, а потом небрежно махнула рукой. - Забудьте. На этом всё приключение? Так где мой завтрак? - Да погодите же вы! Ну вот он это всё говорил. А я думаю, дай ка понаблюдаю и не зря! Он пересекся с этим нарциссом…господи, как же его, запамятовала… - устало выдохнула, - Капитан, имя на «И». - Исаак Филиппович? - Точно! Ну и они там почирикали, а потом глядь, а капитан что-то очень подозрительно аккуратно переложил в карман к этому Петру, - тут Виктория уже напряглась, перемещая свой вектор внимания на Элин, смущая своим прямым взором, - И я, применив всё своё актёрское мастерство, - воровато оглянулась, доставая из складок платья конверт, - Вообщем вот. - Brillant! - вырвался неожиданный немецкий. Виктория изъяла из рук девчушки письмо, рассматривая под оправой, - Больше ничего? - Нет, Виктория. А завтрак уже вам готовят. - Великолепно, - вскрыла конверт, сразу хмурясь. - Что-то не так? - заволновалась. - Вот хитрецы, - повернула бумагу в сторону Элин, выбивая неоднозначный выдох. - Тут…ничего нет? - Нет. Не в том дело, - Ансберг была в злом веселье, глаза горят от азарта, - Скорее всего письмо написано чернилами, которые проявляются при нагреве. - Такое возможно? - Чего только не придумают, да? Их рецепт прост, мы с сослуживцами вытворяли. Брали сок лимона и молоко, мешали эту бурду и ей писали. Потом если перед огнём подержать проявлялись, - долго смотрела на это письмо, насмехаясь, - Конспираторы хреновы. Ну ничего, отдам на экспертизу. Пусть разбираются. У меня своих забот по горло. - А им точно можно доверять?… - Доверять нельзя никому. Но вскрытие важных документов проводится под контролем доверенных лиц. Прикажу Оскару, а то скоро стухнет. Уже все мозги вынес, что он уже здоров как бык и вообще я самая жестокая сестра, которая не даёт работать, - покачала головой. - Да вы все как прокажённые, - после они замолчали. Элин всё ещё не могла отдышаться и выглядела как-то помято. Это не прошло мимо цепких глаз Вики. - Элин, вы больно выглядите, - цвет лица девчушки зелёный, - Вы хорошо спите, а то может у брата весна раньше времени началась? Спать не даёт? - посмеялась. - Ах это, сама не знаю что со мной. Второе утро мутит. Может, заболеваю. - Мг, - «Знаю я эти заболевания. Потом имя ребёнку надо придумывать» - Надеюсь, вы соблюдаете всё, чтобы потом не случилось непоправимое, - тонко намекала. - Не беспокойтесь, Виктория. Я наверное и вправду просто не высыпаюсь. Зато вы сияете, щёчки какие румяные, а глаз горит! - Белоснежка игнорируя внутреннее смущение, заправила выбившуюся прядь волос за ухо. Впервые не заплетала косы, находясь на работе, - Не уж то кто-то не смог устоять от ваших чар? - Да. Бутылка хорошего, Французского кальвадоса совратила меня вчера вечером, - «И не только она» - улыбнулась своим мыслям. - Ой, ну вас. - Выбирайте выражения, - осадила приток фамильярности, перешедший уже границы. - Это конечно не моё дело, но…У вас с Вильямом что-то произошло? - А почему спрашиваете? - Просто второй день хмурый ходит, фыркает. Даже Оскар по сравнению с ним просто лапочка, - Элин сразу стушевалась, понурила серые глазки. - Да, тут, кхм. Инцидент случился. - Разрешите узнать, какой? - Нуу…-залилась ещё больше краской, и тяжело выдохнув как начала тараторить. Слова вылетали как пули из пулемёта. - Ну я перепутала его с Оскаром и вместо него поцеловала брата. - Стоп, стоп, - посмеялась от недоумения, - То есть, вы поцеловали Оскара, хотя хотели Вильяма, но просто перепутали? - засмеялась куда громче, прикрывая лицо ладонями. - Ну как тут не перепутать! Они одинаковые! А Оскар подливал масла в огонь, ехидничая в сторону Вила. - Вы в глаза партнёра по-чаще смотрите, - плутовски улыбнулась, - Вот какого цвета глаза у Вильяма? - молчит, - От молодёжь пошла. Влюбляются, спят, а даже цвет глаз не знают. На будущее скажу: у Оскара глаза голубые, как лёд. А у Вильяма зелёные. Ясно? - Раньше бы вы сказали…- устало покачала головой, - Он же мне допрос устроил, на этом вопросе я и запнулась. - Ничего, перебесится. - Да куда ж?! - подпрыгнула, - Этот ревнивец при каждой встрече об этом бубнит! - Похоже на него. Вильям всегда был достаточно ветреным, становился причиной ревности. А сейчас, о как, пусть-пусть. Ему полезно будет. А то перед своими подружками с другими флиртовал. Помучается, узнает на собственной шкуре. Ценить больше будет. - Мг, ценить. А вдруг скажет, что я изменила? - Ну сделайте как моя хорошая знакомая. Она, услышав о таком от кавалера, врезала ему по яйцам, вышла за него и родила сына. Жили в счастье. - Врёте? - Поверьте, если бы я вам врала, то дальше поцелуя в щёчку у вас не дошло бы, - спокойно ответила, только Элиния дёрнулась от какой-то угрожающей интонации, - А ещё вы бы никогда об этом не узнали. - Ох…ну а делать мне то что? - жалостливо глядела на Ансберг. - Ни в коем случае не подстраиваться. Если вы ему действительно нужны, то сам придёт. Но и вы ведите себя как обычно, не стройте из себя сильную и независимую. Это всегда выглядит дёшево и чрезмерно пафосно. Тем более, сразу будет понятно что вы играете на публику. - Спасибо, Виктория. Уж не знаю, почему вы об этом со мной говорите. - Если это вопрос не риторический, то я разочарована в вашем умении думать, - служанка поджала губки. Вроде и хорошо, что та прямо высказывает, но и немного неприятно. - Нет, риторический, - то была правда. Просто Элин поведала много высокопоставленных, за которыми ей против собственной воли приходилось ухаживать, но они относились в лучшем случае равнодушно, а в худшем унизительно. А здесь не то и не другое. Мало того без сцен ревности к брату, так ещё и в пользу их взаимоотношений. Фантастика! - Вот и чудно, - лучезарно улыбнулась, - Элин, идите отдохните. Болей вы мне сегодня не понадобитесь. - Правда? Но… - Никаких «но». Идите же пока есть возможность! - девчушка подскочила к Вики, крепко обнимая. - Спасибо, спасибо! - и не дожидайся комментариев, выскочила из зала. Ансберг лишь по-доброму хмыкнула.***
- Стой, стой. Ты, Виктория Ансберг, ненавидящая родителей, говоришь мне это? Оскар сидел за рабочим столом, с таким лицом, вы бы видели! Ну и мина серьёзная. - Тебя наверное в детстве роняли. Со слухом плохо? А ещё, до матери мне нет дела. Что она есть, что её нет. - Ха-ха, - наигранно посмеялся, - Зачем тебе это? Видеться с матерью? Дело в том, что Виктории донесли, что её мать, а точнее мачеха, Мэри Ансберг, находится в переписке с Громом. И уж слишком часто посещала северную столицу. Да и пора бы уже вскрыть правду. Рассказать им. Вики и так уже который день мучается от гадкого чувства внутри. Но она хочет, чтобы правду им рассказала Мэри. Хочет услышать это от неё, тем самым наказать за обман. Тем более, если брать политическую сторону, Виктория имеет все полномочия узнать, какого чёрта та переписывается с Громом?! - Потому что Мэри Ансберг была засечена в переписке и Игорем Громом, - с вызовом взглянула, складывая руки на груди. - Что? Чтобы наша мать? Да ты её хоть помнишь? Она рядом с отцом слово боялась сказать! - Да потому что этот тиран не позволял что-то сказать! Опомнись уже! - глубоко вздохнула, - Моё дело сообщить, - развернулась, - Тем более я и сама справлюсь…- ненавязчиво, тонким голоском протянула. - Стой! Манипулятор хренов. Когда и на чём? - Поезд, послезавтра утром, - не могла сдержать довольной улыбки. - Вильям знает? - Нуу, если перемотать время на пять минут вперёд, то считай знает. - Вики… - Да всё, всё! Не бурчи! Ещё поговорим вечером, у меня дела. Целую в обе щёки. - «Отлчино, сразу оттуда и поеду на бал. Там наверняка этот чёрт будет, взявшийся из воздуха» Зайдя в свои покои, плюхнулась на кровать прямо в обуви, прикрывая веки. Ещё только два часа дня, а такое ощущение что восемь вечера. Дёрнув рукой, случайно скинула папки лежащие на прикроватной тумбочке. - Твою мать. Сползать с кровати не хотелось, поэтому изогнувшись в три погибели, потянулась за бумаги на пол, чуть ли не скатываясь с кровати. На глаза попала папка «Роберт Ансберг». И вспомнился переломный момент в жизни Белоснежки.Десять лет назад.
Идея Птицы приобретает своё устойчивое положение в обществе. Чернознамённые наступают. Правительство было свергнуто и между белыми и чёрными фигурами идёт борьба за власть.
В это время Роберт Ансберг объявляется предателем и переходит на сторону белых фигур. Личность Молчаливого до сих пор неизвестна и сам он находится на противоположной стороне, получая поддержку Чумного Доктора.
Гражданская война близится к завязке.
Тёмно-красные тени ползли по каменной кладке, зловеще охватывая своими щупальцами. Из потолочного окна лился свет, который каждый присутствующий здесь видел в последний раз. Роберт Ансберг валялся в одной из камер со своей женой. Дёрнулся, хватаясь за голову, по которой тот отгрёб. Оглянулся, стоня от каждого поворота головы. Невыносимая боль и звон в ушах доводила до рвоты. - «Чёрт, что произошло?» Перед глазами мелькнуло минувшее. «Вот он со своим отрядом, вскрывшись, что тайком перешёл на сторону белых фигур, записав себя в список «враги народа» и получив гордое наименование «предатель». Заходит во дворец, разделяются. Зачем не помнит. Тут он находит того, кто положил бы конец всему. Просто надо было его убить. - Попался, - и уже целился в раненого, но на затылок приземляется что-то тяжёлое. Упал, чувствуя как тело чуть ли не парализовало, переворачивается на спину, видя перед собой высокую фигуру в пальто, с огромным количеством ремней. И маску Молчаливого. - Ты, - скалясь, прошипел. Тот наклонил голову вбок. - Я. - замах, и прямо прикладом вырубает окончательно» Смахнув воспоминание, начал цепляться за все возможные детали, чем можно будет обездвижить стражника и сбежать. Жена вся в грязи валялась в метре от него. Жива, но без сознания. Звяк. Тяжёлые металлические решётчатые двери раскрылись перед ним, очерчивая облик его поимщика. - Выведите его, - послышался жуткий, глухой голос из под маски. Стражники грубо вытолкали Роба из решётки, ведя куда-то. В итоге оказался в каком-то пространном помещении. Наедине с Молчаливый. - Освободите, - переглянулись стражники, но перчить не могли. Им просто было страшно это делать. Выполнив приказ, поспешно покинули место. Ансберг разразился невероятным гневом, кидаясь вперёд на фигуру в пальто. Та изящно уходила от каждой его атаки, даже не двигая руками, держа их вечно по швам. Но в какой-то момент Молчаливого это начало раздражать, и когда Роб хотел нанести действительно действенный удар, он, разворачиваясь на 360 градусов, с ноги одаривает ударом в челюсть, заставляя сразу упасть того на колени. - Жалкое зрелище, - расхаживал вокруг предателя, как коршун парит над добычей. - Что ты со мной сделаешь? - прошипел. - Я? - из под маски послышалось хмыкание, напоминающие смех. Но приспособление на рту настолько глушило и искажало, что почти ничего не было слышно. - Я расскажу что с тобой сделают, мой дорогой предатель. Остановился, прямо перед ним. Ансберга на момент пронзили воспоминания о том, как он с дочкой проводил тренировку. А точнее, последнюю. Так же стоял, с высока глядел. Молчаливый сел на корточки перед ним, завороженно наблюдая как струйка алой крови течёт по подбородку мужчины. Словно маньяк, наблюдает за страданиями жертвы. - Сначала они будут тебя пытать, пока ты не расскажешь всё. Потом жену. А потом, - склонила голову, - На виду у всех отсекут голову. Хотя, есть шанс что за тебя вступиться Виктория. Вроде как, твоя дочь. Но, очень вряд ли, - отстранился. - Что вы с ней сделали!!! - вцепился в ногу, хватая за икру. Молчаливый не скрывая отвращения, отшвырнул его от себя. - Ничего. Это ты сделал с ней. Это ты отдал её в руки белых фигур, спасая собственную шкуру. Это из-за тебя она страдала в плену. Из-за тебя она ненавидит чуть ли не весь мир, - он вспыхнул ненавистным огнём. Точно тигр в клетке, ходил туда сюда, чуть горбя спину, тем самым делая свой образ ещё опаснее, страшнее. Длинные подолы яростно бились об щиколотки, точно парус на резких порывах ветра. Этот голос, пропитанный гневом, первобытным гневом, заползал липким, всепоглощающим страхом под кожу. - Она была опасна, - промямлил, понурив голову. - Да ну? - порывисто подошёл, хватая Роберта за волосы, силой разворачивая вверх к себе, - Может потому что её воспитал монстр и его шлюха? - Не смей, сука! - у него ещё хватало сил строить из себя что-то? И боги, как же Молчаливому хотелось сейчас стереть эту рожу, впечатать в гранит, и бить, бить, бить. Пока лицо не превратиться в кровавое месиво. Брезгливо откинул его лицо, ибо чуть уже не сорвался. - Я напомню. Голос стал тягуч, глубокий, гипнотизирующий. Он всасывался в голову через уши, обжигал мозг, сразу обдавая его холодом, вводя в бессознательное состояние. - Вставай! - Не позорь своё имя! - Ты не справилась. Опять. - Ты слаба. Ни на что не способна. - Мечты—ничто. Убей их в себе! - Ещё! Мало! -Умей убивать всем! - Плохо! Эти…голоса. А точнее, образы, произносящие это. Они выползали из-за спины Молчаливого, и чернильными силуэтами ползли к нему. А он и шевельнуться не может, будто внутрь забили металлические стержни, не дающие разогнуться. А потом бросились в один миг в сторону предателя. В страхе сжался, напуганный зверь. Закрыл веки, не в силах узреть нечто перед собой. Нечто ужасное, отвратительное. Чудовище. Но выждав пару секунд, трусливо приоткрыл глаз, и охнул. Передним стояло не уродливое чудовище. Перед ним стояла маленькая Вики. Её белые волосы трепетались за спинкой. Личико заплаканное, а красные глазки настолько поникшие, настолько пустые и изнурённые, что хочется кричать. Там нет ничего. Пустота и мёртвый холод. Тело в шрамах. Возникшая перед ним Вики заставила что-то болезненно содрогнуться. И начать в панике отползать, когда детская фигурка начала расти на глазах. Обрастать какой-то тёмной материей, видеть как по её конечностями расползаются красные нити. И конечное добило. Малышка в конце превратилась в Молчаливого. - Ч-что… Показались часы, стрелки которых точно стали тикать медленнее, но в тысячу раз громче. Руки в кожаных перчатках поднимаются, медленно, растягивая момент на миги. Заскользили по белоснежному клюву маски. И подняли её, обнажая истинное лицо. - Нет…- истерично замахал башкой. Пальто слетает, открывая вид на официальную форму чёрных фигур и их эмблемы. - Нет… Он не мог в это поверить. Нет, его дочь ни за что не перешла бы на их сторону! Ни за что бы не стала носить на своих плечах погоны этой армии. Ни за что бы не могла быть такой. - Ну здравствуй, Отец. - Что ты наделала?…- он разбивался, гас. Всё его существо летело в тартарары, разбиваясь об кинжалы. Прямо в спину, - Ты не могла… - Почему нет? - пожала плечами, - Его армия, идеология, подарила мне освобождение. Подрывается, спотыкается и хватает дочь за грудки, встряхивая. Но от нескольких ударов по голове, просто оседает и болтается на Виктории тряпкой. Из его глаз хлынули слёзы. Роб не верил, не хотел, просто не мог! Чтобы Вики была в здравии и превратилась в то, от чего её хотели уберечь. Видимо, методика сбой дала. Ансберг стояла и наблюдала с полным равнодушием за этими соплями. Даже брезговала. Ей просто плевать на него. Она грезила, господи, сколько лет мечтала об этом моменте! И сейчас получила билетик в первые ряды, а режиссёр драматичной оперы перед ней, на коленях ревёт. Поморщилась и отпихнула от себя. - Казнь через четыре дня, - холодно заключила и развернулась на выход. Подобрав маску и устроив на своём лице было покликала стражников. Но: - Мэри не трогай, прошу тебя! - завопил. Уже Молчаливый равнодушно разглядывал Роба в полуоборота, - Отпусти её! - Ваше фамильное поместье уже как три дня назад было сожжено. Не думаю, что ей есть куда возвращаться. И, можно ли. - Умоляю!!! - И почему я должна это сделать? - накипала. - Потому что я умоляю тебя! - Парадокс, когда я тебя умоляла будучи ребёнком, тебе было насрать. А сейчас угадай, кому из нас сейчас плевать на мольбы? - донеслось яростное шипение. Скалилась и ненавидела. Дожидаться не стала, просто захлопнула двери и покинула его. Только миновав крепость, крушила всё что попадалось под руку. Только в руках братьев, которых она даже не узнала, наконец нашла покой. Вики помнит, помнит их встречу спустя столько лет. Помнит как перед глазами, сквозь пелену злобы, показались два смутно знакомые силуэты. Совсем незнакомые, но от которых так и веяло теплом. Родным теплом. Их ошарашенные лица, промокшие белёсые пряди от дождя. То как они кинулись друг к другу, сквозь ливень. Мокрые, отчаянные. Счастливые. Они стояли втроем под дождём, плача. Плача от сжирающий сердце тоски по родной душе. Виктория разглядывала и не верила, что её Оскар и Вильям стали такими. Возмужали, окрепли. Но самое главное—их очи. Они остались прежними, правда, чуть закалённее. Любимые. По-началу, была мысль, сменить фамилию. Не хотелось нести клеймо позора. Эти слухи за спиной, вечное перешёптывание и этот осадок, каждый раз когда тебя нанимают слышишь: «А что, дочь предателя на что-то способна?». Даже Птица при первом их диалоге, заострял и смаковал на кончике языка. Ансберг… Почему не сменила? Сама найти точного объяснения не может. Просто до зуда в теле хотелось всем умереть нос, наверное? Воспитанная в ней гордая особая встала в позу, как бы говоря: «Они не стоят этого. Наоборот, докажи что это они недостойны носить эту фамилию». И наверное, после этого навязчивая мысль перестала пользоваться своей актуальностью и исчезла вовсе.