“Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему”
Л.Н.Толстой.
- «Порой меня спрашивают, да и сам у себя пытаешься, много ли ты слышал, много ли видел? И кажется, в эти миги должен звучать складный ответ, иль несуразное молчание, прерываемое протяжным мычанием. Я лично, не поскупилась подумать. Много ли слышала я чувств, диалогов? Видела ли я много чувств, диалогов? Философский вопрос. Уже в девятнадцатом веке истинные чувства можно поймать только в книгах Шекспира. И то, всякого циника и обывателя реалистичного взгляда, такие высокие чувства, превращаются в пошлую наигранность. Ах точно, книги! Как можно забыть за этот мир! Вот и я не забыла. Тогда с непоколебимой уверенностью заявляю, с остаточной гордостью, я видела и слышала. Господи, сколько же я видела и слышала! Доводилось проживать всё. Горе и величайшее счастье, любовь и предательство. Саму суть жизни. Рождение и смерть. Но порой есть такие экземпляры, о которых хотелось бы и не слышать. Пусть оно было написано, это лишь полдела. Однако надумать такое! Скольким уродствам довелось стать строками, что читаются кем-то. И порой, невольно думаешь, прикрыв книгу и глядя в холодную стену со слёзными глазами, откуда весь кошмар берётся? И ответ возникает, точно по щелчку. Человеческий мозг. Как великолепен и велик, как извращён, так артистически жесток. И напрашивается вопрос. От чего и почему? И эта обратная сторона медали сознания внушает нам некое подобие защиты. Ты как бы воображаешь, что может поселиться в голове у того или иного человека. Существа. Но за прожитые года я ощутила истинную опаску к некоторым индивидам. Нет страшнее тела, с пустой грудью, разбитым сердцем и искорёженным мозгом. Это ужасающее создания. В них горит обида злым пламенем, а разум кипит адским котлом. Наверное это и есть преисподняя. После этого суждения, горячий человек не звучит чувственно, живо и страстно. Наоборот. Смертельно, опасно»***
Красное солнце медленно, но верно загоралось за горизонтом. Вообще, что нужно для счастья? И порой творцы искусства дерзко обобщают всех и вся под одну гребёнку, полагая что истинное счастье: любовь, семья, дом… и все эти материальные и семейные ценности. Виктории сильно полюбился Мармеладов, из романа Достоевского, с его короной фразой: «Понимаете ли, понимаете ли вы, милостивый государь, что значит, когда уже некуда больше идти?…ибо надо, чтобы всякому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти…». И эта фраза звучала в её голове целое детство, если таковым можно его назвать. Скорее отбывание в ветхой казарме. «Преступление и наказание» первая книжка попавшаяся в руки. Это произведение, в высохшей, пожелтевшей и выцветшей обложке стало окном куда-то за стены холодной казармы. Именно с неё началось вечное размышление в голове у юной девушки. И пройдя сквозь множество вариаций событий, всё же, маленькая похожесть на счастье, в виде зоны комфорта и радости было открыто. Для благоприятного отбывания Вики много не надо: одеяло, каб ночью было плечи чем накрыть, чистые одежды, тепло от камина, и хлеб на столе. И одиночество. Почему его все так бояться? Сторонятся его, и людей живущих в нём. Считают изгоем и поломанной душой. Разве лежать на тёплой перине и сознавать, что кроме тебя там больше никого нет, неприятно? Ах, как же хорошо! Ты ничего не желаешь, ни о чём не думаешь, это ли не счастье? И вести этот диалог внутри себя можно до такого, пока под кожу трупные черви не залезут. Закончить, должно этим: “Трудно понять человеческую душу, но душу собственную понять ещё труднее” А.П.Чехов. Каждый писатель, творец, для кого-то, да будет Лордом Генри*.***
Шесть макушек укрыты искусными сводами потолка, что скрывал утренней костёр рассветного небосвода. Все активно обсуждали, думали, что делать. И только беловолосая, со скрываемым омерзением и скукой почти ко всем вокруг, пальцами перебирала карандаш, так, что почти ежесекундно он упирался в столешницу. То тупым грифелем, то сухим деревянным концом. И для кого-то это могло стать крайней и весомой причиной раздражения, а для генерала это невероятно увлекательное занятие. Этот стук в голове звучал, словно такт метронома. Однако забытьё, точно по щелчку пальцев, туманом сошло. Встрепенулась, обращая взор вокруг. На неё упрямо глядел Граф, который, очевидно, обратился именно к ней. - Виктория? - дабы не сконфузиться окончательно, перебирала миллион вопросов. - Прошу-с простить, я не уловила смысл вопроса. - Я спрашиваю вашего мнения. Коллеги считают, что в данное время, необходима политика продразвёрстки*. - Нет. Ни в коем случае-с. При открытой войне - да. Но не сейчас. Зимы сейчас суровые, и голод касается население всё равно-с. Отнимать у народа пропитание на снабжении армии опасно. Будет ряд-с негодования. А сейчас, во время угрозы вашего нахождение у престола, это опрометчиво. Они просто перейдут на сторону противника. То бишь, прошлой власти. Надо ювелирная осторожность. - Гм, складно, складно Виктория-с! - с ехидством и отвратительной улыбочкой начал губернатор западной части, - И как же вы собираетесь решить проблему пропитания-с? - гадко зыркал в сторону девушки, и почему-то она кожей почувствовала разгневанный взор золотых зениц. Ансберг, назло, переняла эту заносчивость, выражая её надменной улыбкой и иглами в глазах. - О, не беспокойтесь, вам, и вашим девицам булок хватит, - пространство вокруг разрезали тихие, неловкие смешки. А взгляд рыжеволосого вновь метнулся на змею. В нём сквозило одобрение, такое колкое, но в её сторону сладостное, точно мёд. Щурился сардонически на покрасневшее лико Виктора Францевича, что казалось лопнет, этот красный помидор, - У меня свои методы. - Отлично. Заседание окончено, - Вики не ожидала такого скоропостижного окончания собрания, но сказать, что этим она разочарована — соврать. Все быстро разбежались по своим делам, включая и Верховного Лидера, но её мечты о позднем завтраке были бестактно прерваны. - Виктория, прошу-с, стойте! - тяжело про себя выдохнула, разворачиваясь на каблуках в сторону молящего голоса. Это был Исаак Филиппович. - «Где-то я уже это слышала»- И вам доброе утро-с, капитан, - он замялся под её прямым взглядом, краснея от стыда. - Хотел перед вами извиниться. Ах боже, я не спал из мысли о своём фамильярном и безрассудном поведении. Искренне сожалею-с и надеюсь на ваше прощение-с, - девушка благоверно улыбнулась. - Хранить на вас глубокой обиды я не собиралась, да и желания нет-с. Я в свою очередь могу принести ответные извинения. Я была резка, - брюнет на глазах расцветал. Тяжёлый камень спал с плеч. Дышать стало легче. - Я рад, как я рад, что недопонимание испарилось меж нами! - ей порядком начинали наскучивать эти бессмысленные любезности. Так что поспешила сообщить о горящих делах и обязанностях, и с радостным проворством покинула юношу, еле отвязавшись от предложения сотрапезничать в его компании.***
Английский завтрак всегда тешил вкусовые рецепторы беловолосой. Наслаждаясь умеренной сытостью, сидела в зале их личного с братьями крыла, любезно предоставленное пернатым. Рубиновые глазки неспешно перебегали со строчки на строчку, потягивала чай с молоком. Молочный привкус был нежен и оставлял на кончике языка мягкую сладость. Но наслаждение тихим полднем было приостановлено. От громкого звука Виктория поперхнулась тёплым напитком. Двери распахнулись и в них показалась Элиния, что находилась в приятном волнении. Даже воодушевлении. - Ах, госпожа, госпожа, я такое вам расскажу! - прибежала к столу, нетерпеливо усаживаясь на второй стул, по-детски ёрзая, - Госпожа, что с вами? В это время красноглазая сильно стучала себя меж грудей, кашляя, как чахоточный. Наконец вдохнула полной грудью, с досадой замечая, что раньше на девственно чистых страницах, лежали мутные чайные капли. - Прицеплю к вашей шее ошейник с бубенчиком, чтобы слышать приближение, - хрипло проговорила она, пока девчушка уловила значение слов и вздрогнула. Откашлявшись, Вики потянулась к чашке вновь, отпила, чувствуя как колючая горечь в горле спадает. - Ой, я напугала вас вновь? Боже правый, я виновата, но там такое! Ой, ой…- с мёдом в голосе лила вдохновения. - Ну скажите-с что там, господи! - уже сама с нетерпением восклицала. - Выставка картин! Я своими глазами видела полотна самого Боттичелли! - полководец тяжело выдохнула. - И из-за этого стоило было бить такое воодушевление?! Я разочарована-с. - Что? - воскликнула белокурая, - Да как же вы так, госпожа? Вы же не видели даже! Пойдёмте, пойдёмте же! - подхватила свою госпожу под локоть, буквально вытаскивая изо стола. Виктория весело усмехнулась. - Видимо, я многое вам позволяла. - Ой, ну не бурчите. Такая умная красавица как вы должны видеть это величайшее творение! Ну, если уточнять, то творения, - скромно хихикнула заводная. - Забавно, даже, иронично, это утро я начала с разговора с Вильямом о искусстве, и закончила трапезу под дьявольские речи Дориана Грея. И продолжу день под насмешливым взглядом Венеры. Как необычайна и сумбурна наша жизнь!***
Виктории было смешно от этого детского упорства, и только ради интереса и забавы согласилась. Сейчас же она стояла около резных молочных дверей, пока служанка щебетала вокруг. - Я вам этого никогда не прощу, а уж тем более не разрешу. - Ой, ну что вы в самом деле? Вам тааак, - лелея протянула, - идёт эта блуза. Прям под ваши глазки! Ансберг была разодета в свою официальную парадную, в которой впервые предстала тет-а-тет с Графом. Только камзола не было. Зато открывался вид на всякие магические штуковины, присоединённых к ремню, что диагональю пересекал торс беловолосой. Дверь распахнулась и перед ней открылась весьма большая толпа народу, что вынудило девушку, в своей манере, развернуться на пятках прочь из ванильного зала. - Госпожа, куда же вы! - Я? Прочь, - с насмешливостью в голосе протараторила. - Да стойте же вы! В чём дело-то? - Виктория обернулась в сторону вопрошающей, беря обеими руками за предплечья. - В чём дело? О, я объяснюсь. Вы меня притащили сюда, не упомянув о том, что здесь будет столько народа! - громким шёпотом ругалась, со свистом вдохнула через нос воздух, прикрыв в глаза, - Понимаете, дорогая Элин, я не светский человек. Я терпеть не могу мероприятия, которые тем или иным имеют с этим связь. Я не разбираюсь во всей этой моде и напыщенном официозе. А уж тем более в искусстве. Я далека от идеалов, да и не могу понять их. Для меня цвет обозначает цвет, а форма обозначает форму. И даже имея громадное безразличие к этим, - посмотрела в сторону почтенных, - зевакам, я всё равно не проявляю ни малейшего желания выставить себя за необразованного дурака. - Но как же тут? Вы не читаете газеты? Там же всегда на пятой странице и лепечут о моде! - она была поражена таким откровенным высказыванием от госпожи. - Нет, я читаю только первые две. Единственное, что меня волнует в газете — прогноз погоды. - Нуу, это же не значит, что вы обязаны заводить с кем-то беседу. - Ах боже, как вы плохо знакомы с обществом! Им только повод дай и нет сомнений, они непременно её заведут. При чём невероятно заурядную, с надменностью. А я со своими взглядами там не упала. - С какими такими взглядами? - Я считаю, что моде следуют глупые, ограниченные. Мода — величайшая пошлость и несуразность. Этой шаблонностью живёт почти каждый, на протяжении сотни столетий. Как же народ любит быть одним стадом, и каждая овечка в нём убьёт за новую, более дорогую шляпку, чем у её соседки. Или жены местного барана, - сложила руки на уровни груди, дожидаясь ответа от слуги, но со спины послышались размеренные хлопки. - Красивая речь, как будто я писал, - Викторию тряхнуло от знакомого голоса. Обернулась в сторону источника. Птица стоял, улыбаясь, точно Чеширский кот. Элинию передёрнуло не на шутку, склонила голову, словно боялась встретиться глазами, - Девушка, покиньте нас, - проговорил даже не смерив взглядом. Меж ними вновь воцарилось громкое молчание. Ансберг, прикусив щёку, прервала тишину: - Сколько вы слышали? - слегка робея промолвила. Как странно. Так странно поставлен вопрос, но, от чего-то, он казался самым верным. Правильным в данный момент. - Достаточно-с. Достаточно для того, чтобы моё желание завести с вами не деловую беседу, выросло в геометрической пропорции. Прошу, - рукой указал на дверь. - «Допустим, я снова пойду у него на поводу, однако, что с того?», - и всё таки, она поддалась, этому игривому любопытству. Её пытливая натура порой брала над ней вверх. Двери отворились вновь, и она узрела такой контраст, которого она не видала в этом дворце. Зал был окрашен во все молочные и светлые тона. Эта лёгкость, изящество белого цвета. Стены цвета парного молока, кружевные своды, перламутровый мрамор на полу. Божественная лепнина, повествующая об одном из величайших сюжетов греческой мифологии. Не библии, нет. Произведения искусства на стенах аккуратно разбавляли невинность. Беловолосой оставалось лишь глотать звуки восхищения. И на фоне всего это совершенства, гости в цветастых одеждах выглядели броско и нелепо. Все эти вычурные шляпки, громоздкие рюши, какая заурядность. Оглядываясь по сторонам, Вики не задумываясь ни на секунду, следовала за юношей. Почему? Бог его знает. Они просочились сквозь восторженную массу, минуя всякие вопросы. Только пернатый порой бросал холодное «Добрый-с». Вот дивный зал был позади и очередные двери были открыты. Змейка думала, что за этими дверями, помещение будет полной противоположностью, но нет. На вид и обстановку было всё тоже, но на душу снисходило какое-то солнечное воодушевление. Из не задвинутых шторами окон лился абрикосовый свет от солнца. Его лучики перепрыгивали на позолоченные канделябры и бра на фасадах. А картины Боттичелли светились так, словно были написаны золотом. И такие же пласты, плавились в глазах у ворона. Почти по центру стоял шикарный рояль, пара мягких пуфов перед картинами. В углах расставлены высокие фарфоровые вазы, с золотыми росписями на них. Но это эхо, холодное, даже мёртвое. Точно в склепе. - Это место…, - с придыханием начала, ворочая головой то в одну сторону, то в другую, не зная на чём можно остановиться, - оно такое…чистое, особенное…, - тем временем рыжеволосый уже уселся за клавиши, начиная мелодию, загадочно улыбнулась. Медь его красивых волос переливалась огнём, когда пряди попадали под солнечные лучики. Её же перламутровым жемчугом. - Я знал, что вы оцените, - мелодия по-немного раскачивалась. Она словно проникала в голову, убаюкивая всякие волнения. Это позволило Виктории почувствовать себя более свободно и сделать пару шагов в сторону полотен, - Но, как мне довелось услышать, вы не ценитель искусства? А точнее живописи. - Это с детства. Терпеть не могла, когда меня одевали в эти ужасные корсеты и наказывали стоять часами не подвижно. Не возлюбила я. - Мода жестока, не находите? - обратился к девушке. - Что есть — то не отнять. А вы любите творчество Боттичелли? - М? Я, если можно так сказать. Моя мать привила любовь к искусству. Но моя любовь к шахматам феноменальнее, - в груди у леди что-то ёкнуло от упоминания матери. Его матери. - Ваша матушка? - он ничего не ответил, только как бы невзначай качнул в сторону портрета. Проследив за направление, Виктория Ансберг неспешно направилась в указанную точку, и обомлела. Прямо перед ней висел наипрекраснейший портрет женщины. Она выглядела, точно античная богиня, дочь Афродиты. Творение богов. Рыжеволосая леди, с такими же жёлтыми ресницами. В ней прослеживались знакомые черты, и догадки, что это действительно его мать, больше не было. Эта благородная, изящная шея, тонкие персиковые губы, нос с аккуратной горбинкой, высокий лоб, впалые пунцовые щёки. Кожа светлая светлая. Но с фарфором Вики не сравниться. У беловолосой кожа настолько белая, будто только что выпавший снег. Женщина с грациозной осанкой казалась неземной нимфой. Венерой Милосской. Однако чем ниже ты отводишь глаза от дивного лица, тем размазана и мутна картина. - Она божественна. Однако, почему только её лико видно чётко, - воцарилась тишина, и только неспешное нажатие клавиш разбавляло гробовой шёпот, - «Что я говорю? Зачем мне это знать. Язык - враг мой!». Но услышав ответ, словно что-то защебетало. Неужели леднику суждено сдвинуться с мёртвой точки? - Потому что единственное, что я помню—это её ангельский голос и лицо. Говорят, что мои родители не имели материальной оболочки. Отец — сгусток чистой тьмы, чернильный дух, на спине которого два обрубленных отростка. Забавно, никто не мог разглядеть в нём даже части тела, но крылья смогли, - ядовито усмехнулся. Говорил с горьким осадком, равнодушно, будто он никогда не желал рассказать об этом. Хоть кому-то. - А мать человек, которого никто не видывал. Своеобразная нимфа. Она являлась ко мне во снах, - замолк, а после его золотистые очи уставились в алые, - А ваши? - Родители? - лицо исказилось кривой улыбкой, - Ну, отца я почти не помню, наверное, только из-за того что братья почти его копия, маленькие крупицы остались. В конце концов, вы сами о нём знаете больше чем я. - как-то ядовито закончила, будто этот факт её не то что раздражал, а вводил в крайнюю злобу. - А мать…мать я давно не видела, - подошла к окну, откуда открывался вид на сад Грешников, который с высоты выглядел завораживающе, - Последний раз с ней виделась, когда отец за свою жизнь предложил мою. Тогда за голову жемчужных змей давали огромные деньги-с. - Как вы избежали истребления? - не спускал с Виктории заинтересованного взгляда. А ей и приятно. - Вы со своим переворотом разбили одно из их укреплений. Во время капитуляции мне удалось сбежать, - прохладно закончила. - Кажется, я теперь понимаю, почему вы на моей стороне, - ухмыльнулся, чувствую что-то наподобие гордости. - Думайте, что хотите, - артистически закатил глаза, - Скажу одно, никогда не видела Адрию настолько красивой. - Даже не будете толкать речь за пролитую кровь, я польщён, - удовлетворенно улыбнулся. - А смысл? Это же очевидность. Ваш радикализм мне известен. Вряд ли когда вы добивались этой цели, вас волновал вопрос о количестве смертей. Всё во благо. Пожала плечами, словно прошедшее событие почти с десяток лет назад, ничто иное, как пустяк. Так и стояла, разглядывая зимний пейзаж, не обращая внимания, что мелодия стихла, а ноты не отталкивались от молочных стен. - Невозможно вырастить цветущий сад в месте усеянном сорняками, всему требуется перезагрузка, - голос над самым ухом, точно бархат, молвил это, упиваясь властью, удовольствием. Виктория, содрогаемая мурашками вдоль позвонков, повернула голову чуть в бок, тяжело сглатывая, ловя довольные, игристые искры коньячных зениц, - И, если потребуется, я выдерну всё с корнями. Пока Ансберг пыталась вернуть остатки самообладания, Птица сладко улыбался. Ему нравилось играть на ней, как на чувственной арфе. Дёргать за струнки, каждый раз открывая для себя новый звук. Наслаждаясь каждым из них. Отпрянул, не меняя эмоции, проследовал к дверям на выход. - И знаете, чтобы стать чьим-то идеалом, не обязательно ему соответствовать. Вы и так уже чей-то идеал. Даже если у вас жемчужные волосы, а не рыжие. Больше слов не было, только звуки удаляющихся шагов. Пара тяжёлых женских выдохов и падение тела на мягкий пуф.***
- …Мне пернатый рассказал, что у тебя какой-т есть план, по поводу разрешения голода, - Вики и Олег прогуливались по территории замка. Погода была волшебная. С неба сыпались пушистые снежные хлопья, а солнечные лучи окрашивали их в охру. - Я знаю одно поселение существ, которые знают меня. Если вкратце, то оно подлежало уничтожению, в следствии заключили сделку. Они обещали мне помощь и укрытие во век, а я должна была поработать с бумагами и спасти их от этой участи. - И что же это за существа? - вопросительно приподнял бровь. - Всякие. Это одна большая деревушка, в которой проживают разные виды. От морских нимф, до страшнейших громил. Они обладают способностью исцелять природные богатства, следовательно способствовать их быстрому росту. Сразу после парада и всего того сопутствующего я туда отправлюсь. - Змейка, ты хоть одна туда не ходи. - остановился, взволнованно глядя на красноглазую. Она в свою очередь мягко улыбнулась, - Не хочется прощаться с тобой вновь. - - Не беспокойся, Волчонок, я одна в путь не отправлюсь, да и вряд ли я отсюда куда-нибудь денусь, - по неведомому ведению, Волкова тронуло острое чувство, желание обнять давнюю приятельницу. Он поддался этому, сгребая в охапку, на почти две головы меньше, Вики. Она лишь смеялась. Её звонкий смех тонул в тёплом камзоле мужчины, - Ну-ну, вольно, задушишь ещё! - хохоча, пыталась выговорить. Он выпустил её из крепких объятий. Солнце уже опускалось за горизонт, от чего температура стремительно падала. Оба начали дрожать, но им это никак не помешало на ходу во дворец, с весёлыми визгами, забрасывать друг друга снежками. Казалось бы, два взрослых***
После разговора с другом, Викторию отпустило то тягучее наваждение, в котором пребывала она после общения с Графом. Настроение прекрасное. На ходу сбрасывая снег с плеч шла в своё крыло. Было, уже коснулась ручки дверной, дабы открыть, но. По ту сторону слышался радостный смех, что раздавался под симфонию нот, которая лилась из граммофона. Осторожно, почти не дыша, приоткрыла дверь, заглядывая в холл. Там, по середине комнаты, в танце кружился Вильям и Элиния. Взявшись за руки, красивыми движениями перемещались в пространстве. Элин—самая настоящая соловушка. Её звонкий голосок, щебетал что-то в ответ на речи, по уши довольного брата. Русые волосы красиво переливались при каждом порыве. Их лица отражали наслаждения от идиллии, творящаяся вокруг. Нежность и хрупкость это момента. Вдоволь налюбовавшись, Виктория так же осторожно закрыла дверь. На губах цвела мягкая, но тоскующая улыбка за брата. Несомненно, она рада за Вилла, и мешать не намерена. - «Что ж. По-видимому, покидая покои, я не зря оставила окно открытым»***
Уже в комнате, дабы согреться, растопила камин. Горячее пламя согревало воздух вокруг. Давно Ансберг не была так спокойна. По прибытию в комнату, а если точнее проникновения, на столе её ждало письмо от Оскара, что не могло не радовать. Сейчас же Вики трепетно промакивала белые пряди в махровом полотенце. Закончив, уложила его на плитку перед камином и сама накидала рядом с ним подушек, садясь на них. От приятного жара по телу забегали мурашки. Огонь за невысокой решёткой лил мандариновый цвет, который обволакивал своим теплом и уютом. А бокал любимого вина согревал изнутри. Отпив, сладко причмокнула, смакуя терпкий виноград. Как же чудно! Было принялась вскрывать запечатанный конверт, но он не поддавался. Тогда, изъяв из рукава нож, им аккуратно разрезала пергамент. Глаза встретились с до жути знакомым почерком, от которого сердце цвело красками.«Здравствуйте mon chéri! Здравствуй сестрёнка, братец. Я рад сообщить, что прибыл на север, на удивление, без моих “любимых” приключений. Правда погода оставляет желать лучшего, comme d'habitude*. Поселили меня в роскошные покои, однако здесь не спокойно. Часто получаем донесения о восстаниях, если их так можно назвать. Знаю, что письмо читаешь ты, ma soeur préférée*, но надеюсь что Вилл обо мне не забыл. (Уже). Ах да! Чуть не запамятовал! tête vide…Можешь его обрадовать, я благополучно научился латать камзол. Но ради него, обязательно, оставлю пару не пришитых пуговиц. Так и передай!
Больше ничего не имею сказать. Одно скажу, тоскую сильно.
Надеюсь, у вас всё ни хуже. Готов полсотни рублей поставить, что брат обзавёлся дамой сердца. Он тот ещё lapin affectueux*.
Заканчиваю. Жду ответного письма.
С любовью, ваш Оскар!»
От такого письма брата в груди растекалось тепло. С обнадёгой и счастьем в душе, Вики так и уснула на мягких подушках, рядом с драгоценным пергаментом.