“А ведь случается же иногда заблудиться так человеку в собственных чувствах своих да занести околесную. Это ни от чего иного происходит, как от излишней, глупой горячности сердца”
«Бедные люди» - Ф.М.Достоевский.
В зимнее время ночь особенно быстра и властна. Каждое утро размыкаешь веки под кобальтовым полотном. И завершаешь все деянии под ним же. И кажется, что не зря так. За окном, листьями мороза, цвела зима. Холодная, до дрожи в костях. Дикие порывы ветра обдувают лицо, от чего кожа сохнет, точно растения в Сахаре. Руки немеют, превращаются в гипс, и кажется, что стоит только резко ими дёрнуть, треснут и обсыпятся. Тело жмётся, кровь загустеет, встанет в венах, как ледник. Эта безжалостная стихия, всегда сопровождается глумящейся ночью. Этот тёмно-синий покров каждый раз скрывает, и одновременно раскрывает все двери. И ведь не зря своих монстров мы видим в ночи, под насмешливым взглядом серебряного диска. Не дьявол должен судить за наши грехи. А Луна. Да, именно это лицо неба, глупо зевающее, когда на него глядишь с исступлением. И порой мерещится, что зевает она отнюдь не просто так. А от многовековой усталости. Изнеможения. Да и разве это этого нельзя утомиться? Вообразите, сколь столетий, вот так веся и смотря, и слушая! Видеть и слышать лживые молитвы людей, что в следующую ночь, точно искорёженные тени, выползут из домов, в поисках запретных плодов. И глядя на это очередную смену дня, уже не вытягивается лицо в страшном удивлении. Нет. Просто уныло зеваешь. Порой лико ночного небосвода прячется за пушистые облака. Возможно, поэтому кровавый страх между людьми и бойни, ей только слышаться. Ибо впадины уже трещат от такой композиции. Но предполагать, даже думать, о том, что ничего не было увидено и услышано – несусветная глупость. Да и дерзость, в какой-то степени. И в этом кромешном ужасе, охровый свет, и лелеющее тепло свечи, кажется спасением. Вряд ли кромешную тьму можно назвать уютной. Хотя, для существа которое родилось в ней, это есть уютно. Дома же хорошо? Вот и сейчас они не спят. Один гордым вороном рассекает ледяной воздух. А вторую мозг извёл, дабы в сад сходить.***
Птица страстен к прогулкам в восход звездной россыпи над головой. Только в это время даже природа послушно тиха. Похрустев всеми возможными позвонками в спине и шее, расправил широкий угольный покров, и точно умалишенный, кинулся вниз. Почти до упора земли. Щуря жёлтые зеницы, игнорировал бьющие потоки ветра в глаза. Мгновение. И вот он уже изящно парит над Садом грешников. Под белым светом Луны, оперение воистину прекрасно. Все оттенки моря переливаются на каждом пёрышке, отливая лазурным свечением. Эти миги свободны, растягиваются в час, а то и больше. Разве это не счастье? Противостоять грозной стихии, паря над своими владениями. Вероятно, это те самые единые секунды, когда острое лицо, смягчается, ощущая щекочущие потоки меж перьев. И всё же, очи грозные, колючие. Птиц привык к свисту в ушах, разбавляющийся временами воем ночных гуляк в городе. Но сегодняшняя песнь ветров была нагло, но красиво прервана. Мужчина вскинул брови, поворачивая голову как бы ближе в сторону источника. Еле словил тоненькие нотки. Мелодия, словно поманила пальчиком, притягивая Графа к себе. К устью этих чарующих музыкальных волн. Сократил расстояние, мягко приземляясь на землю. Снег предательски скрипнул, захрустел, как тысячи крошек от сухаря. Ворон недовольно нахмурился, но всё таки продолжая свой путь. Музыка всё громче и громче, всё ближе и ближе. Вот, войдя в чащу, он узрел немыслимое. Знакомая беловолосая особа сидела на морозном покрове. Её вечно собранные волосы, теперь идеально ровно струились до поясницы. Они аккуратно спадали на ровный лоб, и водопадом падали на спину. Теперь соответствие между названием расы жемчужной змеи, и внешностью, свелись в абсолют. Снежные пряди под холодным светом лились перламутром. Тонкие, но крепкие плечи спрятаны под тёплой накидной, с мехом у капюшона. Фарфоровая кожа расписана малиновыми пятнышками. Кисти, с искусно выпирающими косточками, и длинными пальцами держали флейту. Вот и причина столь дивного звука. Длинный, серебряный инструмент. Такой изящный, утончённый, с интересными декоративными вкраплениями. Этот предмет искусства так точно гармонировал с хозяйкой, владеющий этим инструментом необычайно филигранно. Из этого зимнего натюрморта выбивались алые, яркие, словно январский костёр, глаза. Они не широко открыты, веки с длинными ресницами прикрывали их верхнюю часть, а взгляд остро потуплен в одну точку. Птица, с замиранием чего-то в груди глядел, нет, любовался этим, не замечая всего того колдовства вокруг. Обратил свой взор туда, куда упирался её. И будто прозрел. Сидя на коленях, Виктория перебирала пальчиками кнопки флейты, а перед ней лежал меч, напоминающий лезвием и рукоятью катану. Сталь расписана разными резными узорами, что светились таким же оттенком, что и глаза змеи. Из этой резьбы, точно что-то вытекало. Это «что-то », густым дымом, медленно но верно, витиеватыми струями поднималось ввысь. Грязно и противно перешептывались, будто души. Тоже самое порой тянулось из под земли. - «Что за чертовщина?» - думалось пернатому, стоящему под перекрытием из стволов широких деревьев. Но разум, дабы ответить на этот вопрос, сфокусировался уже не на чарующей внешностью особы, а над мелодией. И с пониманием этих прощальных нот, в голове материализуются разные догадки. Оттенки звучания глубокие, спокойные. Но как-то по мёртвому спокойные. Так обычно ветер на кладбище воет. Тихо, с горьким свистом. Он заставляет мурашек под кожей перебегать, и порождать душащие мозг мысли. О жизни. О начале и конце. И всё таки, с упором на конец житья. Некое опустошение играло внутри. Похоронный марш. Ноты бывало поднимались, то протяжно опускались. Флейта жалостно ныла, имитируя вой больного сердца матери. Под такое склоняют голову, роняют слёзы. Последняя дымка поднялась к звёздам и всё стихло. Отстранив духовой инструмент от губ с вертикальным шрамиком, Виктория поднялась. Потянулась к чехлу от него, бережно укладывая. И резко дёрнулась, услышав треск веток. А Птица обречённо зажмурился, проклиная всех в этом мире. Особенно эту ветку–подлянку, попавшуюся под ноги. Ансберг медленно встала, ворочая головой. От радужек тянулось свечение. Зеницы подозревающее осматривали окружение. На кончиках женских пальцев начала скапливаться, цвета её глаз, энергия. Пошевелив ими, поднялся ветер, хватающий всё с земли. Включая перо Птицы. К голове ударил пульс, а зрачки сузились, от понимания, что кого-то рассекретили. Угольное пёрышко, и всё подобранное подчинённым ветром, послушно легко у ног девушки. Нахмурившись, подняла часть оперения. Едва касаясь, провела по нему вдоль, а из него вылетели янтарные искорки, отражающие цвет глаз пернатого. Она выпрямилась, по новому оглядывая пространство. - Я знаю, Вы здесь. - поджала губы, грозно хмурясь. И он вышел к ней! Не улетел. Зачем это было делать? Граф не боялся, но от чего-то, какое-то неловкое ощущение теребило. Не надевая никаких едких масок, вышел из своего укрытия, навстречу ночной колдунье. Увидев его взаправду, сжала руки в кулак. - Доброй ночи, Виктория. - Не уж то следите за мной? - с каким-то осадком отчаянья, но твёрдость и раздражением вымолвила, смотря в упор этих жёлтых глаз. - Ох, нет. Отнюдь нет. То что я здесь – лишь весьма интересное стечение обстоятельств. - ничего не ответила. - Наслаждаясь вольностью и свободой, я парил над замком, и застал невероятно дивную мелодию, которая, как оказалась, была исполнена не кем иным, а вами. - последние слова, заставили Вики поёжиться, игнорируя комок смущения, заправить пряди за уши, и накинуть капюшон на голову, тем самым решая Птицу вида на красивые волосы. Не зная, да и не хотя думать, что ответить, она подошла к холодному оружию, пряча его в пояс. - Простите, что заставила породить в вас кучу непониманий и потревожила во время отдыха. Но, - в очах плескалась Надежда, что слова не глухим звоном, зазвучат в голове правителя. - Я искренне прошу, и питаю надежду, что вы понимаете-с, произошедшие у вас на глазах, должно остаться только в них. - голос ровный, с нотой просьбы. - За это можете не переживать. Даю слово. - и благодарно поклонившись, под внимательным взором рыжеволосого, Виктория покинула его компанию, скрываясь в зарослях спящего сада, что скован в около зимы.***
Стража потянула ручки дверей, и подвижная поверхность поддалась. Двери в зал заседаний распахнулись, впуская советников. Каждый входил, не упуская возможности, осмотреть по истине великолепный зал. Он был велик, с полукруглым столом посередине, напоминающий аудиторию. Шарма добавляло то, что столешница выполнена из бесшовной, идеальной мраморной плиты, кремового цвета, с естественными чёрными линиями. Пол мог сойти за громадную шахматную доску. Тепло-серые ребристые колонны, с ажурными капителями. Тёмного цвета фасады красиво контрастировали с относительно светлыми колоннами. А на полке великий сюжет. «Страшный суд». Настолько реалистичные фигуры, с живыми лицами. Столь проработанная композиция, что чудиться, словно там отнюдь не ровная поверхность. Весьма…органично, да и к месту. По факту здесь заседают важнейшие лица государства. И выносят свои решения. И композиция на высоком потолке притягивала взгляд, ведь вокруг царствовал сдержанный монохром. Золото классицизма. Элегантная сдержанность. Человек за человеком заполняли зал, усаживаясь на мягкие стулья. Всего было шесть мест, шестое ровно по средине окружности, которое никто не смел занимать. Виктория проследовала к свободному стулу. Не без интереса пробежалась глазами вокруг. Вглядывалась в каждое вошедшее лицо. Здесь, в большой массе, были люди в зрелом возрасте, и их пройденные годы прямо намекали об этом, при взгляде на осунувшиеся, с жирноватым блеском лица. И черепом, словно просвечивающийся через пористую кожу. Объединяло разноликих одно - одеты все были дорого, с чиновничьим лоском. Все молчали, лишь косо зыркали по сторонам, жмурились, тихонько глядели на «коллег». Некоторые же не выказывали какой-то неприязни, а простодушно, с, так сказать, открытой душой. Без лишних надменности. Военная терпеливо сидела, поглядывая на карманные часы, ловя каждое шевеление секундной стрелки. Дисциплина брала своё, да и помогала во многом. Но по затылку стучало туманное волнение встретиться с золотыми глазами. Из-за ночного конфуза. Сколько времени она умело скрывала это, проворно и ловко. По лисьи. Но кто-то оказался наглее, так бестактно разорвал покров тайны. И пусть так, стрелки часов повернут в спять, к сожалению, она не способна. - «В конце концов, виновата в этом я. И никто больше. Нужно было думать головой прежде чем в открытую это делать. Но это есть опыт, и больше его повторять я не намеренна. Даю слово…хм…Господи, сама встреча. Абсурд. Какая пошлость! Несусветная! Такая типичная, как в романах для юных девочек, в период активного, но скрытого пубертата. Сама ж была таковой. Так ещё и в каком виде была я! Расхлябанном и свободном, ещё и простоволосая. Беда! Пустая моя голова. И как в глаза смотреть теперь? Субординация канула в лету. И моя тайна под ударом. Даю слово…Почему голова услышала это властно, так высокомерно? А в душе плещется игристое, что слова не глупый звон, и Он действительно дал слово. Правда, иль жестокое бесчестие?» Борьбу внутри прервал мужчина, садящийся справа от мечущийся Вики. Но действие просто сбило бесчисленный поток слов в голове, но никак не спровоцировало хоть взглядом повести в сторону садящегося, однако: - Гм…Прекрасная леди, прошу-с, подайте-с бокал воды. - будто очнувшись, Ансберг всё таки обратила внимание на вопрошающего. На неё с просьбой смотрел мужчина, в явном глубоком возрасте. По-старчески худой, немного сгорбленный. Чистые чёрные глаза, на одном из которых интересный монокль. Широкий нос под которым росли добротные, завитые концами вверх, ухоженные усы. Не без седины, возраст выдавала обвисшая, как бы изношенная кожа, но без противного сального блеска. Видать раньше лицо незнакомого было наливистым, подобное да пшеничных колосьев в сентябре. Когда на улице во всю цветёт бабье лето. Лико приятное, доброе, без напускного дешёвого пафоса. Благородное. Умный лоб с морщинами. Волосы подчистую седые, с проседью на затылке, но её было почти не заметить, ведь на венце высокая чёрная шляпа, с аккуратной атласной лентой. Богатое, чистое платье. Белоснежные перчатки. Настолько в хорошем состоянии, что может подуматься, их носят не на руках, а в руках. И длинная трость. Одним словом, внешность не отталкивала, а наоборот, располагала к себе. - Ах, прошу-с извините. Сейчас, - потянулась к хрустальной чаше, наливая прозрачную пропаду в бокал. - Вот-с. - Благодарю-с, - Виктории подумалось, что продолжения не будет, но старец слегка причмокивая, поправил монокль, прищурился, его очи округлились. - Ба! Что ж. Ах, я думаю, кем представляется столь милая особа, а вон оно как. Гм…Военная, так ещё при одном из высших чинов. Я поражён-с. Правильно жёнушка мне твердила, что женщины отнюдь не слабы. Гм, впечатлён-с. - без тени кого-то смущения, или стеснения ровно проговорил мужчина, с неким, моментами, восклицанием. Это вызвало мягкую улыбку у девушки. - Жизнь она такая. Предугадать, увы, нельзя. Будешь ты детишек нянчить, иль на посту стоять) - Гм…Так разве это плохо? Без интриги и азарта жизнь скучна, что думаете-с? - Конечно-с. - в этот момент двери отворились заново. Уже впуская организатора сей собрания. Все единым образом встали со своих мест, сдержанно наклоняя голову. Верховный лидер прошёл к своему месту, с явным холодом в лице. Да и верно делает. Пусть лучше так, чем горделивость и заносчивость. - Присаживайтесь, господа, - выдохнув ответил на приветствие. Ровно через секунду откуда не возьмись возник слуга, с листов в руках. - Прошу, огласите присутствующих на заседании. - крылатый говоря это рылся в неширокой папке, внимательно бегая по строчкам. - Кхм, - прокашлявшись, мужчина начал. - Виктор Францевич. Губернатор Западной части государства. - при оглашении, поднялся полный, с испариной на лбу грамотей, с важным многослойным подбородком, поклонился присутствующим, усаживаясь обратно. Виктория сидя считай напротив слышала его тяжёлую отдышку, словно наевшись досыта, пробежал целый марафон. - - Поприветствуем Филиппа Александровича, полковника 5,2 и 3 полка южной губернии. - Генерал ожидала, что поднимется зрелый, усатый дяденька, с отъевшимся брюшком, но нет. Поднялся приятной наружности парень, с волосами цвета шоколада. - Разрешите представиться, капитан Исаак Филиппович. Прошу-с, простить меня за этот конфуз, вообще величестве. По сему должен предположить-с, что ответная телеграмма до вас ещё не дошла-с. Мой отец захворал, и отправил меня, в качестве его представителя-с, - речь парня была хорошо поставлена, с ровной интонацией. Говорил чётко, не мямля, без съедания окончаний. - Странность, - нахмурился Граф, - Ещё месяц назад была известь от вашего отца, что он находится в добром здравии, и прибудет. - Каюсь, но после минувшей войны, у отца старая рана вновь дала о себе знать. - Птица немного раздражённо выдохнул, но с неким смирением. - Пусть так. Садитесь. - холодно закончил, складывая руки в замок перед собой, оглядывая присутствующих, задержался на беловолосой, что поймав взгляд мужчины, поджала губки. Однако взор не отвела. Рыжеволосый замысловато, с лёгкой усмешкой хмыкнул, чему-то своему, оборвал контакт, дабы не вводить в краску девушку. Хотя, от чего пунцовой краске быть тут? - Гм, - слуга поправил оправу, точно потерялся в строках, пошевелил губами. «Ба!». Про себя лепетал. - Виктория Ансберг. - Виктория поднялась, выпрямляя по солдатски плечи , чувствуя на себе пристальный взор жёлтых глаз. - Генерал полковник, главнокомандующий отряда «Чернознамёных». - учтиво, без всякого величия поклонилась головой, присаживаясь. - Не уж то женщины настолько взбунтовались, что вырываются в чины? Хе-хе. - про себя ядовито, с гноящейся интонацией промямлил ранее представленный мужчина. - «Начинается» - в голове закатила глаза. Ансберг никак не отреагировала на этот по-детски глупый выпад. Лишь радужки её, точно налились кровью и огнём, а челюсть сжалась, делая профиль острее острия. Зеницы убийственно сверкнули в сторону насмехающегося, он было дёрнулся, поправил воротник, что будто канат, душил его, и выдохнув, воротил жирное лицо в сторону. - «Каков контингент. Противно “не сколько”. Забавно, чем ты так прислужился и понадобился его величеству, что твоё тело до сих не грязный прах?» - в уме плевалась ядом змея.***
Всё это действие длилось больше часа. Виктории за это время захотелось десять раз спать. Пока дождались, когда всех объявят, потом обменяются бессмысленными фразами, выслушали ситуацию сложившуюся в королевстве. Слушающей было до безобразия скучно. Она терпеть не могла заседания, где лилось воды больше чем в мировом океане. В итоге, она вынесла для себя только один пункт. Ничего содержательного и нового не прозвучало. Однако приобрела новое знакомство. Мужчина просящий подать чашу воды, и впрямь был простодушен, интеллигентен и воспитан. И умён, что немаловажно, и порой исходя из своей мудрости в сторону некоторых замечаний присылал ответные, более остроумные и правильные. Ещё более того, он оказался управленцем северной части, а это значит, что красноглазой подобное знакомство, ой как полезно. Что говорить до верховного лидер, что ж, очевидно он испытал тоже, что и его подчинённая. Нет, Вики не исключала эффективность данного решения и ячейки, как «Совет», но при других условиях и склада ума некоторых советчиков. К тому же, это был, так сказать, пролог. Сейчас, идя по коридору, служащей мечтался поднос с горячим блюдом. Уже за полдень, а с утра туда не упало ни крошки. Жалостливое урчание живота на это красноречиво намекало. Но трапеза была, по-видимому отложена: - Виктория, прошу, задержитесь. - сзади реализовался Граф, идя на встречу девушке. Ансберг остановилась, поворачиваясь в его сторону. - Я слушаю-с. - без тени раздражения, спокойно ответила. - Хотел задать вам вопрос. Который мучал меня, - выпучил переднюю губу, думая, - Наверное, на десятой минуте собрания. Как вам сама это идея. Не скучно ли, иль считаете абсурдом? - в своей манере облизнул губы, пытающим взглядом глядел на собеседницу. - По правде, сама ваша идея, весьма, весьма мне понятна, и даже правильна. Ведь так мы сможем рассматривать ситуацию ни с одной стороны, однако, хотелось бы более активного обсуждения, и не такой похабчены со стороны некоторых личностей. - честно ответила. Птиц хмыкнул, понимая к чему ведёт. - Забавно, наши мнения схожи. Это…очень хорошо, - с какой-то таинственностью проговорил он, заметил что-то в лице Виктории, наклонил по-птичьи голову в бок, легко, но хитро хитро улыбаясь. От чего его впалые щёки, как бы натянулись, - Вас гнетёт. О, вас гнетёт ночное происшествие. Ведь так? Аль мне мерещится, - она молчит, думая как ответить, но, - Я жду ответа, - тверже, но так же ровно продолжал. Его истинная интонация всегда такая…игривая, что ли. Никогда не говорит с постоянным голосом, нет. - Да. - без лжи заключила, закусывая губу. - О, ну что же вы, Виктория? Вы думаете, что я глупец, и лепечу об этом направо и налево? Отнюдь, отнюдь нет. - подошёл чуть ближе, проникновенно смотря в глаза. От этого взгляда стало тесно, неприлично тесно. - Как же вы не поймёте, что ваш дар, это и мой дар. В какой-то степени. - склонил голову, словно рассматривал вопрошающую леди, не понимающей сей идеи и мысли. - Вы – моя козырная карта. Козырь в рукаве. - если бы не манеры и хоть какие-то рамки, то Птица позволил бы себе в этот момент, указательным пальцем, как бы указать на Викторию, коснуться кончиком пальца солнечное сплетение, спрятанное под жилеткой. Указать, что именно она козырь, её сила и разум. Воля. Предводитель отошёл от юной Ансберг, находящейся в еле видном оцепенении от его действий. Отчаянно сохраняла уверенность лица, но рыжеволосый так ловко крутился вокруг неё, выводя из строя всякие реакции. Лис, чистокровный. Казалось, что на это всё, но. Желтоглазый обошёл со спины, накинул на женские плечи забытый змейкой камзол. Самое парадоксальное то, что одежда упала на плечи достаточно аккуратно. - И впредь, не забывайте часть формы. - раздался сзади голос, с оттеночной бархатистостью, но спокойный. С напускным равнодушием, которое стояло вопреки тому, как он это сказал. И всё. Обернувшись, от него будто след простыл. А Виктории захотелось выпить.