***
Они сидят на камнях, ждут, когда краснота спадёт с лица Мирабель. После её утреннего странного поведения будет сложно объяснить родным, с чего это она такая заплаканная. Да и не хочется сейчас видеть никого из них, если честно. Девушка рассеянно протирает заляпавшиеся очки подолом юбки, после смотрит на свет — вроде чистые. Как только они вновь оказываются на носу, она переводит взгляд на дядю и задаёт вопрос, который и так давно витает в воздухе: — И что теперь делать? — говорит она тихо и даже виновато как-то. — Ну-у, как я и сказал, молодые часто не понимают, что чувствуют на самом деле, — он наклоняет голову вбок, слегка пожимая плечами. — Наверное, стоит как-то всё это проверить, без этого мы не узнаем настоящий расклад вещей, — он смотрит на неё, и в его взгляде прямо читается: "только не обижайся". Мирабель кивает: какие тут могут быть обиды. Он вернул ей её же слова, это справедливо. — И как же это сделать? — зеркалит она его наклон головы. — Не знаю, — сознаётся он, и юная Мадригаль явственно видит, как поникают его плечи. Она не знает тоже. Как проверить чувства? Их вообще проверяют? Надо полагать да, ведь не может статься так, что они первые решили сделать это. Но как тогда люди решают, чувствуют ли они к человеку нечто большее, чем обычное желание дружить? Мирабель долго думает и наконец приходит к поразительному в своей очевидности выводу: — Я не уверена, но… — она делает паузу, подбирая слова, а после, пряча неловкость за натянутой улыбкой, продолжает, — можно попробовать сходить на свидание? Реакция Бруно красноречивее некуда: его лицо зарделось румянцем, а взгляд забегал и заметался, падая на всё, что угодно, только не на девушку напротив него. — Я-я не знаю, как это, — тараторит он, а его руки делают в воздухе странное рваное движение, не то подчёркивающее его незнание, не то отгоняющее от него смущающие мысли и ассоциации. — Да и мы в любом случае всё свободное время вместе проводим. — Да, — тут же покраснев, поддакивает Мирабель. Как парочка подростков, ей-богу. — Но проверить-то надо, — говорит она, как и Бруно, смотря куда угодно, только не на собеседника. — Да, — всё так же смущённо соглашается он. Что ж, о свиданиях они знают одинаково мало. Мирабель отчасти надеялась, что у дяди в данном вопросе побольше опыта, но видимо, в этом плане они оба одинаково непопулярны. Юная Мадригаль никогда бы не подумала, что будет откровенно жалеть о прошлом нежелании читать все те любовные романы, которыми зачитывались девушки из общины. В библиотеке им был отведён целый стеллаж, и в них наверняка нашлись бы десятки примеров свиданий, но что уж теперь об этом горевать, придётся думать своей головой. Если вспомнить Долорес и Мариано, то со свиданий они всегда возвращаются счастливо смеясь. Значит, свидание должно быть весёлым. Уже не плохо. Кузина также постоянно забывает обо всех поручениях, что ей дали, стоит её встретить в городе своего парня. Потом, оправдываясь, она говорит, что у них случилось “спонтанное свидание”. Следовательно, это должно быть ещё и очень интересно. Мирабель хмурится, пытается припомнить другие нюансы, но ничего в голову не приходит. Значит, придётся обходиться тем, что есть. Весёлое интересное занятие. Да, мало ли таких! Какое выбрать? Размышляя, юная Мадригаль упирает взгляд в подол юбки, сначала без явной причины, просто чтобы было куда смотреть, а потом замечает торчащую ниточку. Надо будет подрезать. И стоит ей подумать об этом, как её глаза округляются: — У меня есть идея, — тут же говорит она, вмиг загораясь новой мыслью. — Кажется, не так давно я обещала научить тебя шить.***
Чтобы всё подготовить требуется время. Нужно вытащить из шкафа ткань, собрать разбросанные по комнате иголки и нитки, заправить швейную машинку, и это только часть дел. Однако самое важное из них, оказывается выполнить проще всех остальных. Мирабель с Бруно вообще не приходится прилагать усилий, чтобы проскользнуть в дом незамеченными. Спасибо стоит сказать ночным похождения Камило. Даже Джульета не замечает их. Но её можно понять, сложно обратить внимание на две крадущиеся фигуры, когда ты занята предотвращением вселенского потопа. Они с Феликсом в два голоса убеждают, Пепу причитающую о том, какая она плохая мать, что всё на самом деле не так, и мать она замечательная, просто надо дать парню время, и он сам всё ей расскажет. Сложно сказать получается ли у них, над Пепой всё так же нависают тучи, и галлоны воды, струясь по сделанному Каситой желобу, выплёскиваются за пределы дома. Даже не будь они с Бруно заняты другим, здесь они мало чем смогли бы помочь. При посильной помощи родного дома, Мирабель подготавливает свою комнату к уроку шитья. Сейчас сделать это сложнее, чем было бы раньше. После того, как Антонио получил свою комнату, детская осталась в полной власти юной Мадригаль. Стоит ли говорить, что несомненно нужных и важных для шитья вещей в ней тут же сильно прибавилось. Как только всё оказывается готово, входная дверь скрипит, медленно открываясь, и на пороге появляется Бруно. По его плечам бегают крысы, но гораздо больше суетится возле его ног. — Я привёл всех, как ты и просила, — говорит он, пропуская своих хвостатых друзей внутрь и закрывая за собой дверь. — Правда, я не совсем понимаю зачем. Крысы тут же разбегаются по комнате: заползают под кравать, вскарабкиваются на полки, располагаются в коробках со швейными принадлежностями — они едва ли реагируют на призыв Бруно вести себя приличнее. Хозяйка комнаты, не дожидаясь, когда дядя начнёт извиняться, уверяет его, что всё в порядке, она ожидала подобного. Наконец, Касита подталкивает к столу второй стул, и Бруно, поблагодарив её за заботу, садится на него. — Спасибо, дорогая, дальше мы сами, — вторит дяде уже сидящая за столом Мирабель, и Касита, помахав на прощание ставнями, оставляет их, надо полагать, переключая всё своё внимание на Пепу. — Всё очень просто, — начинает юная Мадригаль, — Я подумала, зачем учить шить просто так, это скука смертная, нужна цель по-глобальнее. Так почему бы не пошить костюмы для твоих хвостатых актёров, как тебе идея? — описывает свою задумку Мирабель, и с каждым словом её голос всё громче, а интонация всё восторженнее. Так наружу прорывается не предвкушение, но смутное волнение. Девушка на свидании, самом настоящем, и оно поможет расставить все точки над i. Зная это, сложно сохранять спокойствие. — Звучит неплохо, — отвечает Бруно несколько зажато, что не удивительно, вся эта ситуация в новинку для него. — Отлично, — Мирабель делает глубокий вдох и старается говорить спокойнее, последнее, чего она хочет, так это ещё больше смущать дядю своими рвущимися на волю эмоциями. — Тогда, какой наряд будем делать? У меня тут, разная ткань найдётся. — Ну, это зависит от истории, — задумчиво тянет Бруно. — Хорошо, что должно быть в хорошей истории? — Мирабель медлит пару секунд, размышляя. — Главный герой? — Злодей, — нерешительно подхватывает Бруно. — И прекрасная дама, — зная дядю, эта идея ему понравится. — Прекрасная дама может быть главным героем, — всё ещё стеснённо, но уже гораздо охотнее предлагает Бруно. — Ещё лучше, — своей похвалой и улыбкой Мираль надеется окончательно развеять напряжение дяди. — Чей наряд делаем первым? — Прекрасной дамы конечно же, — обсуждение наконец захватывает его, Бруно расправляет плечи, сбрасывая панцирь зажатости. — И кто же играет прекрасную даму? Бруно вскакивает со стула, с минуту кружит по комнате, старательно высматривая кого-то, а потом с ликованием выхватывает из под кровати одного их своих хвостатых друзей. — Лючия! — восклицает Бруно с гордостью демонстрируя Мирабель белую крысу, — моя прима. И хвостатая актриса полностью оправдывает этот статус. Её шерстка лоснится, а в глазках бусинках читается, что она знает себе цену. И когда она, спрыгивая с человеческих рук, грациозно приземляется на стол, то изящно крутит хвостом, демонстрируя свою стать, а после оборачивается и бросает на своих будущих костюмеров долгий томный взгляд. Ни у кого не остаётся сомнений: прима крысиного театра сама элегантность. — Но у прекрасной дамы должен быть воздыхатель, — досадливо тянет Бруно в нерешительности. — Он не менее важен для истории. — Мы можем делать два наряда параллельно, — охотно предлагает Мирабель. — Кто будет воздыхателем? — Пауло, — не задумываясь отвечает племяннице дядя. Найти его оказывается куда проще, чем приму. Бруно просто снимает его со своего плеча. — Он мой премьер, — с гордостью провозглашает он, сажая хвостатого актёра на столешницу, а после поворачивается к Мирабель и заговорчески шепчет. — Он на самом деле неровно дышит к Лючии. Я знаю, она и сама неравнодушна к нему, но она же дама гордая, никогда в этом не признается. Видишь? — кивает он в сторону стола. Юная Мадригаль послушно переводит взгляд на крыс. Пауло подходит к Лючии, пытается её обнюхать, но прима демонстративно вздёргивает носик и нарочито медленным шагом отходит в сторону. Расстроенный подобной реакцией премьер, понуро вешает голову и не видит, как его избранница исподтишка с интересом поглядывает на него. Какая драма! Не случись с Мирабель утренних событий в ущелье, она бы подумала, что жизнь крыс интереснее её. Задумка Бруно ясна без объяснений. За время совместной работы подтолкнуть потенциальную парочку к раскрытию своих чувств. Мирабель понимает, что это не более чем попытка подменить истинный смысл их уроков шитья. Но если это позволит Бруно меньше волноваться, то, что уж, она не против поработать свахой. После краткого обсуждения было решено шить платье для Лючии и рубашку для Пауло. Платье будет жёлтое без рукавов, но зато с пышной юбкой, а рубашка фиолетовой, в контраст к наряду дамы. — Теперь нужно снять мерки, — командует Мирабель. Она, конечно, никогда не шила для животных, но не может же это быть настолько сложно. Порядок действий особо отличаться не должен. Девушка уже берёт сантиметр, смотрит на крыс и только тут понимает: нет, здесь надо что-то поменьше. На помощь приходят толстая нитка и линейка. — Сначала обхват шеи, — говорит она и оборачивает нитку вокруг шеи Пауло, седящего на столе перед ней. — У основания. Не затягивай, пусть нитка остаётся свободной, — Бруно следует её наставлениям, и делает не тугую петлю на шее Лючии. — Ага, правильно. Теперь сними и распрями нитку, но держи пальцами места, где сомкнулась петля, ага, и проложи нитку к линейке. Сколько получилось? Отлично, теперь записываем, чтобы не забыть. А у тебя неплохо выходит, — и девушка не приукрашивает, он старательно выполняет все её указания. Теперь по хорошему бы замерить обхват груди, но Мирабель ловит себя на том, что не уверена, как это правильно сделать, потому она решает следующей определить длину изделия. Будь это человечий наряд, она бы сказала мерить от седьмого шейного позвонка, но раз перед ними крысы: — Так, теперь одну руку чуть выше холки, а вторую к основанию хвоста. — Сюда? — если основание хвоста — вполне конкретное место, то куда девать вторую руку не столь же ясно. — Не совсем, смотри. Она подходит к нему сзади и берёт его руки в свои. Грудью прижимается к его спине. Привычное действие, они касались друг друга не раз, но теперь всё неуловимо иначе. Она не видит лица дяди, но всем телом ощущает его судорожный вдох. Девушку словно пробивает ток, сердце ускоряет бег. — Здесь должен быть бугорок на шее, — говорит она сбивчиво и быстро, направляя руку дяди. — Чувствуешь? — Ага, — еле слышно откликается он. Получив ответ, Мирабель тут же отстраняется, с прикосновениями явно стоит повременить. Стараясь силой воли успокоить зашедшееся сердце, она решает, что они к тому же помешают им докопаться до сути, раз так путают мысли. Они ведь решили делать всё по уму, а значит тумана в голове допускать нельзя. Оба, как сговорившись, не спешат обсуждать случившееся. Делают вид, что всё в порядке и просто продолжают урок. Лишь красящий щёки румянец, выдаёт их, но и он спадает со временем. Всё же шить оказывается куда интереснее, чем краснеть. И когда со снятием мерок покончено, они делают выкройки. Однако по-настоящему понять, подойдёт ли наряд, можно лишь примерив него. Потому уже в свете свечей они наскоро примётывают детали костюмов друг к другу. Стоит отдать Бруно должное, прямые и косые стежки у него выходят очень даже ничего. — Скажи честно, ты же не первый раз иголку в руках держишь? — наконец задаёт вопрос Мирабель, после долгого наблюдения за его плавными движениями. — Ну, я всё же десять лет жил один, — даже спустя столько времени он робеет говоря о своём отшельничестве. — У меня не было шанса не научиться хоть как-то штопать дыры, — он улыбается слабо, дескать, не переживай, но Мирабель не переживать не может. — Прости, что сказала тогда про твои сюжеты, — нужно сменить тему, да и извиниться взаправду не помешало бы. — Они мне очень нравятся на самом деле. Я просто… — Да, всё в порядке, я понимаю, — мягко перебивает племянницу дядя, и Мирабель не сомневается, он действительно понимает. Повисает тишина, хочется заполнить её хоть чем-то, и потому девушка спрашивает первое, что приходит в голову: — А, кстати, как ты собираешься выкручиваться? Ты сказал, что будешь предсказывать, но на сколько я понимаю, никакого предсказания не было. — Да, не было, — без сопротивления признаёт он. — Нет, предсказывать приятно, на самом деле, это ни с чем не сравнимое чувство, когда само время течёт через тебя, но делать это слишком часто, меее, никакого удовольствия, — он что, пытается перевести всё в шутку? — Да и, боязно вспугнуть удачу, понимаешь? — вот это уже больше похоже на правду, Мирабель кивает, она прекрасно понимает. — Я уже не раз пропускал завтрак под этим предлогом. Потом говорил, какую нибудь очевидно банальность, на вроде "видел, как придёт сезон дождей, сеньор Хосе, залатайте дырку в кровле", сегодня планировал сделать так же. — И все всегда верили твоим словам, без пластины-то? — Не думаю, что меня хоть кто-то вообще слушал, — он на секунду отрывается от шитья и смотрит на Мирабель, ни во взгляде, ни в словах его нет грусти, сказанное им лишь констатация факта. Точно, она и забыла, всем было плевать. Но то было раньше. Хочется возразить, сказать, что сейчас-то всё по иному, однако юная Мадригаль вспоминает сегодняшний завтрак и понимает: это будет ложью. В глобальном плане не поменялось ничего. Потому она поджимает губы и замолкает, возвращаясь к шитью, что тут скажешь, беззвучная поддержка это всё, что она может ему сейчас дать. Остаток вечера они проводят в тишине. Следующие несколько дней они проживают в окружении ниток и иголок. Не всё время без остатка, конечно, домашние хлопоты никто не отменял, но стоит выпасть свободной минутке, как они возвращаются к шитью. Они колют иголками пальцы, совершают ошибки и исправляют их, по несколько раз перешивают костюмы и даже забывают почти, зачем они всё это затеяли. Джульета, смотря на них, не может сдержать улыбки, кажется всё налаживается. В очередное утро семья, как обычно, собирается за столом. История с Камило не забылась, однако шум вокруг неё уже улёгся, все улыбаются и желают друг другу доброго утра. Лишь Долорес делает это как-то нехотя, словно что-то гложет её. Это настолько явно, что даже не одна Мирабель подмечает её смурное настроение. — Ми иха, что-то стряслось? — с беспокойством спрашивает Пепа. Долорес колеблется, но всё же отвечает: — Знаешь Каталину? Да светловолосую. Она вчера заходила в гости к Гузманам, и мамита Мариано попросила его спеть, ну он и воспел в серенаде светлые волосы "цвета рассвета", — её колкое возмущение можно ощутить кожей. — И как воспел-то, мне он серенады, что сам сочинил, никогда не пел. Сегодня я его слышать не желаю! — она поворачивается к матери и с мольбой в глазах спрашивает. — Можно я сегодня в комнате посижу? Все постоянно забывали об этом, но комната Долорес обладала удивительной особенностью. Стоило девушке пожелать и она могла остаться в полнейшей тишине. Стены комнаты могли заглушить любые катастрофы. Когда Долорес в один из прошлых разов, будучи пятилетней девчушкой, пользовалась этой особенностью, она пропустила рождение Камило. А все с содроганием вспоминали рождение Камило. Мирабель понятное дело его не застала, но по рассказам очевидцев, это был грандиознейший ураган. Пепа понимающе улыбается и обнимает дочь. Конечно она понимает, что возмущение Долорес мало чем обоснованно: Мариано пел по просьбе матери, и не его ли девушке знать, как та для него важна. Но Пепа по себе знает, эмоции редко идут бок о бок с разумом. — Конечно дорогая, и ни о чём не переживай, — говорит она, а дядя Феликс тем временем старается как можно незаметнее развеять облако, что нависло над ними. Абуэла лишь благосклонно кивает, она солидарна с дочерью и понимает желание внучки побыть в одиночестве. Она многое осознала, дважды чуть всё не потеряв, иногда нужно потакать слабостям и желаниям других. А с Гузманами они, даже если поссорятся, то так же быстро помирятся. Альма обводит взглядом всех своих потомков, и на губах её играет расслабленная улыбка. Мирабель, видящая это, улыбается тоже. Неявно, одними уголками губ. Хоть где-то всё идёт по верному пути. Однако стоит абуэле взглянуть на своёго единственного сына, как её улыбка меркнет: — Ах да, — начинает она, — Брунито, у тебя же было видение не так давно? — Да, мамита, всё так, — отвечает он сразу сжимаясь. — Поделись же наконец с нами, что тебе привиделось, — она выглядит спокойной, но на деле очень недовольна, что сын не рассказал обо всём сразу. Мирабель поражает, с какой лёгкостью она игнорирует тот факт, что сама забыла об этом на несколько дней. — Да, там ничего стоящего не было, — старается уйти от вопроса Бруно, но взгляд Альмы становится всё строже. — Джульета, — зовёт он, наконец сдаваясь, и Мирабель видит искреннее облегчение на лицах всех остальных, предсказание не про них. — Я видел, как мои крысы проберутся на кухню и украдут твоё печенье, — юная Мадригаль поражается, как складно у него выходит сочинять на ходу. — Я с ними уже поговорил, они вроде поняли, правда не знаю надолго ли этого хватит, прости. Встревоженная по началу Джульета облегченно вздыхает и одаривает брата мягкой улыбкой: — Всё хорошо, даже если твои друзья нагрянут, моей стряпни хватит на всех, не переживай. Абуэла еле заметно кривит губы, кому понравятся крысы на кухне, но всё же кивает и тем самым закрывает вопрос, она получила, что хотела. И здесь уже никого понимания, как в случае с Долорес, и никаких объятий и хвалебных слов, как при прошлом его предсказании. Что поделать, старые привычки цепкая вещь. Альма может это отрицать, может искренне верить, что изменилась в лучшую сторону, но её отношение к Бруно во многом осталось прежнем. Нет, конечно она рада, что он вернулся, и она его любит. Просто она любит его гораздо больше, когда он приносит хорошие вести. Глупо было надеяться, что она порадуется просто тому, что её сын преодолевает страх собственного дара. Мирабель уже собирается встать, указать бабушке на предвзятость, даже успевает повернуть голову в её сторону, как ощущает чужую руку на своём плече. Смотрит, а это Бруно. Останавливает её, слабо мотая головой. Порой юной Мадригаль кажется, что он способен читать её мысли, настолько хорошо он угадывает её намерения. Праведный порыв нехотя затухает, он не хочет ссор, а кто она, чтобы идти против его воли. Девушка утыкается взглядом в тарелку. Чужая рука соскальзывает с плеча. А может и правильно он сделал, что остановил её. В последнее время она только и делает, что всё портит. И всему виной странное чувство в груди. Они с Бруно, конечно, пытаются понять, что с ним делать, да только подвижек никаких нет, разве что в плане крысиного сватовства. “Свидание” превратилось в обычные дружеские посиделки. Может она и впрямь ошиблась, решив тогда всё так категорично? Мирабель устало вздыхает и отправляет в рот ложку салата, всё же разбираться с чужими проблемами ей всегда удавалось куда лучше, чем со своими собственными. После завтрака Долорес отправляется в свою комнату, остальные разбредаются по делам, а Мирабель с Бруно направляются в детскую. — Ловко ты, — лишь бы отвлечься от собственных невесёлых мыслей, подмечает юная Мадригаль, как только дверь захлопывается за ними. — Не думай только, что я их подставил, — отчего то даже приятно, что ему столь же важно оставаться достойным в её глазах, как и ей в его. — Они и так тащат еду с кухни, сколько бы раз я им не запрещал, и твоя мама прекрасно об этом знает. С этими словами они приступают к работе, на повестке дня много дел и самое важное из них — финальная примерка костюмов, а для этого их не помешало бы доделать. Так они и проводят весь день, а последние штрихи доделывают уже при свете свечей. За прошедшие несколько дней у Мирабель была масса шансов убедиться в артистичности Лючии. Взять хотя бы её падение в обморок, когда та увидела первый вариант своего платья. Потеря сознания была сыграна настолько хорошо, что девушка искренне испугалась за здоровье примы. Благо Бруно, знавший актрису достаточно долго, быстро раскусил её игру. Всё дело оказалось в ткани. Очень уж Лючии не понравился её цвет. Наряд был ярко жёлтым, солнечным даже, а актриса не желала яркости, она жаждала элегантности. Уговоры вести себя прилично едва ли помогли, положение дел спасло лишь предложение самой выбрать подходящую ткань. И она выбрала — светлую, почти белую — и лишь после этого прекратила представление. Показательный случай, но Мирабель простодушно посчитала, что ничего более пугающего актриса выкинуть уже не сможет. По крайней мере она надеялась на это. А пока примерка идёт полным ходом. Бруно одевает Пауло, Мирабель Лючию. Девушка застёгивает все пуговки, оправляет юбочку, следит, чтобы нигде ничего не зацепилось и не порвалось. Только костюмы оказываются надетым, приму вместе с премьером сажают перед зеркалом. Актёры осматривают себя со всех сторон. Прима даже поднимает лапки, крутит хвостом. Платье сидит идеально, актриса в добрых и заботливых руках, казалось бы, где здесь повод для скандала. Что ж, Лючия иного мнения. Она вдруг замирает, а после издаёт пронзительный писк, от которого у всякого человека заложит уши. Мирабель тянет к ней руки, хочет поднять, успокоить, но актриса на редкость проворна. Она с лёгкостью ускользает из человеческих рук и бросается наутек, Пауло, не иначе как из чувства солидарности, удирает следом за ней. Они оказываются на другом конце комнаты к моменту, как Мирабель с Бруно осознают происходящее. Под непрекращающийся писк костюмеры бросаются в погоню. Толку от этого, правда мало, стоит руке потянуться к зверьку, как он сразу меняет направление и в следующую секунду оказывается уже в метре от преследователя. У Мирабель, благодаря Луизе, есть опыт в ловле ослов, и, честное слово, ловить многокилограммовое копытное животное было куда проще. И с чего только Лючии вздумалось устраивать скандал?! — Нитка! Нитка торчит! — вдруг кричит Бруно, и Мирабель не удивлена, что это заметил именно он, всё же нормальное зрение из них двоих есть только у него. — Подрежь нитку, и она успокоится! Легче сказать, чем сделать! Для начала Лючию надо поймать. Крысы тем временем разделяются и взбираются на полки на противоположных стенах. Подбегая к их краям, они не сбавляют скорость. Они что прыгать собрались?! — Я ловлю Пауло, Лючия на тебе! — командует Мирабель, и делает это как раз вовремя, крысы отталкиваются лапами от краёв полок и отправляются в полёт. Стартуя с противоположных концов комнаты, Мирабель с Бруно с разбега прыгают и ловят хвостатых зверьков в воздухе. Но радостных возгласов не раздаётся, они слишком поздно понимают, что летят прямо друг на друга. Столкновение неизбежно. Рука с зажатым в ней Пауло, прижимается к груди, свободная вылетает вперёд. Раздаётся страшный грохот. Касита, как может, смягчает падение, но ладонь всё равно сдирается о старые доски, а коленки болезненно стукаются об пол. Лишь спустя мгновение Мирабель понимает, что падая закрыла глаза. Активное шевеление в её правой ладони приводит девушку в чувство, заставляет облегчённо выдохнуть. Не раздавила. Следующая же мысль заставляет её тот час распахнуть веки. — Ты как? — с беспокойством спрашивает она, открывая глаза, и вместе со словами её покидает и дар речи. Бруно прямо перед ней. Лежит прижимая к груди Лючию, та попискивая вырывается, но с ней тоже всё хорошо. Дядя, замерев, широко раскрытыми глазами глядит на племянницу. И как же он к ней близко. Девушка чувствует, как колотится его сердце, как поднимается и опускается грудь с каждым новым вдохом. Оранжевый блик от свечи пляшет в больших глазах на худом лице. Рот приоткрыт в немом изумлении. Вьющиеся волосы разметались по полу, открывая девичьему взору мягкую линию челюсти и тонкую жилистую шею. Взгляд сам собой опускается всё ниже, пончо и рубашка сползли набок. Ворот первого достаточно широк, а верхняя пуговица второй, как всегда, расстёгнута. В неровном свете свечи, тень ложится по живописному гротескно: она копится сплошным чёрным пятном в надключичной ямке, а её чёткие грани выделяют и подчёркивают контур обнажившейся острой ключицы. Мирабель сглатывает непонятно откуда взявшийся в горле комок — во всей этой небрежности, на сколько же он... — Красивый, — прорываются мысли на волю, и девушка лишь задним числом понимает это. Только когда её щёки и щёки дяди одновременно вспыхивают пунцовым цветом. Когда они, смущаясь и путаясь в конечностях друг друга, отползают в разные стороны. Когда полутьму детской наполняет оглушительный стук их сердец. Сидя по разные стороны комнаты они оба тяжело дышат, оба прижимают к груди крыс, словно прячась за ними, оба как в зеркало смотрят друг на друга. Сложно сказать, спасает ли ситуацию, прибежавшая на шум Джульета, или делает её только хуже. Она помогает им подняться, сначала дочери, потом брату. У Мирабель содрана рука и наверняка будут синяки на коленках, её дяде повезло куда меньше, падая он сильно ударился спиной. До кухни, где Джульета обещает дать им своё печенье, он идёт держась за поясницу и еле переставляя ноги. Крысы, поняв, что натворили, понуро опускают головы и провожают их спины виноватым взглядом. — И как вас угораздило только, — искренне беспокоясь, причитает Джульета, помогая брату сесть на стул. Бруно молчит, только смотрит на сестру виновато. Неправильно это. Мирабель должна так смотреть на мать, а не он. И она бы на неё так и смотрела, не будь её взгляд прикован к дяде. Отвратительно липкое чувство вины растекается в сердце. Он не оказался бы в таком положении, не ляпни она тогда о своих чувствах. И раз уж она заварила эту кашу, то ей же её и расхлебывать. Как бы при этом не алели щёки и не билось сердце. Глубоко вздохнув, Мирабель рассказывает матери историю их падения: то как она предложила дяде научить его шить, как они решили делать костюмы для крыс, как крысы взбесились, и как они их ловили. При этом она аккуратно опускает причину, по которой они вообще затеяли уроки шитья. До чего же неприятно врать, но скажи она правду, и проблем враз станет куда больше. Джульета внимательно слушает, сочувственно кивая головой, пока открывает и закрывает дверцы полок, в поисках печенья. — Да, где печенье?! — ничего не найдя, наконец восклицает она. — Я же здесь его оставляла. Ну, если Августин его опять в комнату уволок. Так, вы сидите здесь и никуда не уходите, ясно? Вернусь через пять минут. Юная Мадригаль делает с десяток энергичны кивков, её дядя с натяжкой делает один. Бросив на них очередной обеспокоенный взгляд, Джульета уходит, и Мирабель с Бруно остаются на кухне одни. — Прости пожалуйста, — раздаётся нерешительный мужской голос, — я должен был это предвидеть. Когда дело касается театра, Лючия очень щепетильна. И голос, и вид Бруно тревожат девушку. Его голова понуро склонена, лицо почти не разглядеть, за густыми вьющимися волосами. Пальцы рук крепко сплетены в замок, видно, как белеют костяшки от напряжения. Если это из-за неё, а других причин Мирабель и не видит, то она обязана немедленно всё как-то исправить. — Да, ладно, чего уж, — ободряет его племянница широко улыбаясь. — Сейчас съедим по печенью и будем как новые. Улыбка светлая, искренняя. В ней заключена вся вера в лучшее, что есть в Мирабель. Ведь и правда всё хорошо будет, особенно если выяснится, что с чувствами она всё напутала. Бруно медленно поднимает голову, смотрит на эту улыбку и что-то неуловимо меняется в его лице. — Ты истинная Мадригаль, — говорит он тихо. — В хорошем смысле конечно, — тут же вносит он ясность. — В тебе есть этот стержень, эта сила идти до конца, — глубокий вдох. — Во мне, как ты знаешь, такого никогда не было, — он смотрит племяннице в глаза, и там она видит одну лишь застарелую грусть уставшего человека. — Я трус, Мирабель. Я извиняюсь и сбегаю, и это всё, что у меня выходит хорошо, — он поджимает губы и Мирабель может поклясться, что видит влажный блеск в его глазах. — Я старик в конце концов. Даже, если твои чувства настоящие, ты выбрала не того. — Я выбрала не того?! — Мирабель в порыве негодования вскакивает на ноги, к тому же Долорес в своей комнате, ничто не мешает её повысить голос. — Да ты, самый понимающий, самый сочувствующий и самый добрый человек, что я знаю! И, знаешь что? В тебе тоже есть не менее яркая фамильная черта — думая о других, ты постоянно забываешь о себе, — она замолкает, а после продолжает тихо. — Да и, если говорить о неприглядных сторонах, то я, что, лучше? Я взбалмошная, постоянно всё порчу, желая помочь. Да, я иду до конца, но хорошо ли это, раз зачастую приносит боль другим, — она выглядит грустной, но внезапно усмехается, — а ещё у меня потеют ладони, — для наглядности она выставляет здоровую руку вперёд, свет пятнами ложиться на взмокшую кожу. — Мы стоим друг друга. Бруно ошарашенно смотрит на неё ещё пару мгновений, а после переводит взгляд в пол. Проходит время и с его губ слетает совсем не весёлый смешок. — Может и так, — скорбная улыбка кривит его губы, и всё его лицо делается таким, словно он готовится совершить главную ошибку в своей жизни. — Ладно, — наконец выдыхает он, и из его уст это слово звучит как приговор. — Признаю, ты правильно поняла свои чувства. Не у каждого это выходит с той же лёгкостью. За его словами приходит тишина. Она ватным одеялом окутывает комнату. Слышно, даже как огонёк единственной свечи пляшет на слабом ветру. Ей не послышалось? Он действительно это сказал? Мирабель в немом изумлении опускается на стул. Она даже не думала, что будет делать после того, как выяснит природу своих чувств. — А что ты? — как в забытьи, задаёт она вопрос, смысл которого сама до конца не понимает. Тихие слова ветром шелестят в полутьме кухни. Огонёк свечи сбивается, по стенам ползут причудливые тени. Бруно медлит. Поднимает и долго не сводит с Мирабель свой потерянный взгляд. Может статься, ищет что-то в её лице. Наконец он моргает и словно просыпается ото сна, даже открывает рот, но ответить не успевает. Скрип половиц в коридоре над ними возвещает о скором возвращении Джульеты. Говорить что-то сейчас слишком опасно. Он дёргается. Ему страшно, лишь слепой не заметит. Но времени мало. Уголки его губ вздрагивают в ободряющей улыбке. И взгляд таким странным делается. Нежным, но с болью. Новый скрип подгоняет его, и в судорожном порыве его узловатая рука накрывает собой изящную девичью. Кажется, это вполне можно принять за ответ.