black eyes, bad guys

Такемичи с облегчением выдыхает, когда самый насыщенный день за все его семнадцать лет жизни заканчивается. В комнате Манджиро, откуда весь пиздец и начался (мысль об этом заставляет его глупо улыбаться), он расслабляется и закрывает глаза, надеясь, что завтра ему, может быть, будет проще. Щенок сопит в лежанке. Майки поправляет грелку под его пледом, чмокает в ушко, бросается к Ханагаки. Доверчиво прижимается на полутораместной кровати, и сердце Такемичи, самую малость, но тормозит. Он принимает это, как должное, концентрируется на ласковых прикосновениях чужих пальцев, позволяя гнетущим мыслям покинуть голову. Не пытается контролировать дыхание, это уже бесполезно. Сердце всё равно будет стучать быстрее, а Майки будет только ближе. — Мне с тобой так хорошо, — шепчет он в его грудь, — Тепло. Не отпущу. На его переносице залегает небольшая складка, когда он хмурит брови, и Такемичи трёт её кончиком носа, разглаживая. Манджиро дышит тяжелее, громче. — Не хочу, чтобы ты уходил. — Никуда я не денусь, — Такемичи неспешно проводит пальцами по его волосам, — Манджиро? — Да? Он сонно заглядывает в глаза, и Такемичи вжимается в его лоб своим. Короткий выдох опаляет губы. — Я вижу, как ты стараешься… борешься в одиночку с дерьмом, что тебя мучает, — хрипло бормочет он, — но очень… очень-очень хочу тебе помочь. — Помочь? Ещё больше? — на губах появляется улыбка, что не затрагивает его глаз, — Как? — Например, могу за ручку отвести к врачу, — предлагает Ханагаки. — И что он сделает? — Манджиро прыскает, — Мне выпишут лекарства? — Если да, — взгляд Ханагаки темнеет, — то это будут антидепрессанты и витамины. Я прослежу за тем, чтобы состав не был убийственный… ведь то, что происходит в твоей душе, химией не лечится. — Какие могут быть побочки? — он рисует странные узоры пальцем на бледной груди, и Ханагаки думает, главное, чтоб он не нарисовал член, — Я буду постоянно хотеть спать? Просто я принимал. Знаю, как это действует… — От хороших антидепрессантов так не рубит, — хитрая ухмылка появляется на его лице, — Возможно, ты перестанешь быть таким любвеобильным. — Будет падать хрен? Спасибо, но нет. Ханагаки, посмеиваясь, зацеловывает его лицо: — Ты милый… знаешь? — И маленький. Помню-помню! Такемичи вскидывает брови, тянет себя за щёку: — Ну, чувак, точно нет! Манджиро мстительно щипает парня за соски, и он, крякая, начинает вырываться из его объятий. И тогда он целует, и ещё много раз целует его в губы, просто потому, что хочет. Потому что ему тепло. Осознаёт, что это не переход к наслаждению, а само наслаждение. Чувства острее. — За столом тебе было некомфортно? — спрашивает он внезапно, — Скажи мне, только честно. — Я п-просто не ожидал, — вспыхивает Такемичи, — но твои прикосновения мне всегда приятны. И ты это знаешь. — Знаю, — он обнимает парня за шею, — Просто ты так ревниво прожигал меня глазами, а сам… Ханагаки до дрожи в пальцах стискивает его в хватке. — Мои братья забывают, что чужое трогать нельзя. Никаких манер. — Ты серьёзно? — Да. И я не удержался. Попросил Кенчина отодвинутся, чтобы дотянуться до тебя. Ханагаки кусает губу, чтобы не рассмеяться. — Ах, вот, что ты ему нашёптывал! — Замолчи, — он вспыхивает. — Боже, Манджиро! — Хотелось напомнить тебе, что ты мой, — он серьёзно заглядывает в глаза, — Не хочу скрывать от тебя… это. Я ужасный, да? — Нет, — качает головой Такемичи, — Просто ты искренний до самой задницы. Это делает меня счастливым. — Вижу. Твои щёки скоро треснут, Ханагаки. Манджиро щурится и тычет в ямочку пальцем. А потом чисто, светло улыбается. — Такемитчи. Мой. — Спасибо, — хрипит он, и Майки замирает, — за то, что снял с меня блоки. Мои эмоции долгое время были атрофированы. Пустой колодец, из которого даже эхо не услышишь. А сейчас… — очень бережно Такемичи берёт Манджиро за запястье, прижимает к своей груди, — сейчас ты можешь почувствовать, как внутри… как громко. — Иногда мне кажется, что это тоже моё, — признаётся Сано, вжимая ладонь в его грудь, — В такие минуты, я не думаю, что мне нужна помощь… Почему ты считаешь, что я нуждаюсь в этом? — Я вижу, как трудно ты справляешься с болью. Точнее, не желаешь справляться… гонишь ее. Я вижу это, потому что сам плох в адекватном восприятии происходящего. — О чем ты говоришь? — хмурится Майки. — Я не справлялся с жизнью. Быть эмоциональным инвалидном - это не круто, но гораздо хуже полное отсутствие сил делать что-то… Некоторые люди и события постепенно ломают восприятие самого себя. Ты думаешь, что не имеешь права испытывать что-то, просто потому, что тебе это не позволено. Есть только страх. — Тебе тяжело с моими командирскими замашками. Это из-за того, что ты пережил? Ханагаки от этого вопроса нехило тормозит. — Я даже не думал… но в этом, определенно, есть смысл. — Может, к чёрту психотерапевтов? Я и сам пиздато всё понимаю, — бормочет Майки, обнимая друга за талию. — Это не так работает, — шепчет Такемичи, — Пойми, нам может быть хреново не только от прошлого. — Почему-то я уверен, что с тобой мы сами справимся, а антидепрессанты мне достанут. А вот это уже плохо. Почему Такемичи раньше пропустил мимо ушей эти слова? Без рецепта врача… откуда он брал таблетки? — Манджиро, — на лице Ханагаки появляется такое кислое выражение, будто он лимон целиком проглотил, — Какого чёрта ты занимался самолечением? Что ты принимал? Тёмный взгляд леденеет, губы поджимаются. Он думает секунду, и с усилием ухмыляется: — Я не помню! Это было ещё прошлой весной. Надо спросить у Санзу. Такемичи внимательно смотрит Майки в глаза. Ответом он явно не удовлетворён. — Кто это? — Чтобы не задавать таких глупых вопросов, надо вступать в Тосву. — Меня его персона не интересует, и какое положение занимает в банде этот прохвост плевать, — выносит вердикт Ханагаки, — Я пытаюсь понять, почему с его рук ты берёшь таблетки, названия коих не помнишь, и даже не волнуешься, что тебя травануть могли? Майки разражается звонким смехом. — Такемитчи, ты дурашка? Он мой старый друг. — О, да у тебя целый дружеский гарем, — Ханагаки свистит вскипевшим чайником, чем веселит Сано пуще прежнего, — И не надо мне тут лыбиться! — На завтрашнем собрании вы познакомитесь, — он удовлетворенно щурит глаза, — Надо же, твоё первое и моё последнее. — Зачем так торопиться? Пока можно ограничиться присоединением Драконов. Манджиро укоризненно ткнул пальцем в лоб Такемичи. — Значит, решение брата, твоя гениальная голова поддерживает, а моё… — Ой, только не начинай эту поебень снова, — парень стонет с досады, — Просто мне бы не хотелось, чтобы ты действовал импульсивно. — Это взвешенное решение. — Манджиро, ты не говорил об этом ни слова, какого хрена это…? — Когда у меня были сомнения – я молчал. После произошедшего понял, что это необходимо. — Не хочу, чтобы из-за меня… — Шиничиро предложил мне взять власть над ЧД, поддержал меня, и я полностью убедился. Так мы сможем… впрочем, это не так уж важно, — он натянуто улыбается. — Что не важно? — Забудь. — Манджиро! — Знай, что я так захотел. Сам. Мне это нужно, — серьёзно шепчет он, — Понял? — Я переживаю, как бы ты не пожалел о своём выборе. Ты действуешь сгоряча. — Почему я должен жалеть, если уже всё решил? — Потому что это часть твоей жизни. Тосва – часть тебя. Сано приподнимается на локте. Не похоже, что дышит, когда долго смотрит Ханагаки прямо в глаза. — Ты тоже часть моей жизни. Часть меня. Мой выбор. Сердце Такемичи пропускает удар, на глаза напрашиваются ненужные слёзы. Майки. Почему он готов отказаться от всего? Что его так мучает? — Я буду рядом, независимо оттого, какое решение ты примешь. Знай это, — шепчет он, и Майки прижимается ближе. — Нравишься… более чем, Такемитчи. Глубокие поцелуи - нежнее, чем прежде, удерживают их ото сна ещё долго. Они гнались за чувством умиротворения, и только так - плавно, неспешно, у них получилось его поймать.

***

Такемичи просыпается от горячего дыхания, оно неровно касается шеи и ключиц. От ощущения тяжести тела Майки на себе, парень сглатывает и осторожно скользит вдоль его спины пальцами. Темные ресницы трепещут, он недовольно мычит, а потом сворачивается клубочком у Такемичи под боком. — Спи сладко, — бурчит он неслышно и сонно улыбается. Щенок реагирует сразу, вскидывает любопытную голову и смотрит на парней из укрытия. — Тут ничего интересного, не надейся, — зевает Ханагаки, — Ты голоден? В ответ – хриплое фырканье. Парень, принимая это за согласие, тихо покидает комнату. В гараже Шиничиро остался пакет с сухими кашами для щенка. Такемичи заглядывает туда, видит на матрасе Изану, а вот диван пустует… Неужели, он уехал раньше? Во всяком случае, копошиться здесь в такую рань Ханагаки считает лишним, поэтому решает принять душ. Дверь в ванную неплотно закрыта. Там бесшумно, но горит свет. Он стучит, и отчего-то пульс вторит ему в затылке. — Такемичи… это ты? В мрачном коридоре Хангаки кажется себе героем ужастика. Зов повторяется, и он узнает в надорванном голосе Шиничиро. Медленно открывает слабо держащуюся на петлях дверь. Хвала его стараниям. После того раза её починить не успели. Но это к лучшему… наверное. Сано полулёжа сидит на кафеле, опираясь о ванну; кожа нездоровой бледности, а тёмная кровь из носа стекает к подбородку. Взгляд отчуждён и затуманен. В голове остаётся только отборный мат, но у Ханагаки просто нет сил паниковать. — Я звоню в скорую, — бросает он, склонившись, и пытается ринуться в ту же секунду, но его удерживают за руку. Железная хватка пригвождает лишь поначалу. Едва тёплая температура кожи тормозит мощнее.        — Шиничиро, отпусти сейчас же! — Не смей… я лучше просто сдохну.