Замерзающая фея смеётся

Колокола. Бьют, звенят и плачут безъязычной трелью одновременно в нигде и где-то. Оно прохладное, обнимает разводами сумерек и стелется покрывалом под ноги, ведя куда-то вперёд. Света нет, но Блум видит прекрасно и без него, шагая вперёд по и в бесконечном пространстве, где время не ощущается, не беснуется внутри всеми лесными пожарами ярость, и слышны только стоны колоколов, но с каждым шагом всё тоньше и глуше. Она не знает, где сейчас находится, и что будет в конце этой тропинки, но радуется тому, что нет нужды прямо сейчас возвращаться в реальность. Реальность, которая пахнет гарью, где контроль выскользнул из вспотевших ладоней — его бережно подхватил кто-то другой, позволяя ей спрятаться в спасительной темноте. Там, куда её вынесло потоком магии, сиротливой кучкой оплавленных обломков лежали прутья решётки, пока узник резвился на воле. Блум совсем не жаль — что-то подсказывало, что холодный металл не смог бы сдерживать знакомую-незнакомую силу слишком долго, когда-нибудь она бы вырвалась на свободу, щуря янтарные глаза и почёсывая чешуйки на оголённых плечах. А сейчас она её почти сама отпустила и с неохотой думает, что придётся принимать ответственность за то, что та натворит и скроется снова внутри, мурлыча довольно да слизывая капли крови с ладоней. Блум не сомневается, что кровь будет, всё же она была права, когда думала, что не её это — быть феей. Дорога вскоре начинает утомлять, желание ступить за краешек чёткой полосы игриво скользит, искушая, но она игнорирует его, не вслушиваясь в обиженный скулеж. Вскоре совсем затихли колокола, а вдалеке показалось что-то похожее на пятна света, смутные и неясные, они то приближались, то отдалялись от неё. Нервно забился пульс, подсказывая, что ей лучше поторопиться, пока тьма послушна и даёт выпутаться-уйти без видимых потерь. Срываться на бег оказалось выматывающим — всё же наличие крыльев сильно расхолаживало тело, а физическую культуру в Алфее им не преподавали. Тяжесть в лёгких не давала нормально дышать, колкой болью отзываясь где-то в боку, пока она всё силилась нагнать ускользающие пятна, вблизи больше похожие на разодранные зияющие светом дыры. «Ещё немного, ну же!» — в какой-то момент Блум показалось, что одно из них приблизилось на расстояние вытянутой руки, играя с ней в дурацкие пятнашки, и прыгнула вперёд, не разбирая — куда, по собственной воле, и не зная, что её там ждёт. Свет, резко сменивший Тьму, больно ударил по глазам, не давая понять, где она оказалась. Внезапные звуки оглушили, в полной дезориентации понятным было только то, что выросли крылья, по инерции поддерживающие её в воздухе. Прикрыв слезящиеся глаза ладонью и приставив её козырьком ко лбу, Блум оглянулась вокруг и не удержалась от радостно-недоумённого возгласа: — Гардения! — Она родная, но могла бы и не орать так громко, всё равно город не настоящий. Так, иллюзия, — голос, будто знакомый, а может и нет, с лёгкими нотками раздражения и лености мурашками прокатился между лопаток. Блум обернулась, чтобы встретиться взглядом с…собой. На первый взгляд так и казалось —рыжие волосы, веснушки на руках и привычная нескладность фигуры, но чем дольше смотрела, тем больше она находила различий между собой и этой девушкой. Её будто собрали из сколов и острых углов: выпирающая худоба рёбер, высокие скулы, видные меж тонких губ хищные клыки, она расположилась в воздухе над городом, как будто стояла на тротуаре — уверенно и прямо, хотя не имела крыльев, чтобы не упасть вниз. Но самым большим отличием было другое — Блум привыкла видеть каждый день в зеркале свои обычные голубые глаза, немного распахнутые, как в немом удивлении — у её визави были те самые жёлтые, с узким зрачком, какие она представляла у силы, занявшей её место в злополучном кабинете директора. Их сложно было назвать звериными, скорее хищными и немного лукавыми. В них будто плескалось янтарное море из гранёных каменьев, прохладное и убивающее на раз-два-три. — Так и будешь молчать и пялиться? — кажется, её копия не прочь была облить кого-нибудь сарказмом и не терпела, когда её так пристально рассматривали. — Не каждый день вижусь со своим двойником. Ты ведь двойник, правда? — Блум закусывает губу, продолжая в задумчивости разглядывать своё странное отражение. Может, ей следовало бы быть настороженной, но пока эта девушка не нападала, она собиралась узнать от неё как можно больше информации об этом месте и силе, так ловко поменявшей их местами. Она-не-она фыркнула, неопределённо пожав плечами, как будто сама не была уверена в ответе на её вопрос: — Может, ты и права, но я думаю, что всё немного сложнее. Не хочешь присесть? Висеть в пустоте не совсем удобно. Блум, уже решившая, что доверяет копии ровно на столько, чтобы не запустить сразу сгустком волшебства, а в случае опасности сможет за себя постоять, перелетела к крыше высотки, которых в маленькой Гардении было не так уж много. Легко спрыгнув на бетонное покрытие и сев на край, свесила ноги в блестящих ботинках вниз. Ещё до Алфеи, будучи подростком, она любила забираться на крышу родного дома, пока отвлекались родители, чтобы вставать ближе к краю и представлять, раскинув руки в потоках слабого ветра, что она отрывается от земли и начинает парить над городом, подхваченная солёным дыханием залива. Сейчас, вглядываясь в город из своих воспоминаний, фея даже не представляет, что эти вечера на крыше и вид с неё на море существовали в её жизни не так уж давно. Меньше года прошло, а приключения, тайны и волшебство поглотили её с головой, затирая такие маленькие воспоминания о доме в памяти исподволь, аккуратными кусочками. — Перестань думать так много, голова от тебя кругом, — копия, севшая спиной к городу и опасной пустоте, неприязненно поморщилась, подтверждая теорию Блум об их аномальной связи. — У нас с тобой сознание одно на двоих, а скучать по Гардении ты сможешь и потом. — Если так, то мне не надо вслух просить тебя объяснить всю эту чертовщину, — описав руками что-то неопределённое, она вернулась обратно к созерцанию мельтешащих людей на тротуарах, предоставляя своей собеседнице вести этот необычный разговор. Возможно, кто другой бы уже начал вопить, скандалить, а может и в драку лезть, но усталость гасила эти вспышки в ней тяжёлой волной, не давая пробиться даже росткам истерики. Если двойник есть, то этого уже не исправить, может, только в волшебной лечебнице для сошедших с ума фей, но Блум о такой не слышала, хотя стоило бы разузнать — на будущее. — Ты не сумасшедшая, а я не твоя копия и не двойник, перестань так называть, раздражает. — Как же мне тебя тогда звать? — прозвучало излишне любопытно, но ей и вправду было интересно, кем эта желтоглазая не-Блум была для неё, — злой близнец? — Близко к тому, принцесса, но давай остановимся на, скажем, Глум — у всего должно быть своё имя, как считаешь? Они обе засмеялись, одинаково запрокидывая головы назад, искренне забавляясь от нелепой шутки. Блум согласилась, утирая выступившие слезинки, пробормотав, что это имя подходит им обеим. — Может, меня даже хотели так назвать, но перепутали буквы, — хмыкнула, соскребая кожицу с поджившего колена, чтобы отвлечься от нахлынувших мыслей о родителях. Фея, кажется, нащупала эту тонкую ниточку, которая их связывала, и почти видела, как Глум подбирала выражения поточнее для своего рассказа. — Тебе идёт Блум, а я лишь то, что ты так в себе подавляешь. Гнев, тревоги, злость, страх, — она сидела прямо, не пряча взгляда и говоря размеренно, словно гипнотизируя, — твои голоса в голове, вся накопленная обида и ненависть к тем, кто делал больно. Ты — это я, а… — Я — это ты, — закончила за неё Блум. Ожившая тёмная сторона, возможно, по ней или ним серьёзно плачет лучшая лечебница Магикса, но она уже не удивляется — с приходом в волшебный мир, кажется, грани нормального и ненормального различать стало гораздо сложнее, чем в обычном мире. Зря она не признавала раньше, что может быть и такой тёмной, занимаясь глупым самообманом. Когда же чужая ложь ударила наотмашь со всей силы, выпросталось на волю то, что дремало глубоко внутри неё, а сейчас сидело рядом, накручивая на палец по привычке красные, в отличие от её рыжих, пряди. — Феи разве могут быть тёмными? У Глум на этот вопрос сложилось странное выражение лица — усталое и полное непонимания. Казалось, что она вот-вот вспыхнет, но только резко выдохнула и ответила, постукивая по парапету рваным ритмом: — При чём тут темнота? Ты всегда мечтала быть феей, была рождена со своей силой. Я не знаю, почему могу принимать физическую форму, колдовать и даже говорить сейчас с тобой, но понимаю, почему сегодня впервые мы поменялись местами. Ты, — длинный ноготь прошёлся по условно чужой грудной клетке болезненным тычком, — сама спрятала всё то, что делало тебя человеком глубоко внутри, играя в борьбу со злом, а потом потеряла контроль, и меня вытолкнуло наружу. Блум, — она позвала чуть громче, привлекая внимание феи, отвернувшейся во время её отповеди в сторону, — посмотри на меня. Ты сама сказала, что я часть тебя. Ты не абсолютно плохая и не абсолютно хорошая, таких на всём свете, наверно, нет. Закат окрасил далёкие воды в красный, отдавая морю накопленное за день тепло. Последние линии света опутывали Гардению паутиной из жёлтого, розового и ослепительно белого — было похоже на вспышку фотоаппарата, яркую и слишком быструю. Блум дорого бы отдала, чтобы кто-нибудь их сейчас сфотографировал вот так — на крыше здания, таких похожих и не похожих, спиной к миру и лицом друг другу. — Что случилось после того, как ты стала управлять нашим телом? — последняя реплика тёмной феи намеренно осталась без ответа, но, кажется, она и без него всё поняла. Глум едва заметно улыбается, но Блум видит, что та донельзя довольна. Она помнит, как исчезли все чувства, и огонь горел, оставляя запах пали, но дальше был только провал и та дорога, выведшая её из глубин сознания в иллюзию Гардении. — Допустим, я немного спалила кабинет директрисы и главный корпус, но никто, кроме неё самой, не пострадал. Фарагонда точно была жива, когда я отключилась от истощения и попала сюда, — неуверенно произнесла Глум, с интересом отслеживая реакцию феи. Она чувствовала, как в них боролись чувство удовлетворения и гадкий клубок вины и обвинений себя во всех бедах этого мира, но ещё немного, и Блум смотрела на неё с их фирменной упрямостью во взгляде: — Спасибо. — Эй, ты же понимаешь, что благодаришь саму себя, а нас сейчас посчитают новым воплощением Тьмы? — Глум было отчасти приятно за эту благодарность, но она предположила, что её безумная светлая половинка не очень поняла, за что благодарит. — И эти шрамы вряд ли сведутся, — она вытянула из длинных рукавов куртки обожжённые собственным огнём ладони, выглядевшие совсем неважно. В складке подсознания они перестали взрываться дикой болью, но в реальности наверняка не обойдётся без долгого лечения. Блум осторожно коснулась воспалённых змеящихся отметин, пересекающих бледную кожу красными полосами. Глум не стала прятать руки, позволяя ей осторожно дотрагиваться до ожогов. — Наш огонь обжигает даже нас самих, и вряд ли они быстро залечатся, — заключает фея, перестав трогать воспалённую кожу. Она не могла не признать правоту Глум — слишком заигралась в доброту и вселенское зло, которое надо победить любой ценой. Почему обязательно она? Никто же не просит и не обязывает, сама радостно подхватилась и побежала, когда встретила Стеллу, и детские мечты стали явью, заслонили глаза пеленой розового тумана. — Сколько мы здесь находимся, как думаешь? — задав вопрос, фея встаёт и прикидывает, как ей теперь отсюда выбраться. Глум поднимается рядом, бормоча что-то о неугомонности, но отвечает почти весело, что не знает. Тёмная половинка души останется здесь, потому что должна снова вернуться на своё место, но решёток в этот раз точно не будет — в этом она уверена почти на сто процентов. — Попробуй представить, что это сон, и тебе надо проснуться, — предлагает она, наблюдая за нетерпением феи. Та мерила шагами крышу, периодически останавливаясь, но ничего не происходило. Блум начинала понемногу закипать. Её же подсознание не давало ей выбраться, а Глум не очень помогала, снова усевшись на парапет здания, беззаботно покачивая ногами в воздухе. Желание вернуться в реальность жгло раскалёнными углями, и почти не волновало то, что скорее всего от неё отвернутся друзья и знакомые, посчитав исчадьем ада. Грустно, конечно, что Алфея не стала для неё домом, но Блум знала, что Майк и Ванесса только обрадуются, если она вернётся на Землю, а Айси точно будет смеяться и называть её глупой маленькой феей, оценив масштаб разрушений фейской школы. Айси с её сёстрами сейчас проводили свой обряд или уже его провели, а она не могла выбраться даже, чтобы узнать, целы ли они после встречи со своими прародительницами! — А это мысль, — вдруг вскинулась Глум, до этого спокойно болтавшая ногами над городской пропастью. Она пристально посмотрела на Блум, словно подавая подсказку, но не вслух, а мысленным намёком, чтобы сама догадалась, обратившись к их связи. — Айси! — довольно воскликнула Блум, благо, не настоящие люди внизу не могли её слышать. Поймав намёк своей тёмной части души, она представила те самые нити, которые месяцами не давали ей покоя в реальном мире. Они тянули не хуже магнитов, ледяные и звонкие, раньше постоянным фантомом преследовавшие её даже во сне. На мгновение страх коснулся её липкими пальцами, когда связь, прочным мостом пролегавшая между ней и ведьмой, вдруг не отозвалась, но на плечи легли чужие руки, и дышать стало легче, когда Глум негромко сказала: — Соберись, представь не саму связь, а Айси. Эта ведьма наша, она не могла просто так исчезнуть за то время, что нас нет в сознании. Подчинившись её совету, Блум вызвала в сознании образ своей — их ведьмы, прорисовывая каждую её черту, засевшую глубоко в памяти. Ужасная первая встреча, каждый холодный шрам на теле, плавящая разум властность и волны красного огня на берегу озера, первый поцелуй, неловкость встреч украдкой и ссоры, прогулки по Магиксу и долгие разговоры до рассвета. Наглая ухмылка, снежинки, не тающие от соприкосновения с тёплыми ладонями, мрачный макияж и высокая причёска, от которых стоило только избавиться, и Айси менялась, становясь юнее и чуть меньше стервозной. Настоящей. «Маленькая фея»… — Удачи, не забывай иногда выпускать своих демонов на прогулку, — голос Глум звучит неразборчиво, размываясь и исчезая в облаке света, но Блум успевает дотронуться до её плеча, показывая, что услышала. Свет поглощает всё вокруг, как раньше Тьма, унося её вихрем в реальность, в которой точно ждало много чего нехорошего, но вопреки — она нащупывала мысленно ту нить, которая вела её назад, и считала мгновения в этом долгом полёте — ей было, к кому возвращаться.