Справочник по уходу за цветками тьмы

— А ты изменился. — Разве? — Да. У тебя дома стало гораздо чище. Дазай рассмеялся. — Но ты ведь никогда не бывал у меня дома, Одасаку! — Я без труда могу представить, в каком свинарнике ты жил, — ответил Ода и аккуратно глотнул еще немного сакэ. Дазай усмехнулся, а в его глазах блеснула мягкая, едва уловимая, почти детская радость от встречи со старым другом. Не хватало только их любимого виски, но виски Дазай дома теперь не держал. — Что ж, тебе бесполезно врать, — удрученно вздохнул он. — Каюсь! Я и правда жил, как на свалке. Ода удовлетворенно хмыкнул. — Однако! — продолжил Дазай. — За эти годы я понял одну простую истину: когда твоя жизнь начинает меняться к лучшему, от всякого мусора хочется побыстрее избавиться. Больше никаких пустых бутылок из-под сакэ, никаких подгоревших тофу, никакой паутины и пыли!.. «...Никакого желания лишать людей жизней во благо собственного эгоизма». — ...Жить в чистоте и порядке — это действительно приятно, — заключил Дазай и быстро отпил из своей чашки почти половину. Одасаку внимательно наблюдал за ним. Его спокойный, то ли мудрый, то ли невероятно бестолковый взгляд как будто согревал, и в этот раз тепло казалось Дазаю обжигающим огнем. Горело горло — от выпитого, — горели щеки — от пронзительного взгляда карих глаз. — Одасаку, что ты во мне выглядываешь? — не выдержал Дазай. — Извини, — ответил Ода и отвел взгляд. На его бесстрастном лице играла почти неразличимая, странная, преисполненная и радости и непонятной печали улыбка. — Ты выглядишь гораздо счастливее, чем раньше. Дазай тяжело вздохнул и улегся головой на стол. «Счастливым, значит?..» — подумал он и невольно прошептал мысли вслух, словно пробуя их на вкус. Вероятно, он действительно был счастлив. Вот только счастье отбрасывало тень — мерзкую тревогу, подобно паразиту поселившуюся в душе. — По-настоящему счастливым я стану только тогда, когда Ацуши останется со мной навсегда, — произнес Дазай. Он боялся — боялся того дня, когда его мир, по воле рассеянной благодетели провидения вспыхнувший лучом солнца, потухнет снова. На плечи вновь опустится мрак, сдавив тяжестью, а перед глазами расстелится пустота — черная, словно смерть. — Дазай, — позвал Ода. — Что? — Если такой человек, как Ацуши, остался рядом с тобой, зная о тебе даже самую отвратительную правду, значит, ты на правильном пути, — ответил Ода. Дазай усмехнулся. Как бы ему хотелось, чтобы эти слова оказались правдой. Как ему хотелось верить, что он на правильном пути, верить, что он имеет право любить Ацуши и делить с ним одну на двоих радость, печаль, жизнь... — Береги его, Дазай, — прозвучал голос Оды. — И позволь ему беречь тебя. — Одасаку! — воскликнул Осаму, но его восклицание пронзило лишь пустоту: рядом никого не было. Стул напротив пустовал, а на столе стояла лишь одна недопитая чашка сакэ — его собственная. В прихожей послышался щелчок открывающейся двери. — Осаму, я дома! Вернулся Ацуши. Дазай слышал, как он разувается и, ступая почти бесшумно, словно кот, идет по коридору, и отчего-то вдруг очень захотел обнять его — спрятаться в его надежном тепле, обмороженный холодным дыханием призраков прошлого. — Что бы ты... О-ох! — Ацуши, зайдя на кухню, не успел договорить — его поймали и заключили в тесные, тяжелые объятия. Дазай задумчиво молчал. Он будто бы задремал, убаюканный присутствием Ацуши, освободившийся от демонов, которых Одасаку забрал с собой, в небытие. — Беречь себя... — бессвязно пробормотали его губы. — Что?.. — Накаджима ничего не понял. Осаму отстранился и посмотрел на него. Во взгляде темных карих глаз ярко блестела живая, игривая улыбка, отражавшаяся на лице лишь бледной тенью. Ацуши изумленно замолчал. Дазай не привык улыбаться душой, однако сейчас она была видна насквозь, будто бы несколько минут назад ее выманили из неприступного логова, и она, преданная чему-то незримому, обнажилась по собственной воле. От Дазая веяло умиротворенным, загадочным и очень приятным теплом. Невольно Ацуши подумалось, что такое же тепло, разбавленное легким дымом печали, окружало его и на кладбище, возле одинокой могилы с именем «С. Ода». — Ацуши, пойдем поедим карри?