Справочник по уходу за цветками тьмы

Страх. Ядовитая лоза ужаса сковывала оцепеневшее, бешено пульсирующее сознание; нервы, словно тугие провода, застыли в электрическом напряжении. Опередив настоящее, в напуганном разуме дымился запах чужой смерти и рисовались ее искаженные картины. Гнев. Его запертым в костяной клетке пламенем горело встревоженное, скулящее от бессилия сердце, и языки пожара жадно лизали все, до чего могли дотянуться: непроницаемый чужой разум, мысли, несущие непроглядный мрак, тупое отчаяние, собственную беспомощность... Будто пьяная, дрожала душа – переполненная соленой горечью и слепой, кричащей в пустоту яростью и готовая лопнуть. Любовь. Любовь, любовь, любовь... Ацуши, изможденный мыслями и чувствами, устало закрыл лицо руками. Стояла глубокая ночь, квартиру заполняла тишина, и ровное дыхание Осаму слышалось особенно отчетливо. Ацуши не спал. «Говорят, особая доза этих растений способна убить человека, – слегка задумчиво, словно рассуждая о светских пустяках, произнес за ужином Дазай, разглядывая на дне своей кружки чайные листья, которые накануне приобрел в неизвестном прилавке. Потом он поднял глаза на Ацуши и с хитрецой улыбнулся: – Ну и лицо у тебя, Ацуши! Я пошутил. Просто чай оказался ужасным, – и остатки заварки скрылись в сливе кухонной раковины». Ацуши не мог заставить себя заснуть – он вслушивался в каждый вздох Дазая и изо всех сил старался не гадать, какой из них станет последним. «Действительно ли эти листья не были ядовитыми? Действительно ли он просто шутил? – роилось в пухнущей голове. – Проснется ли он этим утром?..» Ацуши зажмурился, зажал уши руками, глуша собственные мысли, и потряс головой. Отчаяние закупорило глотку и грозилось превратиться в дикий крик. Безумная мысль о том, что Дазая в самом деле может не стать, рождала в душе Накаджимы первородный ужас – его ледяные клинки вонзались глубже и причиняли гораздо большую боль, чем страх перед собственной смертью. Дазай не испытывал к жизни ненависти, и все же она не казалась ему чем-то достойным и достаточно интересным. «Способно ли хоть что-нибудь вытащить его из этого мрака?» – раз за разом терзался Ацуши и не находил ответа. Он больше не верил, что в его силах было удержать возле себя что-то настолько загадочное и потустороннее, как Осаму. Иногда мучившие его сомнения разъедали нутро, оборачиваясь незримо кровоточащими язвами. Дазай пошевелился. Издав тихий вздох, он перевернулся на спину, и теперь Ацуши мог видеть его спящее, умиротворенное лицо. Осаму спал слишком спокойно для человека, которому этой ночью суждено было умереть. Ацуши аккуратно залез обратно под одеяло и крепко прижался к теплому боку Дазая. Засыпая, он слушал, как мерно бьется в чужой груди живое горячее сердце. Под тихий ритм пульса сомнения и тревога постепенно растаяли в ночи. Страх и гнев, словно зыбкий дым, рассеялись следом. В сердце осталась одна лишь любовь, заполнившая его почти до краев. За окном показались первые отблески холодного рассвета. Дазай пережил еще одну ночь, и Ацуши – любящий, преданный, утомленный бессонницей – позволил молочным водам снов утянуть себя в чуткое забытие.