Скинь нюдсы

Иногда Пете кажется, что до момента, когда всё вдруг станет нормально, он просто не доживет. Машина собьет, кирпич свалится на голову, очередной Горюнов из прошлой жизни пырнет ножом где-нибудь в подворотне. Способы, которыми он может откинуться, снятся ему с завидной частотой, выжигая лёгкие, заставляя губы распахнуться в беззвучном крике. Дима уже даже не пытается спать отдельно, они делят кровать Игоря, потому что подрываться по несколько раз за ночь Дубину действительно неудобно, жутко выматывает. Да и Пете так спокойнее. Договоренность между ними безмолвная, никак не проговоренная вслух. Просто Димка однажды ложится рядом, и Петя жмётся носом к его плечу, да так и засыпает. И спит оставшуюся ночь крепко, без кошмаров. Игорю буквально приходится учиться жить заново, как младенцу. Петю кроет от этого без перерыва, и он не знает даже, как быть сильным ради Игоря, когда самого размазывает. Хорошо, что есть Дима и его безграничное терпение. - Ты сиделка для сиделки, - как-то говорит ему Петя. Они стоят в больничной курилке, Дима смотрит на Хазина устало. - Стрёмно. - Нет, - мотает головой Димка. Он хоть и заебался, выглядит всё равно отлично: чистая выглаженная одежда, идеально уложенные волосы, пахнет приятно. Какая-то это суперспособность, которой у Пети нет: он уже второй месяц как бомж помойный, нет сил взять себя в руки. Купается каждый день - и на том спасибо. - Никакая я не сиделка. Это дружба, Петь. По-другому разве бывает? Петя вспоминает все истории своей дружбы и думает горько: бывает. Ещё как бывает, Дима, это ты наивное летнее дитя, на Крапивине и Жюле Верне выросшее. - З - забота, - отшучивается, боясь подступиться к больной для себя теме. Нечего на Диму взваливать, ему итак слишком много достается. Гром учится жевать и глотать пищу, самостоятельно испражняться, ходить. Он говорить даже поначалу не может нормально. Смотрит беспомощно на Петю глазами своими огромными запавшими на фоне худющего лица, не в силах объяснить. - Я… Петь… Слова путаю, прости. Когда наконец с прямохождением всё налаживается, они много гуляют в больничном дворе. Ну как, гуляют: Игорь устает быстро, поэтому всё больше на скамейке сидят, курят. Игорю вроде как нельзя, но Петя всё равно иногда даёт ему воровато затянуться из своих пальцев. - Как этот фрукт назывался? Забыл. - Манго, - Петя улыбается. - Тебе нравилось очень, говорил, что обо мне напоминает. - Точно, - Игорь тоже расплывается в улыбке. Она тусклая и скомканная, будто он не помнит, как это по-настоящему делается. У Пети все внутренности куда-то к горлу подкатывают. - Сосалка. - Вот ты падла! - беззлобно тыкает его в плечо Петя, заливаясь смехом. - Я ещё слово вспомнил! Ел… - Петя ему рот ладонью зажимает, не давая договорить. - …да! - всё-таки мямлит сквозь пальцы его скомкано. Влажное дыхание на коже оседает, Петю аж продирает насквозь всего. - Лучше б ты своё чувство юмора поганое забыл, Гром. - Насколько я помню, ты никогда не жаловался, - хмыкает Игорь, хватая Петю за запястье и снова украдкой затягиваясь. - Или жаловался? - Единственное, на что я жаловался, дядь, это на недоёб тотальный. Как поправишься, я с тебя месяц не слезу, готовь жопу. - Петь… - Игорь краснеет забавно до кончиков ушей. - Чё Петь? - передразнивает Хазин, искренне наслаждаясь произведенным эффектом. - Твоими словами отвечая: ты никогда не жаловался на рот мой похабный. У Игоря волосы сильно отросли и начали виться. Пете очень хочется с ним наедине, не в больничных стенах уже наконец, а дома. Чтобы пальцы в волосы запустить, оттянуть немного, под подбородком мокро вылизать, шею, кадык, к ключице спускаясь. Хочется просто лежать рядом, обнявшись, тепло впитывая. Не шифруясь. В больнице не полежишь. Прав отец: не в сказку попали. Петя ему многое рассказывает, потому что Игорь, хоть его и помнит, и их отношения в целом, но во многих деталях путается. Проще конечно сразу телефон отдать, чтобы переписку посмотрел, но врач вообще-то рекомендовал воздерживаться от сильных потрясений. А их переписка - это пиздец потрясение от начала до самого конца, как бы Игорьку плохо не стало. Поэтому поначалу телефон под запретом. Хотя Петя исправно туда сообщения отсылает: фоткает спящего Дубина, со смешно открытым ртом; снимает на видео себя в примерочной, с комментариями дебильными, когда наконец до Юникло доходит, чтобы хоть что-то новое себе купить; мыслями внезапными делится в аудио сообщениях, страхами и переживаниями. Теми, что он не может сейчас на Игоря вывалить из-за его состояния. Отец пишет иногда, короткие скупые сообщения. “Как Игорь?” “Продлил твой отпуск. Как определишься, дай знать” “Пётр, как Гром? Матери позвони” Пете этого достаточно, потому что восстанавливать связи с отцом или, ещё хуже, входить с ним в какие-то доверительные отношения, он точно не собирается. Не вывезет просто, итак слишком много в себе тащить приходится. Сны тупые, ощущение никчемности собственной, шальные мысли опять употребить, ну, хотя бы немного, чё будет-то. Его из рехаба вызванивают регулярно, справляются, как дела, как себя чувствует, чем занимается. Как зека бывшего. Петя даже думает в Даркнет сунуться, закладку проплатить и найти. Хочет об этом не думать, другим человеком быть, но получается со скрипом. “Игорь, короче, если я опять употреблять начну… Я вот думаю… Ну чего я за мразь такая? Почему не могу подождать просто? Ты же вернешься, всё нормально будет, да? А я иногда боюсь… боюсь, что не будет. Что разочарую тебя, не вывезу, не смогу нормальным быть. Прибухнуть хотя бы… Но сорваться же могу, контроль потеряю… Пиздец, Игорь, я реально не могу уже”. Видео следом. Дубин лохматый, домашний, в пижамных штанах, за спиной икеевская гирлянда сверкает, которую Петя от нечего делать по скидке купил. В руках гитара. Тянет специально низким голосом, кося под Цоя, под Петин заливистый смех за кадром: Мамина помада, сапоги старшей сестры. Мне легко с тобой, а ты гордишься мной. Ты любишь своих кукол и воздушные шары, Но в десять ровно, мама ждёт тебя домой. М м м м, восьмиклассница. “Гром, смотри, смотри, у нас звезда ютуба тут” На следующем видео свет приглушен, гирлянда мерцает тускло. Смешки, шепот. Жалобный Димин голос: “Петя, я ничего не вижу”. “Сделаем всё по красоте, дядь, романтика. Игорек, для тебя песня, ты ж её любил всегда” Перелив струн, Димин голос вступает, а Петин - вторит тихо, фальшиво немного. И то, что было - набело, Откроется потом. Мой рок-н-ролл - это не цель и даже не средство. Не новое, а заново, Один и об одном. Дорога - мой дом и для любви это не место. Прольются все слова, как дождь, и там, где ты меня не ждешь, Ночные ветры принесут тебе прохладу На наших лицах без ответа лишь только отблески рассвета того, Где ты меня не ждешь... *** - Звоните, если что, - говорит Дима. Игорь его обнимает, на себя подтягивая, так, что ноги от пола отрываются. - Эй! - Гром, не выебывайся, тебе тяжелое поднимать нельзя, - бубнит Петя. - Да разве он тяжелый? Вы вообще жрали тут? Оба как палки, - Игорь отпускает Диму и взлохмачивает ему идеально уложенные волосы своей лапищей. Дима прожигает его взглядом, но Игорь на него смотрит с улыбкой, и Дубин тоже смягчается, в ответ улыбается. Он уезжает, оставив их вдвоем, и Петя сразу к Игорю шагает. К стенке прижимает неожиданно сильно, за лицо хватает, губами к губам тянется. Игорь его целует в ответ, обнимает осторожно. Петя прозрачным кажется, настолько исхудал. Хотя Гром себя по поводу собственного внешнего вида надеждами не тешит, он выглядит не лучше. Петя их отражение в зеркале ловит, глаза скосив: - Ах, какая пара.. - Пиздабол и шмара, - послушно заканчивает Игорь, снова затыкая Петю поцелуем. Какой же нетерпеливый он, жадный. Стонет Игорю в губы, тут же руки под футболку запуская. Игорю все непривычно: поцелуи горячечные, собственный стояк, Пете в бедро упирающийся, квартира его. Отвык совсем, больничные стены уже родными стали. И Петя, отрешенный немного, осторожничающий. А сейчас ему крышу рвёт, и Игорь сдается под его напором мгновенно. - Я тебя пиздец долго ждал. Охуеть, Игорь. Как ебаная принцесса рыцаря своего, зацени. Я тебя, блять, постоянно жду, - жарко шепчет Петя куда-то ему в шею, пачкая кожу влажным. - А хотел-то просто трахнуться сначала. И по уши… по уши завяз. Игорь позволяет вести себя к кровати, едва сдерживаясь, чтобы Петю посреди дороги не нагнуть. Они на кровать едва не валятся, Игорь первым, утягивая за собой Петю. Горячо безумно, невозможно вытерпеть, когда Петя на бедра ему решительно усаживается, задницей трётся о его пах, толстовку красную с себя стягивает. Худой болезненно, живот впал, и ребра выпирают, но красивый все равно. Игорь ладонь ему на грудь укладывает, чувствуя, как под пальцами сердце бешено заходится. Петя губу закусывает, смотрит на него бешеными глазами. - Петенька… Петь. Петя не слышит его будто. Тянет вниз резинку штанов, вместе с бельем, Игорю тоже помогает. Сжимает их вместе, пытаясь обхватить, Игорь его руку своей накрывает, чтобы двигаться вместе, в одном ритме, бедра вскидывает. Петю подбрасывает, он ездит на нем взад и вперёд, стонет громко, протяжно, не стесняясь своей нужды, уязвимости. Напоказ выставляя. Плоть о плоть, дыхание надсадное, Игорь тоже не выдерживает, вторит хрипло. Слишком хорошо, чтобы продержаться долго. Игорю хочется, до кругов цветных под крепко сжатыми веками, Петю перевернуть, растянуть, вылизать, войти в податливое нуждающееся тело. Присвоить заново, потому что слишком много времени прошло с последнего раза, и он кажется Игорю таким далёким, невзаправдашним совсем, как в другой жизни. Они оба с тех пор будто на том свете побывали и вернулись. Больничные пленники, которые боятся бога и молний. Или не боятся больше? Петя первым заходится: дрожит мелко, толкается в их сжатые кулаки сильнее, кончает с глухим стоном. Его выворачивает, как одержимого во время экзорцизма. У Игоря ладонь скользкая, мокрая. Он на Игоря смотрит вроде, но будто не видит его, взгляд пустой, стеклянный. Торопится, вниз съезжает, макушка встрепанная между игоревых бедер мелькает, борода отросшая по внутренней стороне проезжается, обжигая чувствительную кожу. Дышит горячо, и сразу ртом насаживается, до предела почти. - Блять, Петя! - Игорь его за волосы хватает, пытаясь от себя оттянуть, но Петя не слышит. Петя вроде как отъехал, не здесь он. - Задохнёшься, дурак… Дальше Игоря не хватает. Он кончает, а Петя глотает всё, крепко за бедра его ухватив, до синяков сжимая. Больно. Хорошо. Петя ползет к нему, до болезненного красный рот тыльной стороной ладони утирая, целует тут же. Пиздец. Пиздец как правильно, вот что. Игорь жадно его рот вылизывает, уложив на себя, затылок ладонями держит, щеки гладит. Ночью, когда Петя спит под боком, свернувшись в позе эмбриона, Игорь достает и включает свой телефон.