Скинь нюдсы

- Мать, да я в порядке. Петя слушает, как мать тихо плачет в трубке. Это слёзы счастья или огорчения от того, что он вернулся, а значит ей снова придется за него краснеть перед кем-то? Он стоит в парадной, прижимая телефон к уху и разглядывая грязные шнурки на потрепанных кроссовках. Нужно бы новые купить, конечно. Да и вообще весь свой гардероб бомжа с мусорки обновить. Петя в пижамных штанах, которые Дима одолжил, сухой как старичок, коленки под тканью выпирают. Он честно пытается есть, тем более Дубин постоянно заказывает всё очень вкусное, а иногда и сам готовит. Но Пете много не лезет, в горле как встал ком в тот момент, когда про Игоря узнал, так и не рассосется никак. Кажется до сих пор чувствует эту овсянку рехабовскую, в глотке застрявшую. - Петь, с отцом поговори, пожалуйста, - в который раз просит мама. Как она с ним говорит? Как с опасным животным, готовым в любой момент кинуться. Боится слов его жестких. - Он за тебя переживал очень. Он… Он не будет… - Что не будет? - спрашивает Петя, посасывая кончик электронной сигареты. - Материть не будет? Рассказывать, какой я жалкий? Спрашивать, почему до сих пор на службе с ксивой не отплясываю, долги по рехабу не отрабатываю? Ну так передай, что всему своё время. Он мне должен за то, что я прихоти его тупые столько лет исполнял, что на человека перестал быть похож. - Петь, ну что ты так? Какие долги? По-человечески же можно… - Можно, мать, можно, - фыркает Петя, разглядывая вырезанное кем-то на стене емкое злостное “Игорь - чмо”. - Всегда можно было по-человечески, жаль только он этого не знал. Ванна Игоря вносит коррективы в их режим мытья. Приходится выходить, чтобы не смущать друг друга. Дима недавно вернулся с работы. День, видно, был тяжелым, поэтому Петя без лишних слов заткнул слив пробкой, бухнул гору поваренной соли из жестяной банки (соли у Игоря дома было неожиданно много) и, похлопав Дубина по плечу, вымелся за дверь. - Петь, ну в тебя же вот поверил кто-то, дал второй шанс. А почему ты не можешь? Блять. Что она знает? Насколько о его с Игорем отношениях отцу доложили? Почему все вокруг знают о нем больше, чем он сам? -;Что за намеки, мать? - Сынок, не хотела обидеть… Но вы же дружите? С Игорем? Он… - Он не такой, как я, да, - зло перебивает Петя. Шмыгает, пальцем надпись ковыряет, обводит “И”, “Г”, “О”. - Хороший честный мент, да? Мужик настоящий. Слабых не обижает, старушек с дерева снимает и котят через дорогу переводит. У отца там наверное полное досье, со всей выкладкой от рождения до комы? Он не такой, да. Не чета я ему, я же мразь, правда? Чё во мне другие люди найти могут хорошего? Ну, прикинь, могут значит. Она вздыхает. И столько в этом вздохе невысказанной боли, что Пете хочется телефон об стену разбить. Не понимают они друг друга. Нет контакта. И с отцом не поймут, Петя уверен. Да, он от Дениса Сергеевича его отмазал, и в рехаб устроил, и на службе организовал всё так, что никто лишних вопросов не задает. Петя до сих пор понять не может, как у Игоря это получилось. Что такого он отцу сказал? С этой хуетой на службе нужно как-то разобраться, но сейчас у него вообще мозги не варят. Накопления какие-то захватил, и пока хватает, а дальше… А дальше будут с Игорем на зарплату жить да Дошики жрать. Только бы этот дядя Стёпа с комплексом героя жив остался. - Петя, дело твоё, - сдается мать, наконец. - - Но ты позвони ему, когда остынешь немного, подумаешь. Дверь скрипит, высовывается мокрая всклокоченная Димкина голова. - Я всё, - шевелит губами беззвучно. Петя показывает ему большой палец. Дверь закрывается. - Мать, всё, пока. Дела есть. - Пока, Петенька. Люблю… Он скорее на “отбой” нажимает, последнюю затяжку делая. Горчит. Дима в окно смотрит. Вечер уже, поздно, темно. Им завтра в больницу с утра ехать. Петя не уверен даже, что туда хочет, потому что каждое посещение ему тяжело дается. Руки трястись начинают, паника накатывает, и кошмары потом обязательно мучают. Вся эта атмосфера больничная, запах лекарств, безысходность гнетущая. И Игорь… И их отношения Шрёдингера: вроде есть, а вроде и нет. Они там встречают иногда людей, тех, кто в жизни Игоря давно: серьёзную Юлю, которая всегда Димку обнимает (в сторону Пети косится с опасением будто); Бустера этого жутко шумного, но такого заботливого, что аж плохо (“Игнат, ну зачем ему апельсины, он же в коме?” - “Ну и шо тут такова, сам поешь. И тощего угости, а то шо он тут ходит такой грустный, будто умер кто. Не грусти, Петруша, всё наладится”). Фёдор Иваныч с женой (теть Лена долго с сочувствием на Петю смотрит, а потом обнимает, как родного, но ничего не говорит) тоже раз с ними пересекаются. - Дим, как дела? Дима оборачивается, смотрит на него расслабленно. - Устал. Но порядок. А у тебя? Петя пожимает плечами. - Мать звонила. Всё увещевает с отцом поговорить. - А ты не хочешь? - Не хочу. Не готов пока. - Это нормально, что ты боишься. - Я не боюсь, - упорствует Петя, привалившись лбом к Димкиному плечу. Твёрдое, мускулистое, Димка в качалке занимается постоянно. А Петя такой голодный до физического контакта стал, что самому от себя тошно, но Дима понимает вроде, не шарахается и не отталкивает. Стоит себе спокойно, даже не дрогнув. - Не хочу просто. Дима не настаивает. Он вообще редко настаивает. Только там, где это действительно необходимо, зато стоит на своем не на жизнь, а на смерть. Комфортный дико и ничем не дает понять, правда или нет иногда ночами, когда Петя от кошмара очередного сжимается и воет, обнимает его и по отросшему мягкому ежику волос гладит. Петя не уверен, что ему не мерещится. *** - Игорь, вы меня слышите? Игорь вроде на рыбалке с отцом, и ему водой в лицо прилетело: холодной, с запахом речным, в рот попало так, что говорить не получается. Где он вообще? Зелень на деревьях колышется от свежего ветерка, у отца сапоги смешные такие, чуть не до ушей. Игорь маленький и очень важный, потому что поймал малютку какую-то, зато сам, зато в первый раз. - Игорь, если слышите, попробуйте моргнуть один раз. Это кто с ним? Кто говорит-то? И отец где? - Не твоё это дело, Игорёк, - произносит глухо в голове другой мужской голос. Точно не отцовский, но очень знакомый, родной наверное даже. - Не лезь ты туда, я тебя прошу. Неприятностей наживешь. Чем-то острым кольнули. Крови много. Он за столом сидит, а у него кровь изо рта, на скатерть красивую. Чей это дом? Женщина и мужчина смотрят на него обеспокоенно. - В себя пришел, - говорит мужчина. - Антонина Петровна, Эдуарда зовите! Быстро! Быстро! Да не причитайте так, господи. - Да он же только на обед, - говорит женщина с проседью в волосах, красивая, улыбчивая. Её слова совсем с выражением лица не вяжутся. - Только на обед вышел. -;Антонина Петровна! - рявкает мужчина, мягко улыбаясь. - Ладно, ладно, иду. И нечего орать… - улыбается в ответ женщина. Кто вы? Где я? Игорь ничего этого спросить не может, потому что кровь толчками наружу, сколько же её. Глаза туманом каким-то застилает. - Игорь Гром! - снова голос. Тот, который Антонину Петровну гонял. Игорь видит вроде потолок белый, лампу, похожую на больничную. - Вы меня слышите? Вы в больнице. Попали в переделку, но сейчас уже все в порядке. Говорить пока не можете, но можете моргнуть мне, если слышите и понимаете, что я говорю. Отец полное ведро лещей наловил. Игорь тащит его, пыхтит, за отцом следом ковыляя. Вода зеленая, лампы белые, лицо чьё-то красивое очень с макушкой встрепанной. Стекла запотевшие, снег идёт, а он смотрит, голову вверх задрав. Кровь, кровь, кровь. Игорю кажется, что проходит несколько часов, прежде, чем у него получается медленно моргнуть. *** - Петя! - Дима трясет его со всей дури, Петя даже не сразу вдупляет, что происходит. Пугается, вздрагивает. Дубин обычно тактичный такой, а тут чуть ли не как мешок с картошкой его вздергивает. Чё было-то? Он совсем немного задремал после обеда, у Димки отгул, и они собирались кино посмотреть (Дима предлагал в кинотеатр, но Пете пока некомфортно там, где много людей, да и в квартире Игоря он уже привык как-то, чувствует себя здесь в безопасности). На обед пиццу ели, вкусную, газировкой запивали. - Дядь, ты чё, ахерел? - бурчит Петя, садясь на диване и пытаясь выдернуть ноги из запутавшегося в них красного икеевского пледа. - Чё орешь-то? Дима на него смотрит как-то нечитаемо. Пете вдруг страшно становится. - В чем дело? Игорь? - Да! Да! Он в себя пришел, Петь! В обед сегодня, представляешь? - Димка как пес восторженный, был бы хвост - завилял. - В сознании, глаза открыл, хоть говорить пока не может. Вроде даже пальцами двигает! Сердце заходится как сумасшедшее, земля из-под ног реально уплывает, хорошо, что он сидит. Глаза. Неужели он Игорю в глаза наконец-то посмотрит? Дышать тяжело, и паникой снова накрывает. Он Диму за плечо хватает, сжимает. Больно, наверное, но Дубин терпит. - Блять, Дима! Охуеть… Только и может из себя выдавить. В последнее время он себя чувствовал так, словно попал в фильм “День сурка”, и как-то в эту уютную трясину втянулся. Поэтому, когда так внезапно долбануло переменой, это в самом деле волнительно очень ощущалось. - Когда… Когда поехать можно? - Собирайся. С того момента, как Петя на открывшего глаза Игоря смотрит, он в больнице прописывается, и никто его оттуда выпереть не может, сколько ни пытаются. В конце концов, в ход идут какие-то ментовские заговоры от Прокопенко, и от Пети все отстают. Он беспрепятственно сидит с Игорем, читает ему книги, рассказывает какие-то истории и трогает теплые пальцы, как зачарованный. Ночами спит на небольшом диванчике, который стараниями Дубина туда заносят. Когда Игорь впервые на его вопрос отвечает морганием (по правилам::один раз - нет, два раза - да), Петю будто под воду опускает, в ушах шумит, улыбка по лицу горячим расплывается вместе с тупыми слезами облегчения. Комок в горле рассасывается наконец. - Ты меня помнишь? Один. Второй. “Да”. Всё остальное неважно. Со всем остальным разберутся и как-нибудь проживут. Главное, что не забыл. Петя весь интернет перелопатил, читая статьи о коме, её последствиях; и больше всего боялся, что, очнувшись, Игорь его не вспомнит. Помнит. Похуй на остальное. На третий, кажется, день, когда в больницу приходит Дима, они с Петей сидят на диване, листая Димкин скетчбук (красиво рисует, Петя думает, что тоже хотел бы уметь делать что-то настолько же здорово… что-то осязаемое, на что посмотреть можно). Петя и свой портрет там видит, так, набросок, но всё равно очень приятно. Он и не помнит, рисовал ли его кто-нибудь вот так? Игорь спит. Если проснется, нажмет на кнопку, подложенную под пальцы, он уже умеет, и Петя дико им гордится. На тумбочке у койки Игоря стоит вазочка с апельсинами, запах разносится по всей палате. Петя болтает полу снятым новым кроссовком, балансирует им на носке, когда дверь открывается без всякого стука, и заходит петин отец собственной персоной. Кроссовок с глухим стуком валится на пол. Петя даже не замечает, как руки и плечи ходуном начинают ходить. Отец смотрит на него отрешённо, будто не понимает даже, кто перед ним. Потом на Димку взгляд переводит. В последнюю очередь - на Игоря. На плечах у него халат, в руке пакет какой-то. Как трогательно, охуеть. - Здравия желаю… - начинает Дима, но отец головой мотает, жестом ладони его останавливая. Дима замолкает. - Не надо. Не на службе. Здравствуйте, Юрий Хазин, отец Петра. У Пети всё поджимается внутри. Чёрное что-то, мерзкое в груди ворочается, когда его лицо видит. Он постарел вроде, осунулся. - Здравствуй, Пётр. Хуётр. Петя себя за плечи обнимает беспомощно, косясь на Диму. Тому некомфортно явно, в руках скетчбук мнет. Петя до сих пор в одном кроссовке стоит, как долбаеб. Чувствует себя соответственно. - Дубин Дмитрий, - говорит Дима, не называя звание. Играет, значит, по отцовым правилам. Что ж, у Юрия Хазина всегда отлично получалось заставлять других под свою дудку плясать, думает Петя с горечью. - Дмитрий, можете наедине нас оставить? - Чё, прям при Игоре базарить будем? Ладно меня ненавидишь, у нас старые тёрки, но его-то за что? - вскидывается Петя. Отец удивленно брови поднимает. - Кто сказал, что я собираюсь базарить. Я Грому вот привез, - шуршит пакетом, пока Дима предательски покидает борт, тихо закрывая за собой дверь. Вот сука. - А ты, раз уж здесь, нам поговорить будет не лишним, не находишь? Или убежишь сейчас, хвост поджав? - Так это ты научил. - Рот закрой и меня послушай. Петя даже как-то сжимается, голову в плечи втягивая. Никогда не мог он этому тону сопротивляться, шел словно крыса на звук дудочки, уводимый от всего, что когда-то ему нравилось и было дорого. Он падает на диван, принимаясь натягивать и зашнуровывать кроссовок. Молчание повисает душное, хмурое. Отец пакет пристраивает возле тумбочки, садится рядом с Игорем, смотрит на него. У Пети голова кружится от этой картины. Вот они, совсем рядом: самый близкий человек и самый чужой. Будто прошлое и настоящее на экваторе водами внахлёст сошлись. Дурдом какой-то. И чё отец вылупился на Грома с грустью такой? Жалеет что ли? Ну надо же, хоть кого-то ему жалко. - Игорь через Прокопенко на меня вышел. Тот звонил, рассказывал, кто такой Гром, чей он сын. Ты же знаешь, что Константин Гром - буквально легендарная личность? И не только в Петербурге, у нас в Москве тоже много где поспел. Петя хмыкает. Ну конечно. С отпрысками легендарных ему побрататься не зазорно. Отец его издевательского выражения лица не замечает вроде как. - Очень просил Игоря выслушать и не рубить с плеча. Я выслушал. Удивился, мягко говоря. Я же о твоей жизни мало знаю, а то, что знаю - слишком уж нелицеприятно. А тут оказалось ты себе друга завел. Не торчка и не дебила. Мне даже показалось, что это розыгрыш какой-то, когда он за тебя стал просить. За тебя, кроме матери, никто не просил никогда. Сказал, что тебе шанс нужно дать. Если сейчас не дать, то потом уже поздно может быть, от тебя не останется ничего, сгоришь. И что он обязан будет мне всю жизнь за это, готов что угодно сделать для меня. Вот так. Выторговал тебя майор Игорь Гром, жизнь твою. Я его послать сначала хотел. Думал, почему ты сам не придёшь, если так плохо всё? Но он мне сказал, что наши с тобой отношения в таком тупике, что сами мы из него не вырулим. И что если даже я тебя не люблю и видеть не хочу, чисто по-человечески я тебе этот шанс задолжал. Что не нужно никому идеальных семейных отношений, просто речь идёт о спасении человека. Родного человека. И я ему поверил. Потому что сложно равнодушным остаться, когда кто-то так открыто за другого впрягается. Пете сложно услышанное переварить. Он же Игоря просил, умолял, когда тот в Питер свой уезжал, чтобы к отцу не смел обращаться. Не послушал, получается. Забил на его просьбу. Конечно, скажет, что ради его же блага. Но Петю все равно неприятно в области сердца колет. Он на отца не смотрит, руки свои разглядывает. - Ты мне ничем не обязан, Пётр. И Игорь тоже. Я не мафиози, в конце концов. Гром прав был: я тебе задолжал, теперь вот долг оплатил, будем так считать, если ты не против. На службу можешь вернуться, тебе никто слова не скажет. Но что-то мне подсказывает, что ты не захочешь уже. Или ошибаюсь? - Не знаю, - тихо отвечает Петя. - Не решил ещё. - В общем, торопить тебя никто не будет. Заставлять тоже. Если начал жизнь с чистого листа, то делай так, как хочешь сам. Только больше за свои косяки ответственность на меня не перекладывай. И хватит мать мучить. Они сидят молча, Петя всё думает, что бы ответить. Он себе этот разговор совсем по-другому представлял, с взаимными оскорблениями и угрозами, с унижением и стыдом. А он ничего не чувствует, и отцу предъявлять не хочется. Да и за что? По-хорошему он ему жизнь спас. Отец сок пьет из бумажного стаканчика, вроде как простой такой. Как он с Димкой… "Не на службе". Непривычно очень, раньше зашёл бы и по стойке смирно всех поставил. А тут вдруг в положение вошёл. Где подвох-то. Петя и злится на Игоря, и в то же время признательность к нему безграничная, что вот так за Петю, не стесняясь, как никто и никогда ещё. Кнопка под пальцами Грома оживает, сигнал попискивает недовольно. Петя подрывается к нему, в лицо заглядывая. Игорь смотрит встревоженно, Петя за это время отлично научился его взгляды читать. - Всё хорошо, все нормально, - говорит ему уверенно. - Ты как? В порядке? Игорь два раза моргает. - Игорь, здравствуй, - вдруг говорит отец. Петя уже и забыл, что он тоже здесь. - Пришел проведать. И сказать, что ни ты, ни Петя мне ничего не должны. - Выздоравливай. Встает. Петя его взглядом провожает, когда отец вдруг задерживается около него, наклоняется к самому уху и очень тихо, так, чтобы Игорь не слышал, выдыхает: - Честно, не хотел бы знать, что между вами происходит, но я не слепой, догадываюсь. Так вот, в этом благословения от меня не жди. Хотя, подозреваю, что не очень-то оно тебе и нужно. Я прошу только об одном, Пётр: будь осторожен. Мы не в сказке радужной живём. Когда за ним закрывается дверь, Петя берет Игоря за руку, пальцы переплетая, касаясь нежно. Врача бы надо позвать, но ему так хочется немного с Игорем побыть. - Поцеловать тебя хочу пиздец как. Можно? Сердце пару ударов пропускает, прежде чем Игорь медленно моргает. Один раз. Второй. "Да".