Скинь нюдсы

5. "Доброе утро, малыш". Гром хмурится, моргает сонно. Доброе, ага. Этот Хазин его однажды до приступа доведет. Гром или от спермотоксикоза скончается, или ладони в кровь сотрёт, потому что столько он не дрочил с переходного возраста. Зато сон как рукой снимает, когда на Петю смотрит: он на экране лохматый такой, заспанный тоже, скулы острые, щеки впалые, взгляд затуманенный. Он пальцы свои губами обхватил, а на следующем фото: лижет их широко, язык видно, ниточку слюны протянувшуюся. Гром сглатывает тяжело, чувствуя, как пульс мгновенно ускоряется, сердце стучит заполошно. Уже неделя, как Хазин в свою Москву умотал, но Игорю он пишет исправно, фото и видео присылает, иногда посреди планерки даже, так что Гром краской заливается до самых ушей и ерзает на стуле, тут же блокируя экран, чтобы не увидел никто. "Хочу тебя так вылизать. Обкончать сначала, а потом всё языком, начисто". Игорь кусает губы. "Ну ты, Петь.... Опять дрочить". "Давай, мой хороший. И видос не забудь снять, очень хочу посмотреть". Не насмотрится никак, блин. Игорю только сначала стыдно было, когда на камеру телефона все снимал. Глупым себе казался на этих видео, неуклюжим. Он так сладко стонать не умел, как Петя. И ругаться горячо не получалось, поэтому он молчал, дышал только надсадно, тихим был. Но Петя его так хвалил, столько говорил ему всякого, что Игорь постепенно во вкус вошёл. Без стеснения лишнего уже, и знал, как Пете нравится, от чего он прется. - У тебя появился кто-то? - осторожно спрашивает Дима. На удивленный взгляд Грома поясняет. - Ты в телефоне постоянно. Лыбишься, как дурак и краснеешь, как рак. И дрочу, как озабоченный спермотоксикозник, думает про себя Игорь. Смысла изворачиваться нет, да и желания тоже. - Да, Дим. - Я её знаю? - Нет. И не спрашивай больше, пожалуйста. Он уже грузить себя начинает. Это что у них с Петей? Отношения? Ну и долго они так? Сколько времени пройдет прежде, чем Хазин пойдет и присунет кому-нибудь? А может уже присунул, а Грому башку морочит. Петя сколько угодно может думать, что Игорь тупой и ничего не замечает, но он замечает. Видит на заднем плане, когда Петя на елде этой своей прыгает, голову запрокинув и выстанывая громко, как на столике стеклянном белое рассыпано, купюры свёрнутые, смятые валяются. И под носом красное видит, воспалённое, и как он чешет там постоянно, сам даже не обращает внимания уже, машинально. Он Петины дела знает, всё откопал и посмотрел, видел, каким невменяемым Хазин был, и как его в рехаб забрали. И как на Трёхгорке его пырнул кто-то, кого он посадил, и Петя чудом живой остался. Не исправился значит? Как там говорят-то, что наркоманов бывших не бывает. А этот всем наркоманам наркоман, если в таком духе продолжит, скопытится скоро. И чё Игорю с этим делать? Он не знает и трусливо молчит. Ну, что он может? Хазин в Москве этой своей рассекает по злачным местам, а Игорь ему кто? Не хозяин. Они не трахаются даже, так просто, насилуют друг друга скорее морально. Игорь смотрит его инсту, как он то тут, то там тусуется. Девчонки на нём виснут красивые, мужики всегда рядом холеные такие, как он сам, не то, что Игорь. Они все на тачках дорогих и при котлах понтовых. И чё за чувство это такое, которое грызет его, ревность что ли? Она, родимая. Гром удивляется даже с себя, никогда же ревнивым не был, всегда за свободные отношения типа. "Петь, ты в порядке?" "Лучше всех, Игорёк". Игоря подзуживает сказать, но он не говорит ничего. Продолжает играть в игру эту, Пете подыгрывать, не может уже без этого тоже. Ну и кто наркоман тут? Оба, пожалуй. Игорь чувствует, что хорошим это не закончится. 6. Рейды, клубы, наркотики. Его засасывает, стоит в родные пенаты вернуться. Безбожно пиздит себе, что вот ещё немного, чуть-чуть совсем - и в больничку, сам пойдет, ножками. Честно-пречестно, не доведет себя до такого, как в прошлый раз. Теперь он берегов не попутает. Теперь Игорь есть, высшая, блять, цель. Его высшая цель: ладная, складная, божество, блять, натуральное. Петя уже не понимает особо, где сон, а где реальность, настолько Игорем бредит. Каждую ночь смотрит сны эти: руки горячие, губы сухие, он вылизывает Грома всего, ноги его охуенно длинные языком своим, ложбинки на пояснице, блядскую дорожку, соски облизывает, шею кусает. Пусть он хоть задушит его ими, ногами этими, Петя согласен. Так умереть не страшно, за честь, блять, примет. Подворотня темная и загаженная, после удачного рейда, недалеко от клуба Петя срывается всё же. Торчок какой-то, которого он с зиплоком взял, стоит на коленях, Петя его в рот трахает торопливо, размашисто, так что малой давится, слезы по щекам текут, подбродок мокрый тоже. Петя не смотрит, Петя Игоря на его месте представляет, и хорошо получается, потому что он вмазанный уже. Впервые после Трехгорки на рейде вмазанный. Он же тогда решил. Горюнова слушал, а когда думал, что умирает, пообещал себе: выберется и завяжет. Не будет больше юзать, особенно при исполнении. Но вот он здесь. Небо чёрное такое, холодное и ко всему безразличное, когда он голову запрокидывает и глаза открывает наконец, долго и мучительно кончая. Резинку торопливо стягивает, штаны застегивает, пацану подняться помогает. - Пиздуй давай. И чтобы я тебя с этим, - он трясет зиплоком у перепуганного юнца перед носом, - чтобы с этим больше никогда не видел. Попадешься - присядешь у меня, понял, сука? Телефон вибрирует в заднем кармане, Хазин холодными трясущимися руками его выуживает, смотрит. Это Игорь, конечно. Очень вовремя. Тошно от самого себя становится. "Петь, ты в порядке?" "У меня с башкой проблемы, Игорь, мне нужна помощь" - печатает, перечитывает. Головой мотает, закуривает. Нет. Игорь-то тут причем, и чем он поможет. Петя сам справится, он же обещал себе, он же вывезет всё. Поэтому Петя сообщение трёт, набирает заново: "Лучше всех, Игорёк". Главное отправить поскорее, пока снова не передумал