(Не) Типичные

Ты знаешь, мне Такие снятся вещи, Что если они вещие Нам гореть в огне. Ты знаешь, мне Порою снится поле, Где я сдаюсь без боя - Я погибну на войне. Потому что, Есть такие вершины, До которых мне и вовсе не дотянуться. И если завтра мне не суждено проснуться, Или я попаду под машину, Похорони меня на цветочном поле, Не прикрывая иссохших век. Чтоб проросло из них хоть что-то, коли Из меня не вырос счастливый человек © Дарья Виардо

"Надо поговорить" - коротко отписываюсь я Никите и блокирую телефон, внимательно вслушиваясь в слова доктора, сидящей через заваленный бумагами стол от меня. - ...судя по показаниям анализов, у вас всё хорошо, беременность без осложнений и патологии, - говорит женщина, пока я отчего-то залипла на её пергидрольный высокий хвост с мелкими кольцами кудряшек. - Оставляете? - Вряд ли, - покачала головой я и до боли сжала кулаки, впившись отросшими ногтями себе в ладонь, чтобы предательские бусинки слёз не вздумали угрожающе повиснуть на нижних ресницах. - Условий нет, да и мне всего шестнадцать... - Слушай, - женщина сняла очки и потёрла переносицу. Мне даже в какой-то мере стало её жаль, она наверняка таких историй как моя знает больше миллиона, и все равно не может равнодушно пожать плечами и выписать направление на аборт. - Я вообще-то не из этих, ну, пролайферов, как щас стало модно говорить. Но через меня тут такие как ты каждый день проходят, а потом приходят лет через пять-шесть, замужние и красивые, а с детьми не выходит. Я просто прошу тебя подумать, очень хорошо подумать. В конце концов, - она грустно усмехнулась и повернула ко мне лицом фотку, стоящую на её столе. На ней она же, в обнимку с пацаном лет одиннадцати на фоне гор, а с левой стороны нет отца, который обычно предполагается на таких фотографиях, - мужчина нужен для того, чтобы зачать ребёнка, но не для того чтобы его растить и воспитывать. Я в семнадцать родила, мне сейчас тридцать шесть, я молодая и сын взрослый уже. Даже скоро замуж выхожу. Я не совсем понимаю, зачем она мне это говорит, но зачем-то беру фото в руки. У пацана глаза такие счастливые-счастливые, он сам светится вместо солнца, а мать целует его в щёку и мне чуть не кажется, что фото движется, как будто мы во вселенной Гарри Поттера. Я невольно закусываю губу, представив, что я могу также когда-нибудь оказаться на курорте с десятилетнем продолжением меня и Ника. И плевать, что сейчас я даже предполагать не осмелюсь, будет ли за спиной этого пока неизвестного мне человека мой возлюбленный. Но счастливые глаза подростка на фото отчего-то мерещатся мне столь любимого мною синего оттенка с едва заметными голубыми прожилками. - Поздравляю, - говорю я осипшим голосом. - Подумай, - настаивающим тоном говорит гинеколог и забирает из моих ослабевших пальцев. - Надумаешь, приходи. Две недели у тебя есть точно. - Я подумаю, обещаю, - говорю я и растерянная выхожу из кабинета. Я понятия не имею, что делать. Я в душе не ебу, как отреагирует Никита. У меня нет жилья. Предположительная дата родов перепадёт на ЕГЭ. Поступление на бюджет с моей-то условкой мне не светит. Повесить на шею близнецов ещё и ребёнка я точно не могу, просто не имею морального права. Они молодые парни, рано или поздно у них обязана появиться личная жизнь. Я - малолетняя идиотка, которая не озаботилась вопросом контрацепции. В моей голове как будто пролетают картины возможного будущего. Нищета и бедность, бухающий Никита, полуголодный ребёнок и комната в коммуналке. Кадры пролетают перед глазами как кинолента, я не хочу думать о хуёвых вариантах, но не могу иначе. Возможно, он сядет рано или поздно по "моей" статье или даже по сто пятой. Возможно, сяду я сама - я тоже немало наворотила с тех пор как вышла из СИЗО. Я - чёртов комок проблем для окружающих и даже для себя самой. Стоп-кадры паршивого будущего до тошноты резко сменяются на кадры безоблачного будущего. Где у меня с Ником свой дом, где на безымянных пальцах поблёскивают тонкие кольца, где мы все вместе строим песочный замок на берегу какого-то тёплого моря. Где он украдкой крепко целует меня в тайне от детей - почему-то обязательно детей - и где мы танцуем с ним на песке, смеясь и улыбаясь от наличия друг друга в наших жизнях. Где я для него, а он для меня, и у нас всё хорошо, и кричать, и плакать хочется от простого и уютного ощущения счастья. Я - кусок подростковой наивности и мечтаний. Я всё также до безумия, до боли, до крика люблю Никиту. Я хочу верить, что у нас всерьёз, что надолго, что всё дерьмо мы будем решать вместе. Что когда я скажу ему о своём положении, он скажет короткое "решим", прижмёт меня к себе и поцелует в висок. И что мы действительно решим, и картинка танца на берегу моря когда-нибудь обязательно станет реальной. Я - так чертовски хочу верить в то, что всё будет хорошо. Я - чётко понимаю, что первая картинка гораздо реальнее второй. Что нищета и голод в реалиях нашей страны гораздо ближе к подросткам с окраины, чем Бали и танцы на песке. Я сажусь в кабриолет близнецов, почти уверенная в принятом решении. - Да какие нахуй дети?! - кричит он, а я вся невольно сжимаюсь, в руках крутя сигарету. Мне нельзя курить, вообще-то, но я же приняла решение, да? Я же знаю, как правильно и просто можно решить эту проблему, всего лишь таблетка или вакуум, на моём сроке даже выскабливать не надо. Ничего сложного. Это не ребёнок, это просто плод, да? Ведь да же? Врачи говорят, что да. Врачам я верю больше, чем проповедникам... - Нельзя было таблетку какую проглотить что ли?! - Перестань орать, - я морщусь и поднимаю на парня глаза. - Я сказала, что сделаю аборт, что тебе ещё нужно? - Могла бы и не ставить меня в известность, - зло говорит он и щурит на меня глаза. - Ну извини, пожалуйста, что я посчитала, что это касается нас двоих! - рявкнула я, подрываясь со ступеней, на которых сидела. - Хорошо, я поняла, тебе трахать меня и получать кайф, а мне разгребать последствия! - шиплю я, зло оскалившись. Отчаянно защищаясь, вообще-то, я чувствую себя маленькой рыжей кошкой, вздыбившей шерсть и угрожающе шипящей, лишь бы большой и агрессивный кто-то не приближался ко мне и не пытался проверить: а правда ли у кошек девять жизней? - Распределение, блять, обязанностей! Прости, пожалуйста, я забыла спросить у своей матки, не собирается ли она беременеть когда мы с тобой ебёмся! Знаешь, вообще-то, когда люди трахаются, у них могут возникать общие небольшие проблемы, типа детей! - Да, спасибо, я в курсе! - гаркнул он в ответ. - И они обычно их решают примитивным абортом! - Да что ты вообще знаешь об этом?! - злобно прищурилась я. Пусть, я никогда не испытывала на себе, что такое аборт, но как любая девушка, наслышана о целом букете неприятных ощущений и моральных терзаний. - Да почему с тобой вечно так сложно?! Мне семнадцать лет! Мне нахуй не сдался ребёнок в таком возрасте! - Да ёбаный ты мудак, - закатила глаза я и отвернулась, прикуривая дрожащими руками. - Я сделаю аборт, расслабься. Уймись уже, считай, проблемы нет. Я просто посчитала, что ты должен знать. Он резким движением выбрасывает свой окурок и уходит, оставляя меня одну сидеть на ступенях. Я подставляю лицо солнышку и изо всех сил сдерживаю слёзы и дрожь. Мне больно от его реакции, в конце концов, я и сама знаю, что нужно делать. Но он разве не понимает, насколько сильно я переживаю по этому поводу? "Поговорили?" - спрашивает Диня в нашем чате домашних и я понимаю, что искусала губы до крови. "Пересрались в хлам" - коротко отписалась я и судорожно затянулась, закашливаясь от пошедшей не в то горло затяжки. "Давай домой, есть разговор" - прочитала, сморгнув всё же выступившие слезинки. Сука, да что ж так больно-то? Чё мне душу так рвёт? Я запрокидываю голову, блокирую телефон, собираюсь с силами и беру себя в руки, а после вызываю такси до дома, отбрасывая в сторону так и невыкуренную даже наполовину сигарету вместе с мыслью о привлекательности крыш соседних десятиэтажек. Всё. Будет. Хорошо. Я настолько часто себе это повторяю, что уже сама почти не верю, но продолжаю убеждать себя, что я сильная девочка и решу всё гавно. Отчаянно хочется позвонить брату и наябедничать на рыжего, на своё положение, на происходящий кругом пиздец, но я в последний момент блокирую телефон и удерживаю себя от звонка. Нет, у него своих проблем и без меня хватает. Я сама со всем справлюсь, обязательно. Дома тоже всё не слава богу. Братья носятся по квартире, собирая вещи. Вадим параллельно переговаривается с кем-то по телефону, на повышенных тонах выдавая инструкции кому-то в не терпящем возражений тоне. Заглянув к Денису, рефлекторно замечаю, что в чемодан он кидает только лёгкие вещи, без всяких курток и пуховиков. Я решаю не лезть под руку и устраиваюсь за барной стойкой с чашкой чая. Братья настолько в кипише, что Вадим замечает меня только когда задевает меня плечом, пробегая мимо. - О, Лис, - кивнул мне парень и устроился рядом, подзывая брата. Напротив уселся Денис, и с такими лицами, как у них сейчас, обычно сообщают что кто-то умер как минимум. - У нас для тебя две новости. - Хорошая и плохая? - кисло спросила я, подперев щёку рукой, убеждённая, что этот день в целом ещё способен меня добить. Именно это он и делает, устами Дини продолжая рушить все с трудом построенное мною с весны по кирпичику вручную. - В точку, - отозвался Денис и взял меня за руку. - В органах всплыла информация о том, чем мы занимались пару лет назад. По нам возбуждено уголовное дело и мы знаем об этом только потому что наш отец генерал. Нам нужно срочно валить из страны, пока мы ещё можем. Иначе сядем лет на пятнадцать каждый. - Понятно, - кивнула я и расстроенно опустила голову, не в силах подобрать других слов. - И ещё мы как в хуёвом кино инсценируем свою смерть и ты должна узнать об этом сейчас, - добил Вадим. - Классическая автокатастрофа. Сегодня утром мы оба составили завещание на твоё имя. - Моё? - вздрогнула я и посмотрела на братьев, сначала на одного, потом на другого. - А как же, ну семья и так далее... - Они не бедствуют, им в нашим баре и квартире нет нужды, - отмахнулся Денис. - Мы можем уехать и оставить тебя, будешь управляющей бара, закончишь школу и приедешь к нам. Или мы задержимся на пару дней, сделаем тебе документы, нарисуем, что тебе есть восемнадцать и нет судимостей, и свалишь вместе с нами. В конце концов, на трассе под Рязанью разбиться можем и мы втроём. - Я не могу всё бросить, - покачала головой я. - Тут Ник, тут Егор, я не могу их оставить... - Ты же переругалась с рыжим? - Вадим почему-то упорно отказывался звать Никиту по имени, всегда используя обезличенное "рыжий". - Ну не рассталась же? - невесело усмехнулась я. - Помиримся ещё. Я не могу так с ним поступить, я слишком сильно его люблю. - Ох, Лиска, - Вадим обнимает меня, а я, крупно вздрогнув, не выдерживаю и даю слабину, захожусь в рыданиях, судорожно сжимая его в объятиях в ответ. - Нельзя "слишком" любить. Поверь старому, умудрённому жизнью скину. - Я, нахуй, не вывожу, - шёпотом призналась я и снова вздрагиваю от душащих меня рыданий. - Вадь, я не могу больше. - Так поехали с нами, - уговаривает меня Вадим, поглаживая меня по спине. - Мы не хотим тебя здесь одну оставлять, но и остаться не можем. - Нет, - я всхлипнула и отстранилась. - Нет, я останусь здесь и буду решать гавно до тех пор, пока могу. Сделаю аборт и помирюсь с Никитой, закончу школу и, надеюсь, поступлю. Бар, в конце концов, бросать нельзя. Я должна остаться здесь. - Как знаешь, - бросает уговоры друг. - Но мы не бросаем тебя. И всегда поможем чем сможем, слышишь? - Слышу, - я вытираю слёзы с лица и иду умываться, а по сути просто сбегаю. Отражение не радует - лихорадочные тёмно-карие, почти чёрные глаза, веки опухли и покраснели, лицо вообще не впечатляет красотой. - Поругались? - Ленка обнимает меня за плечи. Ох, милая ты моя Фокина, мой скандал с Никитой - меньшая из моих проблем. - Вроде того, - кисло улыбнулась я, закидывая ногу на ногу. - Помиримся, не страшно. - Всегда поражалась твоему умению даже в самой плохой ситуации сказать "похуй, решим", - усмехнулась блондинка. Я не сдерживаю смех, смеюсь, запрокидывая голову, на крупицах воли удерживая себя от истерики. Ох, знала бы ты, сколько гавна в своей жизни я решаю на остатках сил, надрывая жилы и украдкой вытирая кровь из под носа, с этим самым "похуй, решим" на устах. - Да я сдохну с этой фразой, - хмыкнула я, отсмеявшись. Наши пацаны выиграли этот матч. Я искренне рада за нас и за центр, который теперь с куда меньшей долей вероятности закроют, но эмоции эти проживаю как-то отстранённо, внутри как-будто ничего не ёкает. Наверное из-за количества проблем. Ничего, решу. Всё, блять, будет хорошо. - Ты чего потерянная такая? - спрашивает брат, пока мы обнимаемся на радостях от выигрыша. И видимо я действительно хреново выгляжу, раз замечает уже второй человек. - Что-то случилось? - Нет, всё в порядке, - улыбаюсь я, хоть и вру, но так хочу верить в то что это правда. Что я действительно в порядке. - Близнецы уезжают на пару недель, оставляют на меня бар, боюсь не справиться. - Не парься, - Егор верит в мою отговорку, а я рада, что он верит. - Ты там и так почти управляющая. Справишься. - Справлюсь, конечно, - обещаю я, скорее даже самой себе, чем ему. - Платонова Василиса? - раздаётся за спиной незнакомый мне голос. Я отпускаю брата и оборачиваюсь, глядя на двоих мужчин без формы, но показывающих мне красную корочку. "Старший оперуполномоченный..." успеваю прочесть я, перед тем как мент с щелчком схлопывает её перед моим лицом и продолжает: - Вы задержаны по подозрению в непреднамеренном убийстве. Блять. - Я никогда вживую не видела эту девушку, - кивнула я на фотографию Кати, которую следак выложил передо мной на стол. Жаль, что это не тот же следователь, который вёл моё дело в прошлый раз, с ним у меня хотя бы контакт налажен. - А ещё я знаю, что вы не имеете права допрашивать меня без законного представителя, держать в отделе дольше трёх часов и прекрасно понимаю, что вам нечего предъявить мне, кроме её слов. - Умная? - прищурился на меня мужчина. Я не реагирую на провокацию, я уверена в себе и том, что никто из барных ребят меня не сдал. Он берёт меня на понт, но и я уже не в первый раз на допросе. - Я сейчас позову сюда пару оперов с дубинками, поумничаешь с ними. - А потом поедете все трое по этапу, - оскалилась я. - Потому что у меня на руках есть все справки о беременности, седьмая неделя. Если со мной или с ребёнком что-то случится, я засужу вас всех, дотянувшись до всех связей, которые имею. - Слушай ты... - зашипел он, подскочив с места. - Нет, это ты послушай, капитан, - перебила я, начиная вдохновенно врать. - Она меня подставляет, потому что я беременна от мужчины с которым она спала. Я не трогала её, я вообще на условке, ты должен это знать. Я дура по-твоему что-ли? Ты всё равно меня отпустишь, мы оба это понимаем, у тебя нет законных оснований меня здесь держать. И предъявить ты мне ничего не можешь, у тебя нет доказательств в чём-бы то ни было, что бы с ней не произошло, потому что я не имею к этому, нахрен, никакого отношения. Нельзя хамить ментам. Нельзя с ними так разговаривать. Нельзя, потому что можно испортить себе этим жизнь. Но нервы сдают, я хоть и ожидала, что окажусь здесь, но не думала, что по обвинению в убийстве. Блять, я убила человека. Точнее, я её избила, но это повлекло за собой смерть. Руки трясутся и до одури хочется курить. Но я не показываю своей растерянности ни на секунду, нельзя чтобы следак засомневался в моей реакции. Прояви я хоть каплю слабости или неуверенности - он почует и я отсюда не выйду. - Она умерла, ты это понимаешь? - мужчина откинулся на стуле. - Её избили и она пробыла сутки в реанимации, и единственное, что мы от неё добились - это написанное кривым почерком твоё имя. - Я не имею к этому отношения, - устало поднимаю глаза. - Я понимаю, ты думаешь: сидит тут малолетка и права качает, и не будь я бабой, ты бы уже ёбнул мне за мои слова и мои выебоны. Но ей богу, я и без того в дерьме, чтобы ещё оформлять себе такое приключение, - я снова кивнула на фото Кати. - У меня условный, я работаю ночами, стараюсь хоть как-то учиться и хотя бы попытаться поступить на вышак. Я пытаюсь выцарапать себе хоть полшанса на лучшую жизнь и факт того, что какая-то сука может мне всё испортить только потому что я спала с её мужиком, приводит меня в бешенство. - Ты остаёшься подозреваемой, мне не нужен глухарь, но я буду прорабатывать другие версии, - устало принял решение следователь. Подписав мне бумажку, чтобы меня выпустили отсюда, он суёт её мне в руки, браслеты на которых расстегивает и выводит меня из отдела. Уже на выходе он говорит мне угрожающе-предупреждающим тоном: - Ей-богу, если я докажу, что это была именно ты, я буду запрашивать самый большой срок для тебя, уедешь на добрую десятку. Тебе понятно? - Кристально, - кисло отозвалась я и размяла кисти, затёкшие от наручников. Насколько я знаю, допрос с задержанными по таким статьям и должен проводиться в браслетах, но моим болящим рукам от этого не легче. Могли бы хоть спереди застегнуть, изверги. - Спасибо. - Иди уже, рецидивистка, - хмыкнул он. Я выхожу из отдела и взглядом ищу у кого бы стрельнуть сигарету, но как назло, никого курящего не нахожу. На ходу заодно набираю номер брата, он наверняка там с ума сходит от тревоги. - Я в порядке, - первым делом отозвалась я. - Меня отпустили. У них ничего нет на меня. - Ну слава богам, - выдохнул Егор в трубку. Раздаётся какой-то шорох и телефон явно перекочевывает в другие руки. - Лис, надо поговорить, - слышу голос Никиты я и невольно улыбаюсь. - Да, давай на трубах через час, - согласилась я, уговаривая себя про себя не лыбиться так широко. - Слушай, я сорвался тогда, - не глядя на меня, говорит парень и я улыбаюсь, прерывая его объятием. Он обнимает меня в ответ и моё настроение невольно поднимается. - Прости. - Всё хорошо, забыли, - отвечаю я, чувствуя себя на своём месте в его руках. - Когда ты поедешь на аборт? - спрашивает он. Сука, ну так и знала, что есть какой-то подвох в его спонтанности. Он тупо переживает, что я понесу от него. - Ты только поэтому решил со мной встретиться? - поднимаю голову я и отстраняюсь. - Боишься, что я проебу сроки, когда ещё можно это сделать? - Не говори глупостей, - отмахнулся Никита, но в глаза мне отчего-то так и не посмотрел. - Просто ребёнок - это не... - Ничего "не", - раздражённо отозвалась я. - Не вовремя, не к месту, некуда, и ещё десяток "не". Я умная девочка, ей богу, я и сама всё это понимаю. Не надо меня перепроверять. - Лис, да я не это имел ввиду, - он поморщился. - Я просто переживаю за тебя. Я выдыхаю и напоминаю себе, что передо мной не враг. Что это мой Ник, что я до чёртиков, до безумия, до боли, до крика его люблю. Что мне плохо без него и что "нам, психам, надо держаться вместе". Что я люблю его веснушки и что его руки на моей талии единственные в этом мире, в собственническом жесте не вызывают во мне отторжения. - Прости, - я обнимаю его за шею. - Я на взводе просто, близнецы уехали, и это обвинение, и аборт... Навалилось всё. - Всё в порядке, - шепнул он мне и вовлёк меня в поцелуй. Я прижимаюсь к нему и отвечаю, напоминая себе, как безумно мне нравятся его губы с привкусом мяты, как чертовски я обожаю их целовать. - Ну вот и всё, - шепнула себе под нос я, выходя из клиники. Решение принято и осуществлено, я бреду в сторону дома, не очень хорошо себя чувствуя. Тошнота подкатывает к горлу и меня даже как будто немного штормит, но я знаю, что меня не стошнит, просто потому что я сегодня не ела. Квартира непривычно пуста, не шумит телек и никто, матерясь, не пытается пожарить сосиски для яичницы. Животину себе какую завести, что ли? Хоть кто-то дома ждать будет. Устроившись на диване с мороженым, я не включаю телевизор, хочу тишины. Тихо и молча, чайной ложкой поедая замороженный десерт, я впадаю в какой-то стазис. В голове совсем нет мыслей, только шум моего дыхания и острое ощущение одиночества. Ничего не хочется, ни думать о будущем, ни переосмыслять прошлое, ни даже прикидывать план на настоящее. Хочется, чтобы не было ничего, никого, чтобы только я, этот диван и ведёрко Магната с карамелью. Проходит, наверное, несколько часов, когда я вздрагиваю от звонка в домофон. Нахмурившись, я отставляю в сторону ведро со сладкой жижей на дне и поднимаюсь, плотнее закутываясь в плед. На картинке с камеры перед подъездом Никита, и я удивляюсь, но тут же всё понимаю, когда обнаруживаю на телефоне восемь пропущенных от него и десяток сообщений в телеге. Точно, я же говорила ему ещё тогда, неделю назад, что записалась на сегодня в клинику. Прошло чуть больше недели со "смерти" близнецов. Они уже где-то на Бали, где очень тепло и море такое голубое-голубое, как из рекламы Баунти - это я видела по фоткам, которые они мне скинули. И я невольно сомневаюсь, а правильно ли я решила остаться в Москве? Но тогда же вспомнила своё персональное солнышко и решила, что хрен с ним, с морем, мне и тут хорошо. - Привет, - вымученно улыбаюсь я и обнимаю его, а он как-то отстранённо приобнимает меня. Он даже не разувается, проходит в квартиру и закуривает. Ник мрачен и хмур, и я не понимаю из-за чего. Я вообще не понимаю, что между нами происходит и почему он даже не сказал мне, что живёт в центре. Об этом мне недавно написала Янка, признавшись, что спала с ним на одном матрасе, но клялась и божилась, что между ними ничего не было. Я поверила ей, потому что не хочу верить в другое, но молчание Ника не прерывается и я шестым чувством предвижу какую-то подляну. - Ты всё сделала? - спрашивает он, не глядя на меня. - Да, - подтвердила я, подходя к нему. - Почему ты не сказал, что живёшь в центре? - спрашиваю и пытаюсь обнять его, но он отстраняется. Я закусываю губу, отчаянно не понимая, что происходит. - Они уехали, я теперь одна здесь живу. Перебирайся ко мне? Он отводит взгляд и отходит к окну, молчит, как будто не слышал меня. Я чувствую арктический холод в наших отношениях, но в упор не понимаю с чем это связано - с той вечеринки в центре, на которой меня не было, он как будто избегал меня и общения со мной. - Я останусь в центре, - сухо, не глядя на меня, говорит парень. Ай, блять, как иголку в сердце воткнули. - Я требую объяснений, - я перехожу на холодный тон голоса, выключив в себе лапочку, понимая, что ему не сдались ни моя ласка, ни нежное отношение. - Что между нами произошло за последнюю неделю? - Между нами... - он хмыкает, опускает голову и делает затяжку. - Между нами ничего. Дело во мне. - Конечно, в тебе, - я уселась на барную стойку и взяла недопитый утром стакан воды. Как-то нервишек не хватает переносить этот разговор, хочется в руках что-то крутить, хоть что-нибудь. - С моей стороны ничего не изменилось. - Да, - тихо согласился он. - Ты потрясающе постоянна в своём выборе. Ты вообще потрясающая... - Но..? - продолжила я вместо него, жопой чувствуя это самое, сука, "но". - Но я люблю другую, - продолжил он. Я вздрагиваю, но не поднимаю глаз от края стакана. Я чувствую, как внутри всё ломается, все мои тупоёбые мечты и надежды, всё, блять, вообще всё. Я не шевелюсь, хотя мне очень хочется что-то сделать, я просто не понимаю что. И делаю как чувствую - запрокидываю голову и хрипло смеюсь, где-то в глубине себя, сквозь адскую боль, чувствуя, что рада отсутствию света в квартире - он не увидит моих слёз и моей слабости. Наивная ты дура, Платонова. Думала, если будешь хорошей, то все будут тебя любить? Заслужить любовь хотела? Разве мама тебе не доказала, что её заслужить невозможно? Либо любят, либо нет. Точка. Ты спустила ему обиду, протягивала обе руки ему на помощь, доказывала, что он достоин любви, что его правда можно любить, поддерживала и так надеялась, что он оценит твои заслуги. Ты забыла золотое правило, Платонова, либо любишь ты, либо любят тебя. Ты выбрала любить и поплатилась как всегда. Ты ведь всегда расплачивалась, когда выбирала не в свою пользу. Ну так и что ты ещё хочешь? Сама виновата. - Вон, - хрипло приказала я на грани слышимости. - Что? - переспросил он. - Пошёл вон, - громче повторяю я, но не поднимаю голову. - Вон из моего дома, из моей жизни. Проваливай нахуй. Он ничего не говорит, только долго смотрит на меня, а я не поднимаю глаз, боюсь столкнуться с бесконечной синевой его взгляда и скатиться до банальной и жалкой мольбы остаться. Слышу глухие шаги и хлопок двери, я знаю, что она захлопнулась и открыть её теперь можно только ключом или изнутри. И кричу, насколько хватает лёгких, а после вдыхаю и продолжаю кричать, надеясь, что вместе с моим криком уйдёт и боль, но снова ошибаюсь - становится только больнее, как будто горящие лёгкие расширяются от крика и ломают рёбра - иначе я не могу объяснить отчего так больно в груди и щемит сердце. Кристально ясный план пролетает в голове за секунду до того как я теряю сознание, свернувшись клубком в осколках стакана. Огни ночного города завораживают, заставляют замереть и до бесконечности разглядывать переливающиеся и мигающие огоньки. Если прищуриться, кажется, что это всё - бесконечный фейерверк, как на девятое мая, только в стазисе. Или если сидеть на краю крыши в слезах, как я. Бесконечное чувство безысходности сжирает меня заживо. Всё никогда не было хорошо. С того момента, как на моих руках впервые в жизни защёлкнулись браслеты и меня под руки вывели из квартиры под тяжёлым взглядом отчима и стыдящимся меня кусающей губы матери. Бесконечные конфликты с сокамерницами. Бесконечные допросы и несколько заседаний. Бесконечная благодарность к брату и бесконечные убеждения следака, бесконечные разговоры с адвокатом и бесконечные стратегии развития событий. Постановление и приговор суда. Свобода. Центр. День рождения Дрочера. Обида. Двое потрясающих близнецов, которых я обожаю. Нахуй из дома. Добро пожаловать домой. "Ты будешь моей?". Работа. Бесконечные вечеринки. Поцелуи и объятия, жаркий секс и нежные поглаживания вдоль позвонков, запускающие дрожь по телу. Песни под гитару у костра, запах дыма и мяса, алкоголь и смех. Самое лучшее лето. Снова центр. Мажор. Бар. Ермолаев. "Мечта моих девичьих грёз". Ковалёв и его тупоёбые поступки. Выбивание дерьма, повлекшее за собой смерть человека. "И люблю, представляешь, только его". Семейный совет. Обморок. Две полоски на тесте. "Надо поговорить". Глаза у пацана на фото отчего-то синие с голубыми прожилками. "Да какие нахуй дети?!". Классическая автокатастрофа. Останусь. Верное решение. Губы с привкусом мяты. Обвинение в убийстве. "Я люблю другую". Обморок. Порезы по телу. Крыша. Слёзы. Они вообще, блять, не останавливаются, как будто кто-то в моей голове кран забыл закрыть. Всё никогда не было хорошо. Всё никогда не будет хорошо. Я - магнит для проблем. И я адски затрахалась от этой жизни. Последний пост в сети с коротким "простите", я выбрасываю телефон и скатываюсь с парапета. Вот оно, верное решение, самое верное среди всех, принятых мною за последний год. Всё будет хорошо, но только уже не у Платоновой Василисы.