Грабли

Колючие снежинки лезут за воротник пальто, Дима переступает с ноги на ногу, ожидая, пока Юля припаркуется. В окнах первого этажа уже переливаются разноцветными огоньками гирлянды, хотя до нового года ещё почти целый месяц. Люди как всегда торопятся жить. Юлька из машины вылезает, красные пряди торчат из-под забавной черной шапки с помпоном. Передает Диме пару бумажных пакетов и один обычный, полиэтиленовый, с продуктами. Смотрит обеспокоенно. – Готов? – Не спрашивай, просто идём уже. – Дим. – Юль. Не начинай. Дверь открывает Петя: растрепанный, как всегда, в тонком изящном шерстяном джемпере и темных джинсах, с неизменной дымящейся сигаретой в зубах. Игорь шутил даже, мол, сигарета входит в хазинский базовый комплект вместе с пальто, ксивой, бадлоном и матерным лексиконом такой глубины, что уши вянут уже через две минуты после начала беседы. Поверх одежды повязан фартук, смешной, клетчатый. Петя хмурится всего пару секунд, делая затяжку и роняя пепел на пол прихожей, а потом улыбается, раскидывая руки в стороны. Дима пытается улыбнуться в ответ. Юля делает пару шагов вперёд, стягивая с головы шапку. – Думал, Игорь наконец пришел, – говорит Петя, принимая из рук Димы пакеты. Присвистывает, от чего пепел с сигареты снова осыпается им под ноги. – Ну вы затарились, конечно! Проходите, проходите! Юль, тапки знаешь где. Давай, пол холодный, пиздец. – Здравствуй, Петь, – Дима тянется, обнимает его. – Ну как ты? – Да норм, чё мне будет! – отмахивается, в кухню идёт, кричит оттуда. – Руки мойте и за стол! Пока наш майор справедливость соизволит свою жопу притащить, мы тут с голоду подохнем. Вы шаву взяли? – Взяли. – Кайф. Из колонки на кухне играет что-то старое, блюзовое. На окне огоньки золотом блестят, уютно очень, тепло. Дима за накрытый стол садится рядом с Юлей. Беседа не клеится сначала, потому что в основном Петя и говорит: об Игоре, о службе, о рейдах и о том, как ему на одном задержании нос сломали, до сих пор болит. Телефон постоянно хватает нервно, глядит, цыкает. – Чего там, Петь? – спрашивает Юля. Он на нее смотрит печально как-то, за сигаретами машинально тянется, закуривает прямо за столом. Старый блюз и снежинки, едкий дым и темное как кровь вино в пузатых бокалах. Петя руку в волосы запускает, лоб трёт. – Игорь задерживается. Говорит, может не успеет к нам. Дима тоже сигарету берет дрожащими пальцами под неодобрительным Юлиным взглядом. Но она не говорит ничего, а Дима умело притворяется слепым. Прикуривает от массивной петиной зажигалки, кашляет, давится. – Слышь, светлячок, ты чё, курить начал? – Да хочется иногда. А с Игорем что? Юля пихает Диму ногой под столом. Не нужно было ему пить, знал же, что понесет, но теперь уже поздно. – Да задрал, блять, со своей работой, – бормочет Петя, бокал в один глоток осушает, ещё себе подливает. – Я его и дома почти не вижу. Допрыгается у меня, в отпуск один поеду. Лучше вы рассказывайте. К полуночи они собираться начинают. – Провожу! Заодно сигарет куплю. Петя в прихожей натягивает пальто, касается старой потрёпанной кожанки на вешалке: нежно, любовно почти. Кепка тут же пристроена рядом, пыльная и одинокая. Дима скорее в подъезд выскакивает, прячась в своем огромном шарфе. Под снегом, который валит теперь сплошной стеной, Петя с ними прощается. – Спасибо, что пришли. И за Игоря... Извините. – Ладно, – встревает Юля, не давая открыть рот собравшемуся что-то сказать Диме. – Ладно, Петь, ничего, в следующий раз. Игорю привет большой. Береги себя, ладно? – Говно не тонет, – скалится Петя. Воротник пальто поднимает, ежится, отворачивается и идёт к горящей в снежной пелене вывеске круглосуточного магазина у дома. Юля с Димой ему вслед смотрят. – Это ненормально, Юль. Ему лечится надо, – Дима за плечи себя обнимает, наконец повышая голос. Топчется на месте, глядя себе под ноги. – Игоря уже второй год как нет, долго мы будем на эти ужины званые ходить и делать вид, что ничего не случилось? Юля отворачивается, сдерживая слезы. Два года назад Игорь на задержании погиб от шальной пули, рикошетом неудачно отлетевшей. "Не мучился". Так Диме в больнице сказали. Не мучился. Этим Дима себя и успокаивал все два года, просыпаясь ночью после очередного липкого душного кошмара. – Отцу это его скажи, – Юля душит всхлип. Дима наконец в себя приходит, обнимает ее, прижимает, по голове гладит. Снежинки беснуются в стылом воздухе, гирлянды расплываются мутными цветными пятнами. Петя вываливается из магазина, икает пьяно, сигарету в рот пихает, да так и забывает о ней, завороженно глядя на снегопад. Она намокает быстро, липнет к губе и подбородку, раскисает, но Петя будто не чувствует ничего. Улыбается ошалело, лицо снегу подставляя. Интересно, Игорь дома уже? Обрадуется шаве своей дерьмовой, запоет про молодые ветра, складывая заляпанную кровью одежду в стиралку, защекочет Петю под ребрами садистски и будет изгнан принимать ванну. – Петь, поди сюда. – Ну чё тебе? – Ну поди, жопа не отвалится. Подойдёт и будет с блядским смехом, прямо в одежде, в ванну затянут. Заматерится, выдавая весь свой богатый матерный. Губами в губы полезет, за волосы схватится. Ночью прижмется крепко к тёплому боку, поцелует в шрам на плече. Петя головой трясет мокрой от снега, домой идёт наконец, поет себе под нос про молодые ветра. Игорь не придет домой.