Грабли

– Ну и шо это за скотство? – спрашивает Игнат, присев на корточки перед скорчившимся на поребрике Игорем и ощупывая разбитую лиловую скулу. Гром морщится, отпихивая его руку. – Свиданка неудачная. Уже темнеет, июньский воздух постепенно теряет остатки тепла, а со стороны ярко освещённого парка аттракционов несутся смех и восторженные крики, запахи сахарной ваты и неуёмной свободы. Игнат цокает языком, разглядывая Игоря: штаны в пыли и порваны на коленях (тоже разодранных), грязные оцарапанные ладони, подсохшая под носом кровь и яркий след от неё же, тянущийся вниз, словно змея, к вороту расстегнутой белой рубашки. В отросших всклокоченных волосах запутались травинки, словно Игорь катался по газону как сорвавшийся с поводка пёс. – С чужой кралей загулял? – Бустер достает платок, плюет на него и пытается вытереть Игорю под носом. – Уйди, – бурчит Игорь, отворачиваясь. В голосе злые слёзы, обидные. Не объяснишь же, что с Никитой из параллельного подрался. Игнат захочет узнать, почему. А там всё сложно, Игорю проще контрольную по алгебре за два варианта сразу решить. Или на шпагат сесть, или сальто крутануть. Всё проще, чем то, как на душе сейчас погано, и как домой идти не хочется, потому что стыдно. Но Игната так просто не прогонишь. Он по-деловому отряхивает волосы Игоря, зачесывая пальцами на бок (всё равно торчат безобразно), застёгивает на нем рубашку. – Вставай, вставай! Батя труханет за тебя, он же дома сегодня, ждёт! Игорь встает, чуть пошатываясь. Игнат суетится рядом, то зад ему отряхнет, то под локоть возьмёт, чтобы не споткнулся на ходулях своих. – Ты куда прёшь? – слышится незнакомый грубый голос, когда Игорь, запнувшись, все же отирает какого-то мужика плечом. Мужик быкует мгновенно, остановившись и вроде как собираясь к Игорю пойти. Игнат шаг вперёд делает, прямо перед Громом руки разводит, улыбается мягко. – Дядь, да ты шо? Со школьниками махаться собрался? Нужны тебе эти проблемы? Топай, топай! И мы потопаем. Игорь из-за его спины смотрит волком, кулаки сжал. Готов, если что. Но мужик плечами только пожимает, обматерив их напоследок, и идёт дальше. Метро, ярко освещенные проспекты, гомон толпы. На Игоря косятся иногда, но домой они попадают без приключений. Отец дома встречает: обеспокоенный, в домашнем уже весь, с кухни картошкой жареной пахнет. Игорь сглатывает, понимая, что с утра ничего толком не ел, так замотался. – Вот герой наш, жив и все такое! – Игнат в прихожей тапочки надевает, по-свойски ломится в ванную руки помыть. Игорь себе под ноги смотрит, сьежившись под взглядом отца. – Ты как? Слова не идут. Хочется вывалить всё как на духу, разом, покаяться, но они в горле застревают. Поэтому Игорь только кивает, выдавливая заискивающую улыбку. – Ладно, – мягко говорит отец. – Иди помойся, ужинать будем. Ты голодный ведь? Игорь трёт себя мочалкой до красноты под горячей водой, даже по синякам и ссадинам проходится. Трясёт, заплакать хочется, но он себе не позволяет. Там на кухне отец с Игнатом сидят, ждут его. Если сейчас зареванный выйдет, точно пытать начнут. Полотенце застиранное, выцветшее от постоянного кипячения, прохладным к коже льнет. Игорь натягивает домашние шорты и старую футболку с Микки Маусом и босой шлёпает на кухню. Едят молча, только вилки по тарелкам звенят. Игнат уходит, обещая, что завтра будет допрос с пристрастием: – ...а щас спи иди, выглядишь похано! Отец ждёт немного, пока Игорь на завтра себе одежду готовит и портфель укладывает. Поглядывает на него из-за папок своих, словно давая понять, что он здесь и к разговору готов. Но тут дело в том, что не готов как раз Игорь. – Спокойной ночи, пап, – бормочет, поскорее закрываясь в комнате. Здесь уже можно лицо не держать, и Игорь бросается на кровать, зарываясь в подушку. Не хочет думать, а думает все равно. Как пошли с Никитой в парк, и как все аттракционы там обкатали. Как смеялись, плечами друг друга пихая. Как замёрз Никита, а Игорь ему свою ветровку дал и утонул в признательном взгляде зелёных глаз. Они хоть и зелёные были, но с желтыми искорками, красиво очень. И улыбался Никита красиво, у Игоря от этого дух всегда захватывало. Изо всех сил старается забыть, как Никита его руку взял, пальцы у него холодные, а у Игоря теплые, горячие даже. И весь он горячий рядом с Никитой, и куда деваться от этого. Непонятно только, зачем Игорь позволил себе ладонь его погладить немного и сжать. На секунду показалось, что можно. Что Никита не будет на это ругаться, не обидится. Но Никита руку вырвал, куртку бросил и обидного наговорил. Игорь краснеет до сих пор от всех этих слов, потому что разве он такой? Каждая буква хуже, чем все удары, которые он от Никиты пропустил. Стоял просто, не отвечая, упал потом, тоже не сопротивляясь. И плюнуть в свою сторону позволил. Заслужил, наверное. Так, наверное, ему и надо? От воспоминаний горько, больно. А ладонь, по асфальту проехавшуюся, до сих пор не болью опаляет, а фантомным теплом чужой ладони греет. Игорь губами прижимается осторожно к свежей йодом намазанной ссадине, вдыхает аптечный запах, глаза закрывает. Тяжёлый сон наваливается мгновенно, и весь он: светящиеся карусели, сахарная вата, кровь, заливающая белую рубашку и глаза зелёные с желтыми искорками.