yeah, yeah, jingle bells

      Третий день стажировки обеспечивает Чимина ещё одним осознанием: если сравнивать с Моникой, Джейс — сущий ангел. А ещё Лейси терпеть не может обоих барменов, и у них это совершенно взаимно, хотя, стоит признать, Джейс не в такой сильной немилости, как его девушка, что в некотором роде странно для Пака. В какой момент произошло непоправимое и почему это прошло мимо его внимания?       Моника каждый раз провожает подругу Чимина недовольным взглядом, стоит той мелькнуть на горизонте, и в чём тут причина их неоглашённой войны совершенно непонятно. Чимин с Лейси каждый вечер бегают со своими подносами буквально плечом к плечу, и что за выстрел ненависти парень упустил, он понять не может, как бы он не старался. Но то, что девочки явно что-то не поделили, заметно наверняка даже их едва разговаривающему диджею, имя которого Чимин так и не запомнил. Слишком хитро скрученное, он не какой-то там Стивен или Брайан, он DJ кто-то там. Парень носит хипстерские очки, употребляет «бро», кажется, даже по отношению к неживым существам и выглядит как… не слишком хорошая компания. А ещё, если вдруг кто-то скажет, что на работу он приходит под чем-то, Чимин ни на секунду не удивится. За музыку здесь отвечает самый мутный тип из всего их ансамбля недовольных. Он, кстати, мало чем отличается от Тайлера, так же залипает в телефон большую часть времени, разрушая стереотипные картинки в голове Чимина. Это не тот крутой чувак, который мелькает на чужих видео с Коачеллы или Тумороуленда. В клубе под названием Академия не трогают пластинки пальцами, замедляя или ускоряя определённую песню, не пользуются микшерами и… не светятся от энтузиазма. Тут таким вообще, похоже, никто никогда не занимался. Они — сборище грустных кадров, тянущих лямку из-за определенных личных причин, так что было бы глупо видеть за небольшой стойкой напротив бара кого-то вроде Стива Аоки. Тут просто включают песни и получают за это деньги. Можно поспорить, миксы там даже не авторства DJ кого-то там, а просто скачаны из интернета.       Каждый новый угол этого места, каждый человек делает настроение Чимина только паскудней.       В тот прекрасный день, когда Пак отсюда уволится, он поклянется никогда больше в сие заведение не соваться. Академия получает от него красный флаг из-за чёртового персонала. Они все тут странные, даже если Чимин не привык и не позволяет себе говорить так о людях, даже если он старается видеть положительные стороны куда чаще, чем негативные, и даёт второй шанс любому дерьму, этот клуб, увы, таких привилегий не получит.       Так же, как и Моника с Джейсом. Первое впечатление о них не было ошибочным, это тот тип людей, которые сразу дают понять, кто они и чем дышат.       Когда впервые работаешь официантом и в алкоголе ты разбираешься, опираясь всего лишь на знания того, что успел выучить в меню, жизнь на работе у тебя не слишком легкая, а если приплюсовать к этому ещё двух охреневших барменов, то тут и говорить нечего. И Чимин неспроста так думает, потому что, уж простите, но он понятия не имеет, что посоветовать парням, попросившим что-то крепкое, но чтобы пилось легко, следовательно спрашивает у человека, который точно в этом разбирается, — у Моники — и та отвечает ему:       — А консультацию по всему алкогольному миру тебе не провести?       Так что, когда Лейси говорит покрасневшему от злости Чимину, что пошла эта стерва нахер, он просто кивает. Потому что та права. Пошла нахер Моника. И Джейс тоже. Они все.       Пак был не в лучшем расположении духа ещё до того, как устроился в эту растреклятую дыру, но каждая смена только усложняет и так шаткое состояние. И он в такие проблемы вляпался не один. Они с Лейси — два идиота, непонятно за какие грехи оказавшиеся здесь вместо нормальной работы, терпящие всё происходящее по разным причинам и с очень уж отличающейся стойкостью.       Время показало, что Пак Чимин тот ещё терпила, он много чего может проглотить, всякое назвать неважным или недостойным внимания, но Лейси… Она отличается.       Очередной вечер у них начинается с уже довольно привычных объятий, пожеланий ни пуха ни пера и попыток вызвать в Тайлере угрызения совести за то, что тот прохлаждается, пока они работают, но горе-официанту просто до лампочки, кто бы что ни говорил. У него кресло-гнездо из старых скатертей под вешалкой, он на хрен уже знает каком уровне в Matchington Mansion и у него ведь несколько часов бесконечных жизней, а это нельзя просто так упускать, понимаете? Вряд ли Мисс Скотт не знает о том, что один её подчинённый обнаглел до ручки, но если уж она ничего с этим не делает, значит и Чимин с Лейси мало что смогут.       Они занимаются тем же, что и всегда. Лейси берёт VIP-столик, тот, что с большой нишей вместо обычного диванчика, за них нужно платить отдельно, это считается почти что почётным местом, а так как Чимин с Лейси пытаются не задерживаться слишком долго рядом с остальными сотрудниками, то она и попадает на этих супер-пупер важных персон. И кто-кто, а Лейси не будет вести себя с посетителями по-особому, не важно, платили они за свой стол или нет. Она принимает заказ, отдаёт чек барменам, отвечая на комментарий Моники «как это важных гостей доверили кому попало» не самым вежливым «пожуй говна», и смотрит на рядом стоящего Чимина с самой милой улыбкой из всех, что только имеются в её арсенале.       Так и подмывает спросить, что у них с Моникой происходит, но это совершенно точно стоит делать не здесь, не когда их бармены делают вид, что никто их не слышит, и причитают о том, каких криворуких и недалёких стажеров тут набрали. Возможно всё дело в этих высказываниях. Чимину почему-то ближе вариант, что Лейси не стесняется в выражениях, потому что… Потому что именно так поступает Моника, так что в ответ они с её парнем получают ту же монету.       Радости от этого всё равно не наблюдается, тут даже не важно, на чьей стороне парень. Это всё не к добру происходит. Только грёбаной войны на работе Чимину не хватало. Это ведь то, что надо для счастья. Конфликты — это же так чудесно.       Он не пытается встрять. Иногда людям и правда нужно покидаться в других дерьмом, но ведь не обязательно в ответ марать руки тем же, так что Пак решает не отвечать на всё происходящее, а мудро сохранить собственный покой в целостности и сохранности. Это не его друзья, ни разу не близкие ему люди, так что тратить на них энергию просто бессмысленно, пусть хоть задохнутся от своего же яда. И к большому удивлению парня, его напарница поступает так же. Пока Моника явно пытается вывести её из себя так, чтобы ей же прилетело что-то покруче скудного ругательства, Лейси просто забирает готовый заказ и как ни в чём не бывало несёт на второй этаж, сосредотачиваясь только на своей работе.       Но выносит она, чёрт возьми, разбавленный джин. Чимин узнаёт об этом, когда вдруг побледневшая Лейси идёт за администратором, быстро пытаясь дать понять Паку, что происходит. Обслуживает Лейси не тех людей, что просто так простят подобное, не устраивая никаких скандалов, так что да, их начальница, просиживающая рабочие часы в своём кабинете, наконец являет миру свой облик в разгар напряжённой смены только для того, чтобы принять жалобу на безмозглую официантку от крайне недовольных посетителей.       У Чимина такое ощущение, что в дым машину засунули запрещённые вещества и это на самом деле всего лишь очень яркая галлюцинация. Действительность же не может быть настолько абсурдной.       В чём тут вина Лейси, господи? Не она разбавила этот долбанный джин, официанты приносят всего лишь то, что им выдают, и если грязный стакан заметить реально, то на глаз отличить разбавленный алкоголь от нормального просто невозможно никак и ни при каких обстоятельствах. Тем более прозрачный джин.       Администратор тысячу раз извиняется перед мужчинами, обещая, как это в большинстве случаев и бывает, напитки за счёт заведения, и что они, разумеется, примут меры, и это не окажется безнаказанным, конечно же для Лейси.       У столика девушка стойко выдерживает волну недовольства и позволяет себе ответить их начальнику только в небольшой официантской. И Лейси не Чимин, она, как оказалось, сверхъестественной сдержанностью не отличается, таких же железобетонных нервов, как у Оливера, у неё не имеется, так что через небольшую щель двухстворчатых дверей Пак видит, как единственный человек, с которым он смог найти здесь общий язык, снимает фартук, явно не сдерживаясь в выражениях и тоне, пока тыкает пальцем в сторону двери и потом в мисс Скотт, и выглядит так, будто в двух шагах от того, чтобы взорваться. У Чимина почти готов заказ, он не может войти и хотя бы как-то вмешаться, но всего через несколько секунд это уже оказывается лишним, потому что их администратор заходит на бар.       — Моника! — рявкает та, перекрикивая музыку. — Быстро сюда!       Джейс выдаёт десяток Мексиканцев, неровно помещая на поднос все сразу, и досмотреть, что там происходит дальше, у Чимина не получается. Он так быстро, как только может, приносит шоты к нужному столику, не заморачиваясь с уже привычным «вы хотели бы что-то ещё?», потому что нехорошее чувство, появившееся чуть ранее, усиливается с каждой минутой, так что парень спешит вернуться, лишь бы убедиться, что ничего страшного не произошло.       Но оно случилось. Ещё до того, как он отошёл.       Пак подходит прямо к официантской, но, спасибо боже, оказывается на достаточном расстоянии, потому что Лейси в ярости толкает дверь двумя руками, и будь парень всего на пару сантиметров ближе, его бы не хило так долбануло по носу.       — Ты, сучка, — перекрикивая музыку, Лейси тыкает пальцем в крайне недовольную Монику. Чимину только от её прищуренных глаз дурно. — Лучше не попадайся мне на глаза в городе! И ты тоже, Скотт!       Обращаясь к Джейсу, взгляд у неё становится только холоднее, и когда уже одетая в свою верхнюю одежду девушка поворачивается к Чимину, начинает казаться, будто ему сейчас зарядят по рёбрам, и даже хочется прикрыться от греха подальше, но Пак сдерживается, и не зря. Лейси, даже раскрасневшись от выливающейся из краёв агрессии, всего лишь обнимает его, несмотря на то, что внутри явно бушует целый смерч.       — Уноси отсюда ноги, Чимин, — Пак чувствует быстрый короткий поцелуй у себя на щеке прямо перед тем, как его уже бывшая напарница отстраняется. — Работая с ублюдками и самому можно стать одним из них.       Тут не нужно много ума, чтобы сложить два и два, всё было понятно ещё когда Лейси сняла фартук прямо перед администратором, но затапливающее разочарование во всём и сразу захлестывает Чимина только сейчас.       Лейси ведь не виновата, какого хрена? Она принесла посетителям даже не ошибку, а намеренную пакость человека, отвечающего за алкоголь. Почему Моника стоит за барной стойкой как ни в чём не бывало, а подруга Чимина… бросает его?       — Чёрт, Лейси.       Теперь он сам на сам с работающими здесь уникумами. И, конечно, он знает, что никто не должен терпеть то, что приносит ему больше плохого, чем хорошего, но Чимин должен остаться, раз уж выбрал работу здесь и потратил на это столько важных дней, даже если Лейси уходит, даже если парню хочется попросить не бросать его тут одного.       — Была очень рада с тобой познакомиться, милый. У меня всё ещё есть твой Инстаграм, так что не потеряемся.       Расстроенной она не выглядит, хоть слово «рада» люди произносят с куда большим энтузиазмом или просто с чувствами, отличающимися от холодности в голосе девушки. Чимин желает ей удачи на прощание, не совсем понимая, хочет ли он знать то, о чём говорили Моника и Лейси с администратором. Может спросит потом, а сейчас…       Сейчас Пак остался без соратников в этом логове… не очень хороших людей, и ему предстоит взывать к человечности дурацкого Тайлера, чтобы просто не остаться без ног сегодня. Они были на смене втроём, Оливера сегодня нет, Лейси вряд ли появится в этих стенах ещё хоть раз, так что Чимин один. С Тайлером, но один. Просто чудесно.       Чем дальше, тем хуже?       Смена у Пака проходит из ряда вон плохо. Отвратительно он бы сказал. Без их мимолётных разговоров с Лейси время тянется дольше (настолько медленно, что выть хочется), ноги гудят сильнее, Тайлер — кусок ленивого козла, да и в целом ничего не радует.       Дурацкий клуб, дурацкая потребность в деньгах, дурацкие праздники. Гори оно всё адским пламенем!       Чимин рассказывает обо всех произошедших событиях Чонгуку, снова отмокая в ванной на следующий день, и друг ожидаемо советует не глупить, а как можно скорее взять пример с Лейси и оставить эту затею, найти другую работу, перестав цепляться за Академию только из-за уже потраченного на неё времени. И, конечно же, речь снова заходит о Нью-Йорке, как бы Чимин не пытался увернуться. Но расходятся они как всегда, каждый оставаясь при своём. Чонгук не понимает Чимина, Чимин не понимает Чонгука, но в этот раз они хотя бы не ссорятся и не заканчивают звонок в том же настроении, что и перед Рождеством. К удивлению старшего, Чонгук сам довольно быстро сдаётся в споре, который сам же спровоцировал, и даже извиняется за свою настойчивость, вдруг говоря, что Пак сам знает, как для него будет лучше. Между ними снова чёртово расстояние, Гук снова смотрит в камеру так, что у Чимина сердце колотится, и, несмотря на каждую проблему, свалившуюся сейчас как снег на голову, хочется лишь снова обнять этого парня и остаться жить прямо так, уже никогда не отлипая от его груди.       Чимин ещё ни разу в жизни не нуждался в Чонгуке настолько остро. Это даже не попытка сбежать подальше от проблем, желая всего лишь получить тонны поддержки от своего друга, старший просто знает, что с Чонгуком проблемы потеряют яркость. Рядом с этим парнем Чимину немного не до Джейса и Моники, даже учитывая тот факт, что в их отношениях появился один метафорический заусенец, который пора бы уже отрезать.       Пока они опять в разных городах, Чимин ничего решать не собирается, вместо этого… Он открывает в Ютубе первое попавшееся видео длиною больше часа какого-то неизвестного ему тревел-блогера, вдруг решая послушать о… Нью-Йорке. Смотрит на людные улицы, когда сушит голову, пытается убедить себя, что к практически беспрерывным звукам клаксонов можно со временем привыкнуть, пока уплетает блины Хёни, а следом открывает комментарии, зацепляясь только за те, что оставили жители данного города.       Если откинуть всю романтизацию этого места, то вывод простой и скучный: это просто город. Большой город, где краски жизни зависят только от тебя, твоего восприятия и действий, а не высоты зданий и ширины улиц. Чимин не нашёл там комментариев по типу «я плохо лажу с картами, и я там чуть не умер а-а-а-а», хотя, если бы он наткнулся на подобное, это внесло бы чёткую ясность, но, увы, её нет. Нет разделения на чёрное и белое, все краски разные.       На одном видео небольшое заочное путешествие по Большому Яблоку не заканчивается, Пак включает следующее, как только предыдущий ролик подходит к концу, зачем-то пытаясь привыкнуть к высоткам. Конечно, конечно ощущения в реальности будут отличаться от тех, что появляются при просмотре чужих нарезок, но всё же Чимин старается представить себя там, в самом центре толпы, на незнакомой улице в окружении магазинов, бизнес-центров и вечно бибикающих машин.       Где есть толпа, там есть шанс, что тебе помогут разобраться с тем, на какой остановке ты вышел и в какую сторону тебе нужно податься дальше. Где будут люди, там будут шансы, что с тобой поделятся интернетом, если твой вдруг закончится или телефон очень невовремя подведёт (а такое с Чимином случалось не раз). Это всё кажется вполне себе простым, но почему-то не менее страшным. Потому что в первую очередь нужно рассчитывать не на помощь иллюзорного кого-то. Прежде всего нужно расчитывать на собственные силы.       Страх неизвестности — один из самых отвратительных страхов из всех только существующих. А Чимин примерно этого и боится: переехать, оставить всё и начать целую новую главу жизни, не справиться, быть одиноким-одиноким, разочароваться в желаемом. Боится своего незнания, и это всё не помогает собраться с силами во время и так не лучшего периода.       Пак в крайне подавленном настроении собирается на очередную смену, снова обдумывая затею с переездом и чёртов Нью-Йорк. У него в наушниках крайне уважаемый Чонгуком Фрэнк Синатра поёт сначала про город, занимающий все мысли, потом про то, что он счастлив весь день напролёт. Это магическим образом снова перемещает Чимина на те улицы, что мелькали сегодня на экране.       Ладно, возможно, иметь лучшего друга под боком не такая уж плохая идея, к этому Чимин уже пришёл, осталось только убедить себя, что Эмпайр-стейт-билдинг не начнёт сыпаться ему на голову, как только он окажется в районе пятой авеню, и он ни в коем случае не погибнет в тёмном переулке, заблудившись по дороге из магазина. У него есть очень крутая штука под названием «офлайн карты», а они ещё проще и понятней, чем все имеющиеся стандартные карты, с ними даже Чимин может более-менее разобраться, и это должно внушать хоть что-то положительное, но всплывающее «а что если..?» из раза в раз портит всю картину, и этого не исправляет ни Синатра, ни всякий настрой.       Чимина не родители привели к тому, где он сейчас, он почему-то сам по такой неправильной тропинке шагает.       Парень думаетдумаетдумает, носясь с этим долбаным подносом между столами, мысленно пребывая где-то не здесь, воображает себе Чайна Таун, китайскую забегаловку, о которой столько времени трещит Чонгук, и пытается представить, как он наслаждается своей жизнью там. И картинка вроде бы не так уж плоха, очень даже реальна и не кажется совсем уж трудновоплотимой, но решительности материализовать её по прежнему не хватает. А то, что Чимин на новой смене проходит девять кругов ада без Лейси только для того, чтобы потом продолжить стрессовать по другой причине, напрягает ещё больше.       Просто, если вдуматься… Он сейчас делает то, что ему не нравится, чтобы получить то, что нужно, для того, чтобы реализовать то, чего боится. Абсурд какой-то получается.       И ещё: помимо Тайлера Чимина напрягает и Оливер тоже. Он забирает паковы расчётницы, сам отдаёт Джейсу, и Чимин не знает, что у него там по чаевым. Их на смене снова четверо: два официанта, бармен и посудомойщик, сегодня чаевые не придётся делить на такое большое число, как хотя бы вчера, но проблема в том, что Чимин даже примерно не знает, что из заработанного лично им там делится. Он не спрашивает об этом Оливера, так же как и не интересуется, много ли ему сегодня перепало, выбирая дождаться конца смены, чтобы увидеть, а не напрягать вопросами.       Двадцатка. У него снова несчастная двадцатка. Его первый оплачиваемый день будет первого января, и эту неделю он выживает на чёртовые двадцатки. Непозволительно мало для человека, что устроился с целью накопить побольше и побыстрее. Чимин зол, расстроен, он настолько дерьмово ещё никогда себя не чувствовал. И по правде, Пак даже не знает, это происходит, потому что план, который должен был привести к улучшениям, обернулся против него, или дело в том, что он только и делает, что подтверждает каждое обидное слово отца.       Чимин разваливается, и происходит это очень стремительно. С каждым новым днём состояние только усугубляется, доходит до того, что Пак просыпается уже раздражённым. Даже разговоры с Чонгуком не помогают так же, как раньше.       — Я может чего-то не понимаю, но каким боком посудомойщик к чаевым официантов? — спрашивает Чон, параллельно потягивая что-то очень горячее из чашки, пока удерживает телефон коленями. — Даже если вы и делите чаевые между собой, какого хрена? Ладно бармены, это я смогу понять, но посудомойщик? Ещё скажи, что вы охранникам или администратору долю выделяете, и я сам унесу тебя из этого места.       — У меня такое ощущение, что я начинаю сходить с ума.       — Больше ни у кого нет вопросов насчёт чаевых?       Гук на улице, завёрнутый в плед на дедушкином кресле-качалке, и Чимин уже сказал ему перестать быть приманкой для простуды, но его, конечно же, никто не собирается слушать, так что если бы Пак был чайником, он бы уже свистел.       — Понятия не имею. Боже, Гук-а, каждый человек в этом месте выводит меня всё больше и больше.       — М-м, — довольно тянет Чонгук, делая новый глоток своего напитка. — А вот это хорошо.       Чимин только недавно проснулся и сразу же набрал друга. Если честно, то после всего двух дней, что они провели более-менее вместе, потребность в обществе Чона только возросла. Даже если он сидит на улице зимой, думая, что старый плед согреет его достаточно для того, чтобы не подхватить кашель, и самолично испытывает нервы лучшего друга на прочность. Чимин любит этого парня, неважно насколько он раздражающий, чувства просто живут в нём, наплевав на всякое расстояние, и со знанием, что это нихрена не по-дружески.       Чонгук приедет завтра, но до этого момента ждать нужно так долго, что Паку хочется кожу до крови расчесать.       — Что хорошего в том, что я злюсь?       Посмеиваясь, Чон поправляет чуть съехавший телефон, со своей излюбленной улыбкой отвечая:       — А то, что злость заставляет тебя двигаться. Ты пока не закипишь — не зачешешься.       Пак цокает, но возразить не торопится. Чонгук прав. Каждый раз Чимин начинал ссору или просто спор из-за той самой точки кипения. Он доходил до крайней границы, туда, где уже не оставалось сил быть милым и делать правильно.       — Хочешь, я начну бесить тебя завтра по дороге? Чтобы ты пришёл уже не в духе и раскидал там их всех.       Проводя рукой по лицу, Чимин качает головой, будто это абсолютно глупое предложение маленького ребёнка, но всё же не сдерживается и прыскает. С Чонгуком по-другому невозможно. Он бы даже мумию Рамзеса рассмешил, что уж тут говорить о Чимине. О влюблённом как школьница Чимине.       — Нет уж, спасибо, обойдусь без твоей помощи.       Последние пару дней как-то сливаются в один ком. Они ничем не отличаются, кроме разве что присутствия или отсутствия Чонгука в этой самой комнате. Пак последние два дня заправляет кровать, взбивает подушки и готовится снова на хоть самое крошечное расстояние приблизиться к своей мечте, но думает о том, что ему хочется валяться на этой самой постели с Гуком и… И всё. Ничего больше. Отдайте ему Чонгука, скажите, что тот точно не разобьёт ему сердце ужасной реакцией в ответ на определённые откровения, и заморозьте весь мир, кроме них двоих.       Чимину хочется переехать в воображаемую реальность. Создать ванильную утопию и даже носа не высовывать за её пределы.       Это звучит невыносимо грустно, но последние несколько дней его хватает только на работу, сон, попытки избегать отца, не слишком активные часы со Стейси и Иззи и короткие разговоры с Хёни, а потом начинается всё сначала.       Если так пойдёт дальше, у Чимина поедет крыша ещё до того, как удастся заработать нужную сумму. Откровенно признаться, сейчас разговоры с Чонгуком его очень спасают и совсем не потому, что ему есть кому пожаловаться, всё не совсем так. Гук умудряется очень легко перетягивать его на сторону позитива. Они не только о проблемах говорят (хотя это стоило бы сделать, обсудить именно их проблему), и речь вовсе не про Академию, потому что на второй день пребывания младшего за пределами Хайстауна Чимин окончательно убеждается, что он вляпался. Ему не хочется привычно обнять Чонгука, желания чуть более откровенные и, конечно же, вызывающие непонятные мурашки. Что в такой ситуации делать, Пак не имеет ни малейшего понятия, потому что с одной стороны есть шанс получить абсолютно зеркальный ответ на свои появившиеся чувства, но на другой чаше весов стоит высокий риск погубить самые лучшие отношения из всех, что только были в его жизни. И Чимин не может поговорить об этом с Гуком, хотя это гложет его даже сильнее, чем папина любимая игра в молчанку. Он не уверен в том, что хочет сделать и что собирается вытворить. Но сидеть сложа руки нельзя.       Чонгук во многом прав насчёт Чимина, он за столько лет выучил этого парня от и до, нисколько не ошибался, когда говорил, что стоит Чимина подтолкнуть к изменениям, как того дальше понесёт попутный ветер, и это сейчас происходит. Чонгук не подталкивал, он хотел переманить на свою нью-йоркскую сторону лучшего друга, но у того получилось сделать это своими силами. Его всего лишь в достаточной мере разозлили. И это, если честно, радует куда больше, потому что вот таких ярых фанатов привычек нельзя силой вытаскивать из собственной раковины, они сами это сделают, когда придёт нужное время. Чонгук будет последним лжецом, если позволит себе ляпнуть, что не ждал этого самого дня, когда Пак Чимин наконец решится на перемены. Он знает, сколько этот парень потом будет обдумывать каждое своё действие, переспрашивать у лучшего друга правильно ли поступил, но в итоге всё равно останется при своём. Для того, чтобы ничего не перегорело и не пошло по наклонной, от Чимина следует дождаться первого шага. Хотя бы одного. Самого крошечного. И дальше Чонгук знает, что делать.       А Чимин вот не совсем. Он не знает, как ему быть с работой, на которой он всё ещё не считается официальным сотрудником, с отцом, с переездом и с самим собой. С ними. Единственное, что сейчас получается придумать и осознать — надо выпить кофе. Тело Пака остро нуждается в кофеине, и потребность действительно настолько сильная, что Чимин даже не разворачивается на ступеньках обратно к себе, когда, попрощавшись с Чонгуком, выбирается из своей норы и встречается взглядом с отцом, который входит в дом и отряхивает воротник от снега.       Он не может бегать от него вечно, хоть сейчас и не лучшее время для очередной перепалки. Остаётся лишь надеяться, что с новыми, но в то же время старыми упрёками к нему не полезут.       — Пожалуйста, скажи, что ты прочитал моё сообщение, — голосит мама с кухни, судя по всему, обращаясь к отцу.       Это отвлекает мистера Пака от созерцания тапочек с ушками сына и его желтой пижамы. Возможно, Чимин накручивает себя, но во взгляде отца уже сейчас мерещится недовольство, хотя ничего, ни малейшего проступка со стороны сына ещё не произошло. Так же не исключено, что у Чимина уже паранойя начала развиваться.       — Конечно же нет, — мужчина отворачивается, приближаясь к жене. — Мой телефон дома.       — Я забыла про лимоны.       Пак старший оставляет бумажный пакет с продуктами на столе, заглядывая на плиту, туда, где мама что-то перемешивает в сковородке, и выглядит это всё обыденно и нормально, они обычная среднестатистическая семья… где Чимин чувствует себя лишним.       — Привет, — негромко здоровается сын, подходя прямо к кофеварке.       — Чимин-и, — мама, как оказалось, помешивала грибы в сливочном соусе, а сейчас накрывает их крышкой в тот же момент, когда парень открывает один из шкафчиков в поисках чашки побольше. — Ты рано проснулся.       Он вообще мало спал. С работы Пак вернулся настолько злым, что пришлось залипнуть в TikTok практически на час в попытке потушить пылающий огонь внутри и заставить себя забыть, что в банку с надписью «будущее» он снова отправил Эндрю Джексона и никого больше. С накоплениями всё совсем туго, но с другой стороны, это ведь только стажировка. Дальше — больше. Дальше его будущее светлее, чем теперешняя беспроглядная задница.       И задница действительно тех ещё размеров, потому что, пока Чимин наливает себе свой любимейший напиток, боги выбирают не слышать его молчаливых просьб, и папа, конечно же, не удерживается от непонятного высказывания.       — Почти двенадцать.       Он не произносит это с явной издёвкой, не пытается язвить или даже упрекнуть, он просто как бы невзначай напоминает. Но Чимин знает, что это значит. Папа им недоволен, сын проснулся слишком поздно, ая-я-яй какой плохой ребёнок, снова ведёт себя неподобающе. И в парне всё ещё находится всё раздражение мира, так что он не удерживается от ответа.       — Я только в шесть уснул.       Тем же спокойным голосом, такой же интонацией, потому что он не пытается поссориться или даже специально показать, что он вообще-то может ответить, как бы редко это не происходило. Это просто… Отец бросил вызов, а сын его принял.       Чимин именно в этом уже точно не сможет сдержаться, не получится у него молча кивать на всё, что говорят родители, последние полгода были какими-то необъяснимо странными, а декабрь вообще уничтожил последние крупицы терпения к их высказываниям. Пак не понимает, что делает не так, не может придумать, почему сейчас его отношения с отцом вот такие. Из-за работы? Из-за того, что он не хочет быть няней и терять время, сидя без денег?       — Люди в шесть просыпаются, а не засыпают.       Почему он не может просто не комментировать это? Хоть раз не подкидывать углей в только-только начавший потухать костёр. Хорошо, ему кажется это не правильным, но, чёрт, в мире есть только одно верное мнение или что? Почему Чимин не может выпить кофе в полном спокойствии, как все нормальные люди, особенно в дни, когда он и так на грани?       — Извини, что я работаю ночью и режим сна у меня не такой, как хотелось бы тебе.       Получается довольно грубо. Чимин не пытается плеваться ехидством или начать ссору, но что тут ещё сказать? В чём его вина? В том, что ему надоело выполнять каждый новый приказ? В том, что он гей и не сможет изменить этого, как бы папе не хотелось?       Чимина любят, он получал достаточное количество любви даже при том, что ему говорили много обидных вещей ещё с детства, списывал всё на тяжёлый характер отца, несовместимые с ним черты, и только после того проклятого разговора, в тот самый день, когда признался, что родителям не стоит ждать, что когда-то он приведёт домой девушку, он начал ощущать себя не просто ребёнком, которым папа недоволен вот в этом и этом, а действительно разочарованием и ошибкой. Ссоры забываются, люди мирятся, но такое не проходит бесследно, так что, говоря о дурацком времени сна именно сейчас, Чимин снова ощущает себя так же, как несколько лет назад. Он чёртово разочарование, даже при том, что не сделал ничего плохого.       И он задолбался это чувствовать. Чимин больше не будет всё оправдывать или, ещё чего, извиняться. Он своей вины не чувствует нисколько, потому что никакого просчёта с его стороны не было. В мире происходит много вещей, которые Пак Ёнгвон не собирается понимать или принимать, но это только его проблемы.       Чимин устал.       — Сынок, не стоит начинать ссору, хорошо? — мама гладит его по спине, но…       Да кто тут вообще начинает что-то? Пак шёл кофе попить, а в итоге ему снова рассказывают, какой он… не такой, как надо.       — Это не ссора, мам.       — Ну вот, — улыбается женщина. — Значит, молчи.       Что это вообще за просьба такая? Что значит «молчи»? Либо делай, как мы хотим, либо помалкивай, так? Чимин, похоже, слишком часто и правда выбирал смириться с тем, что ему говорят, но больше, к счастью, не собирается этого делать. Он так долго боролся со званием этого самого разочарования, так долго пытался не быть им в глазах отца, что это дошло до некоего максимума. Люди по природе своей очень сильные, но бывают вещи, которые нельзя терпеть или делать вечно. Тем более, если эти вещи бессмысленные. Усилия, которые на самом деле не нужны никому и которые никто не собирается оценивать по достоинству.       — Я не буду молчать, — он оставляет в покое чашку и поворачивается к разбирающему продукты отцу, прижимаясь поясницей к столешнице. — Я не понимаю, чем заслужил такое отношение и почему мне нельзя говорить о том, что мне обидно, когда родной отец относится ко мне, как к пустому месту.       — А ты не пустое место? — таким же обыденным тоном интересуется мужчина, тоже поворачиваясь. — Кто ты такой, чтобы не быть им?       Чимин моргает, потому что… Отец говорит серьёзно. Он бросается настолько обидными словами, думая, что в этом нет ничего такого и, возможно, вообще не осознавая, что именно вылетает из его рта или точнее какие последствия это может иметь. Мужчина, по всей видимости, свято верит в то, что человек должен заслужить само звание человека геройскими поступками и каторжным трудом, отработать на определённой работе пару десятков лет, спасти жизни или войти в историю, а Чимин этого не сделал и… Он из-за всего этого пустое место? Просто потому что его мнение о целях, смысле или просто жизни кардинально отличается от отцовского?       — А кем я должен быть? Получать сейчас Нобеля?       В нём сидит уже даже не раздражение, скорее неверие и полное непонимание того, что за убеждения исповедует человек, благодаря которому он появился на свет. Человек, которому недостаточно просто иметь ребёнка, а нужно, чтобы тот был… Кем? Кем Чимин должен стать, чтобы быть достойным хотя бы мизерного уважения?       — Мальчики, — делает попытку мама. — Почему бы вам не перестать превращать этот день…       — Я хороший человек, — продолжает Чимин, глядя прямо в глаза тому, кто последние годы только и делает, что презрительно смотрит на него сверху вниз или с улыбкой указывает на ошибки, которые даже таковыми не являются. — Это уже многого стоит.       — Для такого много ума не надо.       Папа складывает руки на груди, и Чимин тут же зеркалит его позу абсолютно намеренно. Он не собирается позволять давить себя этой самоуверенной стойкой. Они с отцом разные настолько, что можно было бы с лёгкостью принять их за незнакомцев, если бы не поразительное внешнее сходство. Скорее всего поэтому и настолько не сходятся характерами, слишком уж много у них абсолютно параллельных мнений.       — Нет, как раз наоборот. И родителям такого критерия должно быть достаточно.       Мистер Пак смеётся почти так же, как делает это рядом со Стейси и Иззи, но ни намёка на веселье там не прослеживается. Для Чимина совсем не секрет то, что отец считает его несмышлёным мальчишкой, но это уже достало. Не надо смеяться ему в лицо, Чимин такое терпеть не собирается.       — Ну прости, что я хочу, чтобы мой сын стал кем-то, а не продолжал быть неудачником.       — Я стану, — уверенно заявляет Чимин. Сейчас у него нет ни времени, ни хоть малейшей возможности поддаться любимым сомнениям. Он станет этим «кем-то». Но не образом из головы отца, а тем, кем бы сам хотел видеть себя. — Я в сроки не укладываюсь? Мне двадцать три года, вся жизнь впереди.       Папа деловито кивает, подняв брови, как будто соглашается с таким аргументом, но говорит совсем не то, что подтвердило бы мысль о согласии.       — Чонгук в двадцать два уже зарабатывает на жизнь себе и даже помогает отцу.       Так дело в деньгах? В стабильном доходе, при котором можно львиную долю отправлять на банковский счёт родителей?       — Мы с Чонгуком в абсолютно разных сферах.       — Да, ты книжечки читаешь, вместо того, чтобы заняться делом.       — Ёнгвон, — мама подходит ближе, и Чимин, по правде, удивлён, что она, кажется, собирается вмешаться и даже заступиться за него. — Он обязательно скоро чем-то займётся.       Надежда умирает, ещё как следует не появившись. Он уже занимается этим чем-то! У него уже получается, Чимин умеет использовать свой самый большой талант, а его за это не просто не хвалят, вместо того, чтобы поощрить, родители используют предпочтения сына в качестве почти что унижения.       Почему «большая зарплата» это весомей, чем «я люблю своё дело»? Быть несчастным с парочкой зелёных в кармане и просыпаться с мыслью «сегодня снова придётся переться в этот ад» настолько лучше дела, которое приносит тебе удовольствие? У Чимина сейчас имеется работа, которую он, мягко сказать, недолюбливает, но это всё временно, и он прекрасно понимает, что должность официанта в клубе всего лишь небольшая жертва во имя лучших времён. Будь у него такие же чувства к месту, в которое он устроился бы с мыслями о постоянстве, мрачное настроение и вечно подавленное состояние стало бы наименьшим, что могло бы его ждать.       Работа для Чимина более чем важна. Человек в среднем работает восемь часов в день, а это третья часть суток, ещё примерно столько же мы тратим на сон и… Это что, стоит того? Проводить половину каждого дня в месте, которое тебе не нравится, намеренно отказываясь от того, что может принести куда больше жизни в твои будни, во имя кругленькой суммы на карте дважды в месяц. У каждого разные приоритеты, и все сами для себя решают, как им жить, где и во имя какой цели работать, но у Чимина на первом месте совсем не то, что у его отца. Если он не будет получать больше позитивного, чем негативного от своего дела — он загнётся. И деньги не перевесят. Он прямо сейчас эту теорию доказывает на пару с Академией и всем кошмарным коллективом.       — Я уже занимаюсь, — хочется сказать «я написал книгу», но если Чимин начнёт рассказывать о ней, его снова обвинят в несерьёзности.       — Подаёшь выпить толстым кошелькам?       То, с каким пренебрежением он это произносит просто…       Надо выдохнуть. Успокоиться и перестать. Чимин бьётся в закрытую дверь. Он не спасёт эти отношения, он один хочет их спасти, наладить взаимопонимание, которого не было никогда. Парень делает шаг за шагом навстречу, пока взамен папа отдаляется по мере того, как к нему приближаются. А это так не работает. Отношения между двумя людьми не исправляются, потому что один из них этого захотел. Тут обе фигуры важны.       — Да, — сухо соглашается парень, понимая, что выложить всё, похоже, придётся сейчас. — Мне нужны деньги, и я их зарабатываю.       — Чимин, — снова пытается мама. — Просто помолчи, и закончим это, ладно?       Нет уж. Больше он слушаться этих советов «как лучше» не будет. Потому что Паку не кажется, что так действительно будет лучше для него.       — Я собираюсь переехать, — абсолютно спокойно признаётся Чимин, и это странно, но сердцебиение у него не зашкаливает и руки нисколько не дрожат. — Коплю на переезд. — И, возможно, его подростковая вредность не ушла до конца, возможно, Чимин сам по себе может с лёгкостью примерить образ засранца, если ситуация будет располагать к подобному, но им сейчас движут странная смелость и увеличивший процент безрассудства адреналин, заставляя ни с того ни с сего добавить: — В Нью-Йорк.       Он всё ещё остаётся при своём мнении, всё ещё не противится предложению Чонгука, но Нью-Йорк подальше, чем Рочестер, а значит, это должно дать понять, что планы у него нешуточные.       — Что ты собрался делать в Нью-Йорке?       Мамин голос звучит выше. Она, похоже, начинает злиться.       — Что-то? — пожимает плечами парень. — Сниму квартиру, найду работу, начну усердней заниматься книжечками.       — Не выдумывай.       Это как коронная фраза. Не выдумывай. Мама говорила так всегда и обо всём. А он всё продолжает и продолжает.       Это вообще-то его главный талант — выдумывать. Пора бы уже всем с этим смириться, потому что Чимин от этого не откажется ни при каких обстоятельствах, сколько условий ему не поставь.       — Ты и недели в Нью-Йорке не протянешь, — со смешком заявляет папа, и Чимин хмурится. — Такие, как ты, для городов вроде Хайстауна, а не миллионников.       — Чимин-и, — мама касается плеча. — Спустись на землю, ладно? Брось эту свою работу, отдохни и…       Он уже так наотдыхался, что словами не передать. Каникулы неприлично затянулись.       — Мам, даже не пытайся.       Почему-то защищать себя куда легче, чем без каких-либо подтверждений верить в слепой успех. Чимин не знает, что у него получится, он десять минут назад всё ещё видел почти что врага просто в городе, а сейчас вдруг ляпнул это, лишь бы подтвердить всю серьёзность замысла. Ему сказали, что не получится, и возник вопрос «а почему это не получится?».       Как это работает? Когда кто-то в него не верит, то это бесит, а если не верит он сам, то плевать?       Делать кофе нет ни малейшего желания, кажется, Чимин сегодня поест в булочной, и если в его копилке достаточно мелочи (он то, что успел заработать, не тратит), то даже купит себе миндальный капучино. Парень отталкивается от столешницы, всё так же спокойно заявляя:       — Я вас обоих очень люблю, но я всё равно уеду, — в этот раз Пак смотрит на мать. — Даже если я так и останусь вашим разочарованием, даже если мы больше никогда не будем разговаривать.       Последнее больше к отцу относится. Это его стиль. Чимин же всегда шёл мириться первым и слушался, иногда делая то, что не хочется, пытаясь быть ребёнком мечты.       У него в любом случае не вышло. Так что теперь Чимин побудет кем-то похожим на Чонгука. Возможно, с килограммовым запасом страха, но посвободней того, что существует во всех воспоминаниях со школы и вообще времени, что провел в этом доме.       Пак Чимин собирается начать новую главу жизни, и он сделает это, сколько бы раз небо не обрушилось ему на голову.