yeah, yeah, jingle bells

      Человеческая способность отключаться, как только голова касается подушки, скорее всего должна входить в список хороших навыков — это ведь так чудесно засыпать, когда тебе нужно, а не с раздражением ворочаться до утра, не в силах глаз сомкнуть. Но посчитать её по-настоящему классной мешает одно уточнение: Чимин засыпает настолько быстро вовсе не из-за взявшейся из неоткуда суперспособности, а по куда более обыденной и близкой многим причине. Парень устаёт так, что отключается, даже не умыв лицо.       Второй день стажировки значительно отличается от первого хотя бы тем, что народу в клубе тьма-тьмущая. Пак знакомится с ещё двумя официантами и вторым барменом — девушкой Джейса Моникой, не совсем понимая: злобный взгляд это один из критериев по которым сюда берут на работу людей, отвечающих за напитки, или что?       Лейси, как только они остаются одни, не стесняется заметить, что у Моники вайбы дрянной сучки. Та уже чем-то успела заработать неприязнь паковой напарницы, пока они переодевались, и позже Чимин убеждается, что зоркий глаз Лейси нисколько не врёт, Моника действительно идеальная пара для Джейса. Настолько подходящих друг другу людей ещё поискать надо.       Оливер, их старший официант, отдаёт ей те дополнительные стаканы для сока, что она ранее выдала ему: он не успевает унести их дальше пары метров, потому что даже в плохом освещении битком набитого зала замечает на верхушке стеклянной пирамиды вполне себе отчётливый отпечаток губ. Скорее всего Джейс или, что вероятнее, Моника пили из него и перепутали с чистым, и Оливер — невероятный молодец, заметил оплошность, стоимость которой заведение часто платит репутацией, а крутые рестораны уровня Мишлен целой звездой, но вместо того, чтобы поблагодарить сотрудника, Моника вовсе не заменяет ему посуду. И, нет, она не ополаскивает свою «ошибку» сама под маленьким барным краном, не говорит катиться к чёрту со своим стопроцентным зрением, всего лишь, вот так, нисколько не стесняясь ни официантов, ни посетителей, начинает медленно протирать стенку стакана не с той стороны, лениво дыхнув перед этим на стекло, чем вызывает парочку смешков у занятого Маргаритами Джейса.       Смотрит она на официанта с лицом самой дрянной сучки.       Сложив руки перед собой, Оливер отходит на пару шагов назад, впиваясь в неё ответным взглядом, принимает правила непонятной игры и молча даёт понять, что он к её выкидонам полностью равнодушен, а значит будет стоять и ждать сколько потребуется. Нервы у него, похоже, сделаны из чистой стали, потому что даже главного хейтера всех конфликтных ситуаций, ставшего невольным свидетелем этой сцены, выводят их переглядывания, и Чимин сам приносит новый стакан, не с бара, а вытирает ещё тёплый от воды, тот, что только недавно помыл Фрэнк. Не смотрит ни на Оливера, ни на чёртову Монику, просто ставит стакан на поднос и, забрав свою расчётку, уходит как можно скорее, внезапно чувствуя такую бешеную злость внутри, хоть даже не понимает на что именно. На Монику с Оливером, на этот клуб, на себя и даже на Лейси, бросившую ему «а вот это ты зря», как только их старший официант получает свой дурацкий стакан.       Что это за шоу, боже? Часть соревнования в упрямстве, правила которого известны только сотрудникам клуба? Дурдом какой-то, а не коллектив. Людям, работающим с подобными особами должны выдавать разрешение на один час перерыва для крикотерапии.       Чимин терпеть не может эти игры в молчанку. Скорее всего это из-за отца и его попыток победить в малейшем споре убийством нервной системы с помощью игнорирования, но не важно, что именно послужило первопричиной, Пак Чимин ненавидит такого рода молчание всей душой и он не собирается менять своё отношение к подобному ни при каких обстоятельствах.       Оливера о их с Моникой ядовитых переглядываниях парень не спрашивает, он к сотрудникам с приставкой «старший» вообще сунется только под угрозой смерти; Тайлер, ещё один официант, слишком занят попытками спрятаться от видеонаблюдения в официантской и позалипать в телефоне подольше, так что Чимин с Лейси просто наблюдают за этим цирком со стороны, стараясь постоянно ошиваться между столиками, чтобы банально не сойти с ума.       Пак принимает заказы, старается не сделать не дай бог ни одной ошибки в чеке, и бегает туда-сюда, выглядя самым заинтересованным в дальнейшей работе стажером, но на деле в голове крутится только: «это была ошибка». Он зря сюда устроился. Спрятаться от родителей может и получится, но с такими коллегами это просто двойной удар по и так пошатнувшейся выдержке. Пускай на клубную музыку он реагирует совсем не столь остро, сколь на детские крики, но не сказать, что ему приносит хоть малейшее удовольствие уже третий раз играющий ремикс «Astronaut In The Ocean» и басы, меняющие сердечный ритм. Это ужасное место, ужасная работа и Чимину настолько не нравится, что он снова думает, как хорошо было бы вернуться к тому, к чему он уже привык. Приветствовать людей своим уже почти что автоматическим «оператор Чимин, чем могу быть полезен?», и хоть по сто раз на дню выслушивать какие раздражающие штуковины эти долбанные почтоматы и почему нельзя сделать так, чтобы ячейки срабатывали с первой попытки не раз в сто лет.       Он уже сделал такую ошибку. Закончив колледж, испугался будущих трудностей с очередной сменой места и вернулся к стабильности, а в итоге оказался в этом самом клубе с подносом в руках и кашей из злости и нежелания продолжать в черепушке. Помогла ему эта грёбанная стабильность?       Вспоминая прошлое при плохих временах в настоящем, мы почему-то очень ловко забываем все проблемы и трудности, случившиеся тогда, вместо этого нарекая то, что уже осталось позади, счастливым периодом жизни. И, конечно же, хотим к нему вернуться, думая, что хорошо может быть действительно только в тех днях, что уже успели пройти.       Прошлое осталось в прошлом, хватит уже по нему страдать или возвращаться даже мысленно. От этих долбанных почтовых автоматов Чимина порой тошнило, нечего к ним возвращаться, как бы сильно его не напрягала Академия. Лучше уж поискать новый вариант, чем от нечего делать начинать идеализировать старый.       К трём часам ночи, когда их пьяный, а может и вовсе укуренный в хлам диджей ставит подборку песен, подходящих больше для создания правильной атмосферы в ресторане, а не клубе, стопы у Пака горят так сильно, что стоять нисколько не легко. Из-за неприятных ощущений на подошвах дорога домой у него занимает дольше обычного, хоть в этот раз он не плетётся вслед за Лейси как бездомная собака, просто идти ему… больно. В клуб абсолютно точно нужна сменная обувь, а не неуместные в данной ситуации ботинки на четырёхсантиметровой подошве. Ещё бы шпильки Хёни на себя напялил, ей-богу.       Желание перейти на бег и одновременно лечь в сугроб в ожидании подмоги в виде неравнодушных прохожих растёт с каждым шагом, всё увеличивается и увеличивается, особенно после того, как они с Лейси прощаются у двери Академии и Чимин на вопрос не нужно ли ему в ту же сторону, что вчера, неправдоподобно врёт, что рождественскую ночь провёл у друга.       Ещё не хватало, чтобы даже Лейси считала его тупым только потому что Пак — главный любитель перепутать право и лево, когда речь идёт про дорогу, так же часто как верный путь с неверным.       Топографический кретинизм — не диагноз и вообще ничего не говорит про умственные способности определённого человека, но Чимин так часто слышал насколько это портит жизнь, даже не ему, а его бедным родителям, что чуть ли не инвалидностью это дерьмо считает. Он не может относиться к этому проще или, боже, с юмором, как это советуют многие, потому что всю его жизнь самые близкие люди, те, рядом с кем он рос, кто приложил руку к формированию личности и мышления, к кому он обращался за помощью из раза в раз, не переставали повторять какая это огромная проблема и насколько им не повезло с глупым сынишкой.       Как относиться просто к тому, что усложняет жизнь и каждый раз вызывает панику даже не из-за возможности не вернуться в то место, откуда пришёл к неверной локации, а потому что нужно будет снова просить о помощи? Если кто-то знает, то не поленитесь поделиться столь ценной информацией, потому что Пак Чимин в ней яростно нуждается.       У Чимина сегодня целые пятнадцать баксов чаевых, что вроде бы неплохо, это ведь уже что-то, но всё равно три помятые банкноты с Линкольном в кармане кажутся каким-то ужасным мизером. Хотя чаевые были только у Чимина и Лейси, так что он уже за это должен быть благодарен.       Пак обещает непонятно кому поблагодарить всех, кого только можно с самого утра, когда уже сидя на кровати натягивает на себя пижаму и, не удосужившись поднять то, что свалилось со стула, спешит провалиться в блаженное никуда. У него болит голова из-за музыки, гудят ноги и воодушевления уже поменьше, чем пару дней назад. Вечно заполненный чем-то поднос и постоянное движение от столика к столику дали возможность не думать о родителях и о том, что ждёт его при следующей встрече лицом к лицу, но, к пребольшому сожалению, эти мысли вовсе не прошли бесследно. Он не хочет об этом думать, не хочет злиться или оправдывать хоть кого-то: если парень начнёт это делать, то снова уцепится в свои привычки, в зону комфорта, уже не кажущуюся таковой, и в итоге подыщет себе с десяток причин остаться там, где он есть, а делать этого категорично нельзя. Так что он засыпает, в этот раз даже не пересматривая на ночь свой созданный только силами воображения сериал в голове про жителей волшебных подземелий.       Чимин проваливается в сон по щелчку и просыпается почти так же — резко, хоть ничего у него не щёлкает в прямом смысле. Он отлежал руку, но это всего лишь второе, что парень чувствует. Первое: кожи щеки прямо под глазом совершенно точно касаются чьи-то сухие губы, а потом рядом с ним прогибается матрас и…       Мама? С чего это мама решила разбудить его поцелуем?       Морщась, Чимин поднимает веки, но натыкается вовсе не на мать. На соседней подушке лежит его лучший друг и плохо скрывает улыбку за закушенной губой.       Мозг ещё не проснулся до конца, не успевает как следует осознать, что это тот самый парень, к которому у Пака ни с того ни с сего вспыхнули чувства, выходящие за рамки дружбы или даже симпатии, так что вместо того, чтобы начать паниковать, Чимин стонет, натягивая одеяло повыше, прикрывая даже нос.       — Нельзя целовать людей без их согласия, засранец.       И только тогда, сразу после этих слов, до по-прежнему уставшего парня, начинает доходить, что именно произошло секунду назад. Чонгук поцеловал его. В самое неромантичное место, чёрт возьми. Под глазом.       Это… Какими бы невозможно близкими не были их отношения, подобные способы проявления любви в новинку для обоих. Может они и рассказывали друг другу всё на свете, не скрывая самых постыдных подробностей, но поцелуи, не похожие на отцовский чмок, для них совершенно точно в новинку.       Что Чонгук вытворяет, чёрт возьми? Он… тоже чувствует эти перемены между ними?       Ну, конечно, он чувствует! Это из-за него Чимин и начал себя накручивать подобными подозрениями. Гук должен понимать, что происходит куда лучше старшего, но вместо того, чтобы ответить на нисколько не строгое замечание, этот бесстыдник хмыкает, поначалу пытаясь сдержать смех, но проваливается, с тихим хихиканьем заверяя:       — Не целовал я тебя.       Ну да, как же, а Чимин — принц Уэльский.       — Думаешь, я дурачок?       Голос звучит непривычно хрипло, Чимину пора бы завязывать с газировкой в перерывах между беготнёй от бара к посетителям, потому что ощущения сейчас такие, словно его горло вибрирует на определённых звуках и не сказать, что это приятно.       — Нет, ты солнышко, — удобней умащиваясь на подушке, отвечает Гук. — Ты всегда выглядел так мило по утрам?       Из-под одеяла доносится недовольное цоканье.       — Что ты творишь, — стонет Пак, накрываясь с головой.       Комплименты для них не такая уж редкость, они никогда не стеснялись похвалить друг друга по причине и без, но в последнее время даже самые обыденные и привычные слова звучат как самые что ни на есть настоящие подкаты, и Чимин понятия не имеет дело в нём и его как всегда буйном воображении или Чонгук правда ломает их привычные рамки допустимого.       Как вообще можно влюбиться в лучшего друга? Того, кого ты знаешь с детства, кто прошёл с тобой не самый легкий путь взросления, своими глазами видел твои худшие времена и только сейчас, по прошествии стольких лет вдруг начал казаться кем-то большим. Чимин помнит мальчишку Чонгука, его привычку вытирать руки о себя или о Чимина, побеги из дома из-за домашки, первую девушку пятнадцатилетнего, вечно смущенного, друга; помнит каждый его рассказ про очень неудачный первый опыт поцелуев и то, как у девушки пошла кровь из-за того, что он неудачно зацепил её брекетами; рассказы про самое сокровенное, попытки научиться угадывать правильную сторону презерватива сходу и даже ссоры по поводу одалживания вещей. Они ведь как братья. Что Чимину вдруг взбрело в голову? Расстояние сыграло злую шутку или то, что те немногочисленные парни, с которым он встречался, и вполовину не относились к нему с тем же пониманием, что Чонгук? У Пака и правда нет никого ближе этого малыша. Даже Хёни не смогла пробиться через столько стен, при том, что Чимин страшно любит свою сестру.       Лишь бы это прошло до того, как Чимин всё испортит. Лишь бы он этими чувствами не наделал делов. Но что если Чонгук тоже это чувствует? Он начал по-другому смотреть на старшего, и насколько шикарной не была бы фантазия последнего, он не может просто взять и придумать этот взгляд, не может перепутать тот самый тон во время кое-каких комплиментов с тем, что раньше казался дружеским. Но это нужно принять, а Чимин ещё не совсем разрешил себе чувствовать то, что наполняет его тело теперь, что уж тут говорить про возможность оказаться взаимным в столь сумасшедшей ситуации.       — Эй, — Чонгук со смешком тянет одеяло вниз, заставляя открыть лицо. — Там Хёни с Джейком приготовили что-то… — запинается, подбирая подходящее слово, но, провалившись, снова смеётся. — Что-то. У меня миссия притащить тебя вниз.       Теперь стонет Чимин.       — Я не хочу туда идти, ссориться с утра пораньше не слишком хорошая идея.       Тот крайне решительный настрой, накрывший его с головой вчера в ванной, поугас из-за не совсем приятного адреналина, выплеснувшегося в кровь после той крошечной ссоры с родителями. Это ведь даже ссорой назвать нельзя: Чимин ведь не выслушал отцовский ответ, сбежал как самый настоящий трус, только начав оголять свой внутренний стержень, и сейчас ему никоим образом не хочется повторения. Не-а. Нисколько. Даже если потом станет легче, ему ни капли не нравится мысль переживать то же напряжение при зрительном контакте. Нужно снова собраться с силами для ещё одного такого разговора, потому что если он не сможет стоять на своём до конца или, что ещё хуже, пустит слезу, поддавшись ужасным чувствам, то ничего хорошего никак не получится.       Не сегодня. Не сейчас.       — Твой отец у меня дома, — будто услышав все пронёсшиеся в голове друга мысли, Гук садится, стягивая одеяло ниже. — Пойдём поедим, тебе всё ещё надо открыть рождественские подарки, пока Стейси и Иззи не сделали это за тебя.       Вчера Чимину было не до этого, слишком уж занят был ощущением действительно домашнего уюта со своей большой семьёй, с близняшками, взахлёб слушающими как абак получил свои земли от королевы-лягушки в награду за лучший сад с поющими на разных языках цветами.       — Они ещё не спят?       Который час вообще?       Чонгук, хватая друга за руки выше локтя, тянет на себя, тоже заставляя принять сидячее положение, и недовольное хныканье нисколько его не останавливает.       — Джейк шёл их укладывать, но что там у него получилось я не знаю, они требовали своего Мими.       Закрывая глаза руками, Чимин зевает, рассеяно моргая после, и снова ловит взгляд Чонгука, прямо перед тем, как тот опускает его. Младший сидит на пятках, легко улыбаясь, и у него в голове явно вертится идея, похожая на те, что заставляли Чимина есть жуков и засовывать ноги в неопознанные лужи. Чонгук сейчас похож на идеального обладателя Карты Мародёров, потому что даже при том, что они почти не двигаются и как два болвана смотрят друг на друга впритык, не торопясь произнести хотя бы слово, во взгляде Гука читается то самое «торжественно клянусь, что замышляю шалость и только шалость», потому что эта фраза словно с него и писалась. Друзья мало видятся, но рассказам о самых неважных мелочах по-прежнему есть место в их жизни, так что может Чимин больше и не ходит с Чонгуком красить когти коту миссис Беннет, но точно знает, что тот специально каждое фото брата комментирует миллионом эмоджи, потому что тот терпеть такого рода комментарии не может, и начинает разговоры с консьержем своего нью-йоркского пристанища словами «здравствуйте, дядюшка».       Сейчас, в этот самый момент, совсем не получается распознать, что у парня на уме. У Пака слюна на лице засохла или это опять их… особая ситуация?       Нужно перевести всё в более безопасное русло, потому что Чимин помимо всё так же напряжённых мышц ещё и внутренне ощущает то же: сердце начинает ускоряться, а дыхание становится более тяжёлым, поэтому не помешало бы попытаться исправить ситуацию и спасти собственную задницу, потому что рот Чонгука снова кажется кошмар каким соблазнительным.       — Вы с Джейком тусуетесь только здесь?       Но помогать Чонгук не торопится, не отвечает сходу, позволяя успокоить сбрендивший пульс; облизывает губы, следом пытаясь в своей излюбленной привычке содрать зубами засохшую корочку, но те… боже, просто до невероятного розовые и без малейших следов шелушений, потому что Чон Чонгук наконец начал защищать своё тело от погоды и всех невзгод внешнего мира не только одеждой. Он очень долго к этому шёл, противился косметике и убеждениям всем вокруг, так же сильно, как и собственным потребностям в чёртовой гигиеничке, но наконец принял это.       Чимин так же принял своё решение о переезде. Может, с Нью-Йорком та же история будет?       — Джейку нравится проводить время с близняшками, — всё так же не поднимая взгляда, отвечает Чонгук, но Чимину не по себе, он, уже более отчетливо ощущая, как сердце начинает стучаться о грудную клетку, проводит пальцами по уголкам рта, пытаясь стереть несуществующее нечто, хоть что-то внутри подсказывает — дело вовсе не в каких-то последствиях сна, — но такое нехитрое действие наконец отрезвляет его подвисшего друга. — И с Хёни тоже, хотя он ведёт себя так, будто беременность превратила её в ёлочную игрушку и к ней нельзя слишком сильно прикасаться.       Так уж Чонгук оказался в постели Чимина из-за того, что Джейк скучает по Хёни. Как же.       Пак хихикает, снова выбрав поверить в тот вариант, что кажется куда более безопасным, чем вопрос «ты так сильно хочешь быть рядом со мной?»; он намеренно дурит самого себя, вылезая из постели. Хотя всё не так уж далеко от истины, это ведь в стиле Джейка. В стиле обоих Чонов. Какими бы взбалмошными они не были, оба заботятся обо всём и всех, оба обожают свою семью. Но, видимо, Джейк именно в заботе куда круче старшего брата, потому что Чонгук со смешком добавляет:       — Хёни поскользнулась, и он чуть не поседел, ты бы его видел.       Чимин сам бы в этот момент поседел. Когда Хёни положили в больницу на двадцать шестой неделе беременности, он хотел её там же треснуть, особенно после «у меня двое маленьких детей, Чимин-а, я не могу лежать весь день в кровати и есть апельсины», потому что она не говорила о сложностях в ту неделю, пока Росс отсутствовал. Хвала небесам сейчас, когда срок беременности вот-вот подойдёт к концу, ей хватило ума не строить из себя всесильную и не оставаться с девочками на почти что два месяца в одиночку.       — Он нечасто заходил раньше.       Хмыкая, Чонгук слезает с кровати тоже, тут же поворачиваясь к Чимину спиной; расстилает одеяло, решая заправить постель самостоятельно, даже не представляя с каким трудом приходится сглотнуть его другу из-за такого простого действия.       Боже… Ну Гук что, впервые убирает эту чёртову кровать у друга в комнате? Во что Чимин превратился?       — Он ждал своего братишку, чтобы я пришёл и растормошил его придумывающую себе проблемы задницу, — для Пака даже подушки взбивают. — Джейк пошёл против системы, он, вместо того чтобы расслабляться, только стеснительней становится.       Может, с приездом Чонгука не слишком рождественская атмосфера не превратилась в таковую по одному лишь взмаху волшебной палочки, но факт того, что вот так, представляя ужас на лице Джейка, когда он пытался спасти от смертельной опасности Хёни, пока Чонгук, посмеиваясь, пытается это изобразить максимально детально, держа одну из подушек вытянутыми руками, Чимин чувствует себя куда больше дома, чем… вообще за последние полгода, отрицать невозможно.       Семья — это не только те люди, что имеют общие корни с тобой. Соседские мальчишки, не дающие ему продохнуть всё детство, тоже его семья. Они куда ближе, чем каждая его тётя или все кузены, ошивающиеся в других штатах.       Когда Пак натягивает на себя свой горячо любимый, но уже поистине древний свитер, и они с Чонгуком выходят из комнаты, всё ещё посмеиваясь над младшим Чоном, как-то совершенно случайно встречают того на лестнице и заходятся смехом громче, тут же получая раздраженное «тш!» и палец прижатый к губам.       Два часа дня, Чимин наконец отоспался как следует. Джейк уложил девочек. Невероятно. Он явно ладит с детьми. Или те просто чувствуют, что он сам всё ещё ребёнок, каким взрослым не пытался бы казаться и насколько сильно бы не вырос за это лето. Он уже чуть выше Чонгука, а ему только семнадцать. Если он вытянется ещё на пару сантиметров и надерёт старшему брату задницу в их вечных попытках побороться за что бы то ни было, Чимин собирается заснять это на камеру и выставлять в соцсетях на Дни Рождения лучшего друга до тех пор, пока у него не появится другой, более позорный компромат. Хотя наверняка нет ничего позорнее для Чонгука, чем он же, умоляющий о пощаде своего братишку.       Чимин обожает этих двоих. Он всю свою семью обожает, что бы за ссоры у них не случались, но Чоны это просто ходячий комок счастья с бесконечным зарядом. И, кажется, унаследовали они это как у отца, так и у матери, хоть воспоминания о миссис Чон уже начинают бледнеть в памяти Пака.       Она бы гордилась тем, какими людьми выросли её дети. Она обязательно была бы счастлива из-за своих заводных мальчишек.       Чонгук был прав, папы в гостиной действительно нет, но, к сожалению, мама уже сидит за столом, что-то высматривая в телефоне и деловито курируя каждое движение Хёни, пересыпающей запеченные овощи на большую тарелку.       С мамой дела вроде бы обстоят лучше, чем с отцом, но Чимин всё равно старается на неё не смотреть, когда подходит к сестре, надеясь занять себя хоть чем-то, но его опережает подсуетившийся Джейк.       Когда он вообще стал настолько паинькой?       — Чонгук сказал вы приготовили что-то, но определения придумать не смог, — со смешком говорит Пак, наблюдая как сестра засовывает грязный противень в посудомойку.       Хёни проверяет влезет ли туда ещё что-то и отдаёт брату стопку ожидающих своего часа тарелок, улыбаясь.       — Это гавайская лазанья.       Чимин морщится, прижимая посуду к себе.       — Это ещё что?       — Гавайская пицца, — поясняет Чонгук, воруя запеченное брокколи. — Но лазанья.       И перед тем как парень успевает вставить хоть слово, мама отрывается от телефона, смотря поверх очков.       — Да, они напихали туда ананасов, я говорила, что ты не будешь это есть.       Что это?       Чимин вчера повёл себя как недовольный ребёнок, ошарашивший родителей своими очень уж непривычно откровенными словами, он думал теперь их отношения будут не просто напряженными, а состоять из сплошных ссор, и теперь он получает… что?       Мама не злится на него? Даже ни разу не скажет, что пора заканчивать вести себя так неподобающе?       — Всё он съест, — кивает сам себе Джейк. — Это по моему рецепту.       Из-за этого Пак даже от мыслей о маме отвлекается, морщится, тут же смотря на младшего Чона.       Рецепт Джейка? Того, что в кулинарии преуспел примерно так же, как Эмиль в «Рататуй»? Радость-то какая.       — Ещё скажите, что это Чонгук готовил.       Из-за совсем не наигранно недовольного комментария, на всё так же подъедающего овощи прямо руками Гука наконец обращают внимание, и по его бессовестным пальцам прилетает шлепок от брата, пока Чимин расставляет тарелки для каждого, пытаясь не сместить и не задеть другие приборы. Чонгук в долгу не остаётся, бьёт брата по предплечью, перегнувшись ближе к центру стола и снова начиная улыбаться.       — Я хочу, чтобы мы все смогли познакомиться с ещё одной мисс МакКолл, так что расслабься, никому сегодня желудок не промоют.       Он, оставив попытки добраться к отскочившему Джейку, снова садится как подобает и засовывает большой палец в рот, смотря прямо на Чимина. И если Чонгук этим откровенным взглядом собирается вызвать у друга мурашки, то справляется он на пять с плюсом. А потом, стараясь не показывать насколько довольный тем, что Пак, сглотнув, смотрит на то, как смыкаются губы на первой фаланге, снова возвращается к разговору.       — Но да, к готовке меня лучше не подпускать.       Чёрт, чёрт, чёрт.       Это самые странные праздники в жизни Пак Чимина, и он уже не первый день не понимает, как вернуть всё происходящее к отметке «нормально».       — Что ты ешь в Нью-Йорке? — с приподнятой бровью интересуется Хёни.       Джейк ставит на подставку большой противень с ананасовой лазаньей, забрав его у девушки, так что та, видно не в силах сидеть без дела, берётся за салфетки.       — Всё что привозит доставщик, — хмыкает Чонгук. — В основном китайские пельмени или что-то из ресторана здорового питания.       — Это ты на пельменях стал таким крепышом?       Чонгук недовольно закатывает глаза, он прекрасно понимает, что его тут не пытаются пристыдить, а всего лишь подкалывают, намеренно используя такое слово, но всё равно хочется цокнуть, показав своё раздражение, пока передаёт стаканы, принесённые Джейком.       — Я не толстый, это мышцы, я много тренируюсь.       За столом их пятеро, но тарелок семь. Кажется, папа тоже должен прийти. Вместе с мистером Чоном.       Чонгук пытается продемонстрировать самые популярные позы бодибилдеров, не поднимаясь с кресла, и у него это почти что получается, так же как вызвать всеобщий смех из-за этого вида.       Чимин тоже смеётся, особенно когда младший начинает почти что тужиться, прекрасно понимая, что благодаря мешковатой одежде никто ничего не рассмотрит, тот знает, что это рассмешит всех и прекрасно пользуется возможностью обеспечить побольше людей улыбкой. Хёни сквозь смех просит Гука не лопнуть, а Джейк, усевшись на своём стуле, даже несколько раз тыкает в него вилкой, больше не получая никакой сдачи, и они снова развеивают всякие остатки того настроения, с которым проснулся Чимин. Ничего особого не нужно, всего лишь его люди за одним столом и отсутствие какого-либо осуждения или недовольства.       Пак улыбается из-за называющих друг друга воздушными шариками Хёни и Чонгука, но натыкается на мамин взгляд, замечает, как та смотрит на него с улыбкой, чуть наклонив голову к плечу, и почему-то от такого простого действия становится не по себе. Вчерашняя ссора продолжает всплывать в воспоминаниях отчётливей, как только внимание сосредотачивается не на Хёни или друзьях, а мамином тёплом взгляде.       Почему она вчера так не смотрела? Всего пару дней назад говорила, что разочарована сыном, вчера не попыталась вставить и слова, когда папа пытался пристыдить его просто за работу, а сегодня ведёт себя как ни в чём не бывало.       Он улыбается ей в ответ, но улыбка получается грустной.       Не выходит у Чимина избавиться от этих мыслей, в нём странная обида за себя, и стыд за то, что вчера настолько не сдержался, потому что… Сложно избавляться от образа хорошего мальчика, хочется тебе этого или нет. Тут и не образ вовсе был, Пак и вправду хороший мальчик, он не имеет привычки перечить родителям до такой степени, что в двадцать три года всё ещё живёт с ними, потому что они настояли, и пытается быть этим самым солнышком при любых погодных условиях.       Пак всё ещё собирается быть хорошим ребёнком, братом и классным дядей, но срочно перестать позволять решать за себя. Знать, что ответственность за твою жизнь и каждый выбор лежит только на тебе и правда пугает, но так будет правильно. За него никто не будет отвечать, он совершеннолетний, у него есть мечта, которую он собирается превратить в цель, взять пример со своего смельчака-друга, и для этого стоит начать хотя бы с личного жилья. С места, где никто его не будет доставать или вызывать непонятные чувства гневом, резко сменившимся на милость.       Боже, он наверняка будет звонить Чонгуку каждый вечер, особенно если услышит хоть один посторонний звук в квартире. Чимин же не будет знать кто жил до него в той квартире в которую он заселится, не сразу сможет раскопать секреты дома и проверить нет ли там не дай бог привидений, а значит опасаться придётся даже тени от листьев.       Нда… Чимин даже сам и не жил никогда и не то чтобы он боялся одиночества, наоборот сам хочет этого уединения, но будет адски непривычно — это просто гарантированно. Веселое время его ждёт. Если он не сбежит к родителям или Хёни в первый же месяц, Чимин точно потребует у Чонгука медаль за храбрость.       В том, что Джейк такой же засранец как его старший брат Чимин в который раз убеждается, когда тот всеми силами пытается запихнуть кусочек лазаньи яро сопротивляющемуся парню в рот, не переставая убеждать, что там нет никакого ананаса и ему нечего бояться. И ему таки удаётся. Чимин поддаётся младшему Чону, жуёт, осматривая всех сидящих за столом как самых настоящих предателей из-за их смешков, кривится, потому что это всё ещё тесто, на котором побывали ананасы, так что оно сладкое и солёное одновременно. Отвратительное. Пак называет Джейка с Хёни — главных любителей этого безобразия — гастрономическими извращенцами и торопливо заедает всё картошкой, стараясь как можно скорее перебить вкус.       Чонгук смотрит на него, подпирая подбородок рукой и, совершенно забыв про еду, улыбается ужасным страданиям друга. Чимин вытирает всё лишнее и не существующее салфеткой, борясь с желанием показать каждому средний палец только из-за присутствия мамы, но… зрительный контакт с Чонгуком не разрушает. Чтобы не происходило за столом или внутри черепной коробки, перестать смотреть не получается ни у Чимина, ни у Гука. Не исключено, что у младшего есть причина так смотреть и она, по сути была, Пак только что стёр с лица остатки гавайского безобразия, но… Какова вероятность того, что дело вообще не в Джейке, заляпавшем Чимину щеку сливочным соусом, а в самом парне?       Всё такое непонятное и прозрачное одновременно, что плакать хочется.       Им надо объясниться друг с другом. Чимин сойдёт с ума если будет мучиться своими дурацкими догадками, а ему стресса и так хватает, сейчас предстоит продумывать план переезда, как поговорить об этом с родителями нормально, без желания топнуть ногой, и где же найти силы пережить третью смену в Академии, пытаясь сбежать от недовольных взглядов барменов.       Но думает он всё равно о лучшем друге и да, снова совсем не в том амплуа. В его голове не недовольный Джейс или Моника, а факт того, что Чон Чонгук не только бальзам для губ начал признавать, но ещё и стал носить украшения. Уши Гук проколол ещё на втором курсе, вот только серёжки на нём увидеть было довольно большой редкостью, сейчас же проколов стало больше, правое ухо украшает довольно внушительное количество гвоздиков, левую — только один с изображением смайлика-логотипа Nirvana. Ему идёт это всё просто непередаваемо.       Лучший друг Чимина всегда был настолько красивым?       Отвлекает от очередной возможности улететь в другое измерение то, что происходит за столом. Чонгук, оторвавшись от друга благодаря вопросу миссис Пак, рассказывает про Нью-Йорк, чуть более вальяжно растекаясь по стулу. Мама не перестаёт спрашивать про его отношения с микроволновками и не сложно ли ему совмещать учёбу с работой сейчас, когда пора уже готовиться к выпуску и ему, кажется, приятно высказаться вот так, за столом, а не по телефону.       Чимин знает, что Чонгук звонит отцу и Джейку каждый день вне зависимости от того сколько времени у него имеется на разговор, чуть реже самому Паку и Хёни, и старается пару раз в месяц напомнить о себе ещё и маме Чимина, женщине, что старалась заботиться о них с братом, когда их мамы не стало. Миссис Пак, Хёни и бабушка, живущая в соседнем штате наверняка самые важные женщины в жизни Гука. Те, кто искренне пытался дать хотя бы часть той любви, которой Чонов лишил ужасный диагноз матери. И живой разговор значит для чиминового лучшего друга куда больше тех, что случаются даже по видеосвязи. Сейчас у Гука есть то самое важное для него присутствие человека, с которым он говорит.       Он позволяет погладить себя по затылку, даже придвигается ближе, чтобы миссис Пак не убирала руку и видно, что ему очень нравится эта простая ласка. По Чонгуку сильно ударила смерть мамы, он до сих пор, по прошествии стольких лет, всё ещё нуждается в том внимании, которого ему не доставало в подростковые годы. И он правда не врал ни разу, когда говорил, что по-настоящему любит родителей Чимина. Скорее всего только поэтому он старается быть осторожным со словами во время очередной попытки убедить Чимина вырваться за пределы на самом деле несуществующих границ, подальше от Хайстауна и их тихой улицы, хотя мог бы сказать что-то в своём стиле, нечто вроде: «пошли их нахрен и наслаждайся свободой».       Это и есть жизненное кредо Чон Чонгука. Он наслаждается свободой и видно, что подобное ему более чем нравится.       Чимину понравится полная свобода или в который раз напугает? Этот вопрос кажется очень интересным и, как бы странно это не казалось, проблема в том, что Пак не знает ответа на него. Не может понять сейчас страшно только из-за перспективы осваивать окрестности нового города, большого ли маленького, не важно, или он боится получить такую безграничную свободу действий.       Иногда людям страшно получить то, что хотят. И Чимин из-за своих страхов в очередной раз чувствует, как неизвестность сжимает пальцы на шее.       Тарелка с овощами значительно пустеет, потому что Чонгук пытается не налегать на мучное или (по его мнению) слишком вредное, так что феноменальный рецепт Джейка не оценивает не один только Пак, но тому нет никакого дела до того, кто и что оценил. Джейк доволен как слон, он не перестаёт жевать ни на минуту. И Хёни тоже, хоть сдаётся куда раньше самого младшего из всех здесь присутствующих. Девушка вообще странно молчаливая всё то время, что они сидят за столом и Гук, вдоволь наговорившись про свой дражайший Чайна Таун, даже не стесняется вслух это заметить, на что Хёни сначала просто утыкается взглядом в тарелку, а потом как-то робко признаётся:       — Я так хотела мальчика.       Чонгук затихает, позволяя улыбке дрогнуть.       Никто не ожидает этого откровения, кажется, как и сама Хёни. Но она будто с опозданием понимает, что сказала и как это может выглядеть, торопливо улыбается, хоть грусть с лица это и не сметает.       — Нет-нет, я обожаю своих малышек, но, да, всегда хотела даже не мальчика, а мальчиков, — смотрит на Чимина, потом и на Чонов, улыбаясь одним уголком рта. — Точь-в-точь как вы трое. Я так сильно вас люблю, что всю жизнь хотела ваши маленькие копии.       Хёни медленно выдыхает, часто моргая, и Чимин вдруг чувствует, что если она заплачет, то он не задумываясь последует её примеру. Но парень пытается предотвратить это, он берёт сестру за руку, из-за чего та сглатывает, прикрывая глаза.       — Зачем тебе ещё одни мы? — тут же отвечает Гук, опираясь на стол локтями. — У тебя вполне себе неугомонные девчонки, тебе не нужны именно мальчики, чтобы сойти с ума. — Он смотрит на Чимина, пытаясь найти какую-то поддержку, но тот не отрывает взгляда от сестры, так что Чонгук улыбается, вдруг добавляя: — Хочешь я научу их фокусу с яйцом в микроволновке? Мама была от него в таком восторге.       Все смеются так синхронно и естественно, словно это прописано по сценарию, и пропитавшая воздух грусть начинает понемногу испаряться так же быстро как появилась просто из-за вечной шутки о коронном номере Чонгука. Он продолжает вспоминать свои другие детские выходки, рассказывает, как у папы появились первые седые волосы, когда кот миссис Беннет наконец не выдержал его назойливости и во время попытки покрасить тому хвост куркумой, расцарапал лицо даже не ему, а вечно страдающему из-за него Джейку так, что тот не мог открыть глаз из-за залившей всё крови. И именно таких сыновей мистер Чон нашёл на кухне — окровавленных с бесполезными лейкопластырями в руках. У Джейка до сих пор есть шрам под бровью. Когда Чонгук об этом напоминает, младший Чон придвигается ближе к Чимину, чтобы было легче рассмотреть, пока Гук копирует строгий тон отца и ужасно правдоподобно произносит: «Ты хочешь, чтобы я питался только сердечными каплями, Чон Чонгук?», всё поднимая и поднимая процент веселья в комнате. Не отрывает взгляда во время каждой новой истории от Хёни до тех пор, пока она, хохоча, не откидывает голову, наконец забывая обо всём, что говорила до этого, а Чимин в свою очередь думает, что Иззи и Стейси вовсе не нужно быть мужского пола, они наверняка ещё переплюнут не только Джейка, но и короля микроволновок Чонгука.       Хёни отлично исполняет своё желание, не важно носят её дети розовые бантики или футболочки с Молнией МакКуин и кроссовки с Черепашками Ниндзя.       Гук пытается не дать загрустить. Он и для Чимина подобное частенько делает, не даёт упасть духом, если это ему под силу. И Чимину нравится заставлять друга улыбаться тоже, особенно когда это что-то связанное с работой, в которой он ничегошеньки не смыслит. Младший частенько причитает на своём английско-компьютерном о неработающих билдах, продакт-менеджерах, требующих построить взаимосвязь с корявыми сервисами, код которых не только невозможно понять, но и равноценно куче потерянных нервных клеток, времени и плодотворной почве тысячи и одного бага — это вообще отдельная, не поддающаяся цензурной лексике, история. И Пак просто кивает, поддакивая, вкидывает что-то совершенно неподходящее в определённый момент, и они оба над этой нелепостью смеются. Чонгук вряд ли звонит Хёни, когда ему нужна подобная перезарядка батареек настроения. Джейку — может быть, но Чимину хочется думать, что тот предпочитает отвлекаться посредством голоса лучшего друга в трубке или благодаря его лицу на экране.       Ему нравится отвлекать Чонгука от проблем. Нравится, когда тот улыбается или как складываются его губы бантиком, когда из последних сил пытается удержать в себе рвущийся наружу хохот.       Чимину просто нравится его Чонгук. Больше всех придуманных им животных и чудотворных заклинаний.       Боже, он и правда влюблён. В лучшего друга.       Снова встречаясь глазами с Чоном, старший приблизительно прикидывает каков процент, что всё это не по одной лишь его вине и не идёт в одностороннем порядке. Насколько большая вероятность того, что во всём творящемся хаосе они абсолютно взаимны?       Чонгук едва заметно подмигивает другу, бегая взглядом от Джейка, принявшегося припоминать, что они с братом вытворяли уже вдвоём, после того самого инцидента с котом, и обратно.       То, что сейчас не даёт Паку покоя именно Чонгук и начал, правда? Он более чем прекрасно знал, что с Чимином сделают эти его долгие двусмысленные взгляды, далеко не всегда глаза в глаза, и на сколько градусов поднимется температура целого мира благодаря каждому неожиданному комплименту, не так ли?       По всей видимости, Чон Чонгук в очередной раз замыслил какую-то шалость.       Не переставая наблюдать за парнем, Чимин снова думает, что им нужно разобраться в этом или хотя бы ему одному с собственными мыслями и чувствами, но волшебная атмосфера, воцарившаяся благодаря уютным разговорам не о чём-то крайне важном, портится звуком открывшейся двери и вместе с этим раздавшимся «мама!» из радионяни.       — Ёнгвон! — восклицает миссис Пак, когда мужчины входят в дом. — Ты должен был вернуться через пять минут!       Чимин, выгнув брови, поворачивается к Чонгуку, больше не отвлекаясь ни на его серёжки, ни на принявшее серьёзное выражение лицо.       Папы нет, да? Хотел просто затащить за стол?       Хёни кое-как приподнимается, готовясь пойти к дочерям, но брат её опережает.       — Сиди, я проверю.       Он торопливо отодвигает стул, скрипя ножками по полу и больше не смотря на Чонгука, направляется к лестнице, к посмеивающимся над чем-то мужчинами. Сестра вдогонку предупреждает:       — Они ещё хотя бы час должны поспать.       Кивая, Чимин старается не медлить, потому что раз уж проснулась одна из девочек, то вторая не проспит долго, если после совсем не тихого восклицания ещё не сделала этого. И лучше бы прийти до того, как они выйдут из комнаты, или чего хуже сами выйдут на лестницу.       Он здоровается с папой Гука и Джейка, искренне улыбаясь его комплименту насчёт солнечной пижамы, но не задерживается дольше пары секунд. С отцом Пак всё ещё не хочет пересекаться, он пытается даже не смотреть в его сторону, и да, конечно, он знает, что это глупо, он сейчас бежит от неизбежного и это его родитель, не получится прятаться всю жизнь, но стоит подождать того момента, когда в доме хотя бы не будет троих Чонов.       Когда парень открывает дверь, Стейси сидит на кровати, рассматривая спящую Иззи, и как только натыкается на Чимина, слишком громко зовёт:       — Мими!       Приставляя палец к губам, Пак торопливо закрывает дверь, тут же подходя к проснувшейся девочке.       — Не буди Иззи, ладно?       Поднимая племянницу на руки, Чимин прижимает её к себе, как-то совершенно неосознанно действительно наслаждаясь этими мимолётными объятиями, пока Стейси на грани между сном и реальностью, потому что в обычное время просто обнять этих двух попрыгунчиков не так уж просто — изворачиваются, как непоседливые котята.       — Тебе снова что-то снилось? — шепчет Чимин.       — Волк.       Где она вообще этого набралась? Хёни контролирует всё, что смотрят девочки и испугать их ничего не должно, но, кажется, голова Стейси и правда перегружена, если кошмары случаются настолько часто. С ней надо больше играть и меньше забивать сознание цветными мультипликациями, а это не всегда оказывается возможным, потому что мультики им куда интересней, чем всё игры, что придумывает Чимин. Ну разве что кроме тех случаев, когда парень подкидывает их к потолку заставляя хохотать. И когда рассказывает сказки.       Иззи ворочается на подушке и Пак, прикусив губу, поворачивается к малышке, надеясь, что не разбудил, и облегчённо выдыхает, когда та, причмокнув губами, перестаёт крутиться.       Стейси большая молодец. Она не разбудила свою сестрёнку.       — Хочешь услышать историю про червяка?       Девочка кивает, обвивая руками его шею, и Пак отходит, пытаясь вспомнить все подробности того, что придумал в прошлый раз. Он бы с куда большим удовольствием начал посвящать малышку в события Подземного Королевства, но там слишком много вещей, способных вызвать ещё больше кошмаров у двухлетнего ребёнка. Так что он рассказывает про то, как червяки обустраивают домики под землёй, украшают свою маленькую рождественскую ёлку и все праздники не снимают свитеров с оленями Санты. Стейси тихо повторяет за ним некоторые слова, внимательно вслушиваясь в то, что ей рассказывает дядя, не переставая обнимать его шею. Они оба настолько сосредотачиваются на сказке, что даже пропускают тот момент, когда дверь в комнату открывается и внутрь заглядывает Чонгук. Чимин лишь из-за скрипнувшего пола, замечает присутствие ещё одного человека, смотрит как тот входит, ни на секунду не прекращая говорить, поглаживает девочку по спине и старается перейти на ещё более приглушенный тон.       Зачем Чонгук пришёл не совсем понятно, но он осторожно садится на подоконник, тоже вслушиваясь в очередную байку Чимина. Пусть это и что-то примитивное, невинно-детское безо всяких сражений и сильнейших врагов, Пак почему-то не сомневается, что младшему правда так же интересно, как и племяннице у него на руках. Чонгуку всегда было интересно то, что рассказывал ему Чимин.       Чонгук он… В него, кажется, невозможно не влюбиться.       Они смотрят друг на друга: один уставший фантазёр и свободный студент-трудяга, в очередной раз переживая что-то привычное, но в то же время совершенно новое. Чувствуют ту же любовь и привязанность друг к другу, тот же запредельный комфорт и уют, но уже с примесями чего-то абсолютно нового, ещё ни разу не испытанного по отношению друг к другу. Чего-то другого, но не менее волшебного, чем их чтение комиксов о Человеке-Пауке и Росомахе под одеялом с фонариком, чем каждый секрет и все ночи, что они провели обнимающимися у Чимина в кровати, когда миссис Чон не стало. И в тот момент, когда ручки Стейси перестают сжимать его, а просто повисают вдоль спины, Чимину хочется одного — поцеловать своего лучшего друга. Прямо в этот момент впервые коснуться так, как они ещё никогда друг друга не касались: губами чужих губ.       Пак не влюблялся никогда по-настоящему, у него были отношения, была симпатия, но ещё ни разу в жизни грудь не распирало от настолько необъяснимого спектра чувств. Ещё никогда ему так сильно не хотелось благодарить человека просто за то, что он существует в одно время с тобой, за то, что стал твоим другом.       Почему Чонгук такой? Он всегда был настолько притягательным?       Стараясь отвлечься от неподобающих мыслей, Чимин укладывает племянницу на подушку, снова накрывая её одеялом и садится на пол у кровати, не решаясь выходить из комнаты один.       — Ты уверен, что не любишь детей, солнышко?       Чонгук шепчет, следом прикусывая губу, и почему-то из-за этого выглядит ещё привлекательней.       — Моих девочек люблю, — тем же тоном отвечает парень. — Посмотри на них, у меня вообще был шанс? Их невозможно не любить.       — Да, — Чон снова делает паузу. — Это у вас семейное.       Нахмурившись, Чимин всем телом поворачивается к другу, в этот раз точно понимая, что ему не кажется и ни капли не мерещится. Чонгук на что-то ему намекает. Намекает очень уверенно и кристально ясно. Но прежде чем Пак успевает собраться с силами для прямого вопроса, младший говорит первым:       — Я провожу тебя сегодня снова, ладно? Мы в следующие два дня не увидимся.       Проигнорировать вопрос и перевести тему сейчас проще простого, всего лишь сложить слова в предложение и спросить «я нравлюсь тебе не просто как друг?», но Чимин на такое не решится на трезвую или вот так легко и без лишних обдумываний каждого «кажется» и «точно». Ему нужно потомить в себе это, ещё примерно миллион раз передумать, взвесить всё, а уже тогда спрашивать. Так что вместо желаемого, парень выдавливает из себя совершенно другое:       — Ты куда-то едешь?       Чонгук кивает.       — Да, к бабушке с дедушкой. Мы не были у них на Рождество, и они не очень обрадовались.       Теперь очередь Чимина кивать.       У Гука недолгие каникулы, он в Хайстауне только до второго января, и им бы насладиться воссоединением как следует, а у старшего нет времени, он либо на работе, либо отсыпается после неё же. Чонгук ещё не уехал, а скучать Пак начинает уже сейчас. Они провели так мало времени вместе, столько всего как всегда не успели и в большинстве это из-за одного лишь Чимина.       Так сильно хочется попросить Гука задержаться подольше, быть рядом, всего лишь потому что Пак Чимин адски устал скучать по своему лучшему другу. Это ведь тоже постоянное напряжение, такой же вечный дискомфорт, как от разговоров с папой. И он не хочет больше этого чувствовать, хочет обнимать этого парня когда душе угодно и говорить с глазу на глаз намного чаще, чем по телефону, но всё происходит как раз наоборот и это так… грустно.       Как же достала эта грусть.       Пак надувает щеки, принимая факт того, что времени с Чонгуком становится ещё меньше, и вместо того чтобы полностью раствориться во вдруг решившей затопить его сентиментальности, спрашивает другое:       — Ты пытался столкнуть нас с отцом лбами?       Младший улыбается, даже не попытавшись начать врать.       — Вчера я думал, что ты расклеишься, если вы снова повздорите, но всё оказалось как раз наоборот, — Чонгук засовывает ладони под бёдра, вжав голову в плечи. — Хотел, чтобы ты поговорил с родителями не за минуту до выхода и… э… может, когда я рядом с тобой.       — Я поговорю с ними и так, Чонгук, — Чимин действительно это сделает: один на один или держа друга за руку — не важно, это произойдёт, просто не сегодня.       Старший поднимается с пола, проверяя девочек.       — Думаешь, струшу и останусь здесь?       Чон поднимается тоже.       — Не исключаю такую возможность.       — Я сильнее, чем ты думаешь.       Чимин думает Чонгук считает его слабаком? Боже. Он же просто пытается облегчить его жизнь поддержкой. Но вместо того, чтобы ещё раз сказать насколько сильный у него друг, Гук, прищурившись, спрашивает:       — Настолько, что поедешь со мной в Нью-Йорк?       Вот же…       Нет, Чимин не расстался со своими привычками и определённой манерой поведения настолько. Он вряд ли решится на столь большой город, хотя, по правде, сейчас, когда Чонгук вибрирующим шёпотом снова спрашивает о своём, мысль о Нью-Йорке пугает его не так сильно, как всего пару дней назад. Пак чуть привык к ней, рассмотрел и прожевал, поэтому ужаса здесь уже просматривается меньше, хоть его всё так же немало. Может, к тому времени, как у Чимина появится достаточное количество денег, он сам захочет уехать с Чонгуком?       — Может и поеду, — шепчет Пак, наблюдая как на Гуке трескается маска самоуверенности.       Младший стоит, наблюдая за отлично держащимся другом, а потом примеряет вместо неуверенности в реальности происходящего улыбку и, честно говоря, Чимину так нравится куда больше. У него слабость перед улыбкой этого парня.       — Мне надо в душ, подождёшь меня в комнате?       Чон несколько раз кивает, не в силах заставить произнести себя хоть слово, и они оба тихо выходят из спальни Хёни, каждый дрейфуя на волнах совершенно разных мыслей.