yeah, yeah, jingle bells

      Существует ли в жизни определённая мера проблем? Какая-то старая, как сам мир, величина, изменяющая всё, что тебе положено испытать, иногда выдающая что-то вроде: «маловато тебе на этой неделе неурядиц только в семье, надо ещё с друзьями поцапаться, а то план не выполним».       Чимина этот год посыпает подобным от души, не жадничает нисколько, так что, вполне возможно, скоро его накроет дополнительными неприятностями, точно так же как дороги снегом.       Рождество уже и так получило статус худшего за все прожитые годы, можно было и без напряжённого дерьма с Чонгуком обойтись, но шутки судьбы, видимо, бесконечней всех бесконечностей, и сжирать себя, как уроборос, они не собираются, так же как переставать «глумиться» над парнем, сколько бы не свалилось на его бедную голову всяких досадных ощущений.       Нежелание спускаться вниз, возникшее сразу после пробуждения, теперь из-за странного поведения Чона только усиливается. Никого Чимин не хочет видеть, ему сегодня снова на работу, благо, начало в шесть, а не три, так что можно хотя бы помыться не за очередные рекордные пять секунд.       Поскорее бы эти чёртовы праздники прошли. Ужасное, ужасное время.       Не удосуживаясь поискать тапочки или хотя бы надеть носки, Пак ходит по комнате, не зная за что хвататься, наверняка со стороны выглядя как бука, потому что каждый раз при плохом настроении подбородок у него поджимается как-то сам собой и нижняя губа надувается из-за этого же. Да, выглядит как малыш, но он же не просто так солнышко, что вы хотели.       Чимин всем сердцем не желает, чтобы Чонгук на него злился. Очень-очень не хочет. Прозвучавшее молчание в ответ на его своеобразное приветствие расстраивает даже сильнее, чем папино показушное игнорирование. Он ведь даже не сделал ничего такого! Его лучший друг такой говнюк временами, что тут никак не выйдет без разногласий.       И знаете что? Если младшему, несмотря на все разговоры и даже просьбу не превращаться в ребёнка, жизненно необходимо повыделываться, то пусть наслаждается, это всё можно пережить, хочет Пак чувствовать себя дерьмово ещё и из-за этих странностей или нет.       Чимин, нахмурившись, желает Гуку всего хорошего в его клубе двадцатилетних любителей надуться, вытаскивает чистое полотенце из шкафа, балансируя на пальцах, и убеждает себя, что он со всем этим справится, потому что Лейси вчера сказала, что он крутой. А если Лейси сказала, то так оно и есть, понятно? Он вчера шоты смог поджечь, значит ещё много чего сможет.       Это, казалось бы, такая чушь, но те самые горящие коктейли столько всего зажгли в самом Чимине. Он словно не алкоголь поджигал, а собственную неуверенность в каждом действии. Её, честно говоря, давным-давно следует отправить в топку. В стране безрассудства и смелости Пака уже порядком заждался его детский партнёр по глупостям, оставшийся там наедине с собой: Чонгук с самого первого курса ждёт его «я снова здесь», нетерпеливо посматривая на воображаемые часы.       Чимин хоть когда-нибудь туда вернётся? Нырнёт в океан свободы уже с концами, а не только на время, когда родителей нет поблизости?       Вытаскивая из телефона зарядку, парень готовится бороться со всем, чем только можно, врубить в ванной что-то ни разу не Рождественское, даже если это не понравится всему грёбанному миру, и просто перетерпеть плохие времена, искренне считая: они происходят только потому что в его жизнь скоро придут лучшие. Такие хорошие, что закачаешься! Сейчас всё вокруг намеренно портит ему настроение изо дня в день только для того, чтобы он привык к кое-какому стрессу, начал вырабатывать к нему иммунитет покрепче того, что уже имеется, и не так сильно боялся нового. Точно. Чтобы смог насладиться переменами, когда придёт время, а не как после выпускного — снова спрятал голову в песок или попятился не в ту сторону, которую надо.       В нём столько боевого духа, сколько ещё в жизни не было, и если прямо сейчас по пути в ванную попадётся папа или мама, то Чимин их точно не с праздником поздравит. И, возможно, так оно и будет, потому что в дверь стучат уже когда он собирается выходить. Да, давайте, скажите ему: «С Рождеством, тормоз», — чтобы он начал день с настоящей ссоры, а может и вовсе с криков. Вообще, Чимину хочется кому-то вмазать уже не первый день, но подходящей кандидатуры для выплеска эмоций таким образом не находится (ну разве что его бедная подушка), и не дай бог сейчас за дверью папа готовится вывести его ещё больше.       Настраиваясь на очередную порцию препираний, Пак открывает дверь, глубоко вздыхая перед этим.       Это совсем не родители пришли выедать ему мозг.       Чонгук смотрит на него так же как на улице, не улыбаясь и вообще не слишком раскошеливаясь на более-менее понятные эмоции. В маминых тапочках со снежинками, с покрасневшим носом, растрепанными волосами и этими своими невозможными глазами, сейчас широко раскрытыми от неожиданности. Он не выглядит злым, даже не с тем же настроением, что позавчера, и Чимин вдруг теряется от одного его вида.       Они оба стоят, пялясь друг на друга через порог, ни слова не произносят, но Чимин уже сейчас чувствует это самое подтверждение своих мыслей, тех самых, что он обозвал непозволительно смелыми и неподобающими. Между ними что-то изменилось и как понять, когда именно это произошло или в чём, собственно говоря, дело, почему его лучший друг сейчас вдруг тушит вспыхнувший уголёк злости, Пак не имеет ни малейшего понятия. Между ними не было никогда вот таких неловких пауз, никогда не случалось никаких непонятных переглядываний, ничего из происходящего сейчас. Единственное, что не изменилось: желание обвить руками шею и прижаться как можно ближе никуда не испарилось и ни разу не уменьшилось.       Чимин соскучился, Чонгук, кажется, обижен, они посреди ужасного Рождества и как себя вести нет ни малейшего понятия.       — Счастливого Рождества? — как-то испуганно выдыхает Чимин, не отпуская дверь и забывая про всё, что он только что собирался сделать.       Ему следовало бы поздороваться для начала, но они оба знают, что сейчас это самое вопросительное пожелание и значит «привет». Чонгук и так понимает, не нуждается ни в каких пояснениях, это самое понимание таких фраз — прелести их пятнадцатилетней дружбы.       Младший моргает, ни на секунду не разрывая зрительный контакт.       — Я вчера это хотел услышать, — с таким же отстраненным видом отвечает, облизывая губы. В руках у него подарочный пакет с Сантой, а наушники Хёни висят на шее. — Ты обижаешься на меня? Почему не ответил на сообщение?       Что? Чимин обижается?       Пак поднимает брови из-за последнего вопроса, чуть не подавившись воздухом, но потом до него наконец доходит.       Чёрт, они просто… Два идиота. Врезать Чимину, видимо, стоит самому себе для начала.       — Хотел сказать при встрече.       Пак хмурится, продолжая резко перескакивать с одной эмоции на другую и окончательно осознавая, что они тут в какую-то детскую молчанку поиграли, сами того не понимая; каждый думал, что обиделся второй, когда на деле вообще не имели такой привычки, как держать обиды друг на друга. Тогда, при последнем разговоре, Чонгук вовсе не обиделся. Он вполне ожидаемо расстроился, не захотел в таком настроении продолжать разговор и в итоге… да. У двадцатилетних парней возникла проблема первоклашек, какая прелесть.       Чон цокает, отмирая, и без лишних раздумий делает уверенный шаг в комнату, оставляя пакет у двери. Заставляет друга попятится назад, дать достаточно пространства для того, чтобы войти, прикрывая за собой дверь.       — Теперь я ещё больше хочу надрать тебе задницу, Мими.       Но, противореча собственным словам, делает парень вовсе не то, о чём говорит. Выпрямившись, Чон немедля раскрывает руки в том самом приглашающем жесте и у Чимина от этого, от настолько простого действия, будто гора с плеч спадает.       У них всё хорошо.       Швыряя полотенце на кровать, старший, не думая дважды, запрыгивает Чонгуку на руки, заставляя чуть качнуться из-за взвалившегося на него веса, и, блаженно прикрыв глаза, прижимается к холодной одежде всем телом, а щекой — к таким же морозным, как подоконник под его ладонями всего пару минут назад, волосам. Младший обвивает руками его поясницу, едва слышно выдыхая «вот так» и, если честно, обоим настолько хорошо в этот самый момент, что искренне хочется больше никогда не покидать пределы небольшой комнаты, ни при каких долбанных обстоятельствах не отстраняться друг от друга. Не важно как Чонгук держит друга, не важно Чимин запрыгнул на спину, так как любил делать уже много лет, или обвивает ногами талию, данный момент невероятен как не крути.       Паку не хочется отстраняться.       В этот раз Чимин скучал даже больше обычного. Он не хочет думать, что причина кроется в тех вдруг появившихся в голове картинках его и Чонгука в качестве не просто друзей; не собирается признавать, что ему не просто понравилось воображать лучшего друга кем-то большим для себя, а на самом деле хотелось бы стать этим кем-то.       Но это просто огромнейший риск. Стать любовниками после долгих лет дружбы не так уж сложно, как может показаться, но сделать всё наоборот, выйти из отношений, оставшись после разрыва друзьями, могут далеко не все. Чонгуком Чимин рисковать не собирается, ему кажется куда более безопасным выбором хотя бы попытаться утихомирить вдруг разбушевавшуюся фантазию. Что бы там ни взбрело в голову, поставить на кон то, чем он так сильно дорожит просто… Он этого не сделает. Не начнёт разрушать всё, что у них есть, просто потому что одному воображале что-то почудилось и вдруг захотелось непонятных вещей.       Это пройдёт, они просто слишком часто скучают друг по другу, вот и всё.       — Ты даже пахнешь как всегда, — говорит Чонгук, сжимая парня в своих руках всё крепче и крепче. — Я так по тебе соскучился, это просто кошмар какой-то.       Да, Чимин тоже. Очень и очень сильно. Настолько, что не хочет слезать с друга уже никогда, так и остался бы висеть на нём до конца жизни, позволяя себе утонуть в едва уловимом запахе сладковатого одеколона и рождественского морозного утра. Просто в Чонгуке. Здесь, в его объятьях Паку лучше, чем вообще было где-либо, настолько уютно, что даже сводящие с ума проблемы в семье вдруг отходят на второй план.       — Я думал ты дуешься на меня, засранец, — всё же выдавливает из себя Чимин.       — Конечно я дуюсь, ты не хочешь ехать со мной в Нью-Йорк, — немедленно отвечает Гук. — Но ещё я слишком скучал, чтобы не похрустеть твоими рёбрами.       Рука Чонгука жжётся. Это не может происходить на самом деле, Чимин знает, он просто преувеличивает, но именно это и происходит, если судить по ощущениям. Держаться в одном положении не получается, старший начинает сползать вниз, так что Гук, видимо, надеясь удержать друга на месте, опускает одну ладонь с поясницы на задницу, перехватывая того поудобней, вторую же поднимает к талии, задирая пижамную рубашку, и Чимина как током прошибает.       По телефону все эти мимолётные изменения казались ужасно странными, но сейчас они ещё и ощущаются таковыми. Чимин ни на одного человека так не реагировал раньше, и тут ни с того ни с сего первооткрывателем столь непонятных чувств стал не просто парень, а его лучший друг. И Паку немного не по себе, хоть он и старается никак не выдать настоящие чувства. Вместо того, чтобы отстраниться и попросить не трогать себя так, Чимин прокашливается, надеясь остаться незамеченным и просит:       — Не сломай мне ничего.       Вопреки словам старшего, Гук сжимает руку вокруг талии крепче и Чимин, конечно же, кряхтит, морщась, но в то же время это даёт хорошую причину спуститься на пол, попытаться избежать причины возникнувшего волнения — рука с его задницы тут же пропадает и дышать становится легче. Парень опускает ноги на пол, но не торопится отойти.       — Я так рад тебя видеть, Гук-а, — набирая в легкие побольше воздуха, тараторит Чимин, утыкаясь лбом в плечо.       — Я знаю, — со смешком выдаёт младший. — Чуть из окна не вывалился, так хотел пообниматься со мной.       Чонгук не может даже самому себе объяснить, почему у него вдруг возник этот дурацкий страх, как только он увидел друга в окне, но… Он, кажется, вот-вот переступит черту и дойдёт до полного нонсенса в своём желании помочь и защитить. Чону так сильно не нравится то, куда затолкали Чимина родители своими «не выдумывай», что забота начинает доходить до такой абсурдной отметки. Ему хочется спрятать своего Мими от целого мира, хоть Хёни и говорит, что он перегибает.       По правде, Чонгук частенько и во многом перегибает, он ведь настойчивый не только в извечных стремлениях исполнить все свои и не свои мечты, а и в другом, но с людьми, которыми он так дорожит ему не хочется давить настойчивостью. Получается далеко не всегда, и он до сих пор не совсем уверен как переубедить, при этом не перебарщивая но, поверьте, Гук так сильно старается отыскать эту самую грань.       — Почему ты босиком?       Чимин осматривает свои ноги, как будто только что заметил.       — Только из кровати вылез.       Быстро чмокая друга в висок, Чонгук заставляет того отстраниться и сам делает шаг назад, видимо, направляясь к стулу-шкафу, расстёгивая пуговицы коричневого пальто на ходу.       — Подожди, я холодный.       Поправляя чуть перекрутившуюся рубашку, Чимин хмыкает, с улыбкой напоминая:       — Я уже тебя обнял, ты опоздал с предупреждением.       — Думаешь вот так секунду постоял рядом со мной и хватит? — да им обоим не хватит даже всех каникул. — Нет уж.       Чонгук не снимает — стряхивает с себя верхнюю одежду, бросая её к кучке вчерашних вещей Чимина на спинку стула, следом на стол рядом с монитором компьютера кладёт меховые наушники, и вместо того, чтобы пойти к другу или вспомнить про принесённый подарок, с разбегу запрыгивает на кровать, растеряв по дороге нелепые тапочки, так, как делал буквально всегда, всё то время, что они дружат.       Пак смеётся, глядя на друга, растянувшегося на его кровати, чувствующего себя как дома.       На чиминовой кровати, разлёгшись на узорчатых подушках, Чонгук смотрится невообразимо естественно, так же, как всегда. Сколько бы они не виделись, как долго бы физически не отсутствовали в жизнях друг друга, это никак не изменит уже произошедшего. Их детского, а потом ещё и подросткового беззаботного прошлого. Младший спал здесь не единожды, куда чаще чем Джейк или даже Хёни, выгонял Чимина из собственной постели в ванную или принести им пиццы, наверное, миллион раз, он знает как правильно, по паковым стандартам, должна быть заправлена постель и что не дай бог залезть сюда в обуви — от него мокрого места не останется. Чонгук тут и правда дома. Так же, как Чимин у Чонов.       Хлопая по месту рядом с собой, Чонгук с улыбкой предлагает присоединиться, и надо быть последним дураком, чтобы отказаться от настолько заманчивого предложения. Чимин не запрыгивает аналогично Чонгуку, опирается коленом на матрас и осторожно опускается на соседнюю подушку, не рискуя снова придвигаться слишком близко. Ему нужно сохранять спокойствие, но время от времени происходят слишком ощутимые неполадки внутри и заставляют мозг закипать. Он не уверен как с таким справляться и что вообще за чертовщина происходит с его жизнью.       — Как прошёл первый день в Академии? — засовывая руку под подушку, интересуется парень. — Мне нужно кому-то ломать ноги за неподобающее поведение?       Разве что недальновидному Пак Чимину, что за три месяца не успел отложить больше, чем есть у него сейчас и не спас себя от работы в ночном клубе.       — Тебе никогда не будет нужно что-то кому-то ломать из-за меня, я знаю, как разбивать носы, — нет, не знает, и оба парня это понимают. — Я ещё за тебя постоять могу, понял?       Но Чонгук будто не слышит.       — Значит, пришлось за себя постоять?       Чимин цокает, удобней укладываясь на принявшую непонятную форму после сна подушку, и, качая головой, как-то устало говорит:       — Нет. Совсем нет.       Всё не так уж плохо в этом клубе, хватит уже разводить драму. Да, работает он с придурками, да, топать одному домой ночью при выключенных фонарях это не верх безопасности, но он не дамочка в беде и не нужно кидаться его защищать. Чимин может сам. Это странно, необъяснимо и непонятно для многих, но парень, что боится неизвестных улиц с неожиданными поворотами и больших зданий, пугающих своей высотой, никогда не трусил перед той опасностью, что куда привычней для остальных людей. Он смелый и трусливый одновременно. Если когда-нибудь и правда нужно будет ввязаться в потасовку, он это, чёрт возьми, сделает. Сам. А потом заблудится в попытке убежать и, скорее всего, будет искать выход со слезами на глазах.       Чонгук быстро садится, натягивая на них обоих одеяло, скомканное у подножья, больше на Чимина, потому что на младшем флисовый спортивный костюм, а на его холодолюбивом друге-болване одна лишь тонкая пижама. На прежнее место Чонгук не возвращается, абсолютно не оценив решение Пака отдалиться, вместо этого ложится на его плечо, обнимая рукой, как делал каждый раз, когда они засыпали вместе.       Очень уж часто Чонгук называет своего драгоценного друга солнышком, но кто тут вообще солнышко? Кто из них зависим от объятий и полного отсутствия даже малейшего расстояния между друг другом? Кто носит варежки с оленями и плюшевое пальто, выглядя как самый уютный бойфренд, выпрыгнувший из романтической комедии? Точно не Чимин.       — Всё было хорошо?       Набирая в легкие побольше воздуха, Пак, по правде, вдруг задумывается над ответом, пока удобней вытягивает руку, придавленную гуковой головой. Всё прошло хорошо? Да, это так. Чимину не нравится? Тоже верно. Что тут ответить?       Поворачивая голову, похоже в попытке найти подсказку, старший смотрит на чоново лицо вблизи, на то, насколько цвет его глаз кажется теплее на таком расстоянии, а губы к большому удивлению оказываются не покрыты трещинками. Это больше не подросток Чонгук, Пак видит перед собой молодого мужчину: умного, успешного, чертовски привлекательного и, кажется… любимого.       Если сейчас легко поддаться вперед, всего лишь чуть-чуть приподняться и наклониться ниже, они поцелуются. Вернее, Чимин поцелует своего друга. И он так сильно хочет такое провернуть, что это вдруг ошарашивает и даже пугает. Пак охренеть как хочет поцеловать парня, с которым рос, взрослел и менялся из года в год, изо дня в день.       Он…       У него, похоже, не получится просто перетерпеть, и это вряд ли просто возьмёт и пройдёт, как обычный насморк.       Вот тебе и рождественский подарок, Чимин-и, держи, радуйся.       Часто моргая, Пак пытается в ускоренном темпе переварить это осознание и проглотить, скрывая заполнивший тело страх.       Как он мог влюбиться в Чонгука, боже? Просто… когда это вообще произошло?       — Это твоё молчание немного пугает, — нахмурившись, бросает младший, видимо, восприняв всё происходящее далеко не так же, как Чимин.       Конечно не так. Они говорили нет ли проблем с Академией у одного официанта-стажера, а тот вдруг застыл, не соизволив ответить.       Прочистив горло, Чимин поворачивает голову прямо, утыкаясь взглядом в потолок и стараясь держаться невозмутимо, не вызвать никаких ненужных подозрений, но в голове не перестаёт мигать неоном всё то же: «Как ты мог в него втюриться, Пак Чимин?».       Он начинает с самого начала. Ровным голосом и с по-прежнему колотящимся сердцем рассказывает о том, что не выспался, назвал неправильные пропорции Лонг Айленда и испытал испанский стыд за самого себя, с каждой минутой, после очередного произнесённого слова успокаиваясь всё больше и больше; про Лейси, Джейса и парней, что хлопали ему из-за Б-55. Делится тем самым чувством, что испытал после того, как загорелся последний шот, почти отпустив довольно пугающую мысль о собственных чувствах, шлёпает Чонгука по плечу, когда тот говорит, что теперь его солнышко совсем взрослое, но не останавливается на этом.       Как бы Пак ни любил Джейка, какие бы крепкие дружеские отношения не связывали их, с Чонгуком всё совершенно иначе. Более откровенно, честно и как-то сокровенней. Их разговоры всегда были чем-то большим нежели обычные дружеские беседы и этот раз не оказывается исключением. Чимин не без труда отвлекается от мысли о том, что, кажется, его чувства к другу не такие уж пустяковые и маловероятно, что они закончатся вместе с праздниками; он говорит про Стейси и Изабель.       — Сеси? — передразнивая малышку и точно копируя её интонацию, с улыбкой переспрашивает Чонгук, но Чимин настроения не подхватывает.       Всё, каждая мысль, что залезла ему в голову сегодня утром, пока он таскал подарки под ёлку, и до сих пор, всё никак не хочет покидать его воспалённый разум. Пак выкладывает младшему, дважды запинаясь на «я не могу дать им того, что хочу и это меня убивает». Это его племянницы, он не их отец и, может, с одной стороны глупо так сильно загоняться только из-за ничем неподтвержденной мысли, что твоей любви недостаточно, но…       Чимин всей душой не хочет быть похожим на отца.       Дети это такая огромная ответственность и к ним нужно быть настолько готовым и с этим он не справляется, Пак не был готов совершенно. Он в растерянности из-за себя и них, с одной стороны в жизни не назовёт своих девочек так же обидно, как временами обращались к нему, и кому угодно даст понять, что ни с этими, ни с любыми другими детьми так обращаться нельзя, но с другой… Как сделать это правильно? Просто не обижать? А если всё получится ненамеренно? Если Чимин таки оплошает? Потому что по ощущениям именно сейчас это происходит.       Его никогда не цепляли именно с целью унизить, не издевались над ним и не подвергали насилию, просто… Просто слова иногда тоже бьют очень ощутимо, а Пак из тех людей, что не дадут людям испытать те же неприятности, что когда-то свалились на него и быть хотя бы отдалённо напоминающим того, кто ранил его, тоже не желает. Так же как не хочет, чтобы его любили больше, чем любит он, но так оно сейчас и получается, да? Понимание, что ты становишься тем, кто в некотором смысле тебя обидел – просто ужасная вещь. Чимин не хочет быть как отец, но у него не получается, и он сейчас пытается сбежать от всех и сразу, точно зная, что сделает этим только хуже.       — Слушай, любовь нельзя измерить, — начинает Чонгук, приподнимаясь на локте, и Чимин прижимает обе руки к груди. — И ты никогда не станешь таким как твой отец, если не хочешь им быть.       — Я не люблю детей, Чонгук, — проводя рукой по лицу, снова повторяет Пак. — Я никогда не смогу быть тем классным дядей, для которого лучший отдых — это время с племянниками, и когда они вырастут им не будет что обо мне вспомнить.       Чонгук прыскает, плюхаясь на подушку.       — Не будет что вспомнить? Я сегодня всё утро только и слышу о Мими.       — Потому что последний месяц мы проводим вместе и из-за этого у меня едет крыша, а они спрашивают, когда Мими расскажет им сказку.       Видно, что Чимина это всё очень коробит. Но он снова сидит и загоняется не бог весть о чём. Может этот парень и не поклонник малышни в целом, но главное, что тех, кто любит его, он так же сильно любит в ответ. Именно так же. Так как может, так как чувствует. Что за «больше» и «меньше», если ты отдаёшь абсолютно всё? Любит же он придумать себе побольше проблем, чем и так имеется.       — Точно, — снова приподнимается Чонгук. — Сеси просила меня рассказать ей про абака.       Чимин закрывает глаза, вздыхая, складывает брови домиком, потому что Чонгук будто специально не услышал о чём только что шла речь, но не может сдержаться от интонации друга и легко улыбается.       — Про червяка. А-бак это чер-вяк.       Чон прекрасно знает, что он делает. Чимин волнуется, он рассказал о наболевшем и, если они продолжат, всё станет только грустнее, так что нужна пауза на нечто повеселее и легкомысленней, чем паковы мысли о любви к детям его сестры.       — Что за сказка такая?       Та, что не дала уснуть одному страстному фантазёру.       — Я сочинил что-то на ходу, пытаясь уложить её спать и, видимо, нашёл себе ещё одного читателя.       Это очень в стиле Чимина. Помочь вот так, тем что у него получается лучше всего. И этот человек мучает себя вопросами о том, достаточно ли он любит своих малышек? Чимин любит всех без разбору, его сердце больше всех вселенных и с детьми он не сходится только потому что те активней, чем он выносит. Ему стоит перестать использовать «люблю» и «не люблю», потому что это определение совсем не для таких случаев.       — Может перейдёшь теперь на детскую литературу?       Чимин снова тяжело вздыхает, на этот раз через нос. Они с одной больной темы перешли на другую.       Сказки — это тоже фэнтези, то чем он так сильно горит, и так же то, чего действительно боится. Те семь глав нового романа, что он написал совсем недавно про реальный мир, про школьников, двух друзей, ставших вдруг почти что врагами из-за нелепой ссоры, про длинный путь понимания друг друга и примирения, совсем не такие страшные, как буквально всё, что он создал до этого. Ему нравится эта история, там много шуток и она о настоящей дружбе, что умеет выстоять даже под ударами подростковой глупости, но это не то, что он может назвать своей отдушиной. Там ни одного вымышленного существа, никаких суперсил, ни единого случая настоящего волшебства. Там нет его настоящей страсти, зато от начала и до конца присутствует безопасность. Чимин пишет безопасную историю, описывает то, что видит вокруг себя каждый день уже почти что четверть столетия, а не ныряет с головой в совершенно другой мир, насилуя себя бесконечными «а вдруг..?». Он делает всё правильно, следует построенной прошлым и статистикой схеме и давным-давно утверждённым правилам, но больше не чувствует себя так, будто вдруг перенесся в то самое измерение между небом и землёй. Он не заканчивает основную работу побыстрее с мыслью «я хочу писать!», не жертвует сном, потому что из него просится выйти новая глава и, может быть, такое вообще никогда больше не повторится, но...       Кто знает, возможно, «Подземное Королевство» это был единый полностью сумасшедший случай и сейчас всё у него идёт как надо?       Вдруг он не справится с многочисленными фэнтези идеями? Не продумает как следует свою личную вселенную, запутается с описанием чего бы то ни было и забудет какую-то решающую деталь? Не расскажет всем, кто решится прочитать достаточно подробно для лучшего понимания происходящего или атмосферы. Ему страшно начинать с такого, каким бы сильным ни было желание продолжить выдумывать несуществующих животных, даже червяков-защитников из детских сказок.       — Ты знаешь, что я об этом думаю, мне надо хотя бы ненадолго спуститься на землю.       Чонгук хмыкает. Это слова миссис Пак. Слово в слово. И они очень сильно злят.       — А ты знаешь, что я не понимаю зачем. Чимин, твоё Королевство нисколько не хуже чёртового Хогвартса, там всё охренительно продумано, ты описал даже как они чернила добывают, дело только в твоих страхах.       Может Гук и не заканчивал ничего связанного с литературой, не станет называть себя экспертом в области фантастики, но он дружит с Пак Чимином, и этот чудик ни разу не смог промолчать ни об одной книжке, впечатлившей его; таким образом Чонгуку приходилось читать её от и до, чтобы узнать чем история закончится, потому что тот, кто заинтересовывал его своими страстными рассказами, никогда не доходил до конца. И младшему не позволял этого сделать. В прямом смысле. Так что за свою жизнь Чон прочитал немало, он тоже неплохо разбирается в творчестве любимых авторов его друга и том, каким должен быть хорошо построенный сюжет.       — Фэнтези теряет популярность.       Боже, ну он ведь просто неисправим.       — Первое, — Чонгук приподнимает бровь, явно настраиваясь быть очень самоуверенным и убедительным. — С чего ты решил, что фэнтези теряет популярность? — Чимин раскрывает рот, уже намереваясь ответить, но его опережают. — Кто, мать твою, пишет, опираясь только на то, что сейчас популярно или вообще ради чего-то, включающего это тупое слово?       Автор пишет о том, что хочет рассказать, нет? Что кажется ему настолько захватывающим, чтобы хорошенько разминать пальцы, и день за днём, не жалея ни сил, ни времени переносить каждое событие, каждую весомую для него мелочь со своего ума прямо на страницы. Вряд ли он смотрит, когда по графику вампиры должны возглавить топ и старается к этому времени выпустить готический роман. Чимин в своём стремлении доказать что-то родителям совсем забыл что и зачем делает. Люди нуждаются в его фантазии, ценят то, что он хочет рассказать, а не всякое идеальное, загнанное в рамки, дерьмо. Как будто Чимин обдумывал чего бы ему такого придумать, к чему никто не придерётся. Когда Джейк после смерти миссис Чон спрашивал у них с Чонгуком почему мамы постоянно его оставляют, он просто создал это, не задумываясь, и чем больше времени тратил, тем чётче выглядела картинка, никто не нуждался в фактах и строгих законах, что можно и нельзя. Всю жизнь Пак раз за разом скидывал Гуку новую историю, потому что ему захотелось что-то придумать, и он не успокаивался до тех пор, пока не написал, ни разу он не спросил «эй, а что бы тебе хотелось почитать в моём исполнении», потому что это не так работает.       Почему Чимин вдруг стал настолько… не собой?       — Думаешь, хоть одно издательство возьмётся печатать то, что не купят?       — Думаешь, лучше писать то, что продастся, а не что хочется тебе?       Чимин качает головой.       — Ты не понимаешь.       Опираясь на согнутые в локтях руки, Чонгук улыбается, посылая ко всем чертям своё раздражение. Они спорят, так что да, Чонгук начинает заводиться, но тема спора видно не даёт покоя его другу уже не первый день.       — Я всё прекрасно понимаю. Ты хочешь написать книгу, вложишь туда часть себя и кучу сил, так что тебе хочется, чтобы это оценили, но это и так оценят, почему ты этого не понимаешь? Дело не в цифрах проданных экземпляров, ты сам хоть раз на это смотрел? Главное история и твоё удовольствие от процесса создания, а не сколько людей эту историю оценили пятью звёздами. Всё, что идёт от души получает свой отклик, переезжай уже из своего Пессимисленда и делай то, что хочешь.       — Я не настолько смелый, как ты.       Гук закрывает лицо руками, сдавленно рыча. Они снова пришли к тому же, к чему и всегда, в место, где Чонгук верит в своего друга, а тот наоборот — не очень. Когда это уже закончится, господи?       — Но ты можешь быть, понимаешь? Что тебе стоит? Просто возьми и сделай. Ошибёшься и ошибёшься, это же не смертельно. Ты же поджег абсент, нет? Было странно, но справился же, теперь будешь знать, как это делать.       — Это не то же самое.       — Буквально точь-в-точь. Рискуешь один раз, а потом знаешь, что делать или что ни в коем случае не делать. Ты ни одну рукопись ещё не отправлял, понятия не имеешь нужно ли твоё фэнтези всем читателям мира, но уже решил, что это не так.       Чимин приподнимает бровь, выдерживая секундную паузу.       — Мы снова ссоримся?       Ни в каких паузах Чонгук не нуждается. Верни его друга обратно, чёртова неуверенность!       — Мы разговариваем. Я говорю тебе, что тебе пора уже вернуть себе свободу, ты — защищаешь любимое болото; всё как обычно.       Но в очередную обиду это может вылиться очень легко и очень просто. Надо притормозить. Чимину ни к чему очередные непонятки.       — Забавно как мы каждый разговор приводим к спорам. Мы вообще-то про Стейси и Иззи говорили, помнишь?       Чонгук садится.       — Тут всё ещё проще, — он облизывает вдруг пересохшие губы, входя во вкус. — Ты любишь их так, как умеешь, и им больше чем достаточно этого, поверь, всё именно так и есть.       Младший хватает свободную подушку, обнимая её обеими руками и скрещивая ноги по-турецки, продолжает:       — Ты их дядя, а не папа, ты не обязан проводить с ними двадцать четыре часа в сутки, и ты не можешь это делать без ущерба для себя, потому что не все люди хотят обложиться детьми и жить только ими и это нормально. Отличаться от своей сестры нормально, любить тишину нормально, хотеть уединения — более чем.       Чимин вновь поднимает брови, чувствуя, как в нём начинает возрождаться погибшее ранее веселье.       — Вот это тебя понесло.       — Эти девчонки тебя обожают, им будет достаточно видеться с тобой, а не жить в том же доме, и ты со всем справишься, как только перестанешь дрейфить.       Хочется добавить «а я буду рядом и помогу», но Чонгук не уверен будет это действительно так или останется лишь в его голове, потому что упрямого Чимина в Нью-Йорк, видимо, никак не затащить. У Чона университет и отличная работа, он не сможет прямо сейчас сорваться вслед за другом в тот же Рочестер, да и какой в этом прок? Пожертвовать чем-то очень любимым ради города, в котором его друг не задержится? Чимин и правда там не останется надолго, в этом Чонгук уверен на все сто процентов; там живёт Хёни и его любовь к сестре и попытки стать ещё более крутым дядей непременно заставят его таскаться к ним если не каждый день, то просто непозволительно часто. Чимину нужно в место подальше, где его и правда не выдернут в прежнюю зависимость от семьи и их мнения.       Ну и ещё Чонгуку хочется, чтобы он был рядом по более эгоистичным причинам.       — Знаешь, мне кажется, что будь они старше, было бы куда проще. Я же с ними даже поговорить не могу, мы только сказками и общаемся.       — Старше это по сколько лет?       Чимин коротко смеётся, пытаясь быстренько прикинуть.       — Ну, лет пятнадцать.       Не сдерживая себя, Чонгук прыскает, наклоняясь вперёд, надеясь очень правдоподобно изобразить шок.       — Пятнадцать? Да, вот это было бы куда проще, самый простой возраст. Ты помнишь себя в пятнадцать?       Они оба прекрасно помнят это. Переходный возраст был трудным для них двоих. Ну… да, может, для Чимина чуть труднее. К Гуковому характеру все привыкли так же как к его ещё детским выкидонам, а поведение Чимина каждый раз было сюрпризом даже для него. Ему было адски неуютно в собственном теле, и душа, отказываясь принимать отказы, каждый день требовала всё больших перемен, а переживать такое не очень весело. В пятнадцать парень впервые покрасился и почти год проходил с рыжими волосами, поначалу просто потому что ему нравилось быть апельсиновым солнышком, а позже, возможно, специально выводя этим родителей.       Ох, сколько ссор услышали стены дома Паков, пока он не вернул черный цвет.       — Ты был просто невыносимым, обижался даже на то, что я ел быстрее тебя.       Да, Чиминов переходный возраст Чонгука стороной тоже не обошёл, хоть сейчас это смешно вспоминать.       — Эй!       — А ещё порвал все мои книжки, идиот.       Из-за этого наполненного обиды оскорбления смех уже никак не удаётся сдержать, так что Чимин, растягивая губы в улыбке, защищается:       — Я хотел, чтобы ты придумывал финал сам, развивал фантазию! — смех рвётся наружу так, словно это не он всего минуту назад делился самым болезненным.       — А на деле доводил меня до слёз и придумывал его за меня.       Чимин всё ещё делает это, всё ещё не дочитывает книжки до конца. Да, совершенно намеренно не доходит до последних страниц. Ему и самому тяжело заканчивать истории, каждый его роман или даже все рассказы заканчиваются на том, что принято считать открытым финалом. Он говорит пока что воображаемым читателям (и Гуку), что главное зло повержено и герои будут счастливы, но как именно придумайте, пожалуйста, сами, поучаствуйте в создании вместе с автором. Он главный ненавистник концовок, ему хочется, чтобы история не заканчивалась никогда. А Чонгук от такой идеи продлить жизнь определённым рассказам оказался не в восторге. Он, совершенно не стесняясь, плакал каждый раз, когда друг добирался до его книжек, частенько обзывая его мудозвоном и козлом, и длилось это до тех пор, пока до Пака наконец не дошло, что они с Гуком разные, как день и ночь. А доходило до него долго. Целых шесть книжек. Кучу вырванных страниц понадобилось, чтобы наконец понять: его мнение далеко не всегда собираются принимать как единственное верное, и уж тем более не стоит ожидать этого от Чонгука.       В пятнадцать лет Чимину впервые врезали от души. Это был первый и последний раз, когда Чонгук ударил его совсем не шуточно, таким образом намеренно дал понять, что пора прекращать быть полнейшим придурком по отношению к тому, кого любишь, и извинялись они потом вместе.       Пак Чимин умудрился проделать путь от тихони к почти что задире и обратно. Может, если бы тогда, в его пятнадцать, родители повели бы себя по-другому, не повторяли насколько они разочарованы своим сыном, его выкрашенными в рыжий волосами и покрытыми лаком ногтями, не причитали бы как срочно Чимину нужно снова стать хорошим мальчиком, иначе они не смогут любить его как раньше, сейчас всё было бы совершенно не так, как есть. Может быть он ещё тогда, в прошлом, не бунтовал бы, отыгрываясь на Чонгуке, не настаивал бы на своем мнении не там, где нужно. Возможно, другие разговоры дали бы понять что-то иное, и он вместо родного городка выбрал бы стоять рядом с Чонгуком, смотреть как устанавливают главную ёлку в Нью-Йорке и всё так же шатался бы по магазинам с пластинками, напевая что-то из репертуара The Rolling Stones или AC/DC, не боясь выйти не на той остановке. Относился бы ко всему проще. Но в голову заложили противоположные истины: он должен быть хорошим, и все его будут звать тормозом за очередной провал с путешествием из пункта А в пункт Б.       Подростковые годы были не слишком приятными и какими-то правда сумасшедшими для парня, полными ошибок и непонятных решений, а «сейчас» такое, как оно есть, и в реальном «сейчас» Чимин боится высунуться лишний раз из Хайстануна и только-только пришёл к осознанию того, что родители никогда не знали, где ему будет лучше и как нужно жить. Ему пора бы снова начать бунтовать, но уже более обдуманно. И хотелось бы больше никогда не обижать Чонгука, так же как не чувствовать боль от разбитого носа, больше не портить их историю своими же руками.       Ах, точно, их история! Чимин совсем забыл про подарок!       — У меня для тебя кое-что есть.       Пак поднимается с кровати, оставляя Чонгука одного. Прикусив в предвкушении губу, несётся к шкафу, немедля распахивая дверцу, и на него как обычно сваливается парочка вещей с верхней полки. Это ожидаемо смешит Чонгука.       — Ты когда-нибудь наведёшь там порядок?       Нет. Чимин и одежда в сложных отношениях.       — Мне и так хорошо.       Хаос из фантазий в голове, хаос из вещей в шкафу, вот кто такой Пак Чимин.       Внизу под всем имеющимся добром, на вешалках он находит свои тёплые носки, и перед тем как вытянуть то, за чем полез, надевает очень нужный сейчас элемент одежды, снова смеша Чонгука своими попытками параллельно не шлёпнуться.       Даже вот так, когда смеётся один только младший, Чимину уже лучше. В своей комнате в отдельном мире, где нет места никому, кроме тех, кого Пак сам приглашает к себе.       — Как только я это увидел, я подумал о тебе.       Чонгук вдруг хихикает, заставляя обернуться на себя. Он спрыгивает с кровати, несясь к своему оставленному без внимания пакету.       — Я тоже, — со смешком отвечает младший, смотря на содержимое пакета, возвращается к нагретому месту и пружинит на матрасе, пряча за себя то, что Чимин уже и так увидел. — Чур ты первый.       Когда Пак вытаскивает фирменный пакет Victoria’s Secret, улыбка с лица Чонгука пропадает и Чимин, не сдержавшись хохочет, запрокидывая голову.       — Иззи и Стейси порылись в моей комнате и катали друг друга в пакете позавчера, так что, прости, мне пришлось довольствоваться тем, что имелось дома.       Хотя подарить набор женского белья было бы наверняка весело. Фотографировать каждую секунду, создавая чёткий порядок того, как меняется лицо Чонгука, когда он вытаскивал бы это — ещё веселее. Но, увы, всё куда проще — это единственный пакет, в который бы влез не слишком маленький подарок для Чона, так что шутки закончатся на нём.       Не дожидаясь какого бы то ни было разрешения Чимина, Чонгук сам лезет внутрь, тут же цепляясь за ручку чемоданчика, и Пак вдруг начинает волноваться из-за его нахмуренных бровей.       Может, он намудрил с этими наклейками? Повзрослевшему Чонгуку нравится минимализм и… Это значимо, но, может, это не в его стиле?       Пак переживает уже находясь на мушке. Он ведь даже не знает причины, по которой младший сам себе никогда не покупал проигрыватель. Вдруг такой подарок — не лучшее решение?       — Это не та новая модель, что продают в крутых магазинах, он не читает флешек, к нему нельзя подключиться через блютуз, тут только пластинки.       Но Чонгук даже не открыл, рассматривает зелёный велосипед на пошарпанном белом дереве, касаясь края приклеенной фотобумаги, и не произносит ни слова. И если вы думаете, что из-за такой реакции Чимин начинает паниковать, то вы на сто процентов правы.       Чёртов выдумщик, надо было и ему купить просто шарф.       — Наклейки можно содрать, — торопливо заверяет Чимин, пытаясь исправить ситуацию.       Дело в них или в самом проигрывателе? Дерьмо, оригинальные подарки порой так переоценивают. Чимин перекреативил? Хоть парень и настраивался доказать свою правоту, если подарок Гуку не придётся по душе, сейчас ни одной мысли об этом не появляется.       Давайте будем откровенны, никто не хотел бы подарить плохой подарок, а хорошее для нас не всегда значит то же самое для других.       — Зачем? — поднимая голову, спрашивает Чонгук.       Пак бегает взглядом по его лицу, просто волнуясь, волнуясь, волнуясь, не зная как воспринимать очередное молчание. Эти чёртовы паузы с ума его сведут, честное слово. Чертовщина какая-то, а не год.       — Ну, — если для тебя мой стиль дневников девяностых это слишком и наклейки люблю только я, — если они тебе кажутся не вписывающимися, и я…       Чонгук расплывается в улыбке, перебивая:       — С ума сошёл?       Чимин затыкается. Он всё пытается угадать: это плохая или хорошая реакция, нравится его другу подарок или нет. Обмениваться подарками это всегда волнительно, но ещё можно неплохо напугать самого себя вот такой непонятной реакцией. Старший вроде бы был настроен двинуть Чонгуку, если он, не дай бог, не оценит, но теперь настрой вдруг изменился в край. И да, вы правы, если думаете, что Пака тянет извиниться, но происходит это только до тех пор, пока Чонгук поражённо не шепчет:       — Это же вся наша дружба.       Очередной камень с души сваливается и исчезает. Чимин прикусывает губу, не в силах оторваться от друга, не перестающего обводить пальцами контуры приклеенных изображений.       — Да… — воздуха в комнате всегда было так мало? — Что-то типа того.       На крышке проигрывателя получилось нечто вроде коллажа, состоящего из действительно многих вещей, что их связывали раньше и связывают сейчас. И Чимин планировал это, он хотел сделать для Чонгука некую самоделку, потому что тот от таких особенных и значимых вещей всегда был в восторге и, слава богу, не прогадал, ему действительно не за что пинать младшего. Чимин попал прямо в сердце, даже не проигрывателем, а своими наклейками.       — Где ты всё это нашёл? — спрашивает Гук, наконец поднимая голову и щелкая кнопкой-застёжкой. — Ты заказывал специальные стикеры?       — Эм, — Пак чешет затылок. — Я нашёл нужные картинки в интернете, наложил на них эффект комикса в приложении для обработки фото и распечатал в книжном.       — Сдуреть просто.       Младший двигает тонарм, осматривая внутреннюю часть чемоданчика, нажимает на кнопку запуска, наблюдая как начинает оживать нехитрое устройство, и выключает, тут же встречаясь взглядом с другом.       — Спасибо, Чимин-а.       О, нет.       Чонгук подвисает.       И если видеть это на экране ещё куда не шло, то вживую всё гораздо, гораздо хуже, потому что тёмные зрачки, путешествуя по лицу Пака, останавливаются на уровне его рта и больше с места не сдвигаются, заставляя сердце снова перейти на галоп.       Чимин снова хочет поцеловать своего лучшего друга. Охренеть как сильно. Перенестись вдруг в иную реальность или, боже, хоть в самый третьесортный фильм, и просто приблизиться, соприкасаясь губами и переворачивая свой и без того сбрендивший мир с ног на голову. Напряжение между парнями настолько ощутимое, что начинает казаться словно на него можно опереться, как на кирпичную стену.       Облизывается старший непроизвольно, он даже сам не замечает что делает, это правда так, но Чонгук из-за столь несложного действия вдруг поднимает взгляд к глазам и торопливо прокашливается, снова начиная моргать и закрывая подарок.       — Мне настолько… — сжимая в руках бока небольшого ящичка, Чонгук, похоже, пытается подобрать слово, — интимных вещей ещё не дарили.       И они оба знают, суть вовсе не в том, что теперь Чонгук может не только коллекционировать пластинки, но и послушать их, дело в этих дурацких наклейках и коллаже, визуализирующем всю долгую дружбу двух мальчишек-соседей.       — Мой подарок полное фуфло по сравнению с твоим, — грустно улыбается Чонгук, вытаскивая свой пакет из-за спины. — Но я тоже подумал о тебе, как только увидел это.       Пытаясь справиться со странным состоянием отчуждённости, Чимин засовывает руку внутрь, тут же натыкаясь на что-то пушистое, и отдёргивает ту, точно как в клубе от горящих шотов.       Своеобразный шок неожиданно помогает снова включиться в реальность.       — Там что кот? Ты купил мне животное?       Чонгук негромко смеётся, сам вытаскивая то, что напугало его трусишку-друга. Это действительно что-то пушистое, а ещё белое и… со шнурочками.       Выгибая бровь, Чимин переспрашивает, будто глаза могут его обмануть.       — Шапка?       — Извини, что не кот, — уже чуть свободней смеясь, говорит парень. — Но обещаю, подарю тебе котёнка на следующий же праздник.       Чимин не пытается сопротивляться, когда младший, выпрямившись на коленях, надевает на него шапку, откинув перед этим ему волосы с лица. Это ушанка и она очень тёплая и, да, как старший успел заметить, ужасно пушистая. Пак странно неловко хихикает, когда ворсинки лезут ему в глаза и щекочут лоб, поддувает как непослушную челку, но помогает всё это так себе.       — Она великовата, тебе не кажется?       Теперь старший прекрасно знает, как чувствуют себя Иззи и Стейси, когда Хёни покупает им что-то новое, упаковывает их в это и стоит любуется как самыми настоящими куколками. Вот только его сестра никогда не смотрит на детей с таким выражением.       — Боже, — вдруг выдаёт Чонгук. — Зачем я это купил? Ты в этой шапке можешь просить у меня весь мир.       — Заткнись, — смеётся Пак, вдруг чувствуя, как уши начинают гореть.       — Почему ты такой милый? Я в двух шагах от того, чтобы сдаться.       В этот раз смешок получается более напряженным. Чимин в очередной раз изгибает бровь, поправляя головной убор.       — Сдаться?       Взгляд Чонгука снова опускается вниз, и Чимину вновь не по себе.       Что-то произошло этой зимой. У них что-то случилось и, кажется, они оба это более чем прекрасно понимают. И чувствуют это тоже вдвоём.       Вместо ответа младший залезает рукой в пакет и вытаскивает оттуда, казалось бы, ничем не примечательную книжку, а затем обычный блокнот и протягивает всё это другу, надеясь как можно скорее сменить тему.       — Это «Алиса в стране чудес», — объясняет Чонгук. — Мне понравилось издание, там иллюстрации очень напоминают Вайсгарда, а тебе нравятся его рисунки и, да, я вырвал последние страницы специально для тебя. А вот тут, — открывает блокнот с черными листами без каких-либо разметок, — я хочу увидеть, как ты закончишь эту историю. И не пожалей для меня магии, хорошо?       Ему не показалось нисколько. Чонгук должен чувствовать то же. Чимин влюбился в своего лучшего друга и больше всего на свете он хочет поцеловать его прямо в этой дурацкой шапке, похоже всего лишь из-за «Приключений Алисы в стране чудес» с вырванными страницами, их самой первой книжки и… потому что это Чонгук. Тот, кого он любил больше одного десятка лет, но теперь вдруг не полюбил, а влюбился. Незаметно, но похоже очень сильно.       Чимину хочется заплакать. У него столько прекрасных чувств к этому человеку.       — Чёрт, Чонгук.       Боясь своей реакции на всё происходящее, того, что он на волоске от несдержанного всхлипа или целого водопада, брызнувшего из глаз, Чимин, пытаясь хоть как-то спрятаться, притягивает младшего в свои объятья, надеясь, что тому не слышно, как колотится его сердце. Этот человек был с ним со второго класса, никто никогда не знал Пак Чимина настолько хорошо, как его друг, и порой Чонгук был единственным, кто давал ему стимул к… продолжению. Продолжать писать, продолжать улучшаться, продолжать быть этим солнышком, потому что такой он, настоящий и без притворств был кому-то нужен, как бы не пытались убедить его в обратном. Он может быть собой настоящим, потому что это нисколько не плохо и людям не нужно прикидываться тем, кем они не являются. Пока папа месяц не разговаривал с Чимином после откровенной беседы про ориентацию, Чонгук был рядом, заверяя, что он справится вообще со всем, потому что выбрал быть свободным, а свободные люди будут счастливыми, что бы с ними не происходило, сколько бы людей от них не отвернулось из-за этого неистового желания не скрывать истину о себе же.       К сожалению, Чимину приходилось долго раскачиваться и убеждать себя, что он может быть таким хорошим мальчиком, потому что он на самом деле такой, даже если мнение насчёт «хороших» у них с родителями разнятся.       Хорошие парни могут красить волосы, девушки могут любить тех, кто не обладает Y-хромосомой, люди могут не интересоваться созданием семьи или не хотеть заводить детей; вольны посвящать жизнь путешествиям и носить пижаму в публичные места сколько их душе угодно — это не сделает из них плохишей.       Чонгук всегда знал, что для его друга та самая свобода — просто невообразимых размеров ценность, он стремился к ней даже с установленными рамками, и Гук никак не может смириться с тем, что парень, хранящий в себе столько всего невероятного, продолжает от неё отказываться, продолжает зависеть от чужих предубеждений и собственных страхов.       Если тогда, в неполные восемнадцать, Чимину хватило смелости рассказать родителям, что с девушками у него никогда ничего не получится, то почему сейчас он не может решиться даже отправить чёртову рукопись в издательство? Там же от и до он. То, кем Чимин есть на самом деле это не история о двух подростках и их школьных войнах, это «Подземное Королевство» и всегда открытые финалы.       Ужасно, когда человек боится быть не принятым. Так же как понимать, что он делает это не из-за одного лишь необъяснимого страха, с ним это происходит, потому что опирается парень на собственный опыт.       Когда Чимин спустя немалое количество времени наконец выбирается из объятий, Чонгуку ничего не хочется так же сильно, как поделиться своей бесконечной смелостью или позволить взглянуть на происходящее своими глазами.       Пак Чимин может быть тем, кем хочет быть. И если хоть кто-то посмеет его осудить за это, то пошли они к чёрту.       — С тобой вся моя жизнь становится сносней, — практически шёпотом.       Чимин улыбается, но глаза предательски блестят и Чонгук не сдерживается, проводит ладонью по щеке старшего, следом снова убирая мешающий пух с глаз.       — Сделай её счастливой, а не сносной, — тем же тоном отвечает парень. — Со мной или без меня. Такой, как ты хочешь. Ты увидишь сколько людей на самом деле на твоей стороне, Чимин-а. К тому же, ты смог бы это сделать даже если бы был один, вот настолько ты сильный, солнышко.       Это такое невероятное чувство, понимать, что тебя и правда поддерживают, хоть ты и не просил этого прямым текстом; что ты кому-то действительно нужен, тебя принимают, даже если ты ошибался, и, если ваши мнения очень часто расходятся. Чимин с Чонгуком могут сколько угодно не соглашаться друг с другом, препираться и ни в какую не поддаваться убеждениям, но они всегда оставались вместе и наверняка продолжат это делать. А ещё, кажется, для Чимина даже любовь важна не так сильно, как это гребанное понимание. То, чего никогда не было с родителями, но с каждым годом крепло между ним и Чонгуком.       Боже мой, чёртова «Алиса» — самая волшебная из всех книг. Льюис Кэрролл сотворил такое волшебство, он написал историю, что свела двух мальчишек и изменила всю их жизнь. Алиса и нарисованный на загипсованной ноге Человек Паук.       Чимин отдаёт подарок ещё и Джейку, находя того на кухне с Хёни. Родителей нет, поэтому он, не опасаясь никаких противных разговоров, позволяет малышкам показать, что же принёс им Санта, смеётся над «благодарностью» сестры за то, что добрый, но очень не умный Санта-Чонгук подарил им огромный чемоданчик фломастеров и судя по стене родительской спальни, можно получить отчётливое сообщение, что они не отмываются с обоев.       Атмосфера в гостиной… рождественская. Действительно семейная, хоть у Чимина тут не вся семья в сборе, рядом только сестра с детьми и двое соседских мальчишек, ставшими ему почти что братьями давным-давно. Заморозить бы этот момент и сохранить на очень много разных «потом». Парень хочет чувствовать себя в этом доме вот так, как сейчас, всегда, каждый день, но всё совсем не так. Волшебство обязательно разрушится, а реальность обожжёт открытое сейчас сердце, оставив очередную рану.       Как это предотвратить?       Остаться бы так, именно с этими людьми подольше, они заставляют чувствовать себя на своём месте одним лишь только присутствием.       Пак Чимин нуждается в волшебстве очень и очень сильно. В чудесной силе домашнего уюта, которого он не чувствовал ещё с лета. И ему снова грустно.       Парень поднимается наверх с девочками, оставляя внизу Джейка, по всей видимости, пытающегося задушить новым шарфом брата, и снимающую их на видео Хёни; укладывает Иззи и Стейси спать с теми же невесёлыми мыслями про разрушенную взрослением магию, убаюкивая близняшек очередными рассказами про абака.       Только в это Рождество Чимин начинает понимать стремление сестры создать свою семью, её желание иметь много детей и даже, кажется, находит причину, по которой та не оставляет дочек с отцом надолго. Хёни может и не досталось так же как Чимину, но она тоже услышала немало упрёков в свою сторону. Отличаются брат и сестра только в своём отношении к тому, что им говорят. Хёни плевать хотела кто там чем недоволен, она выбрала медицину, хоть папа был против, не переставал повторять, что лечить людей слишком ответственная задача, а значит это точно не для неё и уехала в MSSM, поцеловав на прощание не разговаривающего с ней отца.       Почти так же сделал и Чимин, правда в случае с ним мистер Пак ещё надеялся слепить из сына преподавателя и продолжить чёртову династию учителей, но и тут не получилось, поэтому он доканывает младшего ребёнка вечным недовольством.       Кажется, самые неидеальные дети всегда рождаются в семьях таких вот идеальных людей.       Нет больше никаких сомнений, Чимину нужно только его место. Дом, квартира или комната, в которую он засунет столько волшебства, сколько сам посчитает нужным, и никто не придёт его разрушать без позволения.       Родители возвращаются домой вместе с отцом Чонгука, и друг предупреждает об этом, как только Чимин закрывает за собой дверь комнаты Хёни, немного удивляя. Пак и правда не горит желанием встречаться с ними лицом к лицу, но он не будет прятаться в настолько прямом смысле. Ну.. этого пока не планировалось.       Он принимает душ, погружённый в себя, оставляет Чона в комнате, перед этим попросив не уходить, и вместо того, чтобы как всегда включить музыку, поливает себя водой и старается убедить, что пора бы ему перестать скрываться во всех смыслах. Стоит рассказать как есть и о переезде, и о чёртовых чувствах от каждого их недовольного слова, потому что Чимин в любом случае сделает то, что маме с папой так не по душе. Он такой же как Хёни, просто следует решению выбрать уже себя, наконец, даже если это пугает намного сильнее. Ему больше не нравится в Хайстауне, не нравится дома. Пора двигаться дальше.       И да, ему до чёртиков не по себе от всех терзающих мыслей.       Чонгук, видимо чувствуя неладное, спрашивает всё ли в порядке, когда старший возвращается в комнату, и тот просто кивает, больше ни слова не произнося, пока одевается под пристальным взглядом замолкнувшего парня.       Они вместе спускаются вниз ко всем, пока близняшки ещё досматривают свой обеденный сон. Ни Джейка, ни мистера Чона уже нет, на диване Хёни и мама смотрят «Гринча» по телевизору, пока папа разглядывает что-то в телефоне дочери.       Почти пять, Чимину вот-вот из дома выходить, он в новой шапке, Чонгук плетётся рядом, вызвался проводить его до Академии и по правде с младшим даже сейчас, в собственном доме, находиться куда приятней и спокойней, чем за всё то время, что Пак ошивается здесь после колледжа.       — Чонгук-и? — мама поворачивается к ним, как только они спускаются с последней ступеньки. — Ты был тут?       Парни не останавливаются, снимают обувь с полки, переглядываясь, оба не совсем понимают, как себя вести. Чонгук смотрит на друга, проверяя его реакцию и убедившись, что всё в порядке, возвращается взглядом к миссис Пак.       — Да, мы сто лет не виделись, надо успеть наговориться, пока я дома.       Чонгук звучит как самый славный мальчик и Чимин улыбается одним лишь уголком рта, когда натягивает на себя второй ботинок, но… Папа хмыкает и парень тут же чувствует, как замирает сердце.       — Хорошие дети приезжают на Рождество даже с другого города, а не сбегают в клубы, видишь, Чимин?       Пак ещё будучи в ванной решил, что им пора уже поговорить. Но именно поговорить, а не ссориться. У него из-за этого решения так фигачит пульс в висках, что дурно становится, а папа как всегда, будто чувствуя, ещё и провоцирует.       — Чимину нужно зарабатывать деньги, — вмешивается Хёни, поворачиваясь к отцу.       Вот только её попытку не оценивают и вместо того, чтобы понять вложенный смысл, мужчина снимает очки, строго спрашивая:       — Зачем это так срочно могли понадобиться деньги? Ты ещё и вляпался во что-то?       Мама, как обычно это и происходит, молчит, пока Хёни закатывает глаза, готовясь защитить брата всеми имеющимися силами.       Почему он обязательно должен во что-то вляпаться? Почему всегда должно быть что-то не так?       — Ты ел что-то сегодня? — через плечо интересуется мама из-за затянувшейся паузы и Чимин, стоя не до конца обутым и с эмоцией полного замешательства на лице, чувствует на себе ещё и взгляд Чонгука перед тем как ответить короткое:       — Ел.       Это такая глупость, спрашивать о какой-то там еде, когда на самом деле… Она всегда так делает! Заботится просто-напросто не о том!       Папа снова хмыкает. И в Чимине, похоже, что-то лопается из-за мамы и этого ужасно раздражающего звука.       Что «хм»? Что, мать вашу, он снова сделал не так?! Он в который раз разочаровал чёрт пойми в чём?       — Я хороший сын, понятно вам? — вдруг вырывается у парня и на него обращают внимание все. Даже Чонгук. Но сам Чимин смотрит только на отца. — Я всю жизнь только и делаю то, что пытаюсь не расстраивать вас, но зачем столько стараться, если вам и так всё равно?       Чонгук хватает его за руку в надежде поддержать хотя бы так, но… не в чём поддерживать. Чимин не стал вдруг смело идти на конфликт с родителями, не раздавил своё же мышление, вставляя туда новый образец, и не махнулся ни с кем мозгами на минуточку. На большее его не хватает. Он, не дожидаясь никакого ответа, не желая слышать очередной раздражающий комментарий, несётся к двери, таща за собой Чонгука на буксире, и отпускает его руку только когда выскакивает за дверь.       Он пошёл работать. Зарабатывать себе на жизнь, чёрт бы их побрал! Что тут плохого? Чем они могут быть недовольны? Ощущение такое, что папа не успокоится до тех пор, пока Чимин не сдастся окончательно и не устроится в ту же чёртову школу, каждый божий день отправляясь на работу с отцом и возвращаясь домой с ним же. Он же тормоз, значит без родителей просто пропадёт, так? Господи, самое ведь ужасное, что парень сам начал так считать!       Злости внутри так много, что Чимину кажется у него сейчас голова взорвётся из-за вдруг подскочившего давления.       — Эй, эй, — тормозит его младший, пока Пак несётся подальше от дома.       Чонгук за локоть разворачивает друга к себе, заставляя посмотреть в глаза и положив руки на два наушника шапки, не отпускает, отрезая любую возможность вернуться к своему внезапному побегу. Чимин не хочет идти в этот тупой клуб, не хочет переодеваться в свою распроклятую рубашку, и он снова не взял ничего, чтобы переобуться, но уж лучше Академия, чем сидеть дома. Поначалу казалось, что парень пытается сбежать от детского плача и своей должности бесплатной няни, но сейчас всё вдруг меняется. Чимин не хочет домой из-за родителей. Он и домом это место не может назвать и…       Он такой злой!       — Порядок? — уточняет Чонгук, сжимая его щеки, и Пак уворачивается, но отойти не торопится.       Полнейший порядок! Если можно так сказать... Это всё тот же адреналин, всё то же чувство странной победы в соревнованиях, которые не принесли ни малейшего удовольствия, почти та же история, что и с долбанными коктейлями. Он снова победил, так что Пак кивает на вопрос друга, не позволяя себе зациклиться ни на родителях, ни на том, что лицо Чонгука снова слишком близко, а в его груди опять полно неподобающих чувств просто из-за расстояния.       Как только младший убирает руки в карманы, Чимин наклоняется, застёгивая ботинки, совершенно неосознанно ещё раз прокручивая в голове всё, что только что произошло. В этот раз не заостряет внимание на разговоре или интонации отца, а словно становится сторонним наблюдателем, смотрит на себя со стороны, вспоминает испуганные глаза Чонгука, а потом со смешком выпрямляется, поправляя опустившуюся на переносицу шапку. Смотрит на Чонгука и с той же улыбкой, топает ногой по заснеженной дорожке.       — Так им!       Видимо это окончательно убеждает Гука и тот расплывается улыбке, натягивая пальто руками, спрятанными в карманах.       Кажется, его Чимин наконец просыпается от спячки.       — Ну ты и крутой.       В этот раз старшему не хочется отрицать или привести хоть один случай, показывающий, что это не так. Он улыбается шире и, хватая Чонгука под руку, разворачивает в нужную сторону и, согнувшись, будто собирается рвануть с низкого страта, говорит:       — Пойдём, проводишь меня до моей чудесной работы.       Чонгук посмеивается, принимаясь двигаться крошечными шажками, специально сопротивляясь напору возбуждённого парня, и Чимин, начиная смеяться вслух, решает, что будет делать так же. Крошечными шажками навстречу свободе, сколько раз бы у него не перехватывало дыхание из-за неизвестного и непривычного.       Он больше не отступит.