Революционер

Кругом было темно и необычайно тихо. Я даже не пытался открывать глаза, вместо этого пытался заглянуть в себя. Не было сил шевельнуться, полностью пропало чувство времени, жить совершенно не хотелось. Но угасающий огонёк разума задал простой вопрос: «А где моё сердцебиение?» Я навострил слух, но совершенно ничего не услышал. По моим ощущениям, в полной тишине прошли многие годы, прежде чем моё внутреннее ухо шевельнулось в такт двум ударам моего сердца. До ещё двух прошло уже не так много времени. Хорошо, с этим разобрались, поехали дальше. Дыхание. Я попытался набрать воздуха, но тот обжёг ноздри, а спина показалась неподъёмным грузом, свалившимся на меня, подобно мешку с песком. Впрочем — и об этом я тоже догадался не быстро — почему мешком? Желание вдохнуть придало мне сил — может, то сработали надпочечники, выдав мне дозу адреналина в кровь, но я тут же почувствовал мышцы в своих руках и оттолкнулся от земли, рассыпая в стороны от себя мелкий противный песок. Рывком встав на ноги, я немного не рассчитал последствия для своего вестибулярного аппарата, который отказался принимать новое положение дел и вернул меня на пару ступеней эволюционного развития назад, уронив на четвереньки. Потом желудок подбросил интересную идею — решил, что без лёгкого раннего завтрака ему будет проще, и исторг содержимое не самым, но всё-таки противоестественным образом. Парашу быстро замело песком, а я задумался: применима ли ко мне как к живому существу вся эта теория с эволюцией… Очнувшийся разум быстро отбросил ненужные философские мысли, обуздал вестибулярку и желудочно-кишечный тракт, кольнув меня совестью за такое расточительство. Я поднялся полностью и оглянулся. Нигде. Обычно так говорят, когда чего-то нет. «Где найти то, чего нет? — Нигде». И меня не было. В голову опять полезли дурные мысли, но я быстро с ними справился. Посмотрев на небо, я не увидел ни единого облачка, а лишь бесконечную синеву над своей головой. Шторм, судя по слою песка, кончился несколько часов назад. Жара стояла безумная. Но главная проблема была исключительно в моём местоположении. Нигде. Но даже в этом месте можно было найти хоть что-нибудь, пока я тут был. Знаменитая дилемма о падающем в лесу дереве и издаваемым им звуке решилась быстро — пока здесь был я, «нигде» превращалось в «тут». И тут ещё кое-что осталось, и находилось оно строго за моей спиной, в нескольких метрах позади, засыпанное песком. Моё транспортное средство. Оно же — багги. Вернувшись к нему, я сделал удручающий вывод — дальше только на своих двоих. Передние колёса ушли куда-то в середину кузова, рама сломалась пополам, отторгнув от себя рулевую систему и, что неожиданно, один двигатель. От силы удара его сорвало со штатных мест крепления, и он улетел куда-то через лобовое — поначалу мне показалось, что ровно то же самое произошло и со мной, но потом я вспомнил, что я вроде как пристёгивался… Впрочем, решение обнаружилось через несколько минут разглядывания окружающей действительности — кресло сорвало тоже, старые хлипкие ремни меня не удержали, и то, что я спасся, было делом исключительной удачи. Также к этому делу я приписал и тот факт, что в разбитой машине уцелели кое-какие запасы воды и даже какой-то сухой паёк вроде вяленой говядины. С ней вышла небольшая накладка — будучи запакованной в какую-то плёнку, она извалялась в песке, но всё лучше, чем ничего. Нашлось и оружие — небольшой пистолет с половиной магазина, нож. Больше — ничего. Соорудив себе разгрузку через плечо из остатков ремней безопасности, я скинул куртку и, прикинув, сколько было времени, направился в сторону собственной тени — время клонилось к вечеру. Нет ничего хуже, чем идти куда-то, не зная при этом чётко, куда конкретно, и особенно сомневаясь в каждом своём шаге. Медленно, но верно мои лапы перебирали километры пустыни. Главным неудобством этого места, даже опережая изнуряющую жару, мелкий кварцевый песок, похожий на стекло, и полное отсутствие хоть какой-нибудь воды, было то, что ни единого шага я не сделал по нормальной ровной поверхности — постоянно то утопая в песке, то карабкаясь куда-то вверх, то катясь по наклонной вниз. Обходить дюны было бессмысленно — они простирались на многие километры во все стороны, куда только видел глаз, до самого горизонта. Конечно, пока я шёл, в голову лезли всякие дурные мысли, но, каждый раз вспоминая Добба, я находил в себе силы переть дальше. В очередной раз забираясь на особенно крутую дюну, я вспомнил, как он иногда отвечал на древнюю людскую пословицу: «Умный в гору не пойдёт — умный гору обойдёт!» Старый киборг лишь добавлял, что так сказал муравей, подходя к рельсам. И эта мысль натолкнула меня на другую, более актуальную — рельсы! Я буквально врезался в рельсы, а учитывая тот факт, что они выдержали, они могли быть новыми, может быть, даже рабочими! Но эту мысль я отбросил быстро: даже самый ржавый рельс весил столько, что разгонись я побыстрее — и багги бы превратился в металлолом. Другой фактор — почему я не перепрыгнул полотно, ведь даже вполне обычные машины могли это сделать. Да, на скорости приятного было мало, но всё равно чуть менее смертельно для машины, чем то, что случилось. Я остановился, чтобы подумать, и через несколько минут решил следовать своему плану, а именно попытаться догнать собственную тень. Может быть, мне просто показалось, что я врезался в рельс, а ещё может быть, что дорога была в настолько плохом состоянии, что её просто вспучило и она встала горбом у меня на пути. В любом случае я не видел смысла возвращаться к начальной точке своего бесславного пешего путешествия — я даже не был уверен, что найду его спустя несколько часов. Пустыня… была похожа на живое существо. Мне показалось, что за пару минут, что я стоял на вершине одной из дюн, ландшафт полностью изменился и огромные горы песка, гонимые одним лишь ветром, переместились на пару метров. Это ощущение лишь подтверждалось тем, что мои лапы, пока я стоял недвижимо, занесло почти по колено. Либо я просто уходил под землю, как в случае с зыбучими песками. В любом случае это место не приемлело праздности — надо было двигаться и только так выживать. Что я и сделал. Через несколько часов, показавшимися мне бесконечностью, я понял, что моя тень, на которую я ориентировался весь свой поход, меня почти покинула, а оглянувшись назад, я увидел, что солнечный диск почти полностью скрылся за горизонтом. Проводив его взглядом, я встретил сумерки в смятении — без такого надёжного ориентира идти дальше было просто опасно, но я решил сделать это во что бы то ни встало. Благо, топографическим кретинизмом я не болел и иногда даже удостаивался короткого «спасибо» от моего старого друга, который почти во всём привык ориентироваться на свой встроенный компас, который иногда сбоил в разных условиях. Тень исчезла полностью, а я, зная об особенностях пустыни, поспешил накинуть на плечи не выброшенную куртку. Песок остыл быстро, и если поначалу идти было легче, то уже через час стало настолько холодно, что пришлось застегнуться и закутаться поплотнее. Немного в этом плане спасала и собственная шерсть, так что я вполне мог продолжать идти, но ни о каком комфорте речи идти не могло. К тому же, как назло, небо вновь затянуло облаками и единственный спутник, на который я очень рассчитывал в ночное время, — луна, — лишь изредка показывала свой краешек из-за облаков. На огромном бесконечном небе, разинувшимся надо мной подобно той земле, на которой я стоял, огромные кучевые облака походили на бесконечное стадо овечек, которых невидимый пастух гнал из одного полушария в другое. Интересно было, где эти облака прольются дождём… К середине ночи силы начали кончаться — я немного не рассчитал, что организму придётся буквально бороться с холодом, но довольно быстро привык к этому. Из кармана куртки я достал куски вяленого мяса и начал жевать их, но солёное и острое мясо вызывало лишь желание пить. Я искренне надеялся, что по пути мне попадётся хоть какая-то выползшая на свет деревня, где будет ну хоть что-то, ведь до испытания «чёрного напалма» на этой земле не было пустыни, она появилась здесь из-за ужасной катастрофы. Вместо причудливых оазисов днём мне начали мерещиться высоковольтные столбы… И вскоре я вышел к одному из таких — огромной заржавевшей конструкции, поваленной на бок. Оглядевшись по сторонам, я не увидел ни одной похожей и даже просто определить, куда она была повёрнута, не смог. Я хотел бы найти хоть какой-нибудь ориентир, и опора ЛЭП была неплохим началом — у каждой линии электропередач должны были быть подстанции, электричество было хоть где-то, да нужно. Там могла и должна была быть цивилизация. Пришлось идти дальше — в том же направлении, без единого чёткого ориентира. Просто идти и идти, идти и идти, надеясь, что где-нибудь под песком найдётся хотя бы что-нибудь, что сможет указать мне дорогу. Или хотя бы убежище. Хоть какое-нибудь. Бунгало. Сараюшка. Да я готов был заснуть даже в деревенском сортире, да что там деревенском — переносной кабинке, вот где настоящий страх! Ноги предательски подкашивались. Каждый шаг давался с трудом, глаза слипались то от темноты, то от усталости, но больше всего — от пыли. Надежда постепенно сходила на нет. Становилось страшно. Но я продолжал идти дальше. Хоть как-нибудь. Хотя бы один шажок в минутку — усталый, голодный, злой, отчаявшийся и замёрзший, кутающийся в какую-то драную коричневую куртку, я убеждал себя раз за разом, что за следующей дюной обязательно будет хоть что-то — домик, лужица воды, да хотя бы просто доска! Что угодно, лишь бы не видеть этот бесконечный мелкий песок! Забравшись на очередную дюну и притоптав лапой её вершину, я поднял глаза вперёд и увидел лишь песок. Спуститься вниз было проще, но ненамного — надо было почти бежать, чтобы не упасть. Где-то внутри я понимал, что если я лягу сейчас, то уже никогда не встану. И дело не только лишь в усталости, а точнее, не только в ней. Да, я усну. А потом меня попросту занесёт песком, как всё вокруг. Поэтому, скатившись вниз, я снова и снова убеждал себя переставить нижнюю лапу вперёд, разогнуть коленку, подняться ещё чуть-чуть повыше, ведь потому что за этой дюной будет… Ещё песок. И ещё песок. Только песок. Нигде. Нигде. Нигде… На глаза непроизвольно навернулись слёзы. Сказать, что лапы болели, — ничего не сказать. Мышцы горели, каждый шаг давался мне с агонической болью. Надо было только перейти ещё одну дюну, и она точно станет последней, потому что там обязательно будет что-нибудь, иначе — мне конец. Но, забравшись на ещё один бархан, я не смог даже поднять взгляд. Я уже знал, что там будет. Песок. И, не поднимая взгляда, я спустился вниз, чтобы забраться наверх, но взгляд зацепился за что-то инородное, чужое. Всё-таки подняв замыленный взгляд, я тяжело усмехнулся. Что ж, я хотел хоть чего-то — и я это получил. В склоне следующей дюны мерцал отполированной поверхностью большой чёрный камень. И, чтобы хоть как-то разнообразить свой поход и, может быть, просто присесть на него и отдохнуть — надо же было пользоваться таким щедрым подгоном со стороны судьбы, — я повернул к нему с лёгкой саркастической улыбкой. Ветер постепенно сгонял с камня всё больше и больше песка, делая его всё больше и больше, и когда я дошёл до него — на нём можно было даже вполне удобно расположиться, подпереть морду и задуматься о чём-нибудь вечном. Огромный чёрный валун блестел в редких лучах луны как что-то фантастически инородное, почти инопланетное в этой проклятой жёлтой пустыне. Даже взгляд было тяжело оторвать — настолько приятно было смотреть на него после бесконечной белизны. Я решил всё-таки у него не задерживаться — какой мне был толк с огромного чёрного валуна? Вот только на прощание я решил поставить на него свою нижнюю лапу — вдруг это была такая точка сохранения, как в компьютерной игре?.. Глаза мои расширились от удивления и даже испуга, когда вместо плотной твёрдой поверхности я подушечками лап почувствовал слишком гладкую и даже в какой-то мере податливую материю. Тут же надавив чуть сильнее, я понял, что я продавливаю то, что считал камнем! Может быть, это всё же был подарок судьбы?! Преисполненный решимости и энтузиазма, я обежал валун по кругу, решая, с какой стороны к нему подкопаться, и решил немного помочь ветру, который вскрыл этот подарок для меня. Упав на колени, я начал работать руками, благо мышцы в них ещё не успели устать. Я копал как пёс, отбрасывая песок во все стороны, пробираясь всё глубже и глубже, песок засыпал мои старания обратно, но я копал и копал в едином порыве узнать, что это был за валун! И в какой-то момент я почувствовал небольшую полоску, явно металлическую. Раскопав чуть дальше и чуть глубже, я увидел, что чёрное железо — или алюминий — плавно перетекают в плавное, гнутое красивое стекло. Всего по нескольким изгибам, приоткрывшимся мне, я смог сделать правильный вывод — это был вертолёт. Большой чёрный представительский вертолёт. Такими пользовались очень редко, если не сказать, что вообще не пользовались, но всё-таки на них кто-то летал и кто-то их делал! Я начал копать дальше, глубже, сильнее, раскапывая окна спереди и сбоку от фюзеляжа — ветер помогал мне, сдувая лишний песок в сторону от меня и даже направляя свои потоки так, что дюна отступала сама, показывая мне всё больше и больше. Наконец я не выдержал и рванул пистолет из подмышки, тут же замахнувшись им и что было сил ударив рукояткой по стеклу. Пустыня услышала мой разочарованный и разгневанный ор. Конечно, этого было мало для закалённого авиационного оргстекла, чтобы оно хотя бы треснуло, но это было и не нужно. Своим глупым жестом я лишь проверял, насколько оно окажется толстым и закалённым и вообще не бронированным. И, судя по ощущениям — болезненным, но всё же информативным, — мне повезло. Следующим движением я наставил дуло пистолета на стекло — не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что через официальный вход я в вертолёт не попаду никогда, что для меня было сродни паре часов раскопок. Надежда была лишь на дульную энергию моего пистолета. На всякий случай зажмурившись, я выстрелил в слепую, и когда я проверил, что случилось, то ликованию моему не было предела — стекло покрылось равномерной решёткой белых трещин, но удержалось и не вывалилось. С уже намного большей уверенностью я замахнулся пистолетом и несколько раз размашисто врезал по стеклу, пока не услышал весьма характерный хруст, приглушённый толщей песка. С негромким вскриком я провалился внутрь кабины, взяв с собой моего нового лучшего друга — тонну песка. Тонна песка могла бы скрасить моё падение, и поначалу так и было — вместо того, чтобы проехаться всем телом по кабине пилотов и собрать все возможные переключатели, рычажки и прочие выступающие элементы, песок провёз меня до самого пола, где тут же навалился мне на спину, впечатывая мордой в перегородку между кабиной пилотов и пассажирским отсеком. Кое-как выкарабкавшись из западни, я откашлялся и наконец-то смог оглядеться — поток сухого и колючего песка, забившегося ко мне в каждую известную и даже неизвестную щель, занёс меня прямо в кабину пилотов. Соседнее от меня кресло было пустым, другое полностью занесло песком, так что о нём я ничего сказать не мог. Прикрыв морду ладонью, чтобы хоть как-то избавиться от иссушающей носоглотку пыли, я кое-как нащупал на перегородке ручку и ввалился внутрь, тут же закрывая дверцу за собой, чтобы хоть немного отдохнуть от проклятого песка. Подперев перегородку спиной, я устало сполз вниз и какое-то время просто дышал в свои лапы, пока наконец не понял, что так было даже хуже. Но, когда я оторвал их от своего носа и попытался вдохнуть так, меня чуть не вырвало — воняло просто страшно! Не вырвало меня по одной просто причине — было попросту нечем. Я хотел было открыть и проветрить каюту хоть как-то, но мозг подсказал мне, что затея дохлая — трупный смрад самый въедливый и самый долгоиграющий… Но уже через несколько минут, когда мои глаза привыкли к темноте, я дышал спокойно и ровно. Принюхался или уставшее сознание решило игнорировать этот смрад — я не знал. В какой-то момент от усталости я даже не уснул, а потерял сознание. Даже удар головой о пол кабины вертолёта меня не взбодрил — даже наоборот. Когда я проснулся, болело всё. Никакое самое худшее похмелье не могло сравниться с тем, что я чувствовал в этот момент, и мысль была лишь одна — лучше бы не просыпался. В горле будто бы сдох целый ёжик и застрял там своим трупиком. В носу и горле из-за мелкодисперсного песка было ощущение, будто их залили бетоном, а при попытке откашлять всё это дело застывший слой отлипал от языка, как самодельные пластыри Шанни, которые порой, за неимением лучшего варианта, делались из суперклея. Прокорчившись в агонии несколько минут, я в какой-то момент развернулся так, что увидел лучик света, бьющий в щель между перегородкой и кабиной пилотов — и я смог отыскать в себе силы пнуть дверцу так, чтобы та распахнулась. Салон представительского вертолёта заполнил яркий солнечный свет и относительно чистый, хоть и раскалённый воздух. Песка особо не было. Я наконец-то смог оглядеться в салоне и тут же шарахнулся от своего места подальше — мордой я уткнулся в чей-то истлевший за всё это время ботинок, в котором ещё была чья-то иссушенная нога! Впрочем, ничего, кроме испуга, это не принесло — я экономил силы и не срывался убегать куда-то. Я — военный и имею дело с трупами на постоянной основе, и я точно знал, что если их не жрать и не совершать других противоправных действий, то они уже ничего не смогут тебе сделать. Особенно — мумифицированные, в которых не осталось ни бактерий, ни какого либо трупного яда. Поднявшись с пола, я посмотрел назад — там, за моей спиной, сидел ещё один такой же мумифицированный труп в военной форме. Тот, на которого я наткнулся, был в гражданской деловой одежде, и место рядом с ним было не занято. А вот рядом с военным в когда-то шикарном кожаном кресле в вентиляцией сидел труп намного меньше, в милом голубом платьице. Наверное, дочь кого-то из них… Когда глаза окончательно привыкли к свету и я смог разглядеть всю кабину, я увидел какие-то закрытые отсеки в хвостовой части вертолёта, включая большой центральный, закрытый стеклом. У меня даже сердце забилось быстрее, и выброшенный в систему адреналин поднял меня на ноги, и когда я открыл именно этот отсек, то чуть не расплакался от счастья — это был мини-бар! Весь низ холодильника был плотно заставлен какими-то небольшими, но и не маленькими бутылочками, примерно на три четверти заполненными жидкостью! Мне было абсолютно плевать на то, что в них могло оказаться — вода, водка, серная кислота или радиоактивные отходы. Вынув из мини бара сразу три, я рывком сорвал с первой крышку и безжалостно опустошил её. Вода. Вода! ВОДА!!! Первая бутылочка ушла на то, чтобы просто вернуть в норму носоглотку. Вторая и третья — утолить жажду. Взяв ещё одну, я безжалостно истратил её на то, чтобы облить свою морду и хоть немного остыть. Не хватало ещё словить тепловой удар. Распластавшись на четвёртом месте в уютном салоне, я решил растянуть пятую бутылочку на подольше, и даже более того — в следующую минуту сильно пожалел о том, что выпил первые три бутылки залпом. Меня начало подбрасывать, а держа при этом пасть открытой, я издавал странные утробные звуки. Меня проняла икота. И достала буквально за пару минут! Не вставая с кресла, я попробовал все возможные способы сбить её, попробовал все возможные позиции в кресле, тянулся и крутился как только мог, выгибался по всякому, но не помогало ничего, а из-за тщетных попыток хоть как-то с этим бороться только разболелась голова. Добб в такие моменты всегда рекомендовал только одно — просто забыть об этом обидном недуге, и тот сам на тебя обидится и пройдёт. Проще говоря, заняться каким-нибудь делом, а не прохлаждаться в уютном, мягком и напрочь истлевшем за триста лет кресле. А здесь можно было делать только одно — исследовать и, конечно же, мародёрствовать. Со всем почестями, конечно же, потому что, судя по количеству звёздочек на погонах у военного, а точнее, по размеру одной звёздочки и герба нашей страны, я находился в присутствии очень высокопоставленного военного. И первое, что мне попалось на глаза, — бутылка под его ногами. Явно из-под какого-то горячительного, уже давно початая и много тысяч раз как высохшая, с полностью истлевшей обёрткой. Это было далеко не достойно моего внимания, зато кое-что другое — очень даже было: на коленях у трупа девочки лежал довольно увесистый алюминиевый кейс, который она держала своими маленькими иссушенными ручками. Я тут же протянул к нему свои загребущие лапы, но оказалось, что даже труп девочки держал его довольно крепко — скукожившаяся кожа держала кейс как живая, практически сливаясь с ним в единое целое. Пришлось немного поработать припасённым ножом и вырвать сокровенный приз из давно мёртвых ладошек, что мне с небольшим трудом, но всё же удалось. Осмотрев чемодан на свету, всё, что я на нём увидел, — это простую надпись на верхнем торце: «Казбек. Устройство 2». — Ну здравствуй, Казбек устройство два, — сказал я чемодану, проверяя его замки. Они оказались наждёжно заперты на два цилиндрических ключа, один из которых не составило труда найти на шее у военного, а вот со вторым пришлось повозиться: обшарив его карманы, я чего только не нашёл — расчёска, батарейка, салфетки, два мобильных телефона, ключи от какого-то дома, целую стопку карточек банков, пропусков и прочего хлама, но ничего даже отдалённо похожего на то, что могло помочь мне с чемоданом. Я уже хотел переметнуться к его товарищу напротив, но тут заметил слабый отблеск на иссушенной шее девочки. Заранее перед ней извинившись, я заглянул под её платье через раструб шеи и увидел милую цепочку, на которой, подобно амулету, висел второй ключ от таинственного «Устройства 2». Аккуратно подцепив его когтем, я приподнял цепочку и, не желая более тревожить невинное дитя, одним движением разорвал её, добывая ключ. Снова уместив таинственный чемодан на коленях, прежде чем открыть его, я на секунду остановился и задумался ещё раз, что тут могло произойти и как. Пилота в кабинах я не видел. Никаких пулевых отверстий на телах — тоже. Ответ выдал отогнутый лацкан пиджака гражданского с торчащей из него чёрной ниткой. Весь остальной костюм был в идеальном состоянии: отряхнуть пыль — и будет как только что из самого модного и крутого ателье Москвы, к тому же ткань отлично сохранилась, но единственная торчавшая нитка, особенно в таком месте, быстро навела меня на нужную мысль. Чтобы подтвердить её мне пришлось на минутку забыть о брезгливости и сунуть пару пальцев в рот иссушенной черепушки. Трёхсотлетняя иссушенная мумия почти не вызывала отвращения, но рассыпалась от моих прикосновений почти сразу, однако мне хватило времени и ловкости пальцев чтобы наскрести у него во рту несколько кусочков битого стекла и даже уколоться об округлый кончик маленькой раскушенной ампулы. Видимо, с чем-то вроде цианистого калия, а может, и чем покруче. Во рту у военного я ковыряться не стал — судя по их позам, они все приняли свою кончину примерно одинаково — быстро и в основном безболезненно. Конечно, полученный ответ на вопрос «Как?» не давал ответов на вопрос «Почему?» и многие другие, менее цензурные варианты, роем вьющихся у меня в голове, но моё любопытство было хоть немного удовлетворено и потому решило переключить моё внимание на менее трудозатратный пазл у меня на коленях. Без лишних прелюдий я вставил ключи в скважины и разом повернул их на своих местах. Замки отщёлкнулись, и чемодан на моих коленях нехорошо пшикнул, будто из него выходил воздух. Герметичность, особенно оставшаяся после стольких лет, меня немного удивила, но оказалось что воздух не выходил из чемоданчика, а, наоборот, входил. Вакуумная герметичность поражала даже больше, поэтому, подцепив его крышку большими пальцами, я поспешил распахнуть и явить свету нового мира какую-нибудь военную тайну. Не знаю, чего я такого ожидал, что так торопился, как будто, прочитав обозначение, что это ни много ни мало, а «Устройство», я ожидал увидеть там какое-нибудь нагромождение шестерёнок, трубок, колб, и вообще я возложил на это столько надежд, будто это был не просто военный чемодан, а какой-нибудь «Генератор эдемских кущ компактный», о котором рассказывали некоторые мои сослуживцы, дорвавшиеся до компьютера и соответствующих игр. С другой стороны, внутри была и не просто светящаяся жёлтая лампочка, подключённая к паре аккумуляторов. Вместо всего того, что активно накидало мне воображение, внутри оказался какой-то компьютер — в нижней секции была даже встроена клавиатура, а в крышке находился давно померкший экран. Были также ещё замочная скважина, сканер отпечатков пальцев, и в общем-то всё. Покрутив странный ноутбук в лапах, я понял, что под клавиатурой скрывалось ещё какое-то чемоданное пространство, и тут же нашёл на небольшой карбоновой плите, в которую была встроена клавиатура, выемку под палец. Сунув в неё предназначенный орган, я поднял клавиатуру и увидел, что «Устройство 2» выполняло вполне утилитарную функцию чемодана: небольшой отсек был прикрыт пластиковым кожухом, и изначально я полез туда, но там оказались лишь батареи для компьютера, и поэтому пришлось переключить своё внимание на отдел для бумаг — там находились всего две папки синего и красного цвета соответственно. Вынув одну на свет, я взвесил её в лапах и внимательно рассмотрел — в обложке явно проглядывалась медная спиралька, как в некоторых бесконтактных устройствах, и она явно была полной. На всякий случай проверив её петли на предмет каких-нибудь ловушек-уничтожителей, я аккуратно раскрыл её на произвольной странице. «Захарово», — значилось в шапке листа, — «деревня в Раменском муниципальном районе Московской области. Входит в состав городского поселения Кратово[2]. Население — 633[1] чел. (по данным на 2498 год)». Я медленно моргнул и пробежался глазами по оставшейся странице — там дальше было что-то про географию, историю и какая-то ремарка по населению. Справедливо решив, что деревня эта была каким-то образом важна для военных и население под Захарово наверняка было сильно больше, чем по официальным данным, я усмехнулся и открыл страницу ближе к началу. «Вершаут — река в России, протекает в Пензенской и Саратовской областях. Устье реки находится в 104 км от устья по левому берегу реки Уза. Длина реки составляет 51 км». Видимо, какая-то очень важная для военных река, замечательно, надо будет её обязательно посетить, если там всё не высохло. «Кабанья (до 1972 года — Нахтоʼху) — река на севере Тернейского района, на северо-востоке Приморского края. Исток находится вблизи главного водораздела Сихотэ-Алиня на высоте ок. 1240 м. Течёт на восток и впадает в бухту Крепостная Татарского пролива Японского моря, почти в 40 км к северу от посёлка Светлая. Длина реки 97 км, площадь водосбора 1086 км². По водоразделу граничит с бассейном реки Бикин…» Дальше читать не стал — бегло пролистал всю оставшуюся папку и убедился, что все её страницы были заполнены странной, совершенно не систематизированной информацией о географических достопримечательностях нашей необъятной — города, реки, озёра, деревни, посёлки городского типа — всё что угодно. Другая папка была такой же, но объекты были описаны совершенно другие. Открыв красную папку на первой странице, я вздохнул с облегчением — под жирной красной печатью «Совершенно секретно» был хоть какой-то текст, сделавший смысл: «Аварийные коды доступа НИИ “Алмазный Пик” (Точка М900)», — значилось в шапке, и я с нескрываемой улыбкой продолжил читать текст ниже. — «Внимание! Использовать только в случае полной блокировки базы, предварительно запустив диагностику. Внимание! Без обложки коды недействительны! Внимание! Без второй папки коды недействительны! Соблюдайте осторожность и следуйте инструкциям системы во избежание уничтожения! Не копировать!» В целом вполне резонные замечания, особенно про внутреннюю диагностику и соблюдение предписаний. Я ещё раз посмотрел на погоны военного — и кому они там предписывать собрались, ага. Волновало только одно — что это за НИИ такой и где он находился. В голове что-то смутно крутилось, будто я даже не слышал это сам, а где-то в каком-то сне мне это говорил кто-то из друзей, и совсем не обязательно это был Добб. Однако именно у него стоило спросить, где он мог находиться и был ли ещё смысл туда лезть, если у нас в лапах оказались не просто коды, а аварийные коды к её содержимому. В любом случае чемоданчик представлял из себя предмет интереса хотя бы потому, что это был неплохой алюминиевый кейс, в котором можно было хранить всякое не менее полезное барахлишко. Плюс, добравшись до электричества, можно было попробовать зарядить батареи и запустить компьютер — в нём тоже могло найтись что-нибудь интересное. Быстро разобравшись с чемоданом, я отложил его в сторонку и начал шариться по карманам у пассажиров, предварительно, как и раньше, извинившись перед ними за столь грубое вторжение в личную смерть. У военного, помимо уже найденного мусора из карманов, обнаружилась ещё и кобура с именным пистолетом, причём иностранным, да ещё и в отличном состоянии — настоящая итальянская Беретта, да ещё и под наш патрон! Вот это был трофей куда интереснее — резная рукоятка, вензеля по бокам и очень знакомая фамилия — Филснейк. Я посмотрел на человеческий череп и по памяти сравнил его со специально сделанным телом нашего генерала. Пока что я решил, что скорее всего это был кто-то из его родственников. Другого особого выбора у меня не было, да и задумываться не хотелось. Одолжив у военного и ремень с кобурой, я повесил их на свой пояс и пообещал мумифицированному трупу, что обязательно доставлю его именной пистолет его потомку, кем бы и где бы он сейчас ни был. У гражданского ничего, кроме пары безымянных карточек допуска, не оказалось, но я на всякий случай взял и их, бросив их к документам в чемодан. Девочку я обыскивать не стал — даже так было видно, что её баловали и на иссушенном темечке красовалась маленькая изящная диадема из белого золота, но её я брать не стал — мало ли какое проклятие с ней шло, да и сбыть её за хотя бы треть реальной стоимости было бы проблематично. Последним я обыскал сам вертолёт, насколько смог, изнутри: в заднем отсеке, за перегородкой, ближе к хвосту располагался аварийный запас всякого. Первым делом нашлось какое-то оружие, которое было бы слишком тяжело тащить на себе через пустыню. Потом нашлись и продукты, но какие-то быстропортящиеся: попробовав на вкус трёхсотлетний сэндвич из пластиковой упаковки, я нехило удивился — в нём было деревянным абсолютно всё кроме хлеба. Он больше напоминал пластилин. В любом случае я решил его съесть — какие-никакие, а всё-таки калории. Также нашлось несколько батончиков из орехов и химических смесей, которые я решил взять с собой в дорогу — ещё неизвестно, сколько времени мне предстояло идти, но теперь это было намного веселее. Дальше же, в каком-то явно специальном ящике нашлось то, ради чего я залез в чемодан у военного: в небольшом зелёном стальном ящике я обнаружил какое-то странное хитросплетение трубок, каких-то баллонов и вентилей. На крышке была напечатана инструкция, и как только я понял, что это за вещь, то тут же забыл обо всём остальном и вытащил её даже из вертолёта, не особо веря в собственное счастье — химический генератор воды! Из каких-то своих веществ при помощи химии, больше напоминающей магию, прибор мог выдать до двух литров воды в день — немного, зато его могло хватить на неделю — лишь после этого он требовал дозаправки! Рассмеявшись такому подарку судьбы, я тут же нырнул в вертолёт обратно, взял стеклянную бутылку и соорудил небольшое устройство, сунув хобот тоненькой трубочки в бутылку, и уже через пару минут томительного ожидания из неё капнула первая капелька чистой воды. В комплекте с устройством шли малюсенькие пакетики соли — их надо было размешать в каждом полученном литре воды, чтобы не пить дистиллят. Оставив устройство с бутылкой, я пошёл копаться в неприкосновенных запасах дальше, но самое лучшее, что я нашёл после такого подарка судьбы, — несколько высушенных концентратов, что было тоже неплохо, но главное — теперь у меня была вода. В конце концов надо было двигаться дальше. Я соорудил себе вторую версию моей разгрузки и даже смог связать себе что-то вроде рюкзака. Загрузив нехитрый скарб в алюминиевый кейс и пристроив сверху генератор воды, я долго раздумывал, брать с собой папки или нет — не то чтобы они кому-то тут понадобились за то время, что они тут пролежали, и почему-то я был абсолютно уверен, что у них, несмотря на надпись «не копировать», было как минимум несколько копий. В конце концов я решил оставить их в кейсе и при случае использовать на растопку, если это будет необходимо. Попрощавшись с местными обитателями, я взял последнее приобретение — небольшую алюминиевую трубу — часть вертолёта, чтобы использовать её как посох, что оказалось глупой идеей — её я бросил спустя метров тридцать. С намного бо́льшим энтузиазмом оглянувшись по сторонам и определив, в какую сторону движется солнце, я выбрал себе направление движения и прямо на ходу намотал себе на голову тюрбан из собственной футболки — стало немного полегче. С тяжелеющей бутылкой воды за спиной я бодро отправился в путь — штурмовать очередную дюну, чтобы сразу после неё спуститься вниз и забраться обратно, снова, и снова, и снова, и снова… Энтузиазм кончился где-то на десятый час пути. Как бы я ни старался, как бы ни убеждал себя, что у меня всё было намного лучше, чем могло быть, — всё было очень плохо. Воду я растягивал как мог, доводя себя практически до состояния обезвоживания и растягивая бутылочку воды на час, только чтобы хоть как-то продолжать идти — этого не хватало. Перекусив по дороге кислыми батончиками, я кое-как продолжал двигаться, тем более что мой курс, судя по всему, всё же был верный, и вскоре из бесконечной пустыни природа начала напоминать бесконечную песчаную степь, всё такую же безжизненную, как и пустыня до этого. На пути даже начали попадаться какие-то дороги, столбы и другой мусор, и к ночи я набрёл на заброшенную деревню. Трупов там не нашлось, как и воды в пересохшем колодце — кое-как выломав дверь в первый же попавшийся домик, я набросал на пол иссушенных тряпок, найденных в шкафу, и устроил себе лежбище прямо на полу, не утруждая себя никакими обысками и мародёрством. Наутро я залпом выпил всю бутылку воды, даже не намешав в неё соли и не оставив себе ни капли на то, чтобы развести себе иссушенный концентрат. Пришлось всё-таки приблизиться к мародёрству: кое-как пошарился по полкам и шкафам домика, но, не найдя ничего даже близко к съестному, злобно огрызнулся и внезапно обнаружил, что я был не один. В углу разгромленной кухни стояла… наверное, хозяйка этого дома. Я даже не мог толком понять, была она лисицей или кошкой — бо́льшую часть мордочки скрывал тяжёлый иссиня-чёрный капюшон, как и её тело — лёгкий плащ такого же цвета. Она смотрела на меня тяжёлым осуждающим взглядом из-под капюшона, и я уже было схватился за пистолеты — сначала за тот, что был в кобуре, потом за тот, что торчал за поясом. Направив оба ствола на неё, я предупредил: — Помогите… Стоп, я же должен был предупредить, что буду стрелять на поражение, если… Если что? Если она выхватит дробовик из-под плаща? Держать себя в руках и дальше я не смог — обезвоживание накатило с новой силой, и я завалился на бок, попутно разрядив оба пистолета — по одному выстрелу с каждого, но она даже не шелохнулась, продолжая смотреть на меня своим бездонным взглядом… Очнулся я от запаха пороховой гари, оставшегося после двух выстрелов — никого рядом со мной уже не было — конечно, это были галлюцинации из-за обезвоживания или чего похуже, но прежде, чем я это понял, какой-то кусок сознания ухватился за короткий жест моих галлюцинаций — та таинственная самочка махнула в какую-то сторону своим плащом — куда-то в сторону рукомойника. Я решил, что чем не шутит собственное подсознание, и — о чудо! — за рукомойником стояла огромная пластиковая канистра на двадцать пять литров со специальным носиком, чтобы её было удобно наклонять. Да, конечно за то время, что она здесь простояла, она успела иссохнуть, но даже не наполовину. Возможно, деревню покинули намного позже, чем люди покинули Землю — может быть, здесь даже кто-то жил. Открутив присохшие пробки, я опрокинул канистру в свою пасть и мне в рот полилась мерзкая, затхлая и явно плесневелая, но самая вкусная и самая полезная вода. Напившись до такого состояния, что из-за булькающего живота я не мог даже подняться с пола, я кое-как перекатился до лежанки и там блаженно уснул. И проснулся через несколько часов — бодрый и преисполненный естественного желания излить из себя всё, что накопилось. Ещё, может быть, проблеваться, но это потом. Дом я осквернять не стал — выбежал на улицу и спустил штаны, блаженно глядя на бесконечную пустыню, которую прошёл пешком. Сделав известное движение бёдрами, как бы доказывая ей, кто здесь был главный, я спокойно усмехнулся и посмотрел на дом позади меня. Осквернять его я не собирался, но появилась другая мысль, как ещё он мог мне послужить. По крайней мере, когда я увидел истрескавшуюся чёрную крышу, идея пришла в голову сама собой. Вытащив из дома всё самое важное, включая раскладной пластиковый стульчик и, конечно же, канистру с водой, я приступил к выполнению плана. Спички нашлись на кухне сразу же — и с первого же движения разожглись весёлым огоньком. Бросив три спички в свою лежанку из тряпья, я спокойно покинул домик, не закрывая за собой дверь — огню нужен был воздух. Меньше чем через десять минут чей-то дом, спасший меня от ужасной смерти, уже полыхал огромным костром, а я, удалившись от него на изрядное расстояние, сидел в кресле-раскладушке, смотря на пожарище. Не было даже подозрения на ветер, из-за чего столб пламени поднимался ровно вверх, поднимая собой огромные чёрные жирные клубы дыма — так горел рубероид, которым покрыли крышу экономные хозяева. Они поднимались ровно вверх, в небо, и почти никак не растворялись — и я был уверен, что их было видно далеко за горизонтом. Мне оставалось лишь подождать — по крайней мере, пока всё догорит…