Terra incognita.

Тонкие пальцы с силой сжимаются в кулак, и Чуя смотрит сначала загнанно, будто сейчас закрылась навсегда дверь в этот зал, а перед ним не меньше сотни людей, искренне желающих смерти, а затем в ярко-голубых глазах появляется агрессия. Но здесь только он и Дазай, смотрящий читающим взглядом. Страх на подкорке сознания как будто врождённый, он будто старая доброкачественная опухоль, что уже не болит, но, когда вспоминаешь, то всё же ощущаешь это присутствие в себе инородного, чужого. Сила внутри него бьёт в грудь, просится на волю, но Чуя может лишь представить, чем все закончится, если он позволит. — Нет, — твёрдо отвечает Накахара, сжимая челюсти. — Я буду драться сегодня без рук, но и без… Этой силы. Дазай едва слышно вздыхает. Раздражённо. И выглядит как родитель, чей ребёнок капризничает и словно не понимает элементарных вещей. Только для кого-то они элементарны, а для кого-то — новы и опасны. Этот кто-то знает, что если легкомысленно носиться повсюду, обязательно случится упасть и разбить коленки в мясо, и всё равно бежит, потому что здорово и смешно, даже если потом будет плохо. А кто-то помнит, что это обязательно доведёт до боли и крови, и бегать отказывается. — Чего ты так боишься, Чуя? — Дазай делает несколько шагов к юноше, что всем своим видом предупреждает: тронь, и я вцеплюсь зубами тебе в сонную артерию. Чуя чувствует, как потеют ладони и дрожь бежит по позвоночнику. Он не боится Дазая, он просто уже заранее знает, что выбора у него нет. — Что случилось в прошлый раз, когда ты проявил способность? — Дазай спрашивает не так, как будто хочет поиздеваться и задеть, вот, что самое непривычное и настораживающее. Не внушает доверия. Чуя сжимает губы в тонкую полоску, когда воспоминания бьют камнем по голове, оглушая. — Это не имеет никакого значения. Забудь то, что видел, это- — Часть тебя, в первую очередь, — говорит уже твёрже Осаму, и у Чуи ощущение, будто его загоняет в угол стая до смерти голодных псов. Зачем Исполнителю это? Зачем пытается заставить его проявить это безумие? Ответ на собственный вопрос, резко пришедший в голову, был настолько очевиден, что Чуя вдруг усмехнулся своим мыслям. Разумеется. И в этом Дазай нашёл для себя выгоду. Пусть катится вместе с ней в пылающий синим пламенем ад. — Хорошо, — вдруг легко пожимает плечами Осаму, что заставляет Накахару нахмуриться. — Нет значит нет. Убирай руки в карманы, и давай начнём. Дазай всё-таки сделал самое важное, Чуя понял это сразу, как только завязал волосы в тугой хвост и первым ринулся в драку. Осаму, сукин сын, посеял в нём это зерно сомнения и осторожности. Каждый свой удар ногами Чуя будто сам же не может предугадать, словно тело не его и не контролируется, потому что все силы уходят на сдерживание способности, о которой напомнили, все мысли лишь о том, почему Дазай резко отступил. И это мешает, отвлекает; Чуя хоть и уворачивается уже куда лучше, чем пару недель назад, а значит, будет меньше ушибов и синяков, но каждый удар, что Осаму так или иначе перехватывает, даётся с трудом. Хочется вытащить руки, и они несколько раз чуть не выскальзывают по привычке из карманов, хочется ударить ими, потому что ноги словно каменные, словно вовсе чужие. — Чуя, ты совершенно не стараешься? — усмехается в своей манере Дазай, резко выдыхая и хватая парня за лодыжку, когда та оказывается в опасной близости к его лицу, а затем выворачивает, заставляя юношу уже куда тише, чем когда-то, свалиться на пол. — Думал, ты можешь лучше. Никакой концентрации. Думай о ногах, лисёнок. Или у вас, подростков, в голове только то, что между ними? Чуя даже кривится, точно на язык попало что-то слишком кислое. — А ты можешь хоть раз не быть таким мерзким? — рычит Накахара, подпрыгивая и прочно вставая на ноги. Каждое слово Дазая, каждый комментарий почему-то взрывает в нём по маленькой петарде на пути к динамиту. — Что ты, Чуя! Я само очарование! — театрально вздыхает Осаму, прикладывая ладонь к своей щеке, и юноша цокает, поймав себя на том, что ожидал такой ответ. — А вот ты пока только хрупкий и такой слабый, что мне даже становится жаль тебя бить… — он ещё тяжелее вздыхает, подкрепляя слова таким жалостливым выражением лица, словно пред ним происходит невероятная трагедия. Накахара взрывается моментально, это видно в загоревшихся голубых глазах. Он вынуждает себя сжать ладони в кулаки и оставить руки в карманах. Все его мысли только о ногах, каждая клеточка его тела словно становится невесомой, податливой. Чуя сам не улавливает момент, когда отталкивается от пола в прыжке, чувствуя, как после делает несколько шагов по стене. Его тело, что, кажется, не весит ни грамма, словно движется само, так легко, как по мышечной памяти, так, словно он делал это не раз и не два. А затем только его собственный громкий рык, не скрытое удивление в карих глазах, а после и долгожданный удар. Чуя бьёт Дазая ногой в солнечное сплетение, заставляя того отлететь на несколько метров, и сам же падает в сторону от сильного, неожиданного удара, встречаясь спиной с бетонной стенкой. Из лёгких мгновенно выбивается воздух, и Чуе приходится ещё несколько долгих секунд хрипло ловить его губами, заставляя себя дышать. Накахара моргает несколько раз, приходит в себя и хватается ладонями за ребра, но эта боль уже совсем не важна. Его губы невольно растягиваются в самую довольную и широкую улыбку, а после пробивает едва не истерический смех, когда он смотрит на встающего на ноги Дазая, чья одежда местами стерлась, как и кожа на руках, пока он падал и катился по бетону. Чуя сделал то, чего так яростно желал каждую минуту в этом зале. Дазай просто не предугадал его действий, и тот его ударил. Это ощущалось настолько сладко, что боль в теле уже не чувствовалась. Внутри стало горячо от уверенности, которая с этого момента раз и навсегда поселилась в Накахаре, и прямо сейчас больше ничего не было важным. Пока Дазай не столкнул его с небес на жёсткую землю, покрытую асфальтом, только начав подходить и говорить. — Это было хорошо, — говорит Дазай, слабо улыбаясь уголками губ. — И после этого ты отрицаешь свою силу? Чуя не встаёт на ноги, смотрит на него снизу вверх, и его улыбка тут же пропадает с бледного лица, точно её там никогда и не было. — При чем тут… Это? Дазай вдруг хрипло смеётся, и Чуе сразу становится нехорошо. — Думаешь, у нас тут каждый второй по стенкам бегает, Чуу-я? — довольно улыбается Осаму, и чувство тошноты резко подходит к горлу. — Ты ударил меня только благодаря своей силе. Сам не заметил, как её использовал. Управление гравитацией… — Дазай сделал задумчивое лицо, потирая пальцами подбородок. — Интересно. Не часто встретишь хоть что-то подобное. Чуя слышал Осаму точно сквозь вату, издалека. Он знает, на что способна эта темнота, которую он никогда не просил. Знает. — Я уверен, это даже не половина твоей силы. Вставай, Чуя. — Отвали от меня…- шипит Накахара, держась за бока и вставая на ноги. Он двигается в сторону выхода, когда слышит голос за спиной, а затем характерный звук перезарядки пистолета. — Ты всё поймёшь. Внутри всё резко окатывает холодом. Чуя успевает только в беззвучном шоке и ужасе обернуться. Он инстинктивно закрывает руками лицо, как бы глупо это ни было в его ситуации, и зажмуривает глаза, когда слышит выстрелы в свою сторону. Ровно три. А затем — ничего. Собственное дыхание кажется слишком громкими и тяжёлым. Чуя не чувствует боли, он лишь слышит то, как разносится в ушах стук собственного сердца, отбивающего бешеный ритм. А когда медленно убирает руки, понимает, что три пули висят в воздухе у него прямо перед лицом, и точно красное пламя оболочкой держит их в десяти сантиметрах от юноши. Пули звонко падают на пол. Чуя смутно запоминает тот момент, когда его тело будто обдает жадным пламенем, но хорошо помнит, как поднимает руку, вырывая из бетонного пола кусок, и с чувством бросает его вперёд, в сторону Дазая. Сначала его всего наполняет такая необычайная лёгкость и наслаждение, но их мгновенно сменяет ужас. А затем злость. — Совсем крыша поехала, больной ублюдок?! Дикие, необузданные и такие приятные ощущения, как будто он в эйфории, сменяемые тем, что каждый его нерв тут же натягивается струной, но мгновенно отпускает, стоит ему швырнуть очередной кусок бетона в сторону Исполнителя, что ловко уворачивается, перекатываясь, вставая на ноги и тут же отпрыгивая. — Что, если бы не сработало?! — голос срывается на крик, и Чуя сам не замечает, насколько быстро двигается, ломая под собою пол, покрывая его трещинами, и стены содрогаются с каждым вырванным куском. Ещё чуть, и потолок упадёт на них. — Что, если бы я сейчас тут умер?! Он приближается к Дазаю, кажется, впервые за сегодня полностью контролируя собственное тело. Сила внутри одновременно слишком чужая, как невероятно привлекательная незнакомка в толпе, к которой невольно притягивается взгляд, но при этом и настолько родная, как прекрасная и близкая по духу жена, с которой столько лет живёшь бок о бок, зная её привычки как свои. Чуя мечется в этих чувствах, глаза горят от ненависти и испытываемого ранее ужаса, но удовольствие от собственного преимущества наполняет вены раскаленной лавой. — Какой ты заведенный, Чуу-я, — Дазай улыбается, прыгая на очередной камень, что летит ему в ноги, а затем с него на пол. — Чувствуешь это, так ведь? Эту силу. Чуя наконец оказывается в опасной близости к мужчине, хватая того за горло и подсознательно утяжеляя гравитацией его тело, так, чтобы тот не смог двинуться, но чтобы Накахара с лёгкостью сумел поднять его над землёй, а затем с силой прижать спиной к стене. Накахара дышит тяжело, всей грудью, испепеляюще глядя в карие глаза, с которых не сходит азарт. — Этого ты добивался, Дазай? — он сжимает сильнее пальцы на чужой шее, ощущая, как Осаму начинает глубже дышать, хватая воздух. — Чуу-я, а ты куда… очаровательней… когда доминируешь. Я прям весь дрожу… Накахара с силой ещё раз вбивает Осаму спиной в стену, и у того вырывается тихий болезненный стон. Что-то внутри ломается, трещит по швам, и Накахара от переизбытка чувств и эмоций не понимает, в какой момент из глаз начинают течь горячие злые слезы, опаляя щёки. — Я не могу контролировать это! Я не хочу этого! Слышишь меня, Дазай?! — его голос срывается, а всё накопившееся за месяц выходит наружу темнотой. — Я не такой как вы, меня тошнит от всего этого! Я хотел нормально жить простой человеческой жизнью! Дазай смеётся даже через хрипы, ведь воздуха ничтожно мало, а пальцы Чуи вот-вот сломают шею. — Ты… Действительно этого хотел, думаешь?.. А что говорит голос в твоей… голове?.. Прислушайся к себе… Накахара чувствует солёный вкус на языке и опускает голову, жмурясь, когда в груди что-то мучительно сжимается. Наружу рвётся то, что совершит непоправимое. Куда опаснее того, что есть сейчас. Приближается, вот-вот вырвется. — Прекрати это. Ты же можешь, я знаю, — Чуя убирает руку, отходя, и Дазай опускается на ноги, задышав полной грудью. — Останови это, пока не поздно… Пожалуйста… Всё тело трясёт, и Накахара уже видит страшные красные линии, похожие на шрамы, что появляются на руках, ползут вверх, когда вдруг его ослепляет ярко-голубой свет, заставляя упасть на колени и почувствовать невыносимую слабость. Чуя всхлипывает, хватаясь ладонями за места, где появлялись кривые отметины, и его всего, миг назад рвущегося на куски, внезапно охватывает беспомощность. Дазай опускается рядом с ним на одно колено, но Чуя не поднимает голову, не желая встречаться взглядом с тёмными глазами. Лицо Осаму совсем близко, его губы в пяти сантиметрах от уха юноши опаляют дыханием. — Я не сделал бы этого, не будучи уверенным, что ты сможешь, Чуя. Я научу тебя контролировать свою способность, пользоваться ею, но тебе нужно принять её. Чуя поднимает взгляд, изламывая брови, и ощущает себя совсем пустым. — Когда-нибудь я убью тебя, Дазай. Исполнитель тянет улыбку, и в ней что-то не так. Затем поднимается на ноги, осматривая тренажёрный зал: стены и пол покрыты трещинами и дырами, лампы болтаются под потолком на голых проводах, перегорая или же мигая, погружая помещение в тусклый свет. Зал находится глубоко под землёй, под офисом, и Чуя не знает, заметил ли кто этот погром. — Мори придётся немного потратиться. Чуя! Ты тут всех решил привести к банкротству? Бессовестный… Но ответа не поступает — Чуя шумно валится на пол, теряя сознание. _____ — Где сейчас мальчишка, Дазай? — спрашивает Мори, отвлекаясь от бумаг на столе и поднимая холодный взгляд на сидящего в кресле Осаму. В кабинете Главы Портовой Мафии сегодня витает спокойствие и тишина, можно подумать о своём, но не слишком громко. — Чуя у Йосано, потерял сознание после использования способности, — отвечает безразлично Дазай, не отводя взгляд от больших окон, в которых видно город, горящий разноцветными огнями. Где-то переливается оранжевый с жёлтым, где-то красный переходит к холодному фиолетовому, и Йокогама на первый взгляд кажется такой умиротворённой и безмятежной, но внутри города по ночам течёт настоящая жизнь. — Он с детства сдерживал её в себе, контролируя, и она набрала в нём огромную силу. Чуя с ней сейчас не справляется. Если её не выпускать потихоньку, она его разорвёт. — Управление гравитацией, так? — довольно хмыкает Огай, сцепляя перед лицом пальцы в замок и кладя на них подбородок. В его глазах заинтересованный огонёк, и Осаму может лишь выдохнуть и кивнуть — последствия будут ожидаемыми. — Это может быть крайне полезно. У тебя есть неделя, а затем отправим Накахару на его первое задание. Я хочу лично посмотреть на это. Дазай равнодушно кивает, переводя взгляд с Мори на окна и стараясь размышлять тише. Он слишком хорошо знает Главу, чтобы быть уверенным — тот прочтёт в его глазах любую мысль. Что случится через неделю, а то и раньше, может стать катастрофой, ведь Огай наверняка не позволит Дазаю участвовать в задании. Во Франции Чую учили метать ножи, держать в руках пистолет и даже стрелять, но всё его обучение в этой проклятой стране — лишь игры в песочнице по сравнению с тем, что происходит в реальной жизни. Но Мори не ждёт от Чуи навыков камикадзе, не ждёт, что тот справится с заданием с одной пулей в магазине. Он ждёт от него разрушения, силы. Проверка на прочность и пригодность. Дазай считает, что ещё рано, но не говорит ни слова — это бессмысленно. Однако на собственном опыте Дазай также знает: брось не умеющего плавать щенка в глубокую реку — и он поплывёт, лишь бы не утонуть. Но последствия… Что будет, когда щенок доберётся до берега и увидит выкинувших его — уже совсем другой вопрос. Его вообще должно это волновать? — Что с организацией в районе Ходогая? — спрашивает Мори, пристально изучая Дазая взглядом. Осаму всегда было не по себе от этого, но ко всему привыкаешь. — Ящерицы Хироцу ведут слежку, вот-вот станет понятно, где находится штаб. Как только — так сразу выдвинемся и уничтожим. Как и в прошлый раз, вы знаете, Босс. — Хаяси-клан действует изнутри, вербуя организации и компании. Мы обязаны уничтожить каждого из них, пока эта опухоль не разрослась. Нужно ускорить процесс, Дазай. — У нас было больше возможностей, пока Главы Накахара-клана были живы. Дазай знает, какая тяжёлая тишина последует за его словами. И он знает, каким может выйти из кабинета, позволив себе сказать такое. Но он переводит холодный взгляд на Мори, встречаясь с внимательным. — Сомневаешься в моих действиях, Осаму? — со стальной ноткой спрашивает Мори. Он всегда ждёт от Дазая только правду, потому что Исполнитель с его умом не зря считается вторым человеком Портовой Мафии. — Люди их клана, чьи силы и влияние нам необходимы, не станут работать лучше под моим или даже вашим, Босс, руководством. Вы знаете, насколько эти псины верны друг другу, особенно после потери кумичо… — Чую нужно вводить в войну. — Формально. В этом и состоял ваш план. Теперь клан должен увидеть его в лицо, чтобы не сомневаться, что их наследник работает с Портовой Мафией и что это выгодно всем, — говорит Дазай, видя, что Мори мысленно с ним соглашается. — Так и сделаем. Уничтожим Хаяси, а затем и оставшийся клан Накахара, когда придёт время. Собрание наших и их людей, вместе с Чуей, нужно провести в ближайшее время. Пригласи их сайко-комон и вака-гасира. Сделай всё, что от тебя требуется, Дазай. — Разумеется. Дазай встаёт с кресла, ожидая разрешения уйти, и сцепляет руки за спиной. Огай ещё несколько секунд о чем-то размышляет, прежде чем вновь начать говорить: — Проследи, чтобы пацан не натворил глупостей. Он всё ещё Накахара, а те всегда вставали нам поперёк горла. Как только станет известно о штабе южной организации — отправь туда Чую. Можешь идти. Дазай кивает, разворачивается на каблуках и идёт к двери, чувствуя взгляд между лопаток. Впервые за долгое время он покидает этот кабинет с неприятным, слабо знакомым чувством. Он не знает, почему Мори так внезапно решил сократить данную ему на подготовку Чуи неделю до считанных дней, и это всё усложняет. Дверь открывается прямо перед Дазаем, и он даже испытывает лёгкое чувство дежавю. Но на пороге останавливается маленькая девочка, от которой так и веет недовольством, и ярко-бордовое платье тут же бросается в глаза. — Ринтаро! — визжит блондинка, скрещивая руки на груди и топая ножкой. — Почему ты заставляешь меня ждать?! Дазай тихо усмехается, ловя себя на мысли, что эта девочка — единственная в Портовой Мафии, кого действительно стоит бояться. — Извини, пожалуйста, солнышко, я уже свободен, и мы вот-вот поедем кататься. У меня была важная встреча с Дазаем, — голос Главы тут же становится мягче, и Осаму не видит, но знает — Мори виновато улыбается. — Дазай, — Элис переводит взгляд лазурных глаз на Исполнителя, что уже собрался неспешно выйти из кабинета. — Здравствуй, Элис. Как твоё настроение? — Лучше не бывает, — хмыкает она, раздражённо переводя взгляд в глубину кабинета, где Мори уже надевает свое пальто. Её плохое настроение никак не касается Дазая, поэтому на него она смотрит более тепло и воодушевленно. — Дазай, я слышала, что ты теперь наставник того очень красивого молодого человека с рыжими волосами? Я хочу с ним подружиться! Осаму слабо улыбается девочке и кивает, не смея с ней не согласиться: внешность Накахары действительно миловидна, пускай он никогда и не обращал на неё особого внимания. Чуя для него — цель, поставленная Мори. Задание. — У тебя обязательно будет такая возможность, Элис, а теперь пойдём, — улыбается ей Огай, мягко подталкивая к выходу, положив ладони на маленькие лопатки. Осаму, прощаясь, кланяется и Мори, и Элис, а затем идёт в сторону второго лифта. _____ До квартиры их всегда довозил водитель, иногда только Чую, без Исполнителя. Сегодня же, посетив напоследок медкабинет и спустившись с Тачихарой на стоянку, Накахара привычную машину не увидел. Здесь стояла другая, за рулём которой его уже ждал Осаму. Выглядело необычно. Юноша нахмурился, но задавать вопросов не стал, лишь снял шляпу и сел на сиденье рядом. Чувство усталости после проведённого в офисе вечера частично отступило, даже несмотря на то, чем закончилась сегодняшняя тренировка. Он не ощущал тяжести в теле, и его не ломало, как бывало после тех немногих раз, когда сила вырывалась наружу. В машине стоял едва уловимый запах печенья и чего-то свежего, но не похожего на мяту, и горьковатого, но Чуя не мог вспомнить, чего именно. Этот запах уже стал привычным, потому что так пахло и в квартире. Так пахло и от Дазая, когда они дрались, находясь близко друг к другу, или когда тот от скуки всячески пытался нарушить его личное пространство. Всё наталкивало на мысль: эта машина — личный транспорт Исполнителя. И почему они вдруг едут именно на ней? Накахара косит взгляд, стараясь заметить в новом месте что-нибудь необычное, но натыкается лишь на какую-то книжку на панели и на стаканчик от кофе, стоящий на подлокотнике. Ничто не говорит о личности Дазая. Начинать разговор первым не хочется. Говорить в принципе нет никакого желания, но Чуя, не отрывая больше взгляда от окна, к которому прислоняется лбом, чтобы почувствовать прохладу, все же спрашивает: — Как с тобой вообще люди работают, скумбрия? В любой момент можешь выкинуть непонятно что, и тебе доверяют? Сомневаюсь, — хмуро говорит Чуя, сминая пальцами приятную ткань шляпы. — Мне не нужно ничье доверие, — спокойно отвечает Дазай, на мгновение бросив взгляд на Накахару. Юноша не видит этого — чувствует. — Чаще всего я работаю один, но если со мной идут люди, каждый из них знает, что может умереть. Я не буду делать что-то, не входящее в план или имеющее риск его нарушить, если кто-то из них будет в опасности из-за своей некомпетентности. Дазай говорит монотонно, и то, что он говорит и как, заставляет Чую поднять брови и посмотреть на Исполнителя круглыми глазами. — Да как ты можешь так поступать со своими людьми? — повышает голос Чуя. Он, конечно, догадывался, что Дазай — тот ещё мудак, но настолько, чтобы совсем не ставить ни во что жизни других людей? — Помнится, ты говорил о том, какие мы все плохие и злые мафиозники, а теперь отстаиваешь жизнь незнакомых тебе убийц? Юноша скрипит зубами, потому что эти слова бьют под дых. Все они действительно убийцы, и почему Накахара так быстро это принял? Так повлияли тренировки, или, может, вечера, когда все его умственные способности были направлены на разработку плана действий Портовой Мафии в их юридической и финансовой части войны? — Речь сейчас о подчинённых, в первую очередь, и твоём отношении к ним! — Наименьшее количество жертв желательно, но если они есть, значит, так должно было быть. Я выполняю свои задания, а не занимаюсь геройством, Чуя, — последние слова Осаму говорит уже твёрже, и тон призывает закрыть тему и не допускает пререканий. Чуя с шумом выдыхает сквозь зубы, откидываясь в кресле и сильнее сжимая пальцами шляпу. Отворачивается, бегло ища, за что на улице можно зацепиться взглядом. — Меня тошнит от тебя. — А я и не пытаюсь тебе понравиться, подставка для шляп, — улыбается Дазай так, будто мгновением раньше не говорил настолько серьёзно и холодно о смерти других людей. Накахара размышляет о том, что никогда не захотел бы работать в паре с Дазаем, от которого бед наверняка больше, чем от врага, но его мысли прерывает телефонный звонок. — Слушаю, — коротко отвечает Дазай, и Чуя направляет всё своё внимание и слух на телефонный разговор. Также юноша замечает, как Осаму сбавляет скорость. — Да, да, — он затихает на секунду, точно обдумывая что-то, а потом недовольно цокает, и Чуя чувствует на себе короткий взгляд. — Нет, мне удобно, скоро буду. Накахара понимает, что нужный поворот в сторону дома они пропустили, и снова смотрит на мужчину, не зная, чего ожидать. — Куда мы едем? — Нужно кое с кем встретиться. Ничего особенного, просто веди себя тихо, лисёнок. — Mange la merde, — вырывается у Чуи, и он уверен — услышь его опекуны сейчас, у них бы уши свернулись в трубочку. — Чу-уя… — с укором тянет Дазай, и Накахара понимает, что уже начинает ненавидеть собственное имя, настолько часто слыша его от Осаму. — Французский язык так романтичен, но ты всё равно умудряешься использовать его так похабно. — Тебя забыл спросить, как мне разговаривать! ____ Чуя надевает шляпу на голову, вытаскивая из-под неё несколько рыжих прядей, что теперь падают на уставшее лицо, на котором Дазай задерживает взгляд. Всего на пару мгновений. Кожа у мальчишки бледная, и глаза на её фоне будто становятся ещё ярче, как два больших бриллианта, а волосы кажутся едва не пламенно-красными. Какая же редкость в их стране — иметь именно такой натуральный цвет. Внешность у Чуи почти девичья, длинные ресницы и аккуратные губы и нос, и Осаму вдруг очень хочется этим поддразнить юношу. Но всё внимание приходится направить на быстрый осмотр территории и распознавание звуков вокруг. Они стоят на набережной, где дует неприятный холодный ветер, из-за чего наследник, не понимающий, что происходит, недовольно придерживает норовившую слететь уродскую шляпу (Где он её откопал вообще? Кажется знакомой.) и кутается глубже в пальто. Исполнитель думает, что логичнее было бы кинуть парня в машине или же вообще отвезти домой, но будет спокойнее, если этот рыжий комок агрессии останется под присмотром. — Давай пройдёмся, — говорит Осаму и первым направляется вдоль набережной, глядя вперёд и бесцветным взглядом выискивая нужный объект. На улице практически ни души, лишь редко проходящие мимо люди, гуляющие или спешащие домой. Вокруг довольно тихо, если не считать шум изредка проезжающих мимо машин и шелеста редкой весенней листвы. От воды, что находится за украшенной орнаментом перегородкой, веет свежестью и холодом, пробирающимся под одежду и вызывающим слабые мурашки. Чтобы добраться до этого места, Дазаю пришлось наворачивать круги по городу и менять машину, поэтому он заранее продумывает обратный маршрут. Чуя идёт рядом молча, иногда оглядывается и напрягается, изучая окрестности и ожидая опасности. А после пяти минут ходьбы вдруг расслабляется и начинает вдыхать весенний воздух полной грудью. Дазай и забыл, что юноша не видел ничего, кроме офиса и квартиры, уже чуть больше месяца, хотя выходить оттуда ему никто не запрещал. Накахара, похоже, пытается скрыть наслаждение от того, что сейчас удалось пройтись, рассмотреть новое место и хоть ненадолго сменить обстановку. Идёт рыжеволосый легко и уверенно, но всё же Дазай чувствует — одно резкое движение, и Накахара будет готов защищаться. Это заставляет приподнять уголок губ в слабой улыбке. А ещё Чуя будто стал грациознее и мягче в движениях, или же Осаму это только кажется. Исполнитель мельком осматривается и снова смотрит вперёд, более не обращая внимания на идущего рядом. Теперь его интересует только вышедший с тропинки к ним навстречу человек. Вскоре Дазай останавливается, и Чуя делает то же самое, затаив дыхание и опустив немного голову. — Прекрасный вечер, правда? Каково же сейчас было бы на высоком мосту? Вода как раз все ещё ледяная… — Ты не меняешься, Дазай, — твёрдо звучит голос высокого человека, и Осаму чувствует касающимся Чуи предплечьем, что его маленький раздражённый спутник мелко вздрагивает. Глаза напротив уверенные и спокойные, спрятанные за тонким стеклом очков. Они с немым вопросом косятся на рядом стоящего Накахару, и Дазай в ответ безмятежно улыбается. — Удобная подставка для шляп, да? С размером, правда, просчитался, но всё-таки, — улыбается Осаму. Знает, что хоть Чуя сейчас и кипит внутри, эмоции в данной обстановке проявлять не станет. Дазай, несмотря на озорные нотки в голосе, смотрит на человека убедительно, как бы говоря не сомневаться. И тот кивает, протягивая Дазаю небольшую папку, что Осаму тут же с интересом принимает. — Это всё, что получилось найти. Сообщи, если… — блондин ещё раз косится на Чую, но продолжает, — если будет что-то полезное. И ещё… — он достаёт свою ручку и блокнот, с которым, кажется, не расстаётся ни на секунду, и быстро пишет несколько слов. Вырывает листок и протягивает Дазаю. — Адрес, что ты просил. Осаму кивает, убирая листок в папку, а затем слабо улыбается: — Спасибо. — Будь на связи, Дазай. Исполнитель ещё раз кивает, разворачиваясь и отходя. Чуя, постояв ещё несколько секунд, вероятно, разглядывая высокого мужчину, следует за ним. — Доброй ночи, Куникида. ____ Чуя открывает глаза и тут же морщится, когда лучи солнца беспощадно бьют в лицо, вынуждая закрыться рукой. Дыхание сбито после беспокойного сна, и юноша старается поскорее стереть воспоминания о нём, но за одной мыслью приходит другая. Вчерашний вечер, его необузданная сила, которую впервые удалось хоть на несколько минут взять под контроль. Странная встреча на набережной, а ещё та молодая женщина, с которой он встретился в пустом коридоре, когда Тачихара провожал его к лифту. Поймав случайно её взгляд, Чуя уже не мог отвести собственный, словно увидел знакомое лицо. Воспоминания в голове были блеклыми, прозрачными, хотелось зацепиться за них руками, как утопающему за спасательный круг. Накахаре всё-таки удаётся вспомнить, поэтому он быстрым шагом направляется к ней, немного удивлённой и все такой же красивой, как много лет назад. — Накахара-сан? Куда вы? Вас ждут внизу… — начинает Тачихара, делая несколько шагов следом, но останавливается, словно по приказу. Чуя не отвечает, преодолевает расстояние до неё, заглядывает в лицо, что больше не кажется удивлённым. Стойкая, спокойная — уже от одного её вида перехватывает дыхание. — Озаки… — едва слышно выдыхает Чуя, разглядывая нежное лицо, что почти не изменилось. Но черты всё-таки стали чётче, взрослее, в вишнёвых глазах появилась строгость. Он тут же исправляется, берёт себя в руки и делает шаг назад, ранее нарушив допустимое расстояние. — Озаки-сама… Что ты тут делаешь?.. — Добрый вечер, Чуя-кун, — мягко улыбается Коё, скользя взглядом по его лицу, и Накахара чувствует её энергию власти и опасности, которой не было в его воспоминаниях. — Я — член Исполнительного комитета Портовой Мафии. Её слова точно хватают его за грудки и отбрасывают в конец коридора. Чуя моргает несколько раз, сглатывая, и ему хочется нервно рассмеяться. — Как твои успехи? Выглядишь уставшим, — интересуется Коё, сложив перед собой руки на уровне живота. Она стала ещё красивее с момента их последней встречи. — Да, я… Тренировался, — Накахара мотает головой. Нет, да о чем они вообще? При чем тут его тренировки? Почему эта женщина, которую он в детстве считал божеством — настолько она была добра и очаровательна — сейчас является одним из исполнителей Мафии? — Озаки… Простите, Коё-сама, почему?.. И… Мои родители, вы же знаете, они- — Я приношу искренние соболезнования, Чуя, — обрывает. — Все силы Портовой Мафии направлены на то, чтобы уничтожить врага. Её голос не дрожит, такой тихий и спокойный, ему веришь. Но как так? Почему именно она? Накахару словно окатывает ледяной водой. Он вытягивается струной, ощущая, что ожидания внутреннего ребёнка вдребезги разбиваются. Коё замечает изменения в его лице, изгибает бровь, но Чуя начинает говорить первым, теперь куда менее эмоционально: — Спасибо, Коё-сама. Я уверен, те, кто это сделал, поплатятся, — она словно теряется, слыша желчь в его голосе. — А теперь извините, меня ждёт мой наставник. Доброго вечера. Не торопясь, он отдаёт ей поклон, а затем, дождавшись кивка, разворачивается и быстро идёт к лифту. Отвернувшись, Чуя начинает хмуриться, ему все ещё горько от того, как всё изменилось. Он помнит, что Озаки была самым желанным гостем в их доме. Помнит её широкую улыбку, когда он, будучи ребёнком, приносил ей самые красивые цветы, что мог найти, но никогда не видел тех, что были бы прекрасней её лица. А сейчас идеал его детского воображения, этот вознесённый образ оборачивается одной из убийц Портовой Мафии. Пришлось приложить немало сил, чтобы встать на ноги и сходить в душ. Он проспал едва не до вечера, ведь ночью уснуть не смог, бессильно отдавшись бессоннице. Теперь голова словно была налита свинцом, в висках болезненно пульсировало. Полегчало только под тёплыми струями воды, бьющими по спине и расслабляющими мышцы. На кухне парень наткнулся на стопку бумаг на столе. Уже машинально отправил грязный бокал из-под виски в раковину, как и в любой другой день после очередной бессонной ночи Дазая, просидевшего на кухне. Чуе некомфортно от того, что такое начало дня уже стало ритуалом. Тихая квартира, смятые от ночных терзаний простыни, душ, потом открытое другим человеком окно в гостиной, что нужно закрыть, ведь по полу тянет холодом, заставляя ноги мёрзнуть. После бокал, а то и не один, что Чуя споласкивает и ставит на место. Выкуренная юношей сигарета, неприятный запах и шум вытяжки. Готовка уже на двоих — Дазай только недавно начал опустошать холодильник, набитый Накахарой продуктами. Готовить для Осаму все ещё тошно, но это уже само собой разумеющееся. Главное не думать, что это для него, ведь желание вылить в лёгкий суп какое-нибудь химическое средство растёт с каждым днем в геометрической прогрессии. Затем уборка в квартире. Не самая необходимая, но отвлекающая. Ужин и прибывший на этаж Тачихара или, крайне редко, Дазай, готовые забрать его в офис на тренировки. Сегодня Чуя застывает с сигаретой у вытяжки, выпуская горький дым из лёгких слишком резко. Он тут же тушит остатки сигареты и оставляет её в импровизированной пепельнице в виде одного из бокалов Дазая. Накахара идёт к спальне Осаму быстро, но бесшумно, хотя знает, что сейчас он в квартире один. Кладёт пальцы на холодную ручку от двери и дёргает. Заперто. Ожидаемо. Приходится покопаться в своих вещах, чтобы найти невидимку. Не самый удобный вариант, но тоже пойдёт. Чуе хватает нескольких минут, чтобы услышать характерный щелчок, и дверь поддаётся. Хоть какая-то польза от не самой хорошей школьной компании. Чуя входит в чужую спальню тихо, не включая света. Того, что льёт из окна, достаточно. В лёгкие тут же ударяет знакомый запах свежести и печенья, здесь он ощущается ещё сильнее, пускай Дазай и бывает в собственной комнате редко. Она не слишком отличается от спальни юноши: места чуть больше, аккуратно застеленная кровать тоже чуть крупнее. Шкаф, рабочий стол с документами и ноутбуком, прикроватные тумбочки и длинные шторы в пол. Всё в таких же серых и бежевых цветах. Ни картин, ни цветов. Ничего яркого. Всё убрано и аккуратно, необжито. Собственные движения напряжённые и резкие — Накахара бросается к рабочему столу, пока у него есть время до прихода Тачихары. Чуя помнит, что Осаму относил ту самую вчерашнюю папку к себе, и она, кажется, была важной, поэтому нужно было узнать, что в ней. Даже если он ничего не сможет сделать с этой информацией. На столе уже знакомые документы и графики, он видит в них собственный почерк, какие-то пометки. Маленькие бумажки с номерами и адресами, какие-то подсчёты, незнакомые имена, ничего не имеет особой ценности. Правда, взгляд задерживается на одной вещи, и Чуя застывает, ощущая, как бешено бьётся его сердце, ведь он может быть пойман в любую минуту. Встань он раньше, у него было бы больше времени. Парень облизывает пересохшие губы и берет в руки рамку с фотографией, на которой Дазай младше, чем сейчас Чуя, а рядом с ним стоит высокий молодой мужчина, обнимающий его за плечо. Накахара впервые видит искреннюю и добродушную улыбку Осаму. Спокойную и даже счастливую. Хочется вытащить фото, перевернуть — вдруг что написано на другой стороне. Кто этот человек рядом с ним? Пальцы покалывает, но это сейчас не так неважно. Чуя ставит рамку на место в прежнее положение и опускается на корточки, открывая ящики. В них тоже ничего существенного. Только вот первый не поддаётся. Чёрт. Дыхание спирает, а сердце невольно уходит в пятки, заставляя тело похолодеть. Чуя слышит звук прибывшего на этаж лифта, только когда просовывает невидимку в скважину от ключа. Накахара моментально поднимается на ноги, убирая тонкую невидимку в волосы на затылке и распуская их. Он летит к выходу из комнаты и резко застывает. — Чуу-я! Я дома и очень голоден! — Придурок, — шипит Накахара едва слышно, и не знает, как ему быть. Бросает в пот и чуть ли не в дрожь, но приходится взять себя в руки. Юноша выходит из комнаты быстро, надеясь, что Осаму на кухне, но как только делает шаг за порог чужой спальни, тут же натыкается на взгляд карих глаз. Дазай так и застывает, скинув лишь одну туфлю. Сердце загнанно бьётся где-то в глотке. — Ожидаешь меня в спальне? Что-то новенькое. — Заткнись. Мне нужно новое постельное белье. У себя не нашёл, у тебя тоже, — Чуя говорит, предъявляя, и закрывает дверь с хлопком, проходя дальше по коридору на кухню и игнорируя собственный бешеный пульс, отдающийся в висках. Дазай провожает его взглядом и окончательно разувается. Вешает чёрный плащ на вешалку, проходя следом. — Я поищу, — отвечает Осаму, садясь на высокий стул за столом и потирая пальцами переносицу. — Что за отвратительный запах? Накахара поднимает брови, оборачиваясь на Дазая, ведь тот всегда игнорировал запах его сигарет. А затем беспечно пожимает плечами и открывает холодильник, чтобы достать нужные продукты. — Сигареты. — Не кури на кухне, — Осаму морщится, и его голос звучит скорее устало, чем требовательно или в привычной для него идиотской манере. — Ты только-только собрался готовить? Чуя шумно опускает овощи на столешницу, и от шока у него даже рот непроизвольно открывается. Он вскипает моментально, разворачиваясь и окидывая Дазая злым взглядом. — Какого черта я вообще должен готовить ещё и на тебя, придурок?! Они никогда это не обговаривали. Чуя, сам как-то не задумываясь, стал готовить на двух человек, замечая, что оставленное им на следующий день исчезает. — Продукты куплены на мои деньги. Я обеспечиваю, а ты — готовишь, — улыбается Дазай своей гадкой улыбкой и пожимает плечами, разводя руки. — Всё справедливо. — Если бы у меня была возможность самостоятельно зарабатывать деньги, твои бы мне нахрен не нужны были, — огрызается Чуя, с головной болью понимая, что ни один их разговор не заканчивался на хорошей ноте. — Да, но у тебя ведь такой возможности нет! Осаму улыбается ещё шире, констатируя нечто элементарное и очевидное, и Чуя скрипит зубами, разворачиваясь и начиная мыть овощи. Краем уха Чуя слышит, как Дазай поднимается с места и подходит, что заставляет напрячь всё тело. Мужчина становится рядом, открывает верхний шкафчик над головой юноши и берет оттуда виски и бокал, помытый Чуей минут двадцать назад. Накахара дышит тяжело, ему ещё предстоит привыкнуть к этому. Какого чёрта он вообще должен привыкать? — Может, ты, наконец, отойдешь? — рычит Чуя, когда Дазай слишком задерживается рядом. Юноша так злостно намывает морковку, что она ломается под натиском праведного гнева. — А что тебя смущает? — Дазай улыбается, наливая в бокал виски, и делает это так неспешно, что его хочется ударить. Его всегда хочется ударить, вообще-то. — Ты невыносим. Чуя закатывает глаза, берёт овощи и идёт на другой край столешницы, прихватив доску и нож. Он тыкает прибором в кастрюлю, проверяя мясо, что поставил вариться ещё после пробуждения, на готовность. Начинает нарезать овощи. Становится легче, если представить, что это пальцы Осаму. Мужчина более ничего не говорит, садясь за стол и вникая в документы, оставшиеся со вчерашнего вечера. Чуя ещё не готовил при нем. Они вообще редко когда находятся в такой обстановке, и это… Странно. Нервирует. Накахара старается уйти в собственные мысли, занявшись готовкой, и в голову приходит идея. Юноша медленно выдыхает, касаясь пальцами аккуратно нарезанных кружочков моркови, и что-то внутри него срабатывает автоматически, когда обведенные красной оболочкой овощи поднимаются, плавно плывут по воздуху в кастрюлю. Чуя не знает, что сподвигло его это сделать, но после вчерашнего внутренний барьер ослаб. Страх остался, сильный и едва управляемый, но такая невинная вещь, как использование способности в готовке кажется чем-то… Допустимым. — Что ты делаешь? — доносится голос за спиной, и Накахара слабо вздрагивает от неожиданности, отчего овощи сразу падают в кастрюлю, выплёскивая кипящую воду. Чуя моргает несколько раз, оборачиваясь боком и заставляя себя взглянуть на Осаму. Пожимает плечами — в голову почему-то ничего не приходит. Дазай чуть хмурится и кивает, и Чуя просто молча благодарит его за отсутствие вопросов и уж тем более насмешек. ___ Ужинают они в гостиной, не сговариваясь усевшись за кофейный столик на татами. Чуя впервые за время пребывания в Японии ест не в одиночестве, и ему некомфортно и странно. Особенно видеть, как ест Дазай. Накахара не раз ловил себя на мысли, что Осаму не похож на человека, он скорее какая-то машина для выполнения поручений; но сейчас мужчина, не отрываясь от бумаг, спокойно сидит напротив и не спеша пробует горячий суп, приготовленный Чуей и даже не отравленный. Хотя мысли были. Тишина между ними немного давит, но это скорее от непривычной обстановки. Не то чтобы Чуя хотел начать разговор с этим придурком, но молчать порой тяжелее. — Неужели я такой интересный, Чуя? — поднимает взгляд Осаму, и Накахара автоматически отводит свой в тарелку, взяв ложку в руки. — Чего? — Прям дыру во мне прожигаешь, — довольно тянет Дазай. — Твои дебильные бинты не могут не привлекать внимания. Чуя хмыкает, набирая в ложку бульон, и чувствует отсутствие аппетита. В следующий раз стоит приготовить удон. Желудок сдавливает спазмом, что-то неприятно сосёт под ложечкой. Видно, тело ещё не отошло от стресса, когда его чуть не поймали роющимся в рабочем столе мафиозника. Чуя понимает — его отмазка не сработала. Вот только почему Дазай молчит об этом — непонятно. И это тревожит ещё сильнее. — Думал, у тебя будут вопросы после вчерашнего, — говорит Осаму, выпрямляясь и откладывая бумаги. Чуя начинает жалеть о недавнем желании разорвать тишину. — Я о нашей ночной прогулке. — Смысл спрашивать, если ты мне не ответишь? А если ответишь, то только солгав? — прямо смотрит Накахара, откладывая ложку. Нет, есть совсем не хочется, хотя со вчерашнего утра во рту и крошки не было. Он начинает нарушать собственные принципы, и это беспокоит. — Ты в этом так уверен? — ухмыляется Дазай. Конечно, блять, я в этом уверен, ты же ещё то скрытное дерьмо. — Кто был этот человек? — Старый друг. Никакого прямого ответа, разумеется. — Сомневаюсь, что у тебя есть друзья, — фыркает рыжеволосый. — А у тебя, Чуя? Накахара на секунду закрывает глаза, стараясь сохранить спокойствие. Слова бьют лёгкой пощёчиной, но не хочется реагировать. Может же у него быть хоть один спокойный вечер, в конце-то концов? — И что за папку он тебе дал? Чуя видит, как взгляд Дазая на миг становится серьёзнее. — А ты сам ещё не выяснил, Чуя? Или ты действительно рылся в моих вещах из-за постельного белья? Холодок в голосе Осаму проходит ветерком по спине Чуе, и дыхание спирает. Он не может отвести взгляд от Исполнителя, чувствуя, как горят глаза, и не знает, чего ожидать. Настолько серьёзное выражение лица Дазая при разговоре с ним Накахара видит впервые. Впервые он действительно может понять, почему мужчину стоит остерегаться, хотя тот ещё даже ничего не сделал. От него веет угрозой и непредсказуемостью, и это ощущение пробирает до костей. Дышать становится намного тяжелее, будто на груди лежит увесистый булыжник, и Чуя облизывает пересохшие губы, отводя взгляд. Ему не стыдно, это не укол совести — ему совершенно плевать, что он влез в личное пространство Дазая. Тот сделал это ещё чуть больше месяца назад и продолжает делать до сих пор. Ему не нравилось это ощущение опасности. Врать смысла нет, всё было понятно ещё в тот момент, когда Накахара покидал чужую спальню. Оправдываться — тем более. — Я не нашёл ничего важного, так что беспокоиться тебе не о чем, — наконец говорит рыжеволосый, ощущая, как тяжело бьётся сердце о грудную клетку. — Ты не в том положении, чтобы о тебе беспокоиться. Чуя поднимает удивлённый взгляд, ощущая, как слова бьют под дых. Его лишь в очередной раз поставили на место, на его пустое место, выставили жалким и бессильным. — Просто помни о том, кто я и где ты находишься, когда в следующий раз что-то подобное придёт в голову. И да, завтра у тебя будет первое задание от Мори. Накахара сглатывает, видя в темных карих глазах блеск угрозы, и под рёбрами все сворачивается в новом чувстве. Он молча встаёт на отяжелевшие ноги, относит тарелку на кухню, оставляя на столе, а затем разворачивается и идёт к себе в комнату, чтобы найти пачку сигарет и зажигалку. ___ Когда юноша просыпается из-за незнакомого глухого вскрика, он не сразу осознаёт, где находится и сколько сейчас времени. За окном глубокая ночь, а на часах, на которые он смотрит автоматически, третий час. Заставить себя задремать было сложно, все же он проспал половину дня, но даже так его тело было слишком уставшим. Сейчас же его сердце снова нещадно колотится, как и тогда, когда он возвращался к себе в спальню. Чуя не сразу понимает, что его разбудило, поэтому хватается за нож, лежащий на тумбочке, и, все ещё немного дезориентированный, сразу же покидает комнату, как только слышит очередной вымученный всхлип. На них напали? Кто-то сумел пробраться в квартиру? Что происходит, и где Дазай? В коридоре ещё один негромкий вскрик заставляет его остановиться, тело тут же будто на миг парализует. — Одасаку! Чуя моргает, крепче сжимает нож в ладони и осторожно двигается в сторону крика — в гостиную. Тело напрягается так, что мышцы ног слабо сводит. Однако рука с оружием расслабляется, как только Чуя входит в просторную комнату и видит на диване спящего Дазая. Он все ещё в костюме, значит, уснул здесь не специально. Лицо наставника бледное и блестит от пота в лунном свете, пробивающемся через окно. Накахара выдыхает. Однако то, как дергается Дазай, что-то промычав, заставляет нахмуриться. Чуя подходит бесшумно, не зная, что делать дальше. Не стоит ли просто уйти в свою комнату? — Дазай?.. — тихо и хрипло зовёт Чуя, видя, как кулаки Осаму сжимаются. Тот дёргает головой ещё раз, и его трясёт точно в ознобе. — Дазай, — уже громче говорит Чуя и отшатывается назад, когда Осаму резко приподнимается на локтях, глядя на него расширенными в ужасе глазами. И, видимо, рефлекторно направляет пистолет на юношу. Точно в голову. — Чуя?..