Потерянная тропа

      Боль в боку пробилась сквозь сон. Тянуло вцепиться в бинты, свернуться калачиком и выть на одной ноте, но вырваться из забытья не получалось. Она слышала отголоски рычащих, переливчатых разговоров. Хотелось перебить их, закричать, требуя обезболивающего, только горло не слушалось. Ничего не менялось. В её бок словно раз за разом врезалась кувалда, сминая и разрывая оставшуюся после зубов гиары плоть, и лишь после долгих склянок адского пожара боль утихла, и Мари провалилась в долгожданную тьму.       Пробуждение было отвратительным, но рана больше не зудела. Тело казалось влажным, тяжёлым и горячим. Под одеялом накопился душный, жаркий воздух, но Мари даже рукой шевельнуть не смогла. Она сдавленно простонала и сама испугалась своего голоса, — настолько осипшим и сухим он был.       Возле её головы дёрнулся эльник. Упершись ей лапой в щеку, он убедился, что Мари проснулась, и радостно пискнул. Прыжок, и зверёк с глухим топотом скрылся за приоткрытой дверью.       Ссахейли появился быстро. Не особо церемонясь, он вошёл в комнату, откинул с Мари одеяло, — от прохлады, скользнувшей по промокшей от пота одежде, сразу стало легче, — и тщательно осмотрел повязки.       — Ох-сс, девочка. Не сстоит тебе прыгать и ссидеть лишний разс тоже.       Сссахейли помог ей подняться и переодеться, протерев кожу прохладным полотенцем. Было стыдно до ужаса, но язык не повернулся отказаться от помощи, — такой грязной она себя даже в лесу не чувствовала. Ей стало лучше, когда большая часть болезненного пота была стёрта. Из-за мокрого пятна на простыне Ссахейли пришлось перестилать кровать.       — Простите… — Хрипло просипела Мари, когда мужчина помог ей улечься на чистую постель.       — Не трать ссилы на глупосссти. — Отмахнулся змей, выходя из комнаты.       Он вернулся быстро, и трёх ринок не прошло, с подносом в руках, заставленным чайниками и чашками. Сначала он аккуратно напоил Мари искрянкой, затем заставил выпить что-то более густое и терпкое, а последним Ссахейли протянул ей маленькую тёмно-зелёную пилюлю, предварительно спросив, не хочет ли она в туалет.       — Это сснотворное. У тебя горячка только на сспад пошла. Тебе нужно вос-станавливатьсся, поэтому хотя бы ещё двое ссуток нужно просспать. Захочешь в туалет, сскажи ссвоему фамильяру, я помогу тебе добраться до вон того горшка. — Кивнул в угол комнаты змей. Горшок и вправду там появился, — глиняный, округлый, с крышкой. К счастью в туалет не хотелось, поэтому она без возражений проглотила таблетку и в течении ринки уснула.       Болезненное состояние, возникшее из-за воспалившейся раны, сделало её беспомощной. Опека Ссахейли душила не меньше, чем в свое время раздражала Ольга. Но сил дергаться не было и пришлось смириться с собственной немощностью. Её регулярно будили, отпаивали, кормили, помогали переодеться если она обильно потела, иногда доносили до горшка, а после опять усыпляли. Время для Марианн смазалось. Шли дни и чем дальше, тем сильнее её это бесило. Внутри кололо подозрение, что пока она спит под очередным зелёным шариком, пиратка ищет замок, из которого девочка сбежала.       И вскоре Гротэр отказалась есть пилюли. Ссахейли, которому она высказалась, пошевелил коричневыми чешуйками, прошипел что-то под нос, а затем вышел из комнаты.       Её сумка лежала возле соседней кровати, накренившись, и Марианн мысленно прикинула в какую сторону лучше всего бежать. Может ну её, эту деревню? Она не единственная на острове. Достаточно идти по краю болота и уже через смену богов Мари окажется у другого поселения. Конечно, придется сделать крюк, но так будет лучше, чем по глупому попасться Дейву.       Эльник настойчиво потыкал ей в щёку лапой и девочка вздохнула.       — Как думаешь, Сахейли и та пиратка… Они связаны с графом, о котором я рассказывала? Меня пугает, что пилюли не заканчиваются, хотя жар давно прошёл. — Лапа с её щеки исчезла, — эльник отшатнулся и замер, округлив янтарные глаза и раскрыв рот. — Что?       — Фрфрфрфрфр. — Заворчал он, а затем старательно приподнял лапу к уху и постучал ей по голове.       — Не понимаю.       Эльник вздохнул, закатил глаза, а затем замотылял головой из стороны в сторону, от чего его уши взвились в воздух, создавая ветерок.       — Нет? Не связаны? Ты уверен? — А на этот вопрос он коротко кивнул. — Ладно. Хорошо… Пока никуда уходить не буду… Но больше никаких пилюль.       Через двадцать ринок Ссахейли вернулся с незнакомой женщиной-ликром. У неё были красные, коротко стриженные волосы, уши с маленькими чёрными кисточками, пушистый хвост, одета в рубашку и голубую юбку до щиколоток. Серая радужка как у коралловой лисы, зауженный разрез глаз как у алой. Мать? Марианн не стала дергаться, когда женщина стянула с неё покрывало, повернула, разбинтовала бок и аккуратно смочила раствором, принесённым Ссахейли, ткань, прижатую к ране.       Выглядел бок не так ужасно, как Марианн представляла. Два шва, изгибающиеся дугами, синяя кожа, но явно не из-за ранения, а из-за мази, которую лиса смыла все тем же раствором. Швы без крови, но края раны не выглядели сросшимися. Хотя Марианн в этом мало что понимала. Ей бы сейчас в руки десяток накопителей из прошлого мира, перестроенные атрибуты для Схемы Жизни и уже через пол склянки она бы бегала, как новенькая.       Лиса что-то прорычала, смотря прямо на Мари. Девочка вздохнула и чуть глаза не закатила, а Ссахейли, посмеявшись, перевёл.       — Болит бок? Нога как ос-щущается?       — Вообще бока не чувствую, я же под вашими мазями. Нога… — Мари попыталась пошевелить пальцами левой стопы и те лишь едва дёрнулись. — Ну, ампутировать вроде пока не нужно.       Ссахейли перевел, а затем выслушал длинную тираду лекарки, которая бухнула ей на бок огромный пласт синей мази и, прижав отрезок ткани, стала перебинтовывать. Когда женщина замолчала, Ссахейли, уточнив у неё что-то, проводил её до двери и вернулся.       — Долю обесзболивающего в масзи постепенно с-снизим, нужно понять болит ли только бок или живот тоже побаливает. Ес-сли ссможешь терпеть боль безс с-сна, ус-сыплять больше не будем. В ближайшую декаду двигатьс-ся, ссадиться или тем более ходить тебе нельсзя. Края раны сслишком плохо заживают, поэтому лучше подождать.       Марианн любила отдыхать, правда. И прекрасно понимала, что лучше отлежаться, — сама разглядела швы и состояние бока, но перспективы целой декады лежачего положения без возможности заниматься хоть чем-то едва не заставили её взвыть.       — Можно мне хотя бы тетрадь с карандашом?       — И как ты лёжа писсать то ссобралась?       — На бок повернусь правый. Левой рукой. Подушку вон повыше подниму, чтобы видно было.       Мари и так лежала на нужном боку, и лишь поправила подушку. Ссахейли покачал головой, а девочка поняла, что на бок идет напряжение и поэтому спустила подушку ниже. Да, не очень удобно, но возможно.       Марианн пошевелила рукой в воздухе.       — Пожалуйста. Обещаю лишний раз не дёргаться.       У Ссахейли приподнялись уголки губ в мимолетной улыбке, — сдался. Он принёс и тетрадь, и карандаш. Перспективны ближайшей декады сразу стали чуть более приятными.       — Колдовать тоже нельсзя.       — Нельзя так нельзя. — Марианн со вздохом пожала плечами и попросила достать из своей сумки все тетради.       Она занялась тем, что очень долгое время откладывала — стала выводить закономерности. По итогу Мари сделала самый очевиднейший вывод: то, когда были найдены слёзы, никак не влияло на объем их энергии. Тусклые камни, что были найдены во время прилива или вне его, могли наполнить приблизительно пять вёдер. И гасли они вне океана с одной скоростью - в течении одной, двух смен богов. Самый яркий накопитель мог наполнить пятнадцать вёдер, и Мари тут же вывела для себя, что в одной слезе ютится около ста пятидесяти единицам маны, основываясь на литрах, которые могла воссоздать.       А вот над тем, сколько расходуется на движение и удержание воды в воздухе, пришлось поломать голову, но в итоге, переписав все данные в новую тетрадь, она определила, что в среднем уходит 2,5 ЕМ на ринку времени. Литр воды она удерживала и перемещала в воздухе шестьдесят ринок.       И тем не менее выведенная ею база была относительной. Она все ещё не знала влияния форм и размеров слёз на количество хранимой энергии. И не могла определить сколько точно осталось маны в полу-погасшем накопителе. Но хоть какой-то толк из записей все же смогла вынести.       Разбор записей занял два дня, а дальше стало нестерпимо скучно. Даже боль в боку, удержавшая в постели ещё на сутки, не смогла остановить ёрзания и дёрганья. И чем дольше Гротэр лежала, тем больше вариантов извращённых планов и стратегий, которые обязательно совершат приютившие её ликры, она придумывала. Ссахейли видел, что лежать Мари больше не в состоянии, и тем не менее промариновал дополнительно три дня, прежде чем после очередной смены повязки, присмотревшись к швам, не позвал наконец женщину-лису.       Лекарка, осмотрев края раны, с тяжёлым вздохом разрешила садиться и двигаться до горшка самостоятельно, запретив резко двигаться. Ссахейли, взявший на себя временную опеку, как для маленькой трижды повторил все запреты и напоследок добавил, что колдовать всё ещё нельзя.       А на следующий рассвет в дверь к Мари поскреблись. Гротэр разлепила сонные глаза, прикидывая, что хозяину гостевого дома понадобилось так рано утром, но вместо него дверь распахнула девочка с коралловыми волосами и серыми глазами.       — Риахер! (Привет!) — Весело прорычала гостья и неуклюже переступила через порог. Аккуратная, в выглаженных штанах и в рубашке без складочек, с прической в виде нескольких тоненьких косичек свисающих вдоль висков, с собранными на затылке в хвост коралловыми волосами. В руках она сжимала книгу. Следом за ней в комнату вошли и другие спасённые дети.       Мелкая, проявляя больше всего рвения, согнулась в пояснице, прижав книгу к животу. Сзади неё девочка с медной косой, самая высокая из них, — подняла руку и, чуть дёрнув мальчишку в сторону за явно большую ему тунику, толкнула коротко стриженную макушку вниз, а затем поклонилась сама.       — Спасибо. — Неожиданно чётка произнесла коралловая, а затем разогнулась.       Мари медленно села. Покрывало сползло вниз. Она чувствовала себя неуютно перед детьми, которых явно со всей любовью оттёрли, отмыли, переодели. Не считая обтирания тканью Гротэр толком не мылась с самого побега из замка. А с головой в горячую воду ныряла и вовсе в прошлой жизни. Ей бы сейчас в ванну, от которой бы поднимался пар, да на пару склянок… С мыльной пеной, пахнущей мятой…       Повисло неловкое молчание, во время которого мальчишка вцепился в руку на своей голове, пытаясь её сдернуть, а мелкая коралловая девчонка пристально её разглядывала.       — Миира. — Она ткнула в себя пальцем, затем развернулась и указала на высокую девушку с медной косой, а затем и на брыкающегося мальчишку, который почти повис на руке старшей лисы. — Кэррия. Ворсер.       Затем девочка повернулась к ней и ткнула пальцем уже в Мари. И замолчала под аккомпанемент грозного рычания.       Да, учёная слышала раньше их имена, поэтому сразу поняла, что к чему. Но манипуляции ребёнка вызвали у неё желание рассмеяться. Особенно при виде парня позади неё, который настырно извивался и пинал воздух в направлении абсолютно спокойной Кэррии.       Гротэр тут же вспомнила, как ей прилетело по рёбрам и нахмурилась.       — Риан.       — Рриан? — Миира повторила, а затем обернулась и с диким восторгом что-то прорычала своим друзьям. Кэррия мгновенно разжала руку и мальчишка едва не упал. Старшая тепло улыбнулась и кивнула, а Ворсер фыркнул и отвернулся, едва заметно дёрнув ногой в сторону Кэррии, за которую его тут же поймали. Мальчишка начал прыгать на одной ноге в попытке отобрать законную конечность, с которой тут же сдёрнули носок. Кэррия, не меняя выражения лица, стала щекотать стопу, будто бы не замечая сопротивления.       Миира задергала хвостом из стороны в сторону и открыла книжку, которую держала всё это время в руках. Зашуршали странички и в звуках, которые она произносила с большой паузой, едва не тонущих в гневных рычаниях, фырканьях и в спокойном голосе Кэррии, еле распознавались слова на общедоступном языке. — Дат… има… дрррений… как… нам…       — Имя как у вас, дано мне древними? — Голос Мари звенел, когда она попробовала связать произнесённые слова, на что Миира подняла на неё любопытный и ни зверя не понятливый взгляд.       Гротэр старалась не смеяться и не смотреть на баталию, разворачивающуюся за спиной Мииры, — бедный мальчишка потерял равновесие, плюхнувшись на пол и уже почти не пытался вырваться.       «Словарь. У девчонки в руках словарь. Ну же, сосредоточься.» — Она откинула покрывало в сторону, не потревожив эльника, из которого наблюдатель отвратительный, раз такой шум не разбудил его, и освободила место возле себя. Отодвинула подушку и частично оперлась на спинку кровати, а затем похлопала по матрасу. Раз уж у малявки с собой полезная книжка и сама лиса — законный носитель алфавита, то вполне можно выучиться с её помощью сначала читать, а затем и говорить на… Ликровом? Ликровском? Зверином?       Кэррия, заметив жест Мари, мгновенно выпустила ступню Ворсера, который уже поскуливал, и что-то напряжённо произнесла, но Миира отмахнулась от старшей и плюхнулась на место возле учёной. Хвост девочки расстелился по кровати и задел спящего эльника. Зверёк вскинул голову, растерянно заморгал, а затем пронзительно запищав попытался цапнуть разбудивший его хвост. Лиса инстинктивно его отдёрнула в сторону, а Гротэр шустро перехватила взбешённого зверька.       Бедлам.       — Эль? Ты чего? — Эльник задёргался, а когда вырваться не получилось, моргнул пару раз, и, будто впервые тут оказавшись, с появившейся во взгляде осознанностью оглядел комнату. Присмотрелся к коралловому хвосту. Вздохнул, дёрнул ушами и зафырчал.       Мари опустила его на колени. Эльник, повертевшись, бросился к двери и, проскочив мимо замершей Кэррии и дернувшегося Ворсера, исчез в коридоре.       — Шартеро-аль-ра? — Озвучила Миира, а Мари, ни слова не поняв, потянулась к словарю в руках девочки и постучала по обложке пальцем. Та понятливо закивала, смешно встопорщив уши, и начала шустро искать нужные слова.       Фамильяр. Это. Ты/твой.       «Мой ли это фамильяр? Что этот ваш шаретро вообще такое.» — Мари зажмурилась, потёрла виски, и потянулась к словарю. К её счастью он оказался двухсторонним, и она быстро нашла нужные ей слова, которые со звериной стороны казались черточками, переплетающимися друг с другом.       — Кра. Шартеро. — Миира послушно читала слова, в которые тыкала Мари. К своему сожалению слова «такое», она в принципе в словаре не нашла. Поэтому Мари вернулась к слову «что» и упорно постучала по нему пальцем. — Шартеро-кра-толь? — Вдруг воскликнула девочка и завозила хвостом по кровати, вопросительно взглянув на Мари. Та пожала плечами, не уверенная в смысле предложения. А Миира, кивнув, стала листать странички словарика.       Они долго сидели вот так, по началу пытаясь задавать друг другу вопросы. Но ответы выходили не внятные, а смысл уловить получалось раз через раз. Они будто бы играли в интуитивную игру и в какой-то момент Мари поняла, что рисовать и показывать предметы жестами едва ли не проще, чем пытаться изъясняться с помощью словарика. Учёная совсем не понимала и не видела закономерности в чёрточках. Не могла уловить смысл фраз и все больше хмурилась. Неужели всё действительно так сложно?       Кэррия и Ворсер почти сразу перебрались на свободную кровать. Сначала они пытались привлечь внимание Мииры, но та их игнорировала, отмахиваясь, и вскоре им надоело. Дети вели громкие разговоры, смеялись, затем вновь ругались и по комнате во все стороны летели подушки. Создаваемый ими шум отвлекал, но Мари быстро привыкла, а вскоре дети и вовсе ушли, оставив Мииру в одиночку тыкать пальцем в словарь. Мари лишь мельком заметила, как мальчишка поднял с пола подушки, натянул на голую пятку носок, а затем быстро забыла о них.       Язык ликров оказался сложнее того, на котором говорила Мари. Он был таким же непробиваемым, непролазным, как и имперский, не смотря на то что живой носитель языка активно пытался с ней разговаривать.       Поначалу они долго выясняли кто такой фамильяр. Вышло что-то вроде — связанное с тобой животное. Затем Мари пыталась объяснить, что встретилась с ним в лесу. Коротко сказала кто она, что у нее нет родителей и сколько ей лет. Оказалось, что Миире исполнится семь и она лишь чуть-чуть старше Мари. Где-то в середине их попыток разговаривать вернулся эльник и вновь свернулся на кровати в калачик. А затем пришёл Ссахейли и очень долго, зло шипел на Мари, которая все это время просидела, а не пролежала. Он прогнал Мииру прочь чуть ли не за шкирку и с ворчанием уложил учёную в кровать.       Её накормили и, когда она попыталась окончательно улечься, расправив подушку, под покрывалом пальцы наткнулись на словарик.       — Сахейли… — Немного неуверенно окликнула Мари хозяина гостевого дома, а затем, замявшись, всё же попросила. — Вы не мог бы объяснить, как читать на языке ликров? Или дать мне ещё тетрадку, чтобы я могла записывать на общем звучание и хотя бы так слова запоминать.       — Хочешь выучить язык древних, ведьмочка? — Без единого свистящего звука произнёс змей, а затем, показав раздвоенный язык и заострённые передние клыки, улыбнулся. — Могу и разъясснить, и тетрадку дать, разс такое рвение проявляешь. — И тут же строго, но не зло, добавил. — Но только посссле того, как рана нормально затянется.       Учёная радостно выдохнула, а Ссахейли вышел из комнаты, издавая звуки, похожие на шелест ветра.       Мари действительно заставили валяться в кровати ещё половину декады, но визиты Мииры не запрещались. По началу лиса являлась со своими друзьями, а после их уши совсем перестали мелькать в гостевой комнате.       В какой-то момент с вопросов девочки переключились на слова.       — Вода.       — Ин.       Они выбирали самые простые и повседневные. Миира показывала в каком порядке пишутся палочки и Мари старалась запомнить их, хотя всё ещё не понимала смысла, не улавливала закономерности. Но зато словарный запас она расширила и теперь, когда Миира пыталась спросить у неё что-то простое, Мари даже могла уловить общий смысл сказанных слов. Но отвечать сама всё ещё не могла.       Язык давался тяжело. Повторять звуки, слова, даже какие-то легкие вопросы или предложения, — было одним, но чтение не давалось и это очень сильно тормозило.       К моменту, когда Ссахейли взялся за её обучение, Мари могла похвастаться знанием пары сотен слов, десятка разговорных фраз и легких предложений. Тетрадка оказалась исписана на половину и изрисована в попытке запомнить слова. Под чутким руководством она так быстро поняла логику значков, что захотелось головой побиться о стол от собственной тупости. Каждая чёрточка определённого наклона или изгиба означала слог. Всего слогов было с две сотни, меньше половины из которых были простыми, по типу ро, аль, хе. Сложные чаще всего состояли из гласных и двух букв рр, а слова состояли из одного, двух, трех, максимум четырёх слогов и каждая чёрточка накладывалась одна на другую, что и создавало такой хаос в её попытке найти рациональность. Расположенные друг за другом значки составляли предложения. Отступы между ними разделяли их.       Всё легло в очень чёткую, приятную схему. Мари, не удержавшись, выписала слога на отдельный лист, а затем стала складывать из них знакомые слова. И теперь, ложась на бумагу, выученные ранее, они будто открывались заново, подсвечивая свои бока.       — Энрор-рирес! — Обрадованно пропищала Мари неожиданно тонким голосом.       — С.С.С.с.С.с. Дааа, хорошо же над тобой Миира поссстаралась. — Рассмеялся змей, а затем поднялся. — Проссти, комнаты себя ссами не уберут, а травы по месстам не разсложаться.       На следующее же утро Мари потребовала у Мииры книжку, желательно со сказками и девочка, недолго думая, тут же ускакала, а затем притащила тоненький томик, покрытый кожей. Под чутким руководством лисы Мари читала, а затем они вместе старались перевести прочитанное. Учёная очень быстро уловила схему построения предложений, и вечером, уточнив не найденные в словаре значки у Ссахейли, Мари, довольная, закрылась в комнате на пару с зажжённой свечой. Эльника, которому можно было рассказать об успехах, в гостевом доме не было. С появлением Мииры он, повторяя поведение друзей лисы, пытался первое время фыркать, вредничать и комментировать поведение Гротэр, отвлекая и вмешиваясь. Но когда все его выпады были проигнорированы, он с тяжким вздохом перестал к ней лезть, всё больше пропадая вне её спальни. Мари это беспокоило. Она боялась, что эльнику навредят или он решит от неё уйти. Но зверёк возвращался всегда, а позже Миира рассказала, что её друг гуляет по деревне и его никто не тронет, поскольку все в курсе что Эль — фамильяр ведьмочки, спасшей троих детей.       В итоге Марианн махнула на него рукой, поскольку ран он никаких не получал, панику не выказывал, хорошо себя вёл, питался чем-то с рук Ссахейли и был вполне самостоятельным.       К тому моменту, когда закончилась ещё одна декада, Мари полностью вызубрила и усвоила тонкую книжку сказок, в которой говорилось про происхождение ликров. Точнее, о происхождении одного конкретного вида, но схему Мари уловила.       Магический резерв в этом мире был не только у людей, но и у животных. В тот момент, когда магия буквально разрывала тело тысячелетиями колдовавшего зверя, кости и плоть его перестраивались, становясь человеческим. После он вступал в полномочия «звезды» и контекста этого звания Мари так и не поняла. Сама же сказка была о Древнем Драконе, который веками носил титул хранителя. Он влюбился в человеческую девушку без дара и хоть помочь со сроком жизни дракон ей не мог, но решил для себя что пробудет с ней до конца её короткого века. В итоге у них появился на свет ребёнок, но необычный. Он не был человеком, так как слишком многое в нём проявилось от звериной крови. Испугавшись его уродства, женщина выкинула ребёнка в лес и сказала, что он родился мертвым. А когда следующий её ребёнок оказался таким же, во второй раз рука у неё так и не поднялась.       «Это моё проклятье. Я должна его вынести.»       Через сотни лет дети уже погибшей женщины и Древнего-дракона, встретились в глуби пропащих равнин. Один внешне практически полностью походил на человека, лишь гребень вдоль позвоночника и уши-плавнички были его особенностью. Второй же на человека походил лишь частично. Его голова была полностью драконьей, из-под повязки выглядывал хвост, а руки и ноги заканчивались острейшими когтями.       — Их зовут рокаты. Существа, выросшие как звери. — Глухо поведала Миира.       Именно на этого роката и охотился ликр, поскольку тот вырезал сотни людей из окраинных деревень. Ликр поднял меч и убил собственного брата, не наделённого состраданием.       — Но зачем убивать то было? Разве не стоило сначала поговорить?       — Он причинял боль другим. Он убивал слабых и жил как зверь. Душа роката мертва. Он не жилец.       — Но ведь все Древние изначально были зверьми. А в сказке вашей — что рокат, что ликр, оба дети одних родителей, просто одного воспитывали, другого нет. Неужели нельзя была попробовать повлиять на роката?       — На них нельзя повлиять. Да, все древние были зверьми и все мы несём в себе их животное начало. Но Древние переродились в новом теле и с новой целью, — защищать. И наши сильные тоже оберегают слабых, для этого и были созданы общины ликров. Рокаты же одиночки. Они жаждут только силы и крови. Им не место в нашем мире.       Слова Мииры, обычно улыбчивой и отзывчивой, были тихими и холодными.       

***

      К моменту, когда Ссахейли снял повязку, учёная могла разговаривать на древнем, хотя акцент её оставлял желать лучшего. Правда ей все ещё приходилось выписывать некоторые слова, чтобы позже их перевёл хозяин гостевого дома, но это не мешало вести открытый диалог с Миирой.       — Мне разрешили показать тебе деревню! — Обрадованно внеслась в комнату Мии, когда утренний свет только-только начал разбавлять ночные тени. Мари привыкла к ранним побудкам, поэтому встретила девочку сидя на кровати со словарём в руках.       Следом порог переступили чем-то недовольный Ворсер в одежде не по размеру, висящей на нём, и тихая, но строгая Кэррия. В этот раз они не шептались. Мари знала из разговоров с обучавшей её младшей, что все они — дети одной семьи, не смотря на то что Ворсер отличался от сестёр, — его пару приливов как привела в дом Феррия.       Кэррие было одиннадцать. Только она на поясе носила короткий меч в блеклых, но крепких ножнах, — признак того, что ребёнок уже самостоятельный и может покинуть дом. Кэррия была самой яркой из компании: медные волосы и алые узковатые глаза с темными, пышными ресницами, подчёркнутые чёрными, ровными бровями. Девочка держалась прямо и легко. Чувствовалось в её движениях грация и гибкость, необъяснимо сочетающиеся с дёрганностью. Первое время она будто бы побаивалась оставлять младшую сестру с Мари, а затем привыкла и почти перестала замечать учёную.       Ворсеру было восемь. Широкое лицо, круглые глаза голубого оттенка. Чёрные короткие волосы. Уши почти без шерсти и хвост, который Мари увидела лишь раз, состоящий из костяных наростов с иглой на конце. Постоянно раздражённый, вспыльчивый, он часто получал от Кэррии по ушам и тут же лез к ней, пытаясь дать сдачи. За что нарывался на щекотку, тихие отповеди, шуточные бои, где Кэррия не прикладывала никаких усилий, а Ворсер едва ли не падал от красноты и усталости. Рядом с Мари мальчишка предпочитал не находиться, но постоянно кидал на учёную полные злобы взгляды, шипел, рычал, хмурился и вновь получал от Кэррии. Причин для неприязни Мари не знала и знать не хотела. Главное — задира не кидался больше на неё с кулаками.       А Миира, самая младшая, вызывала у Мари неоднозначные чувства. Если Кэррию легко было игнорировать, Ворсер настораживал, то вот коралловая… Вечно в приподнятом настроении, любопытная до одури, лиса не стеснялась лезть с объятьями, дергать и щупать всё, что попадалось под руки с лицом, полным глупейшего восторга, от чего раздражение за личное пространство почти не поднимало своего хвоста. Миира умудрилась влезть даже в сумку Мари с такой детской непосредственностью, не подразумевающей за собой ничего плохого, кроме искреннего интереса, что Гротэр и сама не поняла, как вытащила и разложила по полу весь свой скудный скарб.       Именно Миира без особого пиетета схватила за руку и сдёрнула сидящую Мари с кровати. И стала кружиться по комнате, весело перечисляя куда они сходят и что увидят.       — Сначала познакомлю тебя с мамой и папой! Мы позавтракаем нормальной едой, а не этой травяной кашицей ррэи Ссаха. Затем можно будет сходить на пирс, там как раз готовят лодки к переправе. Потом можно будет познакомить тебя с ребятами, они давно хотели увидеть, что за чудо-ведьмочка-герой к нам попала. А ещё покажу палисадник стоицила! Он в этом году уже чудо как хорош! Жаль в лес не пустили, но ничего, и туда обязательно сводим! — Голова закружилась и Мари, выдернув руки, едва не врезалась в тумбу. Схватившись за её угол, учёная попыталась вспомнить какие слова из тирады лисы не поняла, но они уже вылетели из головы, размазавшись по стенам глухими рычащими отзвуками.       — Миира, тише. — Кэррия придержала сестру, которая немного отлетела и обвисла в чужих руках, — видимо тоже кружилась голова.       — Прости, ты не ударилась? — Воскликнула малявка. Рядом с Кэррией она казалась совсем крошечной, — едва ли по грудь.       — Нет. Нормально. — На общем ответила Мари и покачала головой. Не только она учила язык ликров, но и Миира изучала общий. Учёная сама не понимала, почему ответила именно так, хотя в присутствии только младшей лисы всегда старалась отвечать на языке древних. Практика всегда важна. Но не сейчас. Она конечно не сомневалась, что её маленькая учительница хвасталась успехами Мари, но одно дело услышать это от младшей сестры, другое — увидеть.       Гротэр отпустила тумбу и встала ровно. Оглядела свой наряд, в котором в последние дни спала, и решила, что оденет вечером свежее. Села на кровать и стала натягивать сапоги.       — Вы уверены? Тащить ЭТО в дом — отвратительная затея. — Сложив руки на груди, стоя возле самого порога, пробурчал Ворсер.       — Мама её давно зовет. — Сказала Кэррия и отпустила младшую сестру.       — Но от этого несёт за три… — Кэррия в мгновение оказалась около Ворсера и дёрнула мальчишку за ухо. Слова оборвались на середине, заменяясь шипением, а Мари хмыкнула. Подумаешь, сапоги немного пахнут. Она в них не один день шагала, чему удивляться то? А в целом, нормально она пахла, — немного потом, но в остальном цветочным мылом, подаренным Миирой, — даже лучше чем должна бы, учитывая отсутствие какой-либо сантехники.       Мари обулась и поднялась. Так. В дом к любителю бить по рёбрам без боевого арсенала она не сунется.       Девочка быстро подошла к сумке, достала пояс и обвязалась им. Под него подложила бумажку со значком и аккуратно вложила пару слёз. В сапог тоже отправились камушки. А затем с другой стороны был втиснут кинжал, обмотанный тканью.       От двери раздалось раздражённое фырканье, но Мари не обратила на него внимание.       — Пусть. — Не дав вставить Ворсеру ни слова, перебила его возмущение Кэррия, а Мари тем временем взяла тетрадку и карандаш. Подумав, она прихватила с собой и словарик.       — И век их был краток, и растрачен он был на низменное копо… Ай! Да хватит меня дёргать, Кэрр! — Это что, он только что какую-то местную поэзию продекламировал? А Мии похожих книжек не приносила. Ей срочно нужен экземпляр!       Миира в нетерпении подхватила учёную под локоть и поволокла к выходу.       — Мы вчера нашли змеестонец. Мама пообещала приготовить из него… — Под ногами раздался возмущённый писк и Мари, выдернув руку, опустилась на колени и посадила эльника к себе на плечо. Учёную порадовало, что зверёк пошёл с ней. Всё-таки в его компании картинки того, как её продают в рабство те же Кэррия с Ворсером, резко разлетались, оставляя за собой лишь лёгкий флёр тревоги. Мари поднялась и первой стала спускаться по лестнице. После небольшой паузы, Миира, не убавив громкости, продолжила тарахтеть. — … настойку. А ещё сегодня будет каша с вяленым мясом! Мама сказала, что к твоему приходу как раз всё будет готово. Мы специально выкупили у Грэйс мешочек крупы, чтобы её приготовить. Говорят, люди часто питаются кашами, но мы редко её едим, все больше супы, да похлёбки. Или варенья с настойками. Всё, что может дать лес и из чего можно…       Учёная не успевала за полётом мысли Мииры и честно, даже не пыталась записывать слова, которые не понимала. Но общий смысл болтовни она улавливала. Спустившись по лестнице, девочка свернула в сторону стойки. Войдя в коридор, она бодро вошла на кухню и, вклиниваясь в речь Мииры, отрапортовала:       — Я ухожу, не теряйте.       Раздался змеиный смех, ставший уже привычным, а затем хозяин гостевого дома погрозил стоящей с открытым ртом лисичке пальцем.       — Только не переутомляйте мне госстя, ей пока рано подвиги совершать. — В языке древних у Ссахейла практически не было шипящего акцента, но он все равно прорезался.       — Так точно. — Миира дёрнула ушами и хвостом, вытянувшись в струнку, а затем, продержавшись так лишь пару элек, не удержалась и вновь вцепилась в локоть Мари. — Идём!       Туман скользил вдоль болота, легко укутывал землю и деревянную тропку, но не поднимался к домам. Они бодро шагали по щиколотку в молочной пене и Мари, не удержавшись, вновь перебила Мииру, выдернув локоть из её хватки. Всучив лисичке тетрадку со словарём, учёная коснулась камня на поясе и представила, как туман приподнимается, закручивается и в форме шара отрывается от общей массы молочной пены. Послушный, легкий, более рассыпчатый и зыбкий, чем вода, но очень податливый, туман съёжился и воспарил. Он, словно легкая дымка, тут же стал рассеиваться, и Мари, отломив ещё кусочек, представила, как он плотным клубком сжимается, уменьшается и в итоге превращается в каплю, которая со стуком упала на доски.       — Ух ты! — Воскликнула Миира, а затем захлопала по книжке свободной ладонью. — А можешь зверька сделать? Или цветочек?       Весело гоняя свой хвост из стороны в сторону, Миира выжидающе пялилась под ноги, рассчитывая на маленькое чудо. У Мари дёрнулись уголки губ и она, подумав, попыталась следующему обрывку тумана придать форму эльника, но он поредев исчез. И почему она раньше не догадалась попробовать поэкспериментировать над туманом? Ведь он состоит из множества мелких капель…       В голове мелькнула мысль, но на макушку опустилась чужая рука, отпугивая идею.       — Так, ррэю. Потом поиграете, нас мама заждалась.       Миира пискнула, а Кэррия убрала руки с волос девочек. Учёная встряхнулась, отпуская накопитель и вытягивая пальцы из-за пояса. И почему она не побоялась колдовать прямо перед детьми?       Они проходили мимо бревенчатых двухэтажных домиков разных размеров, плотно подогнанных друг к другу, из которых то и дело раздавались приветственные возгласы. В один из таких, вновь вернув Мари её поклажу, Миира забежала и вернулась с мешочком в руках.       — Ррэи Иртон стало легче. Она спокойно ест ягоды. Те, что без кислинки. И желудок больше не болит. — Отчиталась девочка перед сестрой и отдала ей мешочек, чтобы тут же развернуться и вновь пересечь порог уже другого дома.       Они поднимались вверх по холму. Подошва мягко ложилась на плотно подогнанные, влажные доски тропы. Дыхание лёгким паром срывалось с губ в прохладный, почти морозный воздух утра, заполненный терпким запахом гари. Ликры не спали, — возле каждого поворота тропы дотлевали костры, над которыми были установлены треноги. Большинство крюков пустовало, но на некоторых покачивались чёрные от гари вёдра с булькающей водой, встречались редкие котлы.       Мимо них, обогнув по краю, прошмыгнула молчаливая группа подростков старше Кэррии. У каждого на поясе в ножнах висел либо меч, либо кинжал. Тихие разговоры доносились из тех домов, чьи ставни на мутных окнах были открыты. Иногда на улицу выходили ликры-мужчины. Они замирали, вдыхая полной грудью, и после поднимались по тропе вверх.       Не смотря на то что рана почти зажила, ей было тяжело идти, но Мари старалась этого не показывать. Тропинка чуть вильнула и, поднявшись, она увидела двухэтажный домик, брёвна которого чернели ожогами, — ещё немного и они бы осыпались хрупкими угольками. На месте окон и двери зияли провалы. Тропинка под ногами покрылась тёмными пятнами и отчётливо захрустела.       Миира дёрнулась и забежала в едва устоявший при пожаре дом.       — Не останавливайся, она нас нагонит. — Подбодрила Кэррия, чьи руки были заняты кучей мешочков, а Ворсер, замерев, развернулся и ушёл за Миирой. Дети действительно нагнали их через пару ринок и коралловая лиса вновь затараторила, отчитываясь перед сестрой.       — Ррэи Трей уже восстановил насущную стену, но нужно помочь с остальным ремонтом, иначе ещё не одну декаду придется возиться. Может натаскаем ему завтра вымоченного ивняка? А сегодня можно помочь вычистить спальню и нижние комнату от обломавшихся досок.       — Ты же хотела показать ведьме деревню? — Удивилась Кэррия с тёплой долей насмешки.       — Мы можем собрать мелких, познакомить их с Риан, а затем вместе пойти и помочь! Толпой мы справимся за десять ринок, а потом можем пойти смотреть на стоицил!       — И откуда в тебе столько энергии… — Покачала головой Кэррия, а затем лишь усмехнулась, когда её сестра бросилась вперёд.       Миира отбегала от них снова и снова, а стоило ей вернуться, как ставни домов распахивались, окна открывались и в них высовывались маленькие дети и взрослые женщины, чтобы поздороваться.       — Свободной… дороги. — Громко шептали дети, оглядываясь по сторонам, будто бы боясь, что их услышал кто-то кроме Мииры. И лиса дергала ушами, смеялась, разворачивалась к нужному окну и таким же шёпотом отвечала.       — Попутного ветра.       — Риахер! (Привет!) — Проговаривали женщины и Миира кивала, здороваясь в ответ, иногда останавливалась и спрашивала, как дела и всё ли в порядке со здоровьем. Благодаря таким промедлениям у Мари была возможность не торопиться и не перенапрягать бок.       Вскоре на улицу высыпали дети чуть младше Кэррии с корзинами на спинах и их продвижение вперёд практически прекратилось, — самые младшие из них вцепились в Мииру всеми руками, прося поиграть или рассказать что-нибудь. Некоторые из женщин поднялись на крыши и стали, улыбаясь, переговариваться.       Казалось все тут рады и счастливы, все улыбаются, но в какой-то момент до Мари дошло, что такой эффект производила резвая, энергичная лисичка. Стоило ей задать очередной вопрос или метнуться к чужому дому, как улыбки расцветали на лицах ликров. Миира передавала новости, просьбы о помощи, какие-то слова, успевая выполнять мелкие поручения. Она живой искоркой носилась везде, притягивая к себе всё больше взглядов.       Ворсеру же такое внимание не нравилось. Он пытался хвостом ходить за Миирой даже если та убегала вперёд. Заходил с ней во многие дома, но иногда оставался на месте. Хмурый, едва рычащий, — Мари в какой-то момент уловила этот звук и больше не смогла от него отвлечься, — он выпустил костяной хвост из-под широкой рубашки и медленно стегал им воздух. Особенно отчётливо мальчик начинал злиться, выворачивая уши и скалясь, когда некоторые ликры замирали в окнах или на деревянной тропе, встречая и провожая Мииру одинаковым жестом, — прикладывали кончики пальцев к подбородку, повернув раскрытую ладонь к шее.       Когда они наконец остановились, Мари окончательно вымоталась и вспотела. Сердце колотилось, левая нога покалывала. Она уперла руки в колени и замерла, чувствуя, как тянет поясницу, как болят и ноют застоявшиеся мышцы. Зато Миира, сладко потянувшись, бросилась к двери и громко запищала.       — Мама! Мама, мы пришли!       И откуда, действительно, столько энергии?       — Не бойся, заходи. — Подтолкнула её в спину Кэррия руками, заполненными подарками, и Мари переступила через порог. Влажная прохлада утра сменилась сухой теплотой пемещения. Она оказалась в маленькой гостиной, чистой, почти без свободного пространства. Все стены увешаны травами, пыльный запах которых мягко обволакивал каждый сантиметр дома. Около входа ютилась лестница на второй этаж, под ней несколько лавок, заваленных вёдрами, обувью, корзинами. Чуть в стороне от лестницы возвышался накрытый на шестерых стол, в центре которого стоял исходящий паром котелок.       Чуть дальше прямо в проходе в следующее помещение Миира повисла на шее женщины-лекарки. На ней были те же юбка с блузкой, прикрытые фартуком. Короткую стрижку прятала косынка.        — Миира, детка, ты тяжёлая. — Придерживая девочку одной рукой за талию, а второй наглаживая прижатое к голове ухо, тётенька так тепло улыбалась, что у Мари на секунду защемило сердце. Она отвернулась, и увидела ещё одну скамейку у двери, наполовину пустую, — Кэррия свалила все мешочки на неё, и уперлась спиной о стену, разуваясь. Усевшись Мари стала стягивать сапоги, заранее вытащив слезу, бумажку и кинжал. Эльник спрыгнул с плеча и уселся возле подарков. Покрутившись, он расправил уши и, свернувшись клубочком, засопел. Мари положила возле него тетрадь и словарик.       — Мам, ррэи Иртон легче. Ожог у ррэи Трея полностью прошёл. У… — Слушая бесконечное перечисление имен, Мари предположила, что мать Мииры здесь кто-то вроде передвижной больницы. А младшая из сестёр как минимум стекляшка для связи.       Один сапог, расшнурованный, легко соскользнул с ей ноги. Она медленно сунула его под скамейку и принялась за второй.       — Эр, кажется, снова собирается проказничать. Ррэи Мия боится, что с ребёнком что-то не то и попросила обязательно к ней зайти… Так, что же ещё… Кажется ррэи Корт сказал передать папе о световом сигнале с того берега, но…       — Сигнал световой с берега? Когда? — Раздался скупой голос с верхушки лестницы и Мари дёрнулась, чуть не упав на пол. Ну и акцент у мужика… Даже у Гротэр получалось лучше разъединять слова интонациями, обозначая предложения.       — Ммм… В тёмный промежуток? Или до него? — Миира отцепила одну руку от матери и потёрла кончик своего уха. — Не уверена, но кажется это было что-то срочное. Ррэи сразу же убежал к берегу.       Пока она говорила вниз по лестнице сбежал, чуть наклонившись, мужчина за сорок, с почти полностью седой головой.       «Человек.» — Констатировала Мари, разглядывая широкие плечи, узкий подбородок, заострённые скулы с чуть курносым носом. Мужчина смотрел на Мииру, хмурясь, от чего по его лбу змеились морщины. И только когда он обернулся к Кэррие, злой, раздражённый, Мари увидела его глаза, — красные, насыщенные огнём.       — Кэррия! Почему ты не узнала точнее?! — Рявкнул он и акцент почти полностью растворился в агрессии. Кэррия, успевшая разуться и убиравшая обувь, резко выпрямилась и замерла. Ворсер дёрнулся и цапнул тунику Кэррии на спине, чуть оттягивая её. Увидев сведённые до судороги кулаки девочки, Мари поняла, что мальчик пытался её успокоить.       — Ррэи торопился и не соизволил меня позвать, чтобы сказать…       — Да без разницы! Ты же была на том берегу, прошла ссоково посвящение, так какого дрыхта не узнала про сигнал?! — Мужик орал громко. Настолько, что даже у Мари заложило уши, а эльник вскинулся и чуть отпрянул, во все глаза смотря на этого типа. Отец придвинулся к Кэррие ближе. Лиса была значительно ниже, — макушкой едва ли доходила до его пояса. Ну и громила… Кэррия стояла до хруста прямо, жёстко вздёрнув голову.       — Я. Не. Хаориин. — По словам, со свистом, выдавила Кэррия и Ворсер сильнее натянул тунику, только вот толку от этого было мало. Лекарка быстро скользнула вперёд, встав позади мужчины и Мари мельком глянула на Мииру, оставшуюся на месте. Маленькая лисичка сжалась, обхватив собственный хвост и прижав уши к голове, побледнела и стала похожа больше на тень, чем на живую искорку.       — Ты старшая! Думать надо головой, а не задницей, цверково ты порождение! Ты обязана думать о безопасности младших! Хватит заниматься ерундой, бестолочь! — Заорал отец семейства ещё громче. Лекарка попыталась за руку оттянуть этого увальня от дочери, но женщину оттолкнули и она отлетела на несколько шагов назад.       — Альт… — Тихо позвала женщина и её слова перекрыл звонкий мальчишеский крик.       — Хватит глотку драть! Проваливай! Сходи и сам узнай, что тебе там нужно! — Ворсер дёрнул-таки Кэррию настолько сильно, что ей пришлось отступить, а сам сделал шаг вперёд, встав рядом со сводной сестрой.       — Альт! — Рявкнула лекарка и мужчина, только-только глубоко вдохнувший, сдулся и закаменел. Его красные глаза постепенно затухли, а яростная маска, сковавшая лицо, сползла, заменяясь вымороженным спокойствием. И только после этого он развернулся и посмотрел на лекарку. — Хватит. Ты же хотел что-то узнать?       Лекарка была абсолютно спокойна, говорила без тени страха, чётко переключая настроение мужчины, и Мари поняла, — такие крики явно под этой крышей не редкость.       Альт кивнул, повернулся к скамейке и наткнулся взглядом на Мари с эльником, сидевших рядышком с круглыми глазами и приоткрытыми ртами. Раздалось два глухих щелчка. Мари слетела со скамейки и отошла в сторону, освобождая место. На неё никто не обратил внимание, — все молчаливо следили за молчаливо обувавшимся мужчиной. И стоило за ним закрыться двери, как послышался слаженный вздох. Миира всхлипнула и задрожала, от чего к ней тут же рванули Ворсер и Кэррия.       — Давно не виделись, маленькая. Покажешь, как зажила твоя рана? — Хозяйка, будто бы ничего не случилось, полностью переключилась на Мари. Гротэр было неловко, очень, поэтому она легко послушалась манящего жеста рукой и пошла за лекаркой. Женщина отвела её в комнату, ту самую, на пороге которой столпились дети. Шикнув на них, она закрыла за Мари дверь, оставив малышню снаружи, а затем попросили забраться на единственную узкую кровать. Мари села на чистое покрывало и огляделась, — опять везде травы, травы, травы. У окна стол, засыпанный пожухлыми кустиками, с установленной по середине подставке, на которой висел тихо свистящий чайник, а под ним круглый диск, отливающий белым. Сбоку, обволакивая одну из стен, ютился плетённый шкаф, забитый посудой и утварью.       — Я Риан. А как вас зовут? — Пытаясь выкинуть из головы сцену в гостиной, представилась Мари.       — Меня зовут ррэи Феррия, милая. А ты и вправду учишь древний. Уже неплохо говоришь. — Женщина сдвинула травы на одной из полок шкафа и достала из коробочки белую тканевую перчатку. Надев её, она подошла к Мари. — Показывай.       Мари без вопросов задрала тунику, развязала пояс, отложив его в сторону вместе со всем арсеналом, и приспустила на боку штаны.       Ррэи Феррия осмотрела розовые, хрупкие рубцы, перетянутые швами, кое-где все ещё покрытые коркой и кивнула.       — Болит? Чувствуешь, когда я надавливаю на кожу?       — Чувствую. Почти не болит.       — Ну и славно. — Лиса поднялась и сняла тканевую перчатку. — Швы сниму вечером, когда набегаетесь по деревне. От резких движений декаду ещё лучше воздержаться.       — У меня иногда немеет левая нога. — Неожиданно пожаловалась Мари. Ей не нравилось это ощущение, совсем. Временами казалось, что ещё чуть-чуть и она проснётся. Вновь с протезом на ноге и вновь в совершенно сломанном мире, где не осталось никого… Хотя после порции утренних криков в то, что это не чудесный сон, а обычная поломанная реальность, верилось легко.       — Немеет?       Мари и сама не заметила, как в древний язык проскочило слово из общего.       — Да, я будто перестаю её ощущать, особенно пальцы. А иногда её покалывает, будто иголочки под кожей шевелятся.       Женщина нахмурилась и потёрла лоб.       — Яд не до конца вышел. Нужно тебе стоицил прижимать к ране и пить настойку с яркром. Я передам Ссаху. — Она дождалась пока Мари вернёт пояс на место, и затем выпнула девочку назад в гостиную. — Садитесь за стол, каша остывает.       Сама женщина закрылась в комнате.       Дети расселись кто-куда, без особого на то порядка. Справа от Мари приземлилась Миира, а слева осталось пустое место. Напротив, неё села Кэррия, а лицом к Миире устроился Ворсер. Младшая лиса уже не была такой бледной, но руки её всё ещё подрагивали.       Мари огляделась, но новых деталей в обстановке не обнаружила. Эльник вновь свернулся на скамейке и уснул, тетрадка никуда не делась. Они сидели в полной тишине.       Вскоре вернулась Феррия и поставила на стол дымящийся круглый чайник, который висел на подставке пару ринок назад. Как она его нагрела? Печи Мари не видела. Да и металические отпалированные бока сосуда поблескивали, — ни капли сажи или гари. Тот диск — артефакт?       Женщина стала раскладывать деревянной плошкой кашу. Первую тарелку она поставила перед Мари, а затем подала остальным. Каша, удивительно, была чем-то похожа на ту, что учёная ела в замке, по крайней мере видом своим она отличалась совсем немного.       Им разлили настойку, о которой столько трещала Миира, и Мари притронулась к своей еде сразу, как убедилась, что другие за столом тоже едят. Каша оказалась гораздо вкуснее той, что подавали в замке. Она не была пресной, отдавала копчёным и пряным. Мари быстро умяла свою порцию, а затем и добавку. Она давно не завтракала нормально, поскольку мясо закончилось ещё за несколько декад до деревни, а фрукты не так наполняли энергией, как хотелось бы. Ссахейли же по утрам готовил перекрученные до кашицы травы, терпкие, иногда кисловатые, но абсолютно не сытные. Спорить с тем, чем её кормили, девочка не могла.       «Сейчас бы ещё хлеба и молока…»       Настой по вкусу оказался как сладенький, малиновый морс, который Мари иногда пила при простуде, только цвета он был голубого. Разливала его Кэррия. Она почти сразу подвинула чайник ближе и явно подливала себе гораздо чаще, постепенно смывая раздражение сладостью.       Еда улучшила настроение всем. Вывалились они из-за стола практически одновременно. Девочки засуетились, помогая матери убрать со стола. Ворсер исчез и Мари не успела заметить, куда он делся. Учёная замялась, не зная, чем заняться. Ей было неловко смотреть как вокруг неё люди работают и самой ничего не делать, но простояв на месте немного и не получив поручений, она вернулась к эльнику.       Мари перевернула тетрадку, а сама села на пол около скамейки. Тускло мерцающие слезы добавляли свету из окна голубоватый оттенок. Мари коснулась бумаги карандашом, задумалась, и затем стала писать с чистого конца тетради.       «Когда представляла возникновение воды из воздуха, совершенно не рассмотрела её молекулярную основу.       1) Стоит попробовать создать туман, представив отдельные капельки воды, разделённые пространством.       2) Проверить затраты энергии на управление уже имеющимся, реальным туманом.       3) Еще — будет ли легче использовать уже созданную или имеющуюся воду? Оценить скорость реакции на «представление» и степень затрата энергии.»       Дверь открылась и, скинув ботинки, в дом вошёл Ворсер с ведром в руках. Он прошёл мимо Мари, совсем не обратив на неё внимание. Учёная отвлеклась, разглядывая потенциальную возможность поэкспериментировать, плескавшуюся внутри ведра, а затем встряхнулась и вернулась к письму. Карандаш ложился плотно, жирно. Конец, специально заточенный вчера вечером, чуть стёрся и слова ярко отпечатывались на бумаге.       «Если получится управлять водой…       4) Можно попробовать любые пришедшие в голову варианты наполнить опустевшие накопители с помощью разных источников воды.       Как камни наполняются энергией и какую роль в этом играет вода? Если камни хранить во фляге будут ли они гаснуть медленнее? А ещё, — как далеко я сейчас нахожусь от океана? Было бы неплохо вновь набрать как можно больше слёз…»       Из комнаты где Мари осматривали раздался искристый смех, который был подхвачен кем-то ещё, после сменившийся громкими разговорами. Закрытая дверь, которую за со собой захлопнул Ворсер, абсолютно не помогала. Дерево приглушало звуки, но они все равно отвлекали. Мари сама не заметила, как стала вслушиваться. Она опустила голову и посмотрела на эльника, — он всё ещё спал, свернувшись клубочком.       Ей захотелось разбудить рыжика, обнять, прижать к себе и уткнуться в него лицом, но Мари не двигалась. В голове было пусто. Мысли об экспериментах притихли, скрылись.       — Именно поэтому у меня была лаборатория со звукоизоляцией… Да?       В её старом доме всегда завивалась космическая тишина. Ни шорохов, ни жужжания мух, ни чужих разговоров. Как-то так получилось, что после университета и первого удачного проекта, купив себе квартиру, она выдохнула. Ей на всю жизнь хватило шума совместных комнат в приюте и общежитии: вечная путаница вещей, пропадающих продуктов и ощущение, что в твоих вещах копались. Никакого личного пространства. Поэтому в свои жилища Мари редко кого пускала, предпочитая тишину и спокойствие.       Магия казалась утонченным рецептом, — смесью четких расчётов, подвластных прогнозу, с творческим порывом, без которого невозможно было создать нечто уникальное. Рецептом, превращающий любую тишину и одиночество, любые срывы боли или камни воспоминаний, наполненные тоской, — в уютное пространством созидания, мягкое, обволакивающее, теплое. Безопасное. В её личный дом в лесу, не требующий ухода, но защищающий от всех пагубных течений мира. Люди терялись, исчезали, умирали и уходили, — магия всегда была рядом, стоило лишь применить к ней нужный рецепт сил. Становилось неважно насколько сильная тоска и желание всё исправить, насколько давящей была тишина и пустой квартира, пока в пространстве, созданном магией, велась бурная деятельность, — остальное переставало иметь значение.       Мари жила, пока в ней плескалась магия.       Попав в этот мир ей не очень-то везло на тишину. В то, что дар она разовьёт, даже если и возникали зёрна сомнений, она не перестала верить. Но возможности сосредоточится, найти выход, как того всегда требовал давно вызубренный рецепт, не находилось. Вечная суета, сжатое ограничение по времени, слишком много лишних эмоций. И дел. Жизнь закручивалась тонкой спиралькой, бесконечных «надо», «выжить», «сбежать», «найти». И сейчас, сидя вроде как в одиночестве, Мари скучала по лаборатории, за пределами которой была лишь тишина и пыль. Ей было не комфортно, неуютно. Ссора всколыхнула в ней жалость к детям, а отчуждение, сидение на полу в одиночестве, вызвало волну липкой зависти, на смену которым пришло желание держаться от ликров подальше. Хотелось уйти и больше не возвращаться. Язык можно и по книгам учить, зачем она вообще…       Дверь хлопнула и Мари выпрямила спину. Шумная троица вышла наружу. Первой как обычно бежала Миира, вновь лёгкая и весёлая. Даже Ворсер посветлел, но увидев Мари, скривился. Мокрые, забрызганные водой, чуть пахнущие цветочным мылом, кусочек которого Миира подарила ей для умывания, и до мерзкого счастливые.       — Ты чего тут лорратро (приткнулась)? Можно же было за столом остаться! — Воскликнула Миира и быстро к ней подошла. Смысл слова «лорратро», Мари поняла больше из интонаций и контекста, чем знала реальный его перевод. Учёная отвернулась и быстро записала три слога. Два простых и один сложный, чтобы после уточнить перевод у Ссахейли. — Идём?       — Ага. — Мари захлопнула тетрадь и, преодолевая ломоту в левой ноге, поднялась. Повернувшись к Миире, учёная заметила, что та застыла с вытянутой рукой. Неловкость гирляндой обвилась вокруг них. Миира убрала руку, когда поняла, что Мари не нужна помощь, а учёная наклонилась и натянула сапоги, став распихивать свои боеприпасы по голенищам.       Миира всё нависала над ней, а её брат и сестра быстро обулись. Когда шнурки туго прилегли друг другу, складки штанов исчезли внутри ушек ткани и там же притулились кинжал и слеза со знаком, Мари подхватила книги и вновь наткнулась взглядом на торчащую прямо перед её глазами ладонь. Миира, прижав ушки к голове, смотрела на неё грустно и как-то… Опекающее? Будто бы Гротэр была одной из тех бесчисленных людей в деревне, которым обязательно требовалась помощь.       — Спасибо. Не нужно. — Сухо сказала Мари на языке ликров и, повернувшись к эльнику, вновь присела на корточки, полностью переключив внимание на зверька. Положив руку на голову рыжика, она чуть-чуть погладила горячую и короткую шерстку. Зверёк не отреагировал, продолжая посапывать. Он почти сутки пропадал вне гостевого дома, так что его сонливость можно было понять. Вздохнув, девочка посмотрела на Мииру, которая упрямо протягивала ей руку и теперь ещё возмущённо мотыляла хвостом из стороны в сторону. Сунув лисе тетрадь со словарём, Мари аккуратно подняла эльника, будто бы маленького ребёнка. Устроив его в гнезде собственных рук, она легко встала, опираясь только на правую ногу.       — Куда идём теперь? — Спросила девочка, чтобы хоть как-то отвлечь зависшую Мииру, продолжавшую стоять рядом.       Лисичка поморгала, будто бы убеждаясь в её равновесии и целостности.       — Она в порядке, Миира, разве не видишь? — Вздохнула Кэррия и постучала костяшками пальцев по закрытой двери. — Время идет, ты же вроде хотела помочь ррэи Трею, нет?       Коралловая лиса дёрнула хвостом и неохотно отошла к стоящей около порога паре ботинок. Сунув ноги и поправив пятки рукой, она выровнялась и пихнула дверь плечом.       — Да. Полный вперёд!       По дороге вниз, мимо обгорелого дома, — им сначала нужно было встретить местный младший контингент, которого в лес за сбором трав не пускали, — Миира всё тёрлась возле учёной с обеспокоенным лицом и это её внимание раздражало.       — Мама проболталась, что у тебя нога пострадала. — Тихо проговорила Кэррия, поравнявшись с Мари, когда младшая сестра бросилась вперёд к очередному дому. — Миире самой руку задело. Она первое время очень жаловалась, что пальцы потеряли чувствительность и теперь тяжело делать какие-либо упражнения с оружием. Тебе досталось сильнее, вот Мии и беспокоится.       — Я в порядке. — Помотала головой Мари. –Меня наоборот раздражает такое внимание, будто бы я ногу целиком потеряла. А даже если бы так вдруг случилось, меня бы любая помощь только больше выбешивала.       Кэррия понимающе кивнула и когда Мии, вернувшись, попыталась вновь приткнуться к Мари, вырвала из рук сестры словарь с тетрадкой и почти приказным тоном отправила ту разузнать у ррэи Рроал самочувствие. Девочка прижала уши и надулась, но вскоре забыла о своей обиде и действительно смылась.       Так они и шли, — Миира прибегала и тут же уносилась прочь. Ворсер большую часть времени ходил следом за ней, скалясь на некоторых прохожих. Эльник сладко посапывал, дёргая лапками, в кольце рук учёной. А Кэррия медленно шла рядом с Мари, иногда указывая на отдельные дома и говоря, кто в них живет.       — Вот это дом малыша Эра. Он тот ещё балагур. Его отец, Корт, хаориин. — Мари почти не видела разницы между домами, поэтому не запоминала их.       — Хаориин?       — Да. Это… — Кэррия замялась, не зная как объяснить слово без возможности говорить на общем. — Знаешь, что такое риин?       — Болото. — Кивнула Мари, повторяя на общем.       — А хао?       — Нет.       Кэррия вздохнула и поменяла руку, которой прижимала к груди её вещи, тут же стукнувшись тыльной стороной ладони о рукоять меча.       — Это… Наблюдать? Видеть? Вести хао…       — Следить? — Спросила Мари на общем, но затем отмахнулась и повторила на древним. — Он наблюдает за болотом?       — Да. Хаориин смотрит на активность тварей при помощи тоориин и выбирает хорошие, спокойные дни для переправы. И хао за другим берегом на случай если подадут сигнал о беде. — Кэррия старалась подбирать более понятные и простые слова, так что Мари поняла практически все, но мысленно сделала пометку переспросить потом у Ссахейли.       Шла шестая склянка и на тропинке, как и на крышах домов, практически никого не было. Мари спросила куда все подевались и Кэррия озадаченно на неё посмотрела, а затем рассмеялась.       — Мужчины охотятся, женщины… Сегодня день леса, поэтому большинство ушли за травами, мандаринками и ягодами. Посвящённые, что не ушли от семьи, осматривают левую от дороги часть леса. Только разведку проводят, подадут сигнал если будет опасно. Дети тренируются, а мальки на пирсе, — сегодня вечером будут готовить лодки для переправы и сейчас часть из них перевёрнута. Мелкие всегда около них озорничают.        До пирса они добрались за десять ринок, во время которых младшая лиса уносилась по поручениям сразу, как возвращалась. Кэррие стоило только назвать имя, и светлый хвостик уже исчезал в очередном жилище.       Ближе к маслянисто поблескивающему болоту дома закончились, — мелькнул массивных двухэтажный гостевой дом Сссаха, а дальше осталась только деревянная тропинка, которая, виляя между куцыми деревьями, робко касалась влажного берега, где грязь смешивалась с зеленоватым, крупным песком. Пахло стухшей водой, прелыми листьями и чем–то кисловато-цветочным.       Пройдя последние деревья Мари заметила лодки, вытащенные на сушу. Три из шести суден были перевёрнуты днищами вверх, находясь в десяти шагах друг от друга.       Над обездвиженным болотом разносились звуки песенки и, оглядевшись, Мари увидела компанию детей, кидающих в воду камни и горланящих то ли с напевом, то ли со стихотворным ритмом:       — …Раз, и небо разошлось, проявляя путь.       — Два, и цепь упала с ног, обнажая суть.       — Три, и ветер загремел, радуясь истоку.       — Четыре, и Кондор взмыл, укрепив Свободу.       — Эй!!! — Прикрикнула Кэррия, и дети, словно стайка вспугнутых птиц, запищав, бросились врассыпную. Они забились кто-куда, зарываясь чуть ли не в песок. Одна девочка и вовсе присела на корточки, где стояла, и прикрыла лицо пышным хвостом. Ворсер хмыкнул позади, — в последний дом с Миирой мальчишка не пошёл.       Мари и её сопровождающие подошли ближе, сойдя с деревянного настила. Из-за лодок и деревьев, запищали и зашептались:       — Взлослая…       — Взрослая, взрослая. Меч на поясе.       — Ей нельзя говолить про Кон… Ой. — Мальчишку, разлёгшегося между двумя деревьями, стукнула узким хвостом девочка, прямо между маленьких рожек. Она пыталась слиться с тоненьким стволом, но выходило у неё не очень, пусть окрас и был похожего коричного цвета.       — Тшшшш, заткнись, Эр. — Зашипела она и кончик кошачьего хвоста прикрыл говорливый рот. В лёгком отзвуке шепотков все четче проступал дробный стук ботинок о дерево тропинки, — к ним со всех ног бежала Миира.       — Вот же… — Разулыбавшись, Кэррия покачала головой. — У вашей считалки рифма не та. Со стихами к богу свободы нужно правильно складывать…       — Ааааа!!! — Заорала Миира, которая как раз подоспела к её последним словам. — Тебе нельзя о нём говорить, идиотка!!! — С возмущенным писком лиса налетела на сестру и повисла на её спине, вздёрнув руки вверх и зажав рот.       — Мфвф… — Промычала Кэррия в ладони, морщась. Она чуть накренилась вперёд, пытаясь одновременно отцепить руки и отодвинуться от сестры.       Ворсера тем временем согнуло пополам от смеха.       — Обжора проводит удушающий захват, а бывалый охотник с позором проигрывает его технике. — Сквозь смех выдавил мальчишка, но его слова утонули в хоровом крике детей.       — Миира! — Со всех стратегических мест высыпались, словно камешки из дырявого кармана, малыши разного возраста, от самых маленьких, которые только-только научились бегать и все ещё спотыкались, до малышни на прилив или два младше Мари. — Миира, мы не специально. Она подслушивала!       — С каких пор я отношусь к родителям и другим старшим…? — Вывернулась Кэррия, возмущённо оттягивая от себя Мииру за плечо.       — С тех пор как ножны получила. — Шепнула ей Миира, а затем, словно актёр на сцене, развернулась к окружившим их с одной стороны детям.       Кэррия опустила руку и снова едва стукнулась ладонью о меч.       — Тссс. — Прижав палец к губам и обвившись хвостом, воскликнула Миира, а затем, окинув детвору покровительственным, явно их пересчитывающих по головам, взглядом, гордо сложила руки на поясе и дернула хвостом в сторону Мари. — На эту тему мы поговорим без взрослых под боком, а пока позвольте представить ведьмочку, которая спасла нас от клана работорговцев. Непобедимая, окутанная свободой, словно ветром, — Риан!       Дети заохали и поплотнее собрались в кучку. Их было чуть больше дюжины. Потрёпанные, в грязи, будто бы возились по берегу болота лицами, но каждый из них светился таким озорством и любопытством, что у Мари в носу защипало, — столько детской пыли в воздухе витало. Она же уже говорила, что не может терпеть маленьких, писклявых, и вечно ноющих существ?       — У неё кинжал в голенище! — О Магия, кто тут такой глазастый то?       — Она взлослая? Но ты же говолила, что она лебенок!       — Кинжал без ножен! — Громогласно воскликнула Миира, вклиниваясь в звонкие детские лепетания. — Испытание она не проходила, и это значит, что она всё ещё ребёнок. Но, я успела узнать… Её родителей больше нет в живых, а это значит, что за свою свободу она платит сама. Платит сполна, раз смогла спасти и нас!       Дети, после слов о том, что Мари сама платит, вдруг взорвались громкими криками и стали сверлить её такими восторженными взглядами, что Мари стало не по себе.       — Она свободна, как ветер!       — Ей покровительствует воздух!       — Она что, как бог сво… Ай! — Мальчика с рожками вновь треснула по голове девочка-кошка и возмущённо на него рыкнула. Дети разошлись не на шутку, повторяя кусочки фраз из недавно отзвучавшей над болотом считалочки, а у Мари голова разболелась. Вот же сорочье гнездо… Тут к ней в бок ткнулась самая крохотная ликра и крепко её обняла. Миира, увидев это, присела на корточки и потянула ребёнка на себя.       — Что такое?       — Мии… А как она без мамы? Совсем? А кто её комит? Обнимает? — Девочка больно вцепилась в одежду Мари и разревелась. Учёная, сморщившись, тяжко вздохнула. В гнезде её рук зашевелился эльник, разлепил сонные глазки и испуганно уставился на ораву малолетних, разношёрстых ликров.       — Мяв?! — Округлив глаза, он посмотрел сначала на Мари, а затем и на ревущую маленькую девочку в стратегической близости от него самого, которая от его вскрика перестала плакать и подняла на него покрасневшие глаза.       — Ух ты!       — Кто это?       — Что это?       — Шубка!       — А я видел его в делевне. Миила сказала его не тлогать!       — А это друг и верный спутник нашей отважной ведьмы! — Торжественно возвестила Миира, всё ещё сидящая на корточках. Она стала рассказывать, практически шептать, от чего воцарилась мертвая тишина. Дети, кажется, даже дышать перестали, вслушиваясь в её доверительный шёпот. Эльник тоже свесил голову и уши с рук Мари и уставился на Мииру. — Он, как когда-то мало кому известный ворлок, который помогал… Тому, чьё имя нельзя называть при взрослых. Он сопровождает нашу Риан в дальнем странствии, помогает ей и оберегает её! Возможно и этот чудный эльник однажды станет Древним, наполненным могуществом, и вы, в старости, услышав от безалаберных детей рассказ об отважной Риан и её спутнике, скажите: «А мы видели её совсем маленькой, были знакомы с отважным Хранителем, когда он был ещё рыжим зверьком…»       Дети слушали, завороженно уставившись на сидящую к ним в пол оборота Мииру. Малютка, которая совсем недавно заливала бок Мари слезами, тоже притихла и огромными глазами следила за каждым движением губ лисы.       Эльник на её руках громко фыркнул, поднялся, а затем вскарабкался к Мари на плечо, освобождая уже занывшие от одного положения руки.       — Так, а теперь о насущном! Помните, что нужно сделать, чтобы взрослые, услышавшие ваши неосторожные восклицания о Великом Секрете, забыли об этом, будто бы ничего и не было?       — Отвлечь их!       — Нужно её отвлечь!       — Давайте её отвлекём!       Радостно запищали дети и Миира встала, оттянув наконец соплюшку от Мари.       — На ваше счастье я знаю, что можно сделать. Все слышали, что случилось декаду назад с ррэи Треем? — Дети закивали и зашептались, а маленькая ликра неохотно вернулась к детям, утирая красные глаза и сопливый нос. Она схватила похожего на неё мальчишку за руку. — Так вот. Что может лучше отвлечь взрослых, как не их взрослые дела? Давайте поможем ррэи с уборкой одной из комнат и тогда, глядишь, ррэи Кэррия уже через склянку даже не вспомнит, что на пирс ходила! — Весомо закончила Миира и дети обрадованно запищали. Они толпой двинулись к деревянному настилу, переговариваясь и огибая старших.       — Ррэи Кэррия… Гадость. — Тихо прошептала девушка, скривившись.       — От них же пользы практически никакой… — Тоскливо протянул Ворсер, а Миира пожала плечами.       — Пол и нижнюю часть стен они отчистят лучше нас, а мы тем временем поможем с потолком и пропитаем свежие доски раствором. Нам же меньше работы будет.       — Опять ты меня в бессмысленные проволочки вовлекаешь. Надоела. Чего тебе на месте спокойно не сидится? Вечно со своей помощью, словно в чужой перешеек. Они все равно не изменятся. Как были двинутыми, так ими и останутся. Ты же не думаешь, что они массово передума…       — Я тебя не заставляю. — Сухо отрезала Миира и побежала следом за детворой.       — Бесит… Лучше бы больше тренировалась… Обязательно нужно строить из себя само воплощение отзывчивости… — Ворсер, тихо бурча, направился следом за лисой.       — У вас всегда так… Шумно? — Ощущая звон в ушах, спросила Мари у потирающей висок Кэррии.       — Рядом с детишками — всегда. — Девочки, переглянувшись, не торопясь направились в деревню. Ступив на деревянный настил и услышав приятный стук от сапог, почувствовав, как дерево прогибается под подошвой, как шевелиться поредевший туман, Мари всё-таки смогла разогнать рассеянность.       — А что за тот, о ком нельзя говорить взрослым? — Кэррия недоуменно на неё взглянула и было в её выражении лица столько чистого изумления-возмущения, что, не дождавшись восклицания, Мари сама быстро отрезала. — Мне не рассказывали сказок в детстве.       Кэррия шевельнула ушами и эмоции медленно сползли с её лица.       — Да ты и не должна знать эту сказку. Я забыла, что ты не нашей крови. Её передают друг другу дети ликров, называя Священной Тайной или Великим Секретом. Главное правило — не рассказывать взрослым. Она про Кондора, одного из двенадцати богов. По нашей присказке он — ликр. Был рабом с самого детства, но однажды освободился от кандалов и ошейника, а затем сам стал символом свободы. Ему подчинился ветер, а за ним грозы и погода, что для пиратов очень символично и важно. Он освобождает рабов и считает, что лишение свободы, — святотатство. По сути — он тотем для каждого уважающего себя пирата и маленького ликра.       — Один из двенадцати? А какой он зверь? — Удивилась Мари, которая ни слова о Кондоре раньше не слышала. Ветрянка, — птица, живущая в маленьких пещерках высоких скал, управляла ветром по тем справочникам, что Мари читала. Её смена бога была седьмой в очереди, но чего-то схожего с Кондором-ликром-рабом точно не было.       — Он относится к материковым богам, а не к местным. На самом деле говорить об этих богах на островах запрещено, так как тут свой пантеон, им даже майлы отсчитывают. Но мы думаем, что все эти звери со стихиями и метками… Что они лишь звери, практически достигшие ступени Древних, вот и добирают остатки энергии из слабосилков, поскольку сами не справляются или застряли на какой-либо рро…       Рро? Вы? Уважительное местоимение? Нет, у «Ро» короткий рычащий звук, а у этого слова он затяжной.       И ещё, — два разных пантеона на этих островах и в империи? Древние, слабосилки, метки, стихии… Эти понятия ещё как-то вязались в голове, поскольку о них разузнать из разных источников Мари сумела, а вот всё остальное… Голова просто закипала от вопросов. Захотелось открыть тетрадку и основательно их записать, чтобы позже пристать с расспросами к Ссахейли.       «Материковый бог свободы и ветра, Кондор. Звучит, словно придуманная детьми сказка».       — И как давно гуляет эта легенда?       — Не уверена. Старшие дети всегда передают и пересказывают её младшим, запрещая говорить об этом взрослым. Это своеобразное посвящение в деревенскую компанию, в которой тебя будут защищать до тех пор, пока ты не получишь от родителей разрешение ходить в лес. Потом ребята делятся по трое-четверо и помогают взрослым до тех пор, пока сами не пройдут испытание, после которого родители вручат им ножны. С этого момента ребёнок считается способным самостоятельно отвечать за свою жизнь. — Кэррия положила руку на рукоять меча и сжала его.       «Так, срочно, какой тест нужно сдать, чтобы получить такие же бесплатно. Надоело перевязывать кинжал тканью. Или для этого родителей надо заиметь?»       — А почему нельзя говорить о Кондоре взрослым? — Недоумённо спросила Мари и Кэррия рассеяно пожала плечами.       — Не знаю, но в детстве это казалось очень важным и священным. Нас очень объединяло наличие общей тайны и то, что взрослым о ней не известно. — Мари вдруг хихикнула одновременно с фырканьем эльника на своём плече.       — Так уж и неизвестно. — Кэррия возмущённо застыла на месте.       — Мы никогда не рассказывали об этом родителям, а если и говорили, болтунов больше в компанейские игры не пускали!       — Но ведь все взрослые когда-то были детьми? Как давно у вас эта традиция образовалась? Да и разве тебя саму дети не обозвали «ррэи»? Но от их молчания факт, что ты недавно была в числе тех, кто придумывал стишки и считалочки, не исчез. Все взрослые когда-то были детьми, Кэррия. А все дети однажды станут взрослыми. — Мари вспомнилось, как она сама когда-то втягивала равнодушных, практически не заинтересованных в этом ровесников в свои эксперименты и «команду». Ей казалось это очень веселым и важным, но к сожалению, в компании сирот быстро понимаешь, что детство — привилегия детей с родителями. Кэррия так и продолжила стоять на месте, переваривая услышанное, а Мари свернула к нужному дому, в котором уже вовсю слышались споры, крики и другие громкие звуки, на которые медленно стягивались старшие ликры.       В генеральной уборке Мари практически не принимала участия. Узнав о инициативе маленьких детей, свободные от работы взрослые тоже подтянулись и в итоге за три склянки вместо одной комнаты они убрали весь маленький двухэтажный дом, подготовив бревенчатые стены изнутри к обшивке свежими досками. Когда они вчетвером, привычным уже составом, уходили, — ликры-мужчины поднимали на крышу охапки размочаленных клейких веток, сверху на которые ляжет плоский сплошной настил, а в пустой проём окна вставлялось новое, мутное стекло.       Стоицилом оказалось посевное поле ярко-синих кустиков с гроздьями ягод на верхушках. Ухоженные пучки их веток круглыми стопами прилегали друг к другу. Расположенные рядками, они тянулись по извилистой местности между лесом и болотом почти до самого горизонта. В отдалении, совсем крошечными точками, над стеблями возились ликры, за спинами которых возвышались корзины.       Поляна была больше деревни в сотни раз и действительно вызывала восхищение.       — Стебли помогают против воспаления, а ягоды и настойка из них сбивают жар. А ещё из него делают отталкивающий болотных существ раствор. Благодаря ей проводники могут спокойно переправлять заказчиков через болото. — Зачитывала лекцию Миира, гордо вздёрнув палец к небу. Она поочередно тыкала во все, о чем шла речь, а затем размахивала пальцем словно дережёрской палочкой. — А ещё если смешать стоицил один к десяти с папоротниками, тщательно выварить, получится та плёночная субстанция с болота. Она помогает удерживает тварей в воде и почти полностью отгораживает запах. А ещё вода из-за этого медленнее застаивается…       — Сестрёнка в стоициле души не чает. Дай ей волю, все кусты обглодает за один день. Когда помладше была, мне приходилось везде за ней таскаться. Потому что, дав попробовать эти ягодки однажды, мы все чаще находили её у кустов с синей от сока мордашкой. — Скрестив руки на груди, строго произнесла Кэррия, но в уголках её глаз и в красных, полыхающих радужках, переливалось веселье.       — Неправда! — Обиженно воскликнула Миира и возмущённо завиляла хвостом, смешно сжав кулачки перед собой.       — Правда-правда. — Покивал Ворсер, как и Кэррия скрестивший руки на груди.       — Тебе то откуда знать, ты к нам два прилива как приехал! — Взвыла лиса, схватившись на уши. — Заговор! Свержение! Предательство!       Возмущённый писк лисы был отчаянным, но очень уж карикатурным. Губы Кэррии подрагивали, а Ворсер во всю ухмылялся.       — Так нечестно! — Воскликнула Мии, картинно топнула ногой и цапнула с куста горсть ягод, засунув их за щёку.       — Вот-вот, что и требовалось доказать. — Покивал Ворсер с умным видом, а затем все трое дружно расхохотались.       А учёная стояла в стороне и чувствовала себя лишней. Пусть детские, пусть бессмысленные перебранки, они казались для этой троицы чем-то естественным и совершенно не включающим в себя Мари. Она будто бы влезла в пьесу, в которой её персонаж совсем не подразумевался. Захотелось уйти ещё сильнее чем когда она сидела на пороге чужого дома в одиночестве.       Эльник спрыгнул с её плеча и скрылся где-то среди кустов, оставив её слушать детские, не раз отыгранные подколки и беспомощно разглядывать тропинку, по которой можно было бы вернуться в тишину гостевой комнаты.