Жизнь большинства богов и смертных ни к чему не привязана, запутанна, то так идет, то сяк, без четкого замысла. Но есть и другие, их жизненный путь прям как доска, а судьба подобна аркану: не вывернешься, сколько ни старайся.
Мадлен Миллер, «Цирцея»
Некоторые мысли цепляются к нам, словно репейник. Они магическим образом пускают свои корни глубоко в сознание, и отвязаться от них уже не получается: ты либо позволяешь этим идеям разрастаться и цвести буйным цветом, либо медленно сходишь с ума из-за их постоянно надоедливого зуда — ощущения сродни тому, как если бы кто-то перышком щекотал голову изнутри. Мисс Блэк знала это назойливое чувство хорошо — даже слишком хорошо для человека, который во всем ценил порядок и холодное совершенство. Будь ее разум каким-нибудь местом, то, с вероятностью в девяносто девять процентов, это был бы архив — четкая структура, ничего лишнего, только пронумерованные папки и пояснительные ярлыки на полках металлических стеллажей, лишенных каких-либо изысков и украшений. Скрежет перьевой ручки, заправленной черными как ночь чернилами, шепот с дальних рядов аудитории, еле слышное соприкосновение иглы патефона и пластинки перед тем, как холодную гостиную наполнят звуки «Медеи» Керубини, шипение аспирина, растворяющегося в стакане ледяной воды, — такова была незамысловатая музыка болезненно похожих друг на друга дней мисс Блэк. И вдруг, словно раскатистый удар грома посреди ясного летнего неба, в этой уже до автоматизма заученной мелодии появились новые, тревожные ноты. Все началось где-то полгода назад, когда проснувшись в духоте своей одинокой спальни, мисс Блэк отчетливо поняла, что в ее жизни чего-то остро не хватало — как если бы прожитые годы были огромным и сложным паззлом, в котором были утеряны — нет, не несколько — тысячи деталей, а она все это время даже не понимала, что их нужно искать. Это осознание сошло на нее резко, будто обухом ударив по голове. Весь остаток ночи женщина проворочалась на смятых шелковых простынях, пытаясь унять бешеное сердцебиение. Однако и утром назойливая мысль не отступала. Впервые за долгое время утренний кофе был выпит не в одиночестве — вместе с мисс Блэк завтракали, смакуя каждый кусочек, тоска и странное чувство ностальгии по чему-то давно утраченному. Потом пришла сверлящая голову боль. Нет, у нее и раньше были короткие приступы странной мигрени, но нынешняя боль не шла с ними ни в какое сравнение. Стоило Блэк заняться хоть чем-то, требующем определенной концентрации, скажем, чтением на греческом или проведением лекции, — может, дело было далеко не в концентрации? — как по голове тотчас словно ударял стальной молот. И иногда бил он с такой силой, что в агонии малодушия женщина отменяла занятия и, закрывшись в кабинете, просто сидела в тишине и темноте, надеясь, что станет легче. Не становилось. Вслед за болью пришли сны — яркие и сочные, больше похожие на воспоминания, чем на случайные сюжеты, навеянные воспаленным сознанием. Временами мисс Блэк снился черный росчерк острых скал и пятно морской лазури — надо ли упоминать, что женщина ни разу не выбиралась за пределы своего небольшого города — и золотые яблоки, переливающиеся на солнце. Подобные сны женщине приходились по нраву — эти видения наполняли душу радостью и спокойствием. Однако время от времени на смену им приходили кошмары — скалы становились уродливыми великанами с кровавыми ранами вместо ртов, а яблоки проглатывал невероятных размеров стоголовый змей. И тогда Блэк просыпалась в холодным поту, еще более разбитая и уставшая, чем вечером. Такие пытки продолжались довольно долго. А потом в кабинете профессора истории и культуры Древней Греции появился студент, стоящий чуть ли не последним в списке тех, кого мисс Блэк готова была слушать вне рабочих часов. Томас Кэмпбелл. Странные вопросы, на которые у нее не было ответов. Изучающий взгляд, природу которого она не понимала. Загадка, смысл которой ей лишь предстояло осознать. — В следующий раз, когда вам понадобится помощь, обратитесь к кому-то другому, — сухо ответила тогда мисс Блэк, отдавая блондину книги из личной библиотеки. — Разумеется. Я вас больше не побеспокою, — в голубых глазах промелькнула странная искорка — и женщина была готова поклясться, что видела ее у кого-то прежде. Эти книги и стали первым крючком, за который мысли, роящиеся в голове мисс Блэк, зацепились. До появления Томаса потертые временем тома истории университета и его архитектурные чертежи спокойно себе пылились на самых высоких полках шкафа — женщина даже не помнила, как они у нее появились. Теперь же, когда Кэмпбелл забрал их с собой, мисс Блэк вдруг почувствовала острую необходимость самой их прочесть. Острая необходимость. Обычно в таких случая говорят: «как если бы от этого зависела жизнь». Однако мисс Блэк чувствовала, что это сравнение с действительностью не имело ничего общего — что-то намного более значимое для нее, чем собственная жизнь, было во власти пожелтевших страниц. Именно поэтому тон женщины, когда она просила Андреа вернуть забранное ее братом, был практически умоляющим — на столько, на сколько она вообще могла выдавить из себя. У часто высокомерной мисс Блэк много недостатков, но одного было у нее не отнять. Если на кону стояло что-то действительно стоящее, она всегда могла переступить через гордость. *** День, когда этому безумию был положен конец, стоял ясным и теплым. Вечером же разыгралась страшная гроза, и это несмотря на то, что на дворе стояла глубокая осень — время не совсем подходящее для подобных явлений природы. К невероятной удаче мисс Блэк, ненастье застало ее под крышей дома и не принесло особых неудобств — лишь заставило оторваться от удобной софы и бокала Агиоргитико, чтобы закрыть окно. «Медея» тем временем перешла в третье действие — по правде говоря, самую нелюбимую ее часть. Снова раздался оглушающий грохот. Миг — и небо озарилось яркой вспышкой, на полсекунды превращая вечерние сумерки в ясный полдень. Казалось, все силы природы взбунтовались против тиши и мира, царивших уже несколько недель. «Что-то очень сильно разозлило Зевса» — подумалось вдруг женщине, и губы ее изогнулись в усмешке — преподавательнице древнегреческая параллель с мифами показалась забавной. Откинувшись на мягкую спинку, она в несколько глотков осушила бокал — немного багреного нектара, чтобы заставить кровь быстрее течь по венам и добавить краски бледному лицу. «Интересно, зачем Кэмпбеллу понадобились чертежи лабиринта?» — спросила себя мисс Блэк, вынимая из волос заколку, позволяя темным волнам свободно струиться по плечам. Однако дольше пары секунд размышлять о Томе женщине не пришлось — ее уединение бесцеремонно прервал звонок в дверь. — Я никого не жду, — будто бы названный гость мог ее услышать из глубины комнат второго этажа. Звонок повторился. Тяжело вздохнув, женщина поставила пустой бокал на журнальный столик и, запахнув полы черного шелкового халата, доходившего ей до щиколоток, спустилась к входной двери. — Чем могу быть полезна? — раздраженно спросила она, вздрагивая от холодного грозового воздуха, проникшего в коридор сквозь полуоткрытый проход. Ответом ей был лишь гортанный смешок. Не говоря ни слова, гость решительно оттеснил Блэк, проникая внутрь. Ошарашенная столь резким вторжением, женщина попятилась, спиной заставляя дверь захлопнуться. Незнакомец — а вечерний гость оказался мужчиной — сделал шаг к ней, сокращая дистанцию между ними до минимума. Наконец Блэк смогла его рассмотреть, и от одного только этого взгляда первобытный ужас сковал все ее существо — до того хрупким и слабым показалось женщине собственное тело на фоне мощной фигуры. Незнакомец был высок и хорошо сложен — промокшая под дождем рубашка плотно облегала развитые, несмотря на возраст, мышцы. Да, он определенно был старше ее — волосы уже тронула платина седины, что, надо отметить, ничуть мужчину не портило. В другой ситуации, мисс Блэк даже сочла бы его привлекательным, но в тот момент за правильными, почему-то навевающими мысли об античных статуях, чертами лица она видела лишь холод и пугающую властность. — Кто дал вам право вот так врываться в мой дом? — спросила Блэк полушепотом. Вышло достаточно жалко, но женщине было все равно. Пытаясь нащупать дверную ручку, она судорожно думала о путях отступления: услышат ли ее, если позвать на помощь? — Хватит, это совсем не смешно, — хриплый голос дрожью отозвался в теле. — У меня был невероятно насыщенный день, и если тебе хочется поругаться, то мы сможем сделать это сразу же после того, как решим все насущные проблемы. Мужчина сделал еще один шаг к ней. В нос ударил запах хвои, травы и озона — такой аромат источает лес после сильной летней грозы. До боли знакомо. — Что вам нужно? — Блэк прозвучала и не в половину так сурово, как ей бы хотелось. — Я практически готов поверить, что ты не рада моему возвращению. Неужели столь короткая разлука — что такое пара веков в нашей бесконечно долгой жизни? — смогла заставить тебя позабыть клятву, данную мне на Коккигионе? В вопросе слышалась злость, угроза и мольба одновременно. — Я не понимаю, о чем вы говорите. Коккигион? Что за нелепая шутка — Блэк никогда не бывала в Греции. — Довольно фарса, нам давно уже пора домой, — мужчина протянул ладонь, желая прикоснуться к ее лицу, но Блэк вовремя успела отвернуться. — Да как вы смеете! — вскрикнула она, вскидывая перед собой руки в оборонительном жесте. Это было, конечно, смешно — вряд ли бы она могла по-настоящему ему противостоять, но попытаться сохранить остатки женской гордости стоило. — Как я смею? — ветвистая молния снова озарила небосвод, и Блэк почувствовала, как аура злости искрящимся электричеством накалилась вокруг вечернего гостя. — О, дорогая моя Гера, по-моему, я в своем абсолютном праве — и могу брать то, что мне причитается, когда посчитаю нужным. Помнишь ли ты меня или нет — это уже детали. Гера. Ге-ра — всего лишь два слога, но и их достаточно, чтобы отозваться в голове страшным наплывом боли. Женщина судорожно схватилась за голову, пытаясь ее унять. Этого мгновения замешательства было достаточно, чтобы полностью потерять контроль над ситуацией. — Я начинаю терять терпение, — незнакомец резким порывом потянул Блэк на себя — хватка оказалась до того грубой, что на следующий день на нежной коже обязательно проступили бы уродливые темно-синие синяки. Но ему было все равно. Одной рукой мужчина прижал ее безвольное, словно тряпичной куклы, тело к груди, а другой отнюдь не деликантным движением приподнял подбородок, не оставляя женщине другого выбора, как заглянуть своему мучителю прямо в лицо. Нет, это были не глаза — чистое золото. И боги, Блэк определенно уже видела их однажды. «Я не переживу эту ночь», — с ужасом пронеслось в голове женщины. Черты идеального, словно выточенного в мраморе, лица были холодны и — как могло бы показаться со стороны — полны злости. Однако Блэк вдруг со полной ясностью поняла, что за ужасающей на первый взгляд маской кроился прозаичный страх и … разочарование? — Оставь эти глупости Артемиде, — стальная хватка вдруг ослабла, и мужчина с необъяснимой нежностью провел горячей ладонью от подбородка до щеки. — Терпение никогда не было моей сильной стороной. Давай же, Гера, ты достаточно времени провела в забытьи. Просыпайся, — мужчина запустил пальцы в темные волосы, чуть оттягивая их назад и заставляя белую шею призывно обнажиться. Женщина возненавидела себя за тепло, разнесшееся по ее телу в ответ на незамысловатую ласку. Ей уже не было страшно. Все происходящее вдруг показалось ей до безумия правильным. Так как и должно быть. Потому что она принадлежала ему, а он — ей. Если и был в этом мире кто-то, кому она была готова безоговорочно подчиниться, так это он. Ужасная боль, которая уже долгие месяцы заставляла малодушно думать о смерти, наконец отступила. И Гера пробудилась. Головоломка была решена. *** Мед поцелуев, горящий на покрасневших губах. Сбивчивый шепот пылких признаний. Ее слезы, полные горечи и затаенной обиды. Его ранящее молчание и жадные ласки, будто бы извиняющиеся за принесенную боль. Потому что не предугадал, не защитил, не появился раньше. Когда на горизонте уже заалело утреннее зарево, Гера наконец спросила то, что давно вертелось на языке: — Как ты меня нашел? Неужели наша встреча — одно из первых дел после твоего освобождения? Зевс лишь усмехнулся, прекрасно понимая, к чему клонила супруга. Это, право, было несложно — обычно сводилось все к одной-единственной теме. Его неверности. — Для покровительницы брака ты слишком недоверительно относишься к силам супружеских уз. Странный вопрос. Нашел, потому что искал. А искал, потому что мойры имели власть не только над смертными, но и над богами. И если уж они связали чьи-то нити судьбы тугим узлом, то развязать его — даже если одна нить уже много раз спутывалась с другими — невозможно. Гера хитро улыбнулась, вполне довольная ответом. Конечно, он первым делом пришел к ней. Потом что даже самому сильному из богов для того, чтобы решать судьбы мира, нужна опора. — А теперь спи. У нас есть целая вечность, чтобы это обсудить. Зарывшись лицом в благоухающие гранатом кудри, громовержец думал о всем том, что рассказала ему Аида: о титанах, проклятии, одиннадцати хладных трупах на вершине Олимпа — но тут же гнал от себя тревожные мысли. Все это могло подождать.