Чужих не бывает

— Васю с тех пор мы не видели, — закончила Анфиса, затушив очередную сигарету. — Поль, открой окошко, скоро здесь можно будет топор вешать. Полина не двинулась с места. — Я открою, — Денис встал и подошёл к окну. — А что было потом? — Потом, лосята, родились вы. И через пару лет стало понятно, что Денис — Серёжин, а Полинка — Васина. — То есть я не удочерённая? — наконец, подключилась к разговору Полина, которая никак не могла уложить услышанное в голове. — Что? — шокировано переспросила Анфиса. — Ты думаешь, что мы тебя удочерили? — Нет, ну а что… Деня — копия отца с твоими глазами, а я — в съебавшего молодца. Мы с Денькой даже документы на усыновление искали. Почему-то не нашли. Я думала, в роддоме от меня отказались или мать умерла, а вы по доброте душевной… По-тихому на себя оформили. Ну, знаешь, чтобы без мороки с органами опеки. Может, на лапу дали, а может, акушеры тоже сердобольными оказались и указали в своих отчётах, что, мол, двойню Воробьёва родила. — Боже, нет, солнышко, ты наша, — Анфиса поднялась с места и осторожно обняла дочь со спины. Поняв, что Полина не шарахнулась, женщина облегчённо выдохнула. — Я же говорил, ты родная, балда! — Денис накрыл руку сестры ладонью. — А ты: «Удочерили, удочерили». — День, история, конечно, охуительная, но так же не бывает. — Бывает, я читал, — тихо произнёс парень. — То есть я не совсем понимаю, как, но около десяти случаев на весь земной шар. — Ма-а-ам? — Полина слегка повернула голову и требовательно произнесла, — как так получилось? — Кхм… Дети, вы не хотите этого знать. — Нет уж, я лет с десяти думала, что приёмная, поэтому хочу. — Господи, ну, вы сами спросили, — нервно хихикнула Анфиса. — Как выразилась бабушка Марина, когда я надрывно вопрошала: «Ка-а-ак?», головастики добежали одновременно. Денис уронил голову на стол, стараясь спрятать густо покрасневшее лицо. — Блять, мам, я не хотел этого знать, — простонал он. — Прости, День, но для Полинки это важно. — И нет, малыш, ты не в молодца, ты в бабушку, в бабушку Марину. Что, никогда её молодых фоток не видела? — Видела, думала, один типаж. — Не-е-ет, не типаж, гены. Да и у нас с тобой довольно много общего. Лицо-то у тебя бабушкино, а вот фигура моя, руки, пальцы, кисти, даже форма стопы. Почерк один… — А ещё вы двигаетесь одинаково, — вставил Денис. — Да? — Ага. Полинка, когда над чем-то зависает, точно так же голову склоняет налево, как ты. Волосы на палец накручивает тоже, как ты. И походка у вас одинаковая. — Я могла это перенять, потому что мы тесно общались, — не сдавалась Полина. — Не, — помотал головой Денис, — я же ничего подобного не позаимствовал. К тому же ты и с Дианой так-то тесно общалась, а от неё ничего не взяла, а вот Яська, опять-таки, не переняла привычек нашей мамы. — Всё это, конечно, котолампа, но никак не объясняет твоей псевдо-зависимости, — Полина нахмурилась. — А это, лосята, продолжение восхитительной истории. К маме Марине мы с Серёжей пошли через две недели после нашего с Васей разговора. — Вымаливать прощения у предателя? — голос Полины похолодел. — Не вымаливать прощения. Помнишь про особенность Васи? Ну, непонимание социальных протоколов и «жопу на поворотах»? — Допустим. — Мы с вашим папой до сих пор думаем, что Вася неправильно сформулировал, а мы просто не дали ему времени, необходимого на обработку информации. Всё происходящее он укладывал в голове медленнее, чем мы. По-хорошему, я должна была сообщить мальчикам о беременности и отойти дня на три — живот-то на нос не лез. Я этого не сделала. Мы поставили Васю в экстренную, если хотите, ситуацию. Когда до нас дошло, мы пошли выяснять, что всё-таки он имел в виду. Но опоздали. Оказалось, Вася уехал на север. Мы с Серёжей остались вдвоём. И были… Почти счастливы. — Ага, счастливы, — пробормотал Денис. — Ну да, ну да, — подхватила Полина. — Только в любой ситуации: «Жаль, Васеньки нет…», «Васенька бы порадовался», «А что бы сказал Васенька?» От удивления Анфиса даже выпустила дочь из объятий. — Но мы же никогда не обсуждали медвежонка при вас! — Обсуждать не обсуждали, но нет-нет, да прорывалось. Достаточно, чтобы мы с Денисом спрашивали у Димы, кто такой Вася. — А Димка что? — Отвечал, что Вася — ваш старый друг, который потерялся много лет назад. — Тактичный братик, — в голосе Анфисы послышалась нежность. — Ну да, мы были почти счастливы, почти, потому что Васи не хватало. Но вас мы очень любили и любим. — Да если бы не мы, вы бы вообще не расстались, — горько фыркнул Денис. — Лосёночек, вы с Полинкой не имеете к нашему слому никакого отношения. Детей мы всегда хотели, все трое, — женщина наклонилась к сыну и поцеловала его в макушку. — То, что произошло, — результат нашего долбоебизма. — И когда же случился второй виток пиздеца? — мрачно уточнила Полина. — Наверное, после смерти вашего дедушки. Мы все его уход очень тяжело переживали. Эмилия замкнулась, превратилась в тень себя самой, мама погоревала какое-то время, но довольно быстро взяла себя в руки: её работа вытащила, думаю. А мы с Серёжкой по своей привычке прятать эмоции ушли каждый в свою скорлупку и начали отдаляться друг от друга. Потом заболела Зинаида, мне пришлось уйти с работы и стать сиделкой. -Но вы же могли нанять ей сиделку, — практично заметил Денис. — Я никогда не понимал, почему ты лично с ней возишься при ваших дерьмовых отношениях, которых даже мы, будучи мелкими, не заметить не могли. — Всё сложно, Денька. Отношения у нас действительно были отвратными. Но когда её онкология обострилась, она очень настаивала на том, чтобы ухаживала за ней именно я. Мы пробовали нанимать сиделок, но своими придирками и истериками Зинаида их выживала. Так что выхода у меня особо и не было. — Именно тогда Сергей начал бежать из дому, — Полина скривилась. — Да, малыш, именно тогда. В один из его отъездов Эмилия однажды вечером пришла ко мне в комнату с угрозами: я, мол, теперь за всё тебе отомщу: за то, что Полина Серёже неродная, за Барсюшу… — В каком смысле, за Барсюшу? Дед-то тут при чём? — Денис в недоумении нахмурился. — Я и сама удивилась, да что там, настолько охуела, что думала, будто мне мерещится. Меня ведь Эмилия довольно легко приняла — пофыркала, конечно, немного, зная мою наследственность, но сначала мама как-то перенаправила её эмоции, а потом мы с вашей бабушкой даже поладили. Думала, не может же она столько лет притворяться. Но угрозу запомнила, хотя и не понимала, как распорядиться информацией. — А что потом? — Потом Серёжа вернулся, и случился первый приход, который ты, Поль, и ёжик видели. После, как вы помните, Эмилия скорбно поведала вам, что, мол, мамка-то ваша сторчалась. Несмотря на сложность ситуации, двойняшки прыснули, уловив отсылку к «Масяне» — Когда я отошла от трипа, Эмилия выдвинула мне ультиматум, мол, сидишь тише воды ниже травы, притворяешься законченной наркошей, а дети твои растут, тебя презирая, и ты будешь это видеть. Попытаешься сказать Серёже, Марине или ещё кому-то — тебя в психушку засуну, а Полину на наркоту подсажу. — Не-е-ет, — удивлённо выдохнула Полина, никогда не видевшая от бабушки никакого зла — бурные реакции на мелочи — не в счёт. — Боюсь, что да, лосята. Я не знаю, как вам это доказать, но да. И главное — я не знаю, почему Эмилия так со мной поступила. — А твой второй глюкомультик, который я опять пропустил? — уточнил Денис, открывая новую пачку сигарет. — А второй случился, потому что я попыталась рассказать Серёже, год смелости набиралась. Воспользовавшись тем, что Эмилии нет дома, пришла к нему в кабинет и осторожно начала: «Ёжик, меня шантажируют». А у наркоманов довольно часто развивается мания преследования, поэтому ваш папа мне не поверил. Зато Эмилии, которая вернулась, потому что забыла блядский шарфик, рассказал, что я к нему с наркотическими бреднями подкатывала. — Предатель — он предатель и есть. — Нет, Полинка, — Анфиса, всё ещё стоявшая позади детей, успокаивающе сжала плечо дочери. — Ему было больно, я ведь всегда говорила, что не попробую наркотики ни-ко-гда, а тут… Такая, блять, подстава! — И после этого она тебя отравила? — Ага. Но теперь угрозы порадикальнее посыпались. На сей раз мне пообещали в случае непослушания устроить передоз с летальным исходом. И я испугалась. Может быть, мне нужно было ещё раз попытаться поговорить с Серёжей, но я… Ужасно испугалась. Решила, что дождусь вашего совершеннолетия — тогда и выйду из подполья. Мы бы смогли сбежать вместе, и на меня не повесили бы похищение, недееспособность, которая лишила бы меня родительских прав, или ещё что-нибудь. Но, увидев Полинкино письмо, я поняла, что молчать больше не могу, нельзя молчать. И Эмилия так удачно уехала. — Как ты вообще оказалась на Фикбуке? — Не поверишь, Полин, почти случайно. Листала Пикабу, нашла там подборку сериалов, которые стоит посмотреть, среди них была Овсянка. Я ею заинтересовалась и проглотила первый сезон залпом. А где-то к четвёртому мне перестало нравиться то, что там происходит, потому что будь Эмс мужиком — они бы наклепали с десяток детей уже к концу первого сезона. Короче, я пошла по фанфикам, сначала — по чужим, а потом и свои начала переводить-пописывать. А тут и ты подъехала с просьбой оценить первые главы Писем. Потом на Яськин профиль, как ты помнишь, с твоей подачи пришла… в общем, как-то так. — Ты всегда знала, что мы — это мы? — Нет, конечно. Собственно, я вас раскрыла, когда вы мои обзоры на сериал в аудиоформат перевели: уж голос-то твой где угодно узнаю. — Пять месяцев назад?! — вскинулась Полина. — Ну… Да? — И ты молчала. — Молчала, потому что… Знаешь, я хоть так, через Незабудку, могла с тобой общаться, и, возможно, чем-то помочь. Собственно, я и не планировала выходить из подполья в этом смысле, поскольку понимаю, как неприятно обнаружить родителя за ником интернет-собеседника. В своё оправдание могу сказать, что заинтересованность в общении с тобой и Яськой у меня появилась ещё до того как всё раскрылось. Прости, Полинка. Девушка закусила губу и на какое-то время замолчала. — Ну, ты знаешь, — медленно произнесла Полина, подбирая слова, — действительно было бы странно, если бы через несколько месяцев тёплого общения Незабудка слилась без объяснения причин. — Вот и я так же подумала. — К тому же у нас с тобой и Дианой с наших лет двенадцати не было дистанции, связанной с: «О боже, я твой родитель, поэтому не обсуждай со мной этот тупой клип, лесбиянок или песни с матами». Поэтому… Ну ок, ты Незабудка, плюс один к точкам соприкосновения. Анфиса просияла. — Только знаешь, ты бы Яське тоже сказала, а то неловко получилось. — А разве ты меня не рассекретишь, как только договорим? — улыбнулась женщина. — Ну, могу и я. — Ты лопнешь, если не расскажешь ей эту восхитительную историю. — Мам, дело же не в том, лопну я или нет, — Полина посерьёзнела. — Ясе тоже больно, как бабушке, Диме, Диане… Она, кстати, пытается на ремиссию вырулить. — Я догадалась, что речь о ней, — тяжело вздохнула Анфиса. — Блин, если бы не эта ловушка Эмилии, я бы Дианку, может, и вытащила, — в глазах Воробьёвой отразилась боль. — Но как я могла заявиться к ним домой, где Яська, пребывающая в полной уверенности, что я давно и плотно на чём-то сижу? — Мы с Ясей не считаем, что ты бы её вытащила. И никто бы не вытащил, если она сама не хотела. Смерть матери, исчезновение её отца, Данил, прости Господи. — А почему «Прости Господи»? Кто-нибудь будет кофе? — Не-е-ет! — хором воскликнули подростки, прекрасно зная, что мама может всё… Ну, почти, кофе не может — вместо него всегда получается стрихнин. — А зря, — пожала плечами Анфиса. — Я думала Полинку припахать. — Обойдусь чаем, но если ты хотела кофе, могла просто попросить, — Полина встала и подошла к плите. — Спасибо. — Я тоже буду чай, Полин. Сам нам и сделаю. — А «Прости Господи» он, потому что съебал при не очень хороших обстоятельствах. Толкнул Ясю, она упала, Диана его и выгнала. — Подожди-подожди, как Ясю толкнул? Я бы в жизни не подумала, что Даня может поднять на неё руку. Они же ещё до рождения Кирюхи были не разлей вода. — Под градусом человек на что только не способен, — Полина отмерила необходимое количество кофейных зёрен. — Я, блять, им говорила. И Серёжа говорил, — вздохнула Анфиса. — В любом случае Смирнова в их жизни нет уже три года. Он свалил и не появлялся. Ди, конечно, сама его выгнала, но начала страдать по этому поводу. Самозабвенно, я бы сказала, страдать. А на Яську три четверти забот обо всём и легло: о себе, Кирилле, домашних делах. — Ладно, разберёмся. — Так не с чем разбираться. Ди пытается завязать, Яська не позволяет помочь ей с операцией для Кирилла. Ты же в курсе про операцию? — Ага. Слушай, может, если Яська узнает, что Незабудка — это я, она перестанет артачиться и вместе мы найдём деньги? — Не-а, — Полина протянула матери чашку с кофе. — Она отказалась и от моей помощи и от… — девушка замялась, не зная, как произнести «маминой». — От помощи вашей общей мамы, — помогла Анфиса. — Ну да, и от маминой. Осуждаешь? — Боже, конечно, нет. Искать поддержки и тепла у кого-то взрослого — это нормально. И я очень рада, что в такой сложный период ты не осталась одна. И, наверное, ни я, ни Диана не имеем права вас осуждать. И единственное, о чём жалею, так это о том, что эти четыре года не могла быть вам с Денисом хорошей матерью. — А меня всё устраивает, — буркнул Денис, демонстративно отвернувшись от сестры. — А Денис вот осуждает, — констатировала Полина, отпивая из собственной кружки. — Интересно, блять, почему?! — Денис начал закипать. — Вот и поясни, — холодно предложила Полина. — Серьёзно, твою мать?! — Абсолютно. — Ну охуеть теперь! То есть ты просто сменила мать, предала нашу маму и ведёшь себя так, как будто ничего не случилось! — Лосёночек, Полинка меня не предавала. — Предала. — Ну, справедливости ради, сначала наша мама бросила нас. А сироты, знаешь ли, от обязательств свободны, — шок от всего услышанного прошёл, и Полина почувствовала, как её захлёстывает обида — на брата, родителей, Эмилию, чёртово упущенное время. Услышав холодные и злые слова дочери, Анфиса побледнела как от удара и рвано выдохнула. — Полинка права, День, — ровно произнесла женщина, глядя перед собой. — Не-е-ет! Она просто… Она просто злобная эгоистка! Ты была вынуждена скрываться! Тебя в любой момент могли травануть, запихнуть в диспансер — что угодно сделать. — Но тем не менее, сейчас ей ничего не помешало всё нам рассказать, — ехидно ввернула Полина. — Полин, я открылась раньше времени по трём причинам. Первая — отъезд Эмилии. Вторая — твоё сообщение. Третья — мой стабильный доход руководителя издательства. Теоретически он позволит нам сбежать, если ситуация обострится. — Я считаю, что нам просто нужно дождаться нашего совершеннолетия, а уже потом что-то решать, — устало вздохнула Полина. — А, то есть мы просто спустим на тормозах твоё предательство? — Денису, видимо, хотелось ударить сестру посильнее. — Ты можешь мне ничего не спускать — я не нуждаюсь в твоём прощении. Если тебе достаточно фразы «Я четыре года притворялась, но теперь снова готова стать вашей мамой», дело твоё. Но у меня, даже несмотря на эту охренительную историю, четыре года не было матери, ну, кроме мамы Иры. — Мама сломалась, подавайте Полинке новую! — зло выплюнул брат девушки. — А хоть бы и так. Да, мне было четырнадцать, и мне нужна была мать. А тебе хватило иллюзии. Suum cuique, — за всю тираду Полина ни разу не повысила голоса. — День, Полинка не была обязана ждать, когда я выйду из подполья, не говоря уже о том, что она, моими собственными стараниями, считала меня наркоманкой, — Анфиса опустила глаза в чашку. — По-моему, ей просто пофигу, что один родитель, что другой. А если мама Ира в каком-то аспекте перестанет соответствовать твоим ожиданиям, и от неё отмахнёшься? — Не соответствовать ожиданиям, милый братец, это внезапно перекрасить волосы в розовый и забить рукав. А на четыре года оставить детей одних — это пиздецкий проёб. Ты можешь его простить, я — нет. Произнося эту категоричную отповедь, Полина понимала: она действительно злится на мать, но не настолько, чтобы никогда не простить. В этот момент девушкой двигала скорее обида на брата, именно ему предназначались её злые слова. Полина не сразу осознала, что по Анфисе они тоже немилосердно бьют. — По крайней мере, сейчас точно не смогу, — подумав, закончила девушка. — Я и не жду, что сейчас ты меня простишь. Я понимаю, как сильно виновата, — ровно проговорила Анфиса. — Серьёзно, мам? — взвился Денис. — Она ведёт себя мерзко, эгоистично, вообще не считаясь с твоей болью, а ты просто… Просто это глотаешь? — Денис, я как взрослый человек и ваша мать была обязана создать для вас безопасную среду и обеспечить родительскую поддержку. Но я этого не сделала. И это не ваша беда думать о том, чего я боялась. Я должна была решить проблему и не смогла. И я совру, если скажу, что мне не больно. Но Поля тоже имеет право на свои эмоции: злость, боль. Как и ты. Ты только за себя можешь решать, прощать меня или нет. -А я для себя всё решил. У меня мамы на смену нет, — парень поднялся из-за стола, подошёл к Анфисе и обнял её за плечи. — Лосёночек, — с нежностью проговорила женщина, откидывая голову сыну на грудь. — Спасибо, что не давишь, — Полина с благодарностью сжала руку матери. — Я бы не стала. Ты имеешь право на свои взгляды и реакции. — Вы такие рассудочные, что аж бр-р-р, — Денис передёрнулся. — Денис, я, например, не могу бурно реагировать и биться в истериках. Мама, слава всем Богам, тоже, — Полина пожала плечами. — Да у вас вообще никаких эмоций! Вы холодные, как льдины! — Мама задекларировала, что ей больно, я призналась, что злюсь. Чего ты ещё ждёшь? — Ну, не знаю… Чего-то… Человеческого, например? — Курица — не птица, флегматик — не человек, по-твоему? — Полина понесла в раковину грязную чашку. — Не передёргивай! Мама рассказывает нам опизденительную правду, мы узнаём, что родились от разных отцов, мама — не наркоман, а значит, всё обратимо… — Но что делать с четырьмя годами её отсутствия, я всё ещё хуй знает, — перебила брата девушка. — Навёрстывать? — уточнил парень, как будто речь шла о том, что купить к ужину. — Всё-то у тебя просто, Денис, — Полина передёрнула плечами. — Но как быть с тем, что мама ничего не знает о моей жизни в эти четыре года? Ну почти ничего, за вычетом диалогов Хвоста и Незабудки. — Так расскажи сейчас, — пожал плечами Денис. — Ты, блин, простой как три копейки. Суть в том, чтобы рассказывать, когда что-то случается. Задним числом оно всё теряет актуальность. Могу вон рапорт составить, чёткий и лаконичный, по странице за каждый упущенный год, но кому от этого легче? — Слушай, Полин, произошла хуйня, хуйня обидная, болезненная и тянущая на гордое звание пиздецомы. Но сейчас мы правда можем либо навёрстывать, либо в позе стоять, потому что, как известно, мясо из котлет не восстановишь. То есть да, ты права, четыре года — в пизду. Но впереди-то ещё много времени. И я не вижу смысла стенать по ушедшему. — Ну, заебато быть тобой, хули. А я не настолько гибкая. Ты у нас, видимо, эмоционально гуттаперчевый. — У меня, по крайней мере, эмоции есть, — фыркнул Денис. — Эмоции есть — самоуважения нет. Уж прости, братец, но твоё «Не вижу смысла стенать по ушедшему» я воспринимаю именно так. Видимо, нам просто друг друга не понять. — Отлично, блять! — Денис резко отстранился от матери и понёсся в свою комнату. — Истеричка, — тихо буркнула Полина. — Нет, Поль, ему тоже сложно, — тяжело вздохнула Анфиса. — И, по-моему, ты зря обидела брата. — А нечего на меня агрессивить. Не его это дело, какие у меня отношения и с кем, — бросила девушка через плечо, выходя из кухни. *** Собравшись в рекордно короткие сроки, Полина ушла из дому. Конечно, до конца Ясиного рабочего дня оставалось ещё полтора часа, а потому с изложением последних охуительных новостей придётся потерпеть. Но находиться в квартире сил не было. Вопроса, куда пойти, у девушки не возникло. Путь её лежал к маме Ире — единственному, кроме Яси, человеку, с которым в данный момент хотелось взаимодействовать и которому можно было рассказать о произошедшем, не боясь столкнуться с осуждением. *** — Котёночек, — тепло улыбнулась Каримова, открывая Полине дверь. — Мамочка, — выдохнула Зеленова и бросилась Ирине на шею. — Мам, это пиздец. — Что случилось? — женщина отпустила дочь и принялась внимательно её разглядывать. — Мам, полный пиздец по всем фронтам, — горько заключила Полина, снимая ветровку. — Поль, все живы? Что-то с Ясей? — Нет, нет, что ты? Не волнуйся, — поспешно заверила девушка, устыдившись того, что заставила маму понервничать. — Все живы, и Яся тут ни при чём. Пиздец только у меня, ну, ещё у Дениса, но он на ситуацию смотрит диаметрально противоположно. — Проходи, солнышко. Есть будешь? — Можно просто чаю? — Конечно, — женщина пошла на кухню. Войдя следом, Полина обессиленно рухнула на стул. — Мамочка, это пиздец… — повторила девушка, машинально ломая одну зубочистку за другой. — Я вижу, — Ирина поставила перед дочерью дымящуюся чашку с чаем. — Расскажешь? Или тебе просто нужно, чтобы я побыла рядом? — Знаешь, я, пока шла, думала просто побыть с тобой, но, прости, расскажу. — Так за что ж тебе прощения просить? Мама она для того и нужна, чтобы выслушивать проблемы и помогать их решать по возможности. Эти слова любимой мамы прорвали плотину, и Полина разрыдалась у Каримовой на плече. — Маленький мой, я с тобой, я рядом, ты можешь мне всё рассказать, если хочешь, — Ирина обнимала дочь и легонько поглаживала по спине. Женщина ни о чём не спрашивала, пока Полина не выплакалась. Тяжело вздохнув в последний раз, девушка рассказала о том, что так мучило. — Полин, ну, то, что произошло с вашей мамой, — действительно пиздец, спорить не буду, — начала Каримова, аккуратно подбирая слова. — И более того, я понимаю твои обиду и негодование. Но, по-моему, то, что у неё нет зависимости и теперь вы можете быть по-настоящему вместе, это прекрасно. — Может, и прекрасно, мам, но я не знаю, смогу ли когда-нибудь её простить, и если смогу, то сколько понадобится времени. — Ну, насколько я поняла, Анфиса тебя не торопит. — Анфиса, может, и не торопит, а Денис зудит — ему подавай всё сразу. А я так не могу. Может, и хотела бы, но не могу. К тому же Денька, конечно, напрямую не говорит, но вопрос ставит так, что вот снова появилась Анфиса и тебя я, вроде как, предательница эдакая, должна бросить и побежать к ней с распростёртыми объятьями. Но, блин, ты моя мама, и я не собираюсь от тебя отказываться, к чему бы по итогу мы с Анфисой ни пришли. — Солнышко, солнышко, подожди, — Каримова успокаивающе сжала руку дочери. — Деня — тоже подросток, не забывай об этом. И его реакции, как и твои, продиктованы болью, одиночеством, максимализмом, в конце концов. В ваших с Анфисой отношениях важно не то, чего хочет Денис, а то, к чему будешь готова ты, к чему вы обе будете готовы. И, судя по твоим словам, Анфиса оставляет право выбора за тобой. И я хочу, чтобы ты знала: я тоже приму любое твоё решение. От того, что ты гипотетически наладишь отношения с мамой, ты не перестанешь быть моим ребёнком. И я — это не тот фактор, который должен тебя сдерживать, просто помни об этом. — Ты не сдерживающий фактор, ты — моя мама, точно так же, как мама Яси. И если братец думает, что я от тебя откажусь, он очень сильно ошибается. — По-моему, Поль, он просто выплеснул то, что долго болело, причём совсем не обязательно он ждёт от тебя радикальных решений. Просто… У него появилась возможность и повод наконец высказать то, что давно назревало. Я понимаю, насколько тебе больно, но злиться на Дениса тоже не могу. Вы оба имеете право болеть, даже если переживаете эту боль по-разному. — Мать, кажется, на его стороне, — грустно констатировала Зеленова. — Почему ты так думаешь? — Говорит, я зря его обидела. А то, что он меня обидел, в расчёт не берёт. — Ну, возможно, ему она сказала то же самое. — Нет, он фыркнул, заистерил и закрылся в комнате. — Но ты ведь ушла, и мы с тобой не можем знать, говорит Анфиса с Денисом в данную минуту или нет. — Ну, возможно… Не могу не признать, что она его осаживала, когда он предательницей меня клеймил. — Полинка, вы оба её дети, и она… Не может принять чью-то сторону. — По этическим соображениям? — буркнула Зеленова. — По соображениям любви и совести. — Ты ведь её даже не знаешь, чтобы делать такой вывод. — Она мама. Этого достаточно. — Ты, конечно, права, она нас действительно любит, но… «Она мама» — это всё-таки не аргумент. Наша с Деней бабушка с Анфисиной стороны была отвратительным человеком и ужасной матерью. Твоя мама… Ну… — Полина замялась. — Тоже не вызывает у меня тёплых чувств. Аньку мать постоянно пилит. Вообще, хорошие матери — гораздо более редкое явление, чем принято считать, — с грустью подытожила девушка. — И то верно, котёнок, — Ирина погладила дочь по голове. — Но, скажи, кроме этой ужасной истории с наркотиками, много ли у тебя претензий к Анфисе? — Да нет, конечно, — Зеленова даже не раздумывала над ответом. — У нас были очень хорошие родители: и у нас с Денисом, и у Яси с Кириллом. Мы как раз сегодня с Анфисой говорили, что у нас никогда не было явных барьеров в общении. Ну, то есть родители, конечно, фильтровали какую-то информацию, но никогда, знаешь, не было взрослого высокомерия — это, мол, рано обсуждать, то — стыдно, и вообще, не позорь мать. Вот Яська, например, закомандовала брюки на первое сентября в первый класс и от бантов наотрез отказалась. Диана не ударилась в истерику, выгладила ей брюки и вплела в косы ленточки, так и пошли. А Анька чуть не опоздала, потому что её мама сделала «бз-з-з… — И настояла-таки на бантах? — Угу. Так у Анютки первый поход в школу начался со скандала. У нас никогда ничего такого не было. Так что нет, ничего плохого ни о маме, ни о Сергее я сказать не могу. Он когда-то тоже был хорошим отцом. Но с другой стороны, я ведь и Эмилию любящей бабушкой считала. Я бы предположила, что Анфиса всё это придумала, но… Слишком больно. Всё-таки где-то глубоко теплится надежда, что всё у нас с ней наладится. Хочется в это верить. Только от тебя я всё равно не откажусь, — категорично добавила Полина через несколько секунд. Каримова улыбнулась и заключила девушку в объятья. — Я тоже надеюсь, что у вас всё наладится. А насчёт Эмилии… Полин, ты действительно рассказывала о ней много хорошего, ну, за вычетом того, что она заботилась о вас на автомате, без души. Зеленова замотала головой. — Это после смерти деда началось, а раньше она… Весёлая была, немножко, конечно, «Фыр-р-р», но знаешь, если верх хаты снять, так она в команду первая. Она, мама, Ди и Денис. И мы с Сергеем, дедушкой, бабушкой Мариной и Ясей флегматично наблюдали за этим безобразием. А дед ещё говорил: «Ничего, дева моя морская, наша Зоечка побесится и баиньки ляжет». Его морская дева — это, если что, бабушка Марина, — улыбнулась Полина. — А почему Эмилия — Зоечка? — Потому что змейка особо ядовитая. Ну, как тебе объяснить, мам, очень уж Эмилия поехидничать любит. С бабушкой Мариной — никогда, с дедушкой — никогда, на самом деле, много с кем никогда. Но есть среди её подружек три или четыре дамочки, которые, знаешь, заклятые подружки, не просто так. Вот с ними бабушка ехидничает как боженька. Они, если что, платят ей тем же, так что всё честно. Ирина рассмеялась. — Какая интересная женщина ваша бабушка. А в школу когда приходит, производит впечатление скандалистки. — А-а-а, так это она реноме поддерживает, а ещё ей Шрек не нравится. На самом деле, до смерти дедушки, её Барсюши, в бабушке было много нежности, тактильности, ну, дома если. А потом дедушки не стало и всё закончилось. Она даже на бабушку Марину порявкивать начала, хотя до этого… Блин, мам, она же её… Упс, — взгляд Полины расфокусировался, а челюсть отвисла. — Ма-а-ам? Ты знаешь, если бы я не знала, что у бабушки Эмилии был её Барсюша, а у бабушки Марины есть сын, значит, предположительно тоже был мужик, я бы решила, что они друг друга любят. Хотя бабушка Марина тоже деда Барсюшей называла… — Полина потрясла головой, отгоняя совсем уж абсурдные мысли. — А почему ты об Эмилии заговорила? — Понимаешь, ты вот говоришь, её характер радикально изменился, на маму вашу обозлилась, в себе замкнулась — и всё это после смерти дедушки. И я вот думаю, не могла ли потеря любимого мужа стать для неё… Кхм, слишком сильным потрясением? — В смысле, она с катушек съехала? — бесцеремонно выпалила Зеленова. — Ну… Можно и так сказать, — кивнула Каримова. — Да ну нахер! — глаза девушки округлились в удивлении. — Думаешь, это возможно? — Ну, психика человека — штука тонкая. К сожалению, да, хотя я, конечно, не врач. Скажи, Поль, было ли в её поведении что-то из ряда вон выходящее? Полина ненадолго задумалась. — Перепады настроения были, причём не как у обычного холерика, а как… Ну, например, отвяжется она на мне утром по какой-то мелочи, ещё и ввернёт, что вся, мол, мать — теперь, кстати, понятно, чё она меня породой-то попрекала, не зеленовская ведь, хотя раньше это не всплывало… Короче, утром она на меня поорёт, а вечером так извиняется, будто на моих глазах котёнку голову оторвала, ещё и приговаривает: «Я ужасный человек… Ужасный человек». А пару раз я слышала, как она плачет у себя в комнате. Думала, смертью деда в очередной раз накрыло, потому что такое у неё тоже бывало. Но я это не воспринимала как что-то ненормальное, она очень его любила, — Полина помолчала. — Знаешь, я вообще не представляю, как сама пережила бы потерю любимого человека. Но если предположить, что бабушка действительно… Пережила хуже, чем все мы думали, ей нужна помощь. — Спроси у Анфисы и Дениса, видели ли они что-то ещё странное. — Точно, — растерянно пробормотала Полина и пошла в прихожую за телефоном. Набрав номер матери, она дождалась ответного «да» и без предисловий начала: — Мам? Слушай… — девушка замялась. — Как Денис? — Предлагал в очередной раз пересмотреть «Алёшу Поповича». Я отказалась — у меня перевод горит. Но вроде бы отошёл. — Точно, у Незабудки же издательство… — Оно самое. Полинка, ты у мамы Иры? Полина поняла, что мама старается максимально облегчить ей период адаптации, и почувствовала прилив благодарности. — Спасибо, мам, — тихо отозвалась девушка. — Ну, ты же мой ребёнок. — Слушай, мы тут с мамой подумали… Ну, вернее, мама подумала, а я подумала, что она может оказаться права. — И о чём вы подумали, лосёночек? — хихикнула Анфиса. — Ну, поведение бабушки… Эмилии в смысле, оно странное. Она же никогда тебя не хейтила. А тут такой поворотный, сука, поворот. — Поль, я правда не вру, — в голосе женщины слышалась усталость, боль и страх, что ей в очередной раз не поверят. — Та я не о том! Я верю! Но, согласись, поворот поворотный! Она так-то и на мне периодически отвязывалась, а потом с упорством маньяка прощения просила. Может, замечала за ней ещё какие-нибудь странности? Или Денис, может, видел что. Можешь у него спросить? Потому что мама Ира считает, что смерть дедушки могла… Слишком сильно её эмоционально потрясти. — Бли-и-ин, — протянула Анфиса. — Я в эту сторону как-то даже и не думала… А ведь мама у вас с Ясей умнейшая женщина, — рассеянно добавила она. И Полина улыбнулась, зная, что, произнося это, мама накручивает локон на палец. — Слушай, Поль, я пойду, у Дениса спрошу, ладно? Если он что-то такое видел или слышал, когда придёшь, поговорим. Я тоже кое-что смогу рассказать. — Ага, — немного обескураженно ответила девушка. — Я ещё к Яське схожу, поэтому дома буду поздно. — Тебя встретить? — Мам, я тебя умоляю, мы живём через улицу. Тут идти десять минут. Если хочешь, когда соберусь домой, позвоню. — Спасибо, Полинка. Но если заболтаетесь совсем допоздна, я всё-таки тебя встречу. Или, если Диане удобно, можешь остаться у Яси ночевать, а поговорим завтра. Даже если наши предположения верны, один вечер ничего не изменит. — Тоже верно. В любом случае я позвоню. — Буду ждать. На этих словах Полина отсоединилась. На душе стало значительно легче.