Истерзанное сердце

      Наутро к нему, как он и ожидал, явился не Двалин, а Балин. Он, между прочим, доложил как дела в Эреборе – словно это он, а не его брат оставался следить за королевством в отсутствии Торина. Все шло хорошо. Гномы ценили то, что обрели дом. За все время после возвращения Эребора, Торин едва ли несколько раз провел суд – родных Лорин он судил за то, что они сбежали с поля боя. Таких было еще несколько гномов. А в остальном – еще какие-то отголоски прошлой жизни в Синих горах. Мелкие кражи. Ничего серьезного.       Восстановление тоже шло своим чередом – размеренно и основательно. Гномы существенно помогли людям в восстановлении Дейла, и теперь они все могли пользоваться плодами трудов своих. Засеянные и засаженные поля приносили богатый урожай, были налажены торговые связи с Железными холмами и с Лесным королевством. К новой зиме они были готовы – это было не их первая зима в возвращенном доме – когда они выживали. Нет, теперь они будут жить. Спокойно, мирно. Хорошо.       Им наверное не очень-то сейчас и король нужен. Впрочем, это Торин погорячился с такой мыслью. Он был гарантом их спокойной жизни. Это он, в конце концов, смог наладить отношения с эльфами – а они очень много им и людям помогли прошлой зимой. Нет. Король им нужен. Любым народом нужно управлять. А может, в том еще дело, что нет никаких преступлений, что он достаточно хорошо показал, что любое преступление будет наказано строго и сурово.       Прибывшим гномам простили все их прегрешения в Синих горах. Их не судили за прошлую жизнь, не вспоминали даже о ней. И все начали с чистого листа.       Вот только у Торина этот «чистый» лист навсегда был замаран кровью двух родных гномов. И с этим ничего нельзя было сделать. Как не три эту кровь – только лист порвешь. А на дырке новая заплатка все равно видна.       Впрочем, сейчас ему даже нечем было эту заплатку ставить.       – Не ходи вокруг и около,– резко оборвал доклад Балина Торин. – Ты пришел поговорить за Двалина. Так и говори.       – Ты и сам знаешь, что так нельзя. Насильно полюбить невозможно. И…       – И что? Может быть, она его никогда и не полюбит. Но не думаю, что его любви не хватит на них обоих. Это дело решенное, Балин. Я не отступлю.       – Так нехорошо.       – Нехорошо было врать мне о своей смерти. А так хотя бы один гном счастлив будет.       – Ты думаешь, он будет счастлив? Она ведь его возненавидит за его любовь.       – А это уже ни тебе, ни мне знать не дано. Может, возненавидит. А может и полюбит. В любом случае, это ее наказание. И она примет его.       – Торин…       – Уходи, Балин. К свадьбе много приготовлений. Уверен, что Двалину нужна твоя помощь в этом.              Занимаясь своими государственными делами в этот день, Торин едва ли имел время подумать о сестре. Но всякий раз, что он возвращался к мыслям об этом наказании, он понимал, что это справедливое наказание. И даже не наказание вовсе. Двалин любил ее. Все, что ей нужно – открыть свое сердце. Позволить своей боли потери сыновей – быть просто болью, а не злостью и гневом. Любовь поможет ей. Сама она ни за что не признается в этом, и ни за что не согласилась бы выйти за Двалина замуж. А все таки… это должно пойти ей на пользу. Двалин не обидит ее. Его любовь растопит лед ее боли.       Любовь все побеждает.       В задумчивости он спустился в комнату Лорин. Здесь все осталось, как было. И казалось, что Лорин просто куда-то отлучилась и вот-вот вернется, возьмется за свою вышивку, и снова будет смотреть на него из-под опущенных пушистых ресниц.       Она сказала ему, что хочет остаться с ним. Он удерживал ее почти силой, а она все равно не хотела уходить? Это было что-то, чего Торин не мог себе объяснить. Но только какой был в том толк, если теперь ее все равно не было.       Было пусто, тоскливо и одиноко.       Он только успел подняться к себе в покои, и притворить дверь, ведущую на лестницу к комнате Лорин, как к нему подошел Берт.       – К вам гномка, ваше величество.       – Какая?       – Та, что приходила, помните? Оставалась у вас на ночь.       – Ах эта… чего она хочет?..       – Ночь уже, ваше величество. Знамо чего она хочет. Ну так, впустить ее?       – Нет, Берт. Скажи ей, чтобы она больше не приходила.       – Зачем вы мучаете себя?       – Что?       – Вы отпустили Лорин, вы гоните эту. Зачем?       – Я не думаю, что мне нужно отчитываться перед тобой.       – Передо мной – нет. Перед собой. Вы не хотите счастья? Тепла? Немного любви? Вы снова наказываете себя за то, чего не делали.       Торин тяжело выдохнул. Не будь перед ним Берт, а какой-нибудь другой слуга, он бы, кажется, его ударил. Но перед ним стоял Берт. Впрочем – Берт. В чем тут было дело? Почему Берт был так предан ему? А он так слепо ему верил? Да, Берт был тут, когда он полу живой лежал после ранений. Или лучше сказать, совсем мертвым камнем лежал. Не собираясь ни вставать, ни выздоравливать, ни жить. Берт собственно ничего не сделал, чтобы это изменить. Он просто был рядом. Пришел однажды, сказал, что хочет ему служить. Так и осталось с той поры. Не проходили они вместе с ним ни огонь, ни воду. Но все равно, Торин доверял Берту. Подчас даже больше чем своим друзьям. Впрочем, тут дело было в том, что друзья могли осудить, дать совет, направить… а Берт… он не осуждал, не судил… он просто делал то, что ему приказывали. И если ему приказать прыгнуть вниз с Горы. Он прыгнет.       Вот только почему? Этого Торин не знал. И сейчас, меньше чем когда-либо, он хотел это знать. Иногда нужно принимать вещи такими, какие они есть, не пытаясь их понять.       Берт между тем, отправил гномку восвояси, отмечая, как она расстроилась. Впрочем, он не сказал ей, чтобы она больше никогда не приходила. Вместо этого, он узнал, в какой комнате она живет, и сказал, что в случае чего, сам придет за ней.               – Я могу вам чем-нибудь помочь? – спросил Берт, вернувшись в комнату.       – Помочь? – Торин недоуменно посмотрел на него. – А впрочем… я всегда ходил за советом к Балину или Двалину. Но теперь… ты ведь знаешь, какое наказание я определил своей сестре?       – Вы жените ее на господине Двалине, ваше величество.       – И что ты думаешь по этому поводу?       – Я? – Берт от неожиданности даже замер. Торин никогда прежде не просил его совета.       – Я не могу спросить об этом Двалина.       – Почему же нет. Спросите.       – Он будет против. Он уже сказал, что он против.       – Он это сказал при ней? Разумеется, при ней. А в душе он счастлив. Да и… что это за наказание? Замуж за гнома, который ее любит? Вы все правильно делаете.       – Не следует ли мне самому жениться ради наследника, а не обрекать на это свою сестру?       – Обрекать? Я знаю, ваше величество, что гномам не тяжело быть одним. Я сам прожил свою жизнь одиноко. Гномкам это гораздо сложнее. Тем более сейчас, когда она потеряла обоих сыновей. В ее жизни мало смысла. Ребенок сможет вернуть ее душе покой. Просто так она на это никогда не согласится. Но позже она поймет…       – Ты правда так думаешь?       – Да. Если хотите, я могу с ней поговорить.       – Что ты ей скажешь?       – Не важно, что я скажу. Главное, что она ответит.       Торин подумал несколько мгновений. А потом махнул рукой.       – Хуже уже не будет. Только уже завтра.       Дис сидела за вышивкой. Она и не думала готовиться к свадьбе. Если ее брату так уж захотелось ее выдать замуж – пусть сам и готовит, что нужно. Двалин тоже хорош. Признался, что любит. Кто его о том просил. Может быть, она в том и виновата. Раз она заставила их думать, что ее нет в живых. Только все равно – кто его просил?       Нитки у нее путались, она их обрывала, ни мало не заботясь о том, что у нее ничего не получается. Она старалась ни о чем не думать. Все слезы она уже в Синих горах выплакала. И теперь только злость и осталась.       Портные пришли к ней сразу же, как Торин распорядился о свадьбе. Сняли мерки, принялись шить платье. Ей было все равно.       В дверь постучали. Она даже не подняла головы. Пройти сюда мог только Торин, Двалин, да приставленная к ней служанка. Но первый уже все сказал, второму тут еще делать нечего – пока не станет мужем, а служанка бы не стучала. Но ей было все равно.       Дверь отворилась.       – Госпожа?       Она все-таки подняла голову и посмотрела на вошедшего гнома. Торинов слуга. Двалин ей про него рассказывал. Она и сама его видела.       – Чего тебе?       – Я пришел поговорить. Его величество беспокоится…       – Я не буду с тобой разговаривать. Если его величество беспокоится, он может сам явиться, или не явиться. Это все равно. А ты… послушай, ты ведь не из Синих гор?       – С Железных холмов я и все мои родные.       – Так откуда в тебе столько преданности моему брату? Двалин мне много чего о тебе рассказал… и эту загадку тоже. Никто не разгадает. А может, у тебя что есть против него? Может ты…       – Нет, ваша светлость. Я предан ему, как своему королю.       – Но почему?       – Я не могу вам рассказать об этом. Эта история смерти ваших сыновей. Вам не нужно этого слышать.       – Кругом все только и делают, что решают за меня – что мне нужно, а что нет. Рассказывай.       – Того, что случилось на Вороньей высоте, вам не нужно знать, ваша светлость. Достаточно будет сказать, что Торин там был. Это все на его глазах. И он ничего не мог сделать…       – Ты там был?       – Нет. Если бы там кто из гномов еще был… а так… только трое. Они в ловушку попали.       – Так откуда тебе знать? Даже Двалин не знает всего. Там не было никого. А Торин ничего не рассказывал ему толком.       – После победы, Даин собрал небольшое войско и отправился по окрестностям, чтобы истребить уцелевших орков. Я пришел на войну, потому что мне много лет, жизнь моя не устроена и мне нечего было терять. Умереть не войне – почетно. И я шел умирать. Но не умер в битве. Поэтому отправился с тем отрядом. По дороге мы нагоняли бежавших орков… я нашел одного, почти мертвого… Я не знаю почему, но я не убил его сразу, а спросил, что он видел. Вы правы, на Вороньей высоте никого не было. И никто не знал, что было там на самом деле. Но этот орк был оттуда. Волей судьбы его встретил я. Встретил до того, как тот умер. И не убил, а спросил. И он рассказал все. Он хвастался тем, что придумал Азог, радовался тому, как издевались над гномьим королем. Он был рад рассказать мне все. И когда я дослушал, я убил его. А сам тот час же вернулся в Эребор. Торин был ранен сильно и много. Но он был в сознании. Я понял, что хочу отдать жизнь, чтобы служить ему. Потому что я восхищался его мужеством, его жертвой. При всем уважении к вашему горю, госпожа. Цену за Гору заплатил он, а не вы. Горе и боль – ваши. Но плата его. Я бросил свою жизнь к его ногам. Он сказал – хочешь служить, так служи. Сказал, принести ему яду. Я принес сон-травы. Он проспал несколько суток без сновидений – и смог вернуться в разум. Вот и вся история.       – Они сильно страдали? – едва слышно спросила Дис.       – Не сильнее, чем Торин. Милости от этих балроговых отродьев ждать не приходится. Но не ваши сыновья были целью Азога, а сам король.       – Это Торин послал тебя со мной говорить и рассказать это?       – Нет. Я сам предложил. А то, что один из всех живых гномов знаю, что там произошло, он не знает. Да и не нужно ему это знать. Я хотел для него узнать, как вы относитесь к замужеству. Он любит вас и даже не злится. От себя добавлю, что мне кажется – если вы попросите у него прощения, и попросите милости, он отменит свадьбу.       – Мне все равно. Но прощения я просить не буду. Я просила и умоляла его оставить Кили дома… не брать его с собой. Запретить ему… а он…       – Он что ж насильно Кили с собой потащил? Или может не говорил тому, что против? У Кили была своя воля. И если кто виноват в этой смерти, кроме самого Азога – то они сами. Они были воины, госпожа. И они умерли на войне, сражаясь. Утешения здесь никого для материнского сердца, да только вины в этом на Торине нет. Вы одни друг у друга остались. Вам разделить нужно вашу боль и горе… а не…       – Замолчи! И не смей учить меня, что мне делать! Ты пришел справиться, не желаю ли я повинно опустить голову, встать на колени и умолять пощадить меня? Мой ответ тебе – нет. Я лучше дважды еще выйду замуж, чем смирюсь с тем, что он убил моих сыновей!       – Вы словно не слышали меня совсем, ваша светлость.       – Убирайся прочь!       Берт низко поклонился и ушел. Он узнал все, что хотел знать. И спешил к Торину, чтобы по-своему рассказать ему, что услышал от Дис. Он знал, что опустит все ненужные подробности и из всего, что он услышал от нее и что передаст Торину - она не против замужества.              Дис не плакала. У нее больше не было слез. Но злости у нее тоже осталось совсем мало. Она и сама понимала, что Торин страдает не меньше ее, а может даже еще и больше. Потому что Берт в целом прав – горе и боль ее, но платит за их смерть – он. Она чувствовала, что не права была сообщать ему о своей смерти. Но она была не готова отпустить свою злость. Ей казалось, что если она отпустит злость, то это будет значить, что она смирилась. Или что еще хуже – она боялась, что если перестанет злиться, то к ней вернется ее боль и тоска. Это было страшное время – когда она только узнала о смерти своих сыновей. Она умирала каждое утро, боль была такой нестерпимой, что даже во сне, она не могла найти хоть каплю покоя. И легче ей стало, только когда эта Ингрэд пришла к ней и предложила «отомстить»…       Она понимала, что мстить Торину – неправильно. Но она ничего не могла с собой поделать.