Истерзанное сердце

      По-другому быть и не могло. Он даже не удивился тому, что тело предало его и вместо того, чтобы получить мучительное наслаждение обладания этой гномкой, ему пришлось разговаривать с ней. Прочитать ей лекцию о том, как это происходит, и объяснить, почему сейчас ничего не было.       – Дело в моем ранении…       Бред и чушь собачья! Но он ведь не мог ей сказать правду… Он мог вовсе ничего не говорить. Прогнать ее в темницу и наказать молчать. Но почему-то начал говорить. Словно забыл, что он король и не обязан ничего объяснять. Даже если он и мучил ее тело своими поцелуями, прикосновениями и ласками несколько минут до того, как понял, что ничего быть не может.       А она такая наивная еще спросила, что она может сделать, чтобы помочь ему.       Тьфу-ты! Король!       И утром за ней не пришел Берт. Вместо него и позже ее разбудил сам Торин и сказал ей ласкать его. Она целовала его шею и грудь, нежно гладила по животу. И когда она запустила ручку ему в штаны, он остановил ее.       В этом не было смысла. Только сплошная мука.       Она была девушка. Невинная и чистая. И с ней все не так должно быть. Совсем не так.       Какое право он имеет … какое право?       Право короля?       Чушь!       – Я сделала что-то не так? – испуганно проговорила она.       Он быстро поднялся на ноги и стал с остервенением одеваться.       – Может быть, есть лекарство? – еще тише спросила она.       Он рассмеялся. О да, лекарство было. Шесть букв и тишина камня. Могильная плита и вечный покой. Смерть.       В голове его эхом раздавался хохот. Безумный. Замогильный. Смех победителей. Над ним единственным проигравшим.       За обедом он ничего не ел. Он запретил Двалину говорить кому бы то ни было о смерти Дис. Что толку об этом говорить? Он не выдержит, если его снова начнут жалеть.       Торин и обычно не был хоть сколько-нибудь веселым, но сейчас он был настолько черным, что всем было не по себе. Он не следил за своим поведением и видом, как обычно. Позволил всему, что было в нем темному и больному вырваться наружу.       За столом с ним сидели друзья. Все они прекрасно понимали печаль Торина и не зная, чем тут можно помочь (а чем поможешь от смерти), они не могли видеть его таким.       В самые черные времена их жизни, когда казалось, что надеяться больше не на что, в его глазах всегда была надежда и вера в лучшее. А теперь…ничего…       Он не заметил, как опустела трапезная. Очнулся, когда Двалин дотронулся до его плеча.       – Ты сегодня совсем не спал? – спросил он.       Торин покачал головой.       – О нет, напротив. Выспался на всю жизнь вперед.       – Плохо выглядишь.       – Словно ты выглядишь хорошо. Я знаю, что ты любил ее. И может быть, надеялся… Прости. Я не могу сейчас сочувствовать. Что там, к празднику все готово?       – Да. И как ты просил никаких танцев для тебя. И никаких невест.       – Замечательно.       – Торин, жениться не обязательно,– сказал он очень тихо, словно долго решался заговорить об этом. – Чтобы получить немного тепла и ласки, не нужно жениться.       – Ты мне что сейчас предлагаешь? Себя или в бордель идти?       Шутка выдалась пресная, и оба даже не улыбнулись.       – Не обязательно бордель. Ты – король, Торин. У королей всегда были фаворитки. И я лично знаю нескольких таких, что, не претендуя быть королевами, согласились бы подарить тебе немного ласки. Перестань себя мучить!       – Перестань, Двалин. Все прекрасно понимают, что я должен жениться и родить наследника. Любая твоя фаворитка это тоже понимает. И слова о том, что она не хочет быть королевой – только слова. Я не хочу об этом говорить…       Не говорить же другу, в самом деле, что этой самой ночью он пытался быть с гномкой, чтобы та родила ему наследника. И ничего у него не получилось.       Двалин промолчал. Но сделал выводы.       Торин спустился в комнату Лорин перед тем как идти на праздник. Она сидела за столом и спала, уронив голову на руки. Под головой ее лежала вышивка. Сон сморил ее прямо за работой.       Торин прошелся по комнате. Темницу она больше не напоминала совсем. Уютная маленькая девичья светелка. Только света мало, и холодно.       Может быть, переселить ее наверх?       Он накрыл ее шалью, и она проснулась, встрепенулась и вскочила на ноги.       – Я не хотел тебя будить.       – А я не хотела спать,– она тепло улыбнулась. – Вы садитесь. Налить вам чаю?       – Чаю?       – Да,– она кивнула на камин. На котором удобно устроился небольшой чайник.       Торин растерянно кивнул и присел на край кровати.       Лорин налила в чашку чаю и подала ему. Может, только теперь понимая всю неуместность своего предложения. К чаю не было сливок или пирогов. Ничего, что годилось бы подать королю. Она закусила губу.       Но Торин не думал об этом, он сделал несколько глотков травяного чаю и отставил кружку.       Казалось, он хочет что-то сказать. Но он ничего не говорил. Спохватился и кивнул ей на стул, чтобы она села.       – Что ты вышиваешь?       – Рубашку.       Он не спросил ее какую. Ему едва ли было интересно получить ответ на вопрос. Он и задал его только с тем, чтобы что-то спросить. Не начинать этот тяжелый разговор сразу.       – О том, что случилось вчера вечером и утром,– начал Торин тяжело. Лорин его перебила.       – Ваше величество,– но что сказать она не знала. – Все хорошо,– вымученно закончила она.       – Все _не_ хорошо. Но я тебя об этом не спрашивал. Я хотел владеть тобой, но мое тело предает меня и это желание. Я думал, что даю время тебе, а оказалось, что время нужно мне. В нашем уговоре не было сказано о том, как долго ты должна будешь оставаться со мной.       – Я полагаю,– начала было она, но резко замолчала, понимая, что только что перебила короля. Король, однако, ничего не возразил и вопросительно на нее посмотрел. – Я так поняла, что так долго, как вам этого захочется. И я согласилась на это.       – Да, согласилась. Так и будет. Я хотел лишь убедиться, что ты понимаешь это. То, что у меня… то, что ничего не получилось, не значит, что я отпущу тебя. Ты остаешься здесь. И это не значит, что я перестану пытаться…       – Да, конечно.       – Если бы… ты могла вернуться в тот день, ты бы решилась на эту сделку? Зная, что будешь чувствовать теперь, понимая, что твоих родных нельзя простить.       – А чего бы вы не сделали, чтобы оставить своих родных в живых? Родные могут совершать ошибки, могут оказаться трусами и предателями, но это не значит, что они перестают быть родней. Нет, я ни о чем не жалею. Моя жизнь была бессмысленная. Я обменяла ее на три жизни. Это будет им уроком. Они начнут свою жизнь заново, я верю, что у них все будет хорошо. Вы не отняли у меня ни жизнь, ни свободу…       – Вот как? Тебе настолько не нужна свобода?       – А что мне с ней делать, ваше величество?       – В первый день ты плакала.       – Потому что я боялась… этого. Не вас, а того, что не понимала и не знала.       – А теперь уже не боишься?       – До того, как… вчера… когда вы целовали меня – мне это было приятно. Я прошу вас, не судите себя. Не мучьте себя тем, что не в силах изменить. Время лечит даже самые сильные раны… Торин,– очевидно для нее вчера случилось больше, чем не случившаяся близость, если она осмелилась назвать его по имени, но она не отступилась. Она была уверена в том, что делает. – Вы временами на меня так смотрите, словно вы заставляете себя владеть мной и с гораздо большей радостью, вы бы меня отпустили.       – Что?       – Я не могу понять, зачем…       – Ты уже говорила это. Любая была рада оказаться на твоем месте. Но на твоем месте только ты.       – Чем я так особенна?       – Прекрати, Лорин! я не хочу об этом говорить.       – Значит, причина есть.       – Я не хочу об этом говорить,- раздельно по слогам произнес Торин, и ей пришлось замолчать. Она поймала его взгляд в этот момент, и ей показалось, что она знает ответ. Только еще не может его понять.       – _Они_ любили меня. Ведь так? Кто-то из них.       – Оба,– выдохнул Торин едва слышно, сдаваясь. – Они все спорили, кому ты достанешься. Волосы, как угольные копи. Улыбка ярче солнечного дня. Они сами были солнцем и луной. Свет. Днем и ночью. А теперь,– он оборвал себя.       – Но этим вы не вернете их к жизни.       Он схватил ее за руку и больно сжал запястье.       – Откуда ты знаешь? Я украл тебя у них. Они прокляли меня и ушли. Далеко, но живые! Не так сложно в это поверить. Когда ты рядом со мной – только это становится правдой. И я должен! Должен тебя взять! Чтобы так и осталось навсегда! Как ты не понимаешь этого?       – Вы должны принять то, что их больше нет.       – Этого я никому не должен. Они живы! Просто ушли… потому что обиделись на меня. И я бы не простил такое…       Она смотрела на него со смешанным чувством ужаса и жалости. Он говорил связно и последовательно, но то _что_ он говорил – он сходил с ума. Еще немного и он сам поверит в то, что говорит.       – Не смотри на меня так. Я не сошел с ума. Я помню, как их распяли и убили. На моих глазах. И я ничего не смог с этим сделать. Только слышать их крики… Первый умер Фили. Потом Кили. Потом я.       – Вы не виноваты в их смерти.       – Только я виноват. Я привел их в Эребор. Я отвел их на Воронью Высоту. Я оказался слишком слаб, чтобы их защитить. Меня прокляла моя сестра. А теперь и она умерла. Что мне еще делать?       – Вам не дано знать, какая судьба ждала бы их в Синих горах,– Лорин упала перед Торином на колени и схватила его за руки. – Утешьтесь тем, что они были рады умереть за вас! Потому что это правда! Они любили вас больше жизни! И они не задумываясь бы прошли этот путь с вами еще раз!       – Фили сказал, что я убийца.       – Это вы сами себе сказали. А я говорю вам – вы не убийца!       – Моя сестра сказала…       – Не она, а ее горе!       – Она не простила меня…       – Простила. Перестаньте! Перестаньте, Торин! Зачем вы мучаете себя больше, чем можете вынести! Вы потеряли их! Так скорбите об этом! Плачьте! Но только о том, что их нет! А не о том, что вы их убили! В этом нет вашей вины! Очнитесь! Очнитесь же, наконец!       Она резко поднялась на ноги и так же резко залепила Торину пощечину, забывая, что перед ней король, только желая, чтобы он уже, наконец, пришел в себя.       Торин медленно поднялся на ноги и, ничего не сказав, ушел.       Лорин бросилась на кровать и горько заплакала. Она мучительно хотела ему помочь. Но она не знала как.