Истерзанное сердце

      Тишина здесь была оглушающей. Огромное пространство над головой поглощало любые возможные звуки. Кажется, чтобы услышать собственный голос, нужно было закричать. Но здесь никто не кричал. Здесь было холодно, даже промозгло, воздух был тяжелым и как будто осязаемым. До него можно было дотронуться рукой, его можно было выпить – испить как глоток яду. И наконец, остаться здесь навсегда.       Торин мрачно оглядел зал. Периметр был небольшой, весь объем уходил в высоту. Это был самый нижний зал Эребора, если не брать в расчет многочисленные шахты, которые спускались еще глубже, в поисках драгоценных металлов и золота. Более трехсот ступеней вниз от главного зала. Усыпальница королей.       Ее не расчистили до конца от завалов, оставшихся после Смауга. И это злило Торина. Двалин и Балин несколько раз откладывали проект по расчистке этого и соседних – предназначенных для обычных гномов – залов. Главное устроить все для живых, говорили они. И Торин не соглашался. Но от этого ничего не менялось. Ему приходилось подписывать другие проекты – которые были нужны живым. И он знал, что так должно быть – сил на все сразу не хватит. Но знать было недостаточно.       Для _тех_ похорон здесь за несколько дней сделали все необходимое – поставили опоры, вычистили один из углов, восстановили часть лестниц, очистили стену.       Торин засучил рукава и принялся грузить в тележку камни и перевозить их за двери. Он старался не смотреть на ту единственную часть стены, которая ярко выделялась на фоне остальной – недостаточно очищенной, не истертой сотнями прикосновений, которые были частью прощальной церемонии.       Проработав около часа, он посмотрел на оставшиеся камни и без каких-либо эмоций заметил, что его работа оказалось ничтожной каплей. Обвал случился у самого свода зала и то, что к Усыпальнице остался доступ, было уже совершенной случайностью. Или провидением.       Он тяжело опустился на камень и все же посмотрел на стену. Зеленым отливал малахит. Ниши для этих могил остались еще с тех древних времен. Они предназначались для его деда, позже отца… но их тела лежат в неизвестных могилах, не в камне их родного дома. А для тех, которых похоронили здесь, Эребор никогда не был домом.       – Что ты делаешь, Торин?       Торин вздрогнул. Голос был тихим, и он знал его. Но голос не должен был звучать.       – Ты все еще упрекаешь себя в нашей смерти?       Гном подошел к нему и сел на соседний камень. Достал из кармана клинок и принялся затачивать лезвие.       – Не пугайся, ты еще не сошел с ума. Ты всего лишь спишь. И я – только сон твой.       – Фили, мальчик мой.       – Если ты хочешь, чтобы я сказал тебе, что ты не виноват – ты не виноват. Только ты знаешь, что это не так. Ты привел нас на смерть, Торин. Ты стоял и смотрел, как нас убивают. Ты ничего не сделал.       – Я не смог.       Фили пронзительно рассмеялся.       – А что ты можешь, Торин?! Запереть в темнице гномку и мучить ее своей не любовью? Ты не любил ее никогда, Торин! Ты никого никогда не любил!       Голос его становился громче, раскатами звучал по всему залу. Торин закрыл уши руками, но голос проникал и сквозь них.       – Это ты привел нас на смерть! Торин Дубощит! Убийца!       Торин замотал головой пытаясь отогнать этот голос. Он почувствовал тупой удар по затылку и все стихло.       Медленно он открыл глаза. И обнаружил себя лежащим на полу. Во сне он упал с камня, на котором сидел и ударился головой. Он потрогал затылок и поморщился от боли. На руке осталась кровь.       – Это я. Я не отрицаю,– выдохнул он. – Вы были слишком молоды, чтобы умирать. А я уже слишком стар, чтобы жить.       Он затушил лампы, которые прежде зажег, оставляя только один негасимый светильник в центре зала. И медленно пошел прочь, тяжело ступая по очень длинной лестнице. Когда на середине ее, он выбился из сил и вынужден был остановиться, он посмотрел назад. Как просто было бы упасть, скатиться вниз. Балин и Двалин не скоро еще решатся сюда заглянуть. Они заняты обустройством жизни для живых, что им мертвые? Его найдут не скоро, если вообще найдут – следующие похороны здесь только его… И он к тому времени уже успеет проститься с жизнью…       Но он упрямо повернулся и пошел наверх. Он прошел по главному залу и вышел за ворота. Лето. Удушливая жара тут же окутала его с ног до головы, выгоняя всякие остатки холода Усыпальницы королей. Не удивительно, что там он думал о смерти – в таком-то зверском холоде.       Холод. В _тот день_ было холодно. Морозно и стыло. И только к ночи пошел снег. Снег своей белизной скрывал кровь.       «Род Дурина прервется здесь!»       Торин мотнул головой, отвел взгляд от треклятой Высоты и вернулся обратно в Гору.                     Лорин сидела за вышивкой, когда пришел час обеда. Раздались шаги на лестнице. Как обычно, Берт нес ей что-нибудь поесть. Она даже не поднялась на ноги. Но с приближением шагов, она поняла, что это был совсем не Берт.       И если Берт коротко стучал, прежде чем войти, то Торин вошел без стука. Гномка вскочила на ноги, опускаясь в глубокий поклон реверанса. Вышивка упала с ее колен на пол. Она не успела поднять ее – это сделал Торин. Отчего Лорин густо покраснела.       – У тебя неплохо получается,– сказал он, – что это?       – Носовой платок. Я, кажется, вечность назад его начала вышивать.       – Чего же вечность?       В платке не было ничего такого, что требовало бы вечность работы. Это даже Торин понимал. Красивый, аккуратный – вечера на два, на три. Если уметь это делать. А по ровным стежкам было понятно, что Лорин это умеет.       – До того… я работала прачкой… Это было тяжелая работа и я очень уставала… ни на что больше не было времени. А сейчас я смогла закончить свои старые вышивки.       – Так я, стало быть, даже счастье тебе принес?       – Что с вами, ваше величество? – она осмелилась посмотреть на него, испугавшись того как звучал его голос. – Вы больны?       – Я здоров. А ты?       Она пожала плечами и достала из ларца на столе законченный кусочек материи. Она протянула его Торину.       – Это вам,– тихо добавила. Торин через силу заставил себя взять протянутую вещь и посмотрел на нее.       Белый носовой платок, вышитый серебристой и черной нитью. Первая буква его имени. И цветочный узор вьющийся вензелями по краям. Удивительно красивая работа.       – Зачем? – проговорил он. Он не хотел и не мог быть ей ничем обязанным. Даже за этот крошечный подарок.       – Вам не нравится?       – Я спросил «зачем»?       – Мне хотелось сделать вам приятное…       – Ты прекрасно знаешь, какое «приятное» я от тебя жду!       Лорин вся вспыхнула. Она кивнула.       – Это всего лишь платок… если он вам не нравится – сожгите или выбросите его! – дерзко ответила она и испугалась своей дерзости. Щеки ее побелели. – А про другое приятное… я благодарю вас за то, что пожалели меня и дали мне время. Я только не думаю, что к этому можно приготовиться и время, проведенное рядом с вами, хоть что-то поменяло. Я готова быть с вами, когда вы этого пожелаете.       Торин подошел к ней ближе и провел рукой по ее щеке.       Она посмотрела в его глаза. Пронзительно зеленый взгляд. Она по-прежнему боялась. Но она была не права, когда сказала, что время ничего не поменяло. Теперь она могла контролировать свой страх. Она, по крайней мере, не упала тут же в обморок.       Торин опустил руку на ее шею, ощущая как под его пальцами пульсирует вена.       Это ведь так легко, сожми руку сильнее. И все будет кончено. В его руках была ее жизнь. Ее жизнь ничего не стоила теперь. И некому было ее защитить. Она сама выбрала защищать своих братьев и отца.       Он с трудом разжал руку и отпустил ее.       – Ты сказала, что готова сделать мне приятно,– он сел на край ее кровати, небрежно бросив ее платок на стол. – Делай.       Она подошла к нему ближе, расстегнула пуговицы на его рубашке и прикоснулась губами к его шее, обжигая его своим дыханием, так что он даже вздрогнул. Она продолжила его целовать. Мягко она подтолкнула его, помогая упасть в подушки. Она распахнула его рубашку совсем и погладила его живот и грудь. Он резко схватил ее за руки, заставляя ее потерять равновесие и упасть прямо на него. И он медленно перевернулся с ней, оказываясь сверху.       Он провел рукой по ее волосам, наматывая их на ладонь. Черные словно уголь.       «Это все, что тебе осталось, убийца!»       Он увидел слезы в ее глазах. Они привели его в чувство.       «Никогда не заставлю ее плакать! Никогда!»       Он поднялся с кровати и быстро застегнул свою рубашку.       – Ваше величество? – тихо позвала его Лорин.       – Не сегодня,– отозвался он и быстро ушел.       Спустя какое-то время Берт принес обед. Еще позже – ужин. Но за ней Берт не пришел. И эту ночь – первую из ряда ночей (если не считать того времени, пока он был болен), она ночевала одна в своей темнице.