Истерзанное сердце

      Матушка легонько ударила его по рукам.       – Торин, хватит уже!       Но он все равно настойчиво лез к столу, чтобы умыкнуть пару кусков пирога до обеда – для себя и Фрерина. И не понимал, чего она так на него сердится. И без того ведь в последнее время он чувствовал себя всеми покинутым и заброшенным. Он знал, что он – будущий король Эребора и отец часто выговаривал матери, что та его слишком балует, на что матушка всегда говорила, что успеется ему еще испить горькой чаши, пусть хотя бы пока маленький будет светел и беззаботен. Торин не понимал и половины того, что о нем говорили. Но знал, что мама всегда на его стороне. Всегда за него. А тут… ни обнимет, ни приголубит – только и делает, что ругает – то не трогай, туда не ходи…       Ух, как он был зол.       Побежал за их домашней собачкой, специально ее шугнув, и словно невзначай зацепился за тумбу, и уж совсем будто бы не нарочно, столкнул с нее любимую мамину вазу.       Собака первая испугалась и скрылась где-то за шкафом. А Торин остался стоять на месте, словно громом пораженный. В тот же миг пожалев о содеянном. Вазу эту отец сам лепил – давно еще, когда ухаживал за матушкой, и была она символом их брака. Счастливого брака.       И вот ваза, старательно раскрашенная позже самой матушкой, лежала на полу в виде кусочков, которые уж точно никак не склеить.       У Торина свело судорогой дыхание. Все на свете внутренние голоса кричали «беги!». Но он стоял на месте. Мало что он понимал о том, что такое быть королем. Но вот точно знал, что бежать теперь – последнее самое, что можно сделать.       В лицо принимать теперь даже не крик матери и упрек, а ее слезы – ведь точно что будет плакать – было невыносимо. Но уйти было еще невыносимее.       Так он и стоял, пока матушка не выбежала из соседней комнаты на звук и не замерла.       Она долго стояла и молчала. Торин головы на нее не поворачивал. Просто не мог.       И матушка поняла, что он специально. Он это спиной чувствовал.       – Ты зачем это? – спросила она, и голос ее был грустным, но не злым.       – А почему ты меня разлюбила? – сказал он одним выдохом, поворачиваясь к ней, и покраснел.       – Я тебя разлюбила?       – Да. Не читаешь мне книги. Не гуляешь со мной. Не разговариваешь. Не любишь! – он посмотрел ей в глаза. И неожиданно увидел в них улыбку.       – Так ты взрослый уже совсем стал, Торин. И не значит это все, что я тебя не люблю! Просто…       – Что просто?! Просто так ничего не бывает! Ты сама говорила! У всего есть причина!       – Да, ты прав… мы не говорили тебе, только…       Она внезапно побледнела и медленно осела на пол. Она не теряла сознание, но внезапно не могла говорить. Торин позвал на помощь. И бросился перед ней на колени.       – Ты чего, мама? Ты чего? Из-за вазы? Прости меня! Я не хотел! Я не буду больше!       Его оттащили от нее. А ее унесли куда-то в комнаты, куда его уже не пустили. Лекарь прикрикнул на него, чтобы он сидел тихо. И он сел на табуретку у камина. И сидел тихо и недвижно следующие несколько часов, пока к нему не подошел отец.       – Все хорошо будет, Торин.       – Это она из-за вазы? – тихо спросил он.       – Ты наконец-то разбил эту ужасную вазу?! – воскликнул отец. – А я все надеялся, что когда-нибудь это сделает Фрерин. И славно. Она такая уродливая была.       – Но как же… это же символ…       – Запомни, сын. Символы не нужны, когда есть то, что они символизируют. Зачем смотреть на уродливую вазу, когда можно друг на друга смотреть. Идем, кажется, уже пора.       – Пора?       – Да.       И взяв сына за руку, он отвел его в комнату матери. Там был лекарь и еще несколько гномок, они суетливо бегали по комнате. Было темно и странно пахло. Мать лежала в подушках, и на груди ее лежал сверток.       – Подойди ближе, Торин. Познакомься со своей сестрой…       Торин заставил себя проснуться. Иногда это у него получалось. И он мог не смотреть до конца свои кошмарные сны. Сегодняшний сон точно не был кошмаром – одно из самых счастливых его воспоминаний. День, когда у него появилась Дис. Он именно так всегда называл этот день. Ни когда у него родилась сестра, ни когда у его родителей появилась Дис.       Нет. День, когда у _него_ появилась Дис.       Он прекрасно помнил, как увидел ее в первый раз. Как взял ее на руки. И как полюбил до конца жизни в этот же самый первый миг. Его любимая крошечная, маленькая сестренка.       Он становился старше, и все чаще мать уступала отцу в вопросах его воспитания, и все яснее он понимал свой долг быть наследником и будущим королем. Но в этом всем всегда было что-то вне этого долга – его сестра. Он заботился о ней. Прикрывал любые ее шалости, когда она стала старше. Не раз его наказывали из-за нее. Даже зная, что за провинность ее не накажут, а с него спросят в трижды строже, он все равно всю вину брал на себя.       Это была его Дис. Его маленькая сестра.       Она всегда оставалась его маленькой сестрой, даже когда вышла замуж и родила один за другим двоих сыновей. Даже когда сыновья эти выросли, а муж ее погиб. Он не произносил этого вслух и называл ее только по имени, но в душе его она навсегда так и осталась теплой и солнечной – его маленькой сестрой.       Жизнь никогда не была легкой. После смерти ее мужа, было время, когда им почти что и нечего было есть. И Торин отдавал им последнее. И сам голодал неделями. Та осень была неурожайной, а зима за ней холодной и длинной.       Дис могла только догадываться, чего Торину стоило выкормить ее и двух маленьких детей. Он брался за самую неприглядную работу. Гномы все еще были не в почете, и хотя все прекрасно понимали, что выполняют работу они гораздо лучше людей, платили им меньше…       Торин с облегчением понял, что Берт уже увел Лорин из комнаты. И он был один. Так было легче. Бывало, что кошмары мучили его ночь напролет, но чаще приходили в утренние часы, перед самым пробуждением, чтобы мучительнее отпечататься в памяти на весь день. Поэтому он и приказал Берту уводить ее раньше, чем светает. Минуты его слабости были только его.       Он поднялся на ноги и прошелся по комнате. Несколько раз скрипнули половицы. Заменить их надо. А то прогниют совсем, и провалится он…       А куда он, собственно говоря, провалится?       С тоской, Торин понял, что, в общем-то, никуда. Под досками камень, ниже пола не упасть. А жаль.       Он постарался сосредоточиться на этом, и еще на других вопросах, которые требовали его решения.       Но утренний сон так просто не желал его покидать. Может, потому что это был не кошмар, а воспоминание. Лучший день его жизни.       Как насмешка и как проклятие явившийся ему сейчас.       Он умылся ледяной водой, но это не помогло.       Вывести из стойла пони и ехать за ней. Упасть на колени. Просить прощения.       Да вот только за что?       Что не сберег?       На то воля Махала была, чтобы их забрать, а его оставить заживо тут гнить под своими тяжелыми мыслями, как под столетней кучей осенней листвы.       – Довольно! До-воль-но! – с отчаянием прорычал Торин. Отчаяние было от того, что он и сам не верил, что эти мысли могут его оставить. И он может жить. Какой ему жить?..       Он накинул на себя халат и спустился в комнату Лорин. Она уже успела заснуть и не проснулась от шума его шагов. Он постоял немного, смотря, как она спит.       Потом посмотрел по сторонам. Комната сильно изменилась, с тех пор как в нее поселили гномку. Раньше здесь была лишь одна жесткая кровать, да стол со стулом, теперь здесь было много подушек, ткани, даже шторы висели, а в углу была сложена простая печь для обогрева. Комнатка наполнилась уютом и светом. Жизнью.       Торин отдернул себя.       В углу на полу стояла большая кадка с небольшим розовым кустом. Всего пять или шесть бутонов.       И всего то? Он ведь велел принести много цветов.       – Почему так мало цветов? – пробормотал он растерянно. Он и не думал будить Лорин, но она проснулась. Поспешно села в кровати, прижимая к груди одеяло.       – Ваше величество?       Он удивленно посмотрел на нее, словно и не знал, что она здесь.       – Вы что-то сказали?       – Почему здесь нет цветов? Я ведь велел Берту наполнить эту комнату цветами.       – Прошу прощения, ваше величество, это я попросила его убрать большую часть. У меня от их запаха кружится голова. Я благодарю вас…       – Ты не любишь цветы? – Торин нахмурился, угадывая это между строк.       – Розы - нет,– честно ответила гномка. Что она уяснила для себя за все это время совершенно точно – королю лучше не лгать.       – Эти цветы были не для тебя,– немного раздраженно отозвался он.       Спрашивать, для кого она не решилась. Опустила голову. Спрашивать зачем он явился к ней в такую рань и спрашивает о цветах она не решилась тем более. Молча ждала, что он будет делать. А он ничего не делал. Просто ушел, ничего не сказав. А через час пришел Берт и убрал из комнаты последнюю кадку с цветами.