Акционерное общество «Запудривание мозгов и компания!» Эрик Эммануэль Шмит
От костра шло уютное тепло, переливы пламени гипнотизировали, аппетитный запах еды кружил голову; где-то наверху шумела листва, выл ветер. Идиллия. Но в этой дрянной жизни счастья нет: к костру прилагались два орка, дикий голод, боль во всем теле и связанные руки-ноги. И завязавшиеся узелком мозги. Но это их обычное состояние, так что вычеркиваем этот пунктик из списка неудобств. — Можешь рассказывать, крыса, — милостиво разрешил арбалетчик. — А мясо? — чудесное, сочное, с хрустящей корочкой, такое ароматное, такое вкууусное, такое… — Ишь чего захотела! — усмехнулся он, — дай эту свою… — орк сосредоточенно наморщил лоб и по слогам выдавил, — ин-фыррр-мун-цию, а жрать потом будешь. Обладай высокотоксичный гнев, которым был пропитан мой взгляд, физической силой, орки бы испарились, и атмосфера Арды загрязнилась двумя неэкологичными облачками. Но, увы и ах, это не реально. Я тяжело вздохнула и поведала: — Мясо. Мясо, мясо, мясо-мясо мяа-а-а-асо… Ау! От пощечины моя голова мотнулась на шее и, кажется, загудела: давным-давно мумифицировавшийся мозг какое-то время бился о стенки черепа, подобно маятнику. — Издеваешься, тварь?! — прорычал местный, замахиваясь снова, — да я тебя… — Стой! Зашибешь ненароком… — вклинился безарбалетный орк — воплощенный голос разума. Арбалетчик зарычал. Пустил пар из ушей (находись мы в мульт-вселенной, оно бы так и произошло). И залепил «голосу разума» затрещину. Раздался весьма характерный звук, добыть который можно при помощи кастрюли, надетой на чью-то глупую голову, и могучей ручки, обрушенной на эту самую кастрюлю. Орки замерли. Налитые кровью глаза, тяжелое, с порыкиванием, дыхание, искаженные жуткими оскалами морды, напряженные мускулы (последний вывод сделан после наблюдения за позами аборигенов; я еще не научилась видеть сквозь доспехи) … Два зверя, хищника, готовых вцепиться друг другу в глотки. Слепая ярость в свежевымытом виде. Я предвкушающе заерзала: сейчас из-за меня подерутся парни! И если не убьют враг врага, то хотя бы покалечат, облегчив тем самым побег милому скромному безобидному существу. А что? Надежда — полезное чувство… Бывший голос разума по-медвежьи рыкнул… смачно плюнул арбалетчику под ноги и сел к костру. Все, я так не играю! Нет предела разочарованию, как нет и слов, чтоб его выразить. В моем богатом лексиконе остались только восклицательные, посылательные и проклинательные знаки! — Рассказывай, дрянь, — орк грубо схватил меня за плечи и хорошенько встряхнул, — если снова будешь шутить со мной — пожалеешь! Прорычав это, абориген отшвырнул меня. Вот же… тетрагидроксоаллюминат калия*! Да прольется концентрированная аш два эс о четыре** на твою голову! Да будешь ты вечно ходить по раскаленному плюмбуму***! Изгнав предательское щекотание в носу надменным фырканьем и пару раз моргнув, избавляясь от слез, я задушевно начала: — Эта, бесспорно, длинная и захватывающая история началась с моей ошибки, самой глобальной, фатальной, и — не побоюсь этого слова — роковой. Сделала пазу. Орки заинтригованно подались вперед, отсветы огня заплясали по их мордам и зажгли алые огоньки в глубине глаз. — Я родилась. Аудитория отреагировала отрицательно (что поделаешь, орки не доросли еще до философии). Ну ниче: уверена, бактерии мое высказывание оценят. — Эй, если я не расскажу все с самого начала, вы ничего не поймете! Я ж не успела сказать, что имела глупость родиться в семье… – эх, простыми гражданами РФ орков не удивишь. Тэээкс, кто у нас есть? Маньяки-убийцы не катят, ибо они банальны. Каннибалы? Нет, противно. Понятия «стоматолог» здесь нет, а розовые слоники — это даже не смешно, — в семье… А вот в чьей — не знаю. Родители увидели меня, испугались, убежали и спрятались, да так качественно, что найти их не смогли…***
Час ночи. Или час дня. Или вообще не «час»: в этой части Лихолесья и день, и ночь на одну морду, причем злобно перекошенную — по крайней мере, так думал Голлум. А еще он думал о мерзких цепких побегах, о злых колючих ветках, о страшных деревьях-великанах, о хищных тварях, шныряющих в кустах, таящихся в листве, готовых напасть в любой момент. О смертельной опасности, навстречу которой его вел (точнее, гнал) «с-ссветящ-щ-щийсся с-сстарик», произносящий непонятные речи о «морали», «добре», «нравственности» — страшных зверях, от имен которых гудит голова. Лупоглазик закинул сумку за спину, и в воздухе расцвело облачко меловой пыли (по неизвестным логике причинам оно имело грибовидную форму). Тварь, собиравшаяся схарчить Голлума (На закуску. Как чипсину или канапешку…) обиженно чихнула и шмыгнула под куст. Дистрофик этого не заметил: его мыслишки перетекли в другое, более приятное, русло. Он думал о ней. О той, ради которой сейчас продирается сквозь густые заросли. Ради которой тащит эту дурацкую «сс-сумку». Терпит голод, лишения и общество «грозссных эльфссов» и «ссстрашного ссстарика». Ради которой готов на все. Его не пугали орки, эльфы, пауки; не страшила и сама смерть. Он был готов идти куда угодно и творить любые безумства, смог бы даже «на бис» прыгнуть в жерло Ородруина, лишь бы снова увидеть ее. Любоваться ее совершенной красотой. Знать, что она рядом. Что ей ничто не угрожает. Что ее не сопрут «мерзссские хоббитсссы». Второй раз. Голлум зашипел, пристроил сумку поудобнее, и пошлепал вперед чуть быстрее. Ради нее, его прелести, лупоглазик был готов даже спасти злую человексссу. Треск и шелест, доносившиеся сверху-сзади, настигли их, осыпав дождем сломанных веточек и мертвых листьев, а потом и обогнали. Лев Николаевич проводил «аномальное явление» невнимательным взглядом и вяло удивился интенсивности здешнего движения. Невидимые торопыги хаотично вильнули вправо, затем — влево, окончательно сбиваясь с прежней траектории. Жизнь в Лихолесье била ключом…***
— …по голове. Да так, что мозги короля пауков веером тяжелых серых капель разлетелись вокруг. — Уух! — одобрительно выдохнули далекие от биологии орки, не подозревающие, что мозгов у восьминогих тварей нет.**** Меня этот вопрос тоже не волновал, я вообще унеслась в безумную степь вдохновенного бреда: — Но гигант этим важным органом никогда не пользовался, поэтому и потери не заметил. Его огромные многосуставчатые конечности молотили воздух, венчающие их шипы проносились в миллиметрах от меня, а пропитанные вязким ядом дьявольски острые жвалы громко лязгали. Для наглядности я пару раз клацнула зубами. — Ээх! — шарахнулись орки. Это произошло не потому, что у меня внезапно выросли зубки, как у Чужого; дело в том, что благодарная публика была неплохо разогрета в микроволновке кровавого триллера о сиротке-маньяке, зверски убившей тринадцать своих опекунов и завоевывающей мировое господство. Кстати, вот рецептик моего успеха: берете орка (чем тупее, тем лучше) и начинаете говорить о том, что ему интересно. Не стесняясь, щедро сдабриваем свою речь словами «кишки», «кровь», «мозги», а также сочными описаниями эпичных битв. Поначалу субъект будет возмущаться, но потом втянется. Если вас раздражает его недовольное бульканье, добавьте щепотку «секретной информации», правдоподобно сочиненной по ходу дела, а затем подбавьте жару. Только сильно не увлекайтесь. Помните: нужно подать свой блеф оригинально, но не абсурдно. И тогда вы успешно приготовите орка, заболтанного до неадекватности. — Наконец из его окровавленной глотки вырвался полный гнева и отчаяния вой, поперечно-спирально зазубренным шилом, - ой, а как это? Логика, физика и биология нервно грызли ногти в сторонке, оставив бесплодные попытки застрелиться, отравиться и удавиться (все — одновременно), — пронзивший искрящийся от напряженной тишины воздух. Я наступила ногой на чуть подрагивающий труп, и сотни пауков перевернулись на спины, признавая мое лидерство. — Ыых! — в унисон восхитились орки. Я сделала глубокий вдох, давая горлу отдых и заодно втягивая в себя витающие в воздухе молекулы вдохновения и вирусы упоротости. Обнаружившая брешь в моей болтовне тишина мощной волной хлынула на поляну, в считанные мгновения затопив ее абсолютным беззвучием. Хрустнула веточка, затем другая. Вкрадчиво шелестнули жухлые листья, примятые осторожной ногой. Шею обдало чье-то дыхание. В голову ударило совершенно неуместное: «Вампир!», а спина покрылась пупырчатыми мурашками. Крик залип где-то в горле, сердце обросло инеем и повесилось. А потом я почувствовала осторожное прикосновение к веревке, туго стягивающущей мои запястья за спиной. Меня не бросили, не бросили помирать, и сейчас спасают! Сердце воскресло и принялось исполнять победный танец-топотун. — Эй, крыса, что дальше-то было? — звуки грубого орочьего голоса развеяли розовый туман восторга и любви ко всему живому. Ой. Так-так-так… — Нууу… они все признали мое доминанство… то есть превосходство… и… Ловись, мысля, ценная и не очень; ловись хорошая, чудесная, замечательная; ловись, зараза, паразитка, дезертирша! — Ииии? — протянули бравые вояки. Возня за спиной ощутимо ускорилась. — И… и… — дрожащими губами вымолвила я, ощущая в голове абсолютнейший, бескрайнейший вакуум. Мозги превратились в тупо ноющий комок ваты, неспособный выработать даже самую завалящую идейку, или полудохлую мыслишку, или рахитичную тень озарения. Я панически металась по захламленному чулану собственного сознания, лихорадочно выискивала нужное решение и… не находила его. — И, — прошептала я, чувствуя, как внутренности превращаются в ледяной ком. В глазах орков медленно и неотвратимо разгоралось понимание. Понимание того, что их одурачили. Я непроизвольно сжалась в меленько вибрирующий комочек. Мне крышка. Крышняк. Крышнец. — Так ты лгала, тварь?! — арбалетчик шмякнул меня о дерево, — что за?.. Голлум, больше не скрытый моей могучей спиной, сделал круглые глаза и невинно улыбнулся во все шесть зубов и только что ручкой не помахал. Я, сползая вниз по стволу, застонала, вложив в этот жалкий звук все обуревавшие меня эмоции. Коротко свистнул ятаган…