Один шаг назад

Спустя несколько дней Мо Жань наконец-то вышел на улицу. Сидение в четырёх стенах становилось невыносимее с каждым днём. Если по началу принц большую часть времени спал, то теперь для сна ему с лихвой хватало ночных часов. Днём он маялся от скуки, переворачиваясь с боку на бок или расхаживая по комнате, заново знакомясь с некогда своей опочивальней. По ночам же с ним снова оставался кто-то из семьи, бережно охраняя его сон. Засыпать вот так, когда на тебя устремлены обеспокоенные взгляды близких, было ужасно тяжело. Мо Жань чаще всего отворачивался от них, старательно держа глаза закрытыми, чтобы сон сморил поскорее. В его голове постоянно вертелось множество мыслей, не дававших покоя. Среди них чаще всего встречалась одна — всё это дурман, который на него напустил кто-то. На улице гулял ветер, проносясь мимо дворцов, залетая в открытые комнаты. Вокруг суетились слуги, во всю готовясь к предстоящему торжеству. Госпожа Нин распорядилась украсить каждый дворец как можно роскошнее, при этом не переступая тонкую грань между императорским великолепием и безвкусием с его всевозможными яркими кричащими красками. Эта суета сама по себе хотя бы немного да ободряла Мо Жаня. Уставший постоянно одёргивать себя от мыслей, что всё это не по-настоящему, он просто решил плыть по течению, наблюдая, что же будет с ним дальше. Но когда вокруг сновало столько людей — каждый такой разный, при этом до боли живой и настоящий, уверенность робко отзывалась в его сердце, как бы альфа не сопротивлялся. Неожиданно на его плечи опустился плащ с меховым воротом, укрывая от ветра. Мо Жань обернулся и заметил стоящего рядом с ним Мо Жэня. С робкой улыбкой брат глядел на него и невесомо поддерживал под руку, боясь, что силы вновь покинут Мо Вэйюя, и тот пошатнётся. Альфа благодарно кивнул, не произнося ни слова. Поначалу он переживал, что такое немногословие, так не свойственное ему семнадцатилетнему, покажется всем подозрительным, но вопреки переживаниям, никто не спешил тыкать в него пальцем, изобличая в обмане. Для всех страх смерти был достаточно весомой причиной таких изменений. Осознав это, Мо Жань решил оставить всё, как есть. После встречи с отцом альфа больше не стремился доказать всем, что всё окружавшее его — всего лишь иллюзия. Вместо этого юноша мудро решил помалкивать и наблюдать за происходящим в ожидании какого-то знака, который прояснит произошедшее, надеясь на его существование. — Не хочешь пройтись до беседки возле пруда? — предложил Мо Жэнь, указывая в сторону, где вдалеке виднелась переливающаяся перламутром вода. Мо Жань кивнул и они побрели туда. Небольшая беседка не смогла бы никого укрыть за своими стенами, но в такую не самую холодную погоду посидеть в ней, чтобы перевести дух, было вполне сносной идеей. Шли неспешно, Мо Жань смотрел под ноги, стараясь не споткнуться, тело слушалось его с трудом. Шишка на лбу и рана на затылке заживали медленно, а временами вспышки головной боли терзали принца. В беседке уже были приготовлены подушки для удобства, а на столе стоял небольшой чайник, из носика которого вырывался пар. Мо Жэнь поблагодарил слуг, Мо Жань же даже их не заметил. Мо Жэнь помог ему опуститься на подушки, словно немощному старику, но Мо Жань именно таким стариком и чувствовал себя ещё со времени пробуждения. Казалось, что кости его истончились, став совсем хрупкими, и переломить их мог даже лёгкий порыв ветерка. А то, как носились с ним все близкие, лишний раз подтверждало это. Мо Жань стиснул край плаща, его пальцы в этот момент казались совсем лишёнными всякой силы, он почувствовал себя ужасно истощённым, хотя до выхода на улицу казалось, что ему стало лучше. Заметив его потерянный взгляд, Мо Жэнь попытался отвлечь брата небольшой беседой. Только отвечал Мо Жань с большой неохотой, изо всех сил заставляя себя думать, что стоит сказать, как отреагировать. — Извини, — в конце концов выдохнул тяжело Мо Жань. Сил у него не осталось совсем. — Всё в порядке, — ответил младший брат и понимающе улыбнулся ему, замолкая. Он протянул руку к чайнику, и вместо разговоров просто налил Мо Жаню горячего чая. Сизый пар взвился над фарфоровой расписной чашей, устремляясь ввысь, чтобы после раствориться в воздухе, стать ничем. Мо Жань взял чашку в руки, посмотрел на чай внутри, размеренно покачивающийся из стороны сторону. Тогда он вздрогнул и перевёл взгляд на пруд. Вода в нём тоже раскачивалась, но только от дуновения ветра. Он вырисовывал на водной глади рябь, которая затем обращалась маленькими волнами, чьи небольшие гребни ударялись о кальку снова и снова. Глядя на это, Мо Жань наконец-то отмер и отпил из чашки. Вкус чая показался ему совсем незнакомым, ведь в последние годы жизни он совсем перестал пить что-то, кроме вина. Он упивался алкоголем, чтобы забываться в пьяных снах, в которых мечтал повернуть время вспять. И вот его самое сокровенное желание сбылось. А он был даже не в силах поверить с это. Возможно, будь Мо Жань прежним собой, он с радостью уверовал в дарованный ему богами второй шанс, а не истязал себя дурными тяжёлыми мыслями, по итогу убивающим в нём всякое желание что-либо делать. Мо Жань полностью отрешился от мира, в голове осталась только пустота. Даже глаза, казалось, поблекли, теряя живой блеск. Осталось лишь тело, разум же словно погрузился в дрёму. Ветер всё также гнал волны, а волны всё также разбивались о камни. Если Мо Жань не выпал из реальности, то он увидел бы, как с другой стороны пруда медленно шёл куда-то один юноша. Но он так и не заметил, и лишь когда Мо Жэнь вдруг сказал: «Это Ши Мэй», Мо Вэйюй вздрогнул слегка, сбросив оцепенение. Однако наследный принц не успел даже никак отреагировать, сказать что-либо, как Мо Жэнь, помахал ему рукой, с улыбкой подзывая. Мо Жань хотел застонать от негодования. Разумеется, все в его семье знали о нежных чувствах, которые наследный принц испытывал к этому прелестному омеге. Да он и не скрывал этого. Его особое отношение к Ши Мэю сложно было не заметить. Поэтому после его пробуждения особой мантрой, которой его каждый раз пытались приободрить становилось «Скоро придёт Ши Мэй», «Ши Мэй обещал тебя навестить», «Ши Мэй принесёт тебе кое-что вкусное». Ши Мэй. Ши Мэй. Ши Мэй. Ещё никогда в жизни Мо Жаня не было столько Ши Мэя. Будь он прежним, Мо Жань, наверное, с радостью ждал бы прихода Ши Мэя, ловил каждое его слово, любовался им со стороны. Вот только сейчас того Мо Жаня уже не было здесь. Вместо него был совершенно другой человек, который понятия не имел, как же ему теперь общаться с Ши Мэем, реагировать на его имя. Но никто не догадывался об этих терзаниях наследника престола, оттого лишь чаще прося Ши Мэя проведать его, принести что-то, побыть рядом. Когда Ши Мэй приблизился к беседке, Мо Жэнь тут же приглашающе кивнул, предлагая ему присесть рядом с Мо Жанем. — Твои занятия уже закончились? — спросил Третий принц, продолжая поддерживать вежливую атмосферу. — Да, — Ши Мэй грациозно опустился на подушку, плавность его движений завораживала. Эта была та красота, которая подкупала своей нежностью и покорностью. Ши Мэя хотелось защищать, оберегать, спрятать его от жестокого мира в коробочке, повесить её на шнурок, перекинуть через шею, и носить под множеством слоёв одежды поближе к сердцу, чтобы никто не смог добраться до него, осквернить своими отвратительными взглядами и тем более грязными руками. Вот только теперь Мо Жань понимал, что самого омегу никто даже спросить и не подумал, а нужна ли ему такая забота, больше напоминавшая собой одержимость. На самом деле Ши Мэй был далеко не безобидным юношей. Он мог постоять за себя, просто ему не представлялось возможности проявить эту свою сторону, к тому же он находился под защитой пика Сышен и самого наследника престола. Ши Мэй рассказывал что-то о прошедшем уроке, на котором один из наставников показывал ему, как правильно готовить целебные снадобья. Если бы прошлый Мо Жань удосужился внимательно его послушать, а не пускать слюни, думая о том, как они поженятся и будут вместе счастливо править страной, то заметил, как горят живым интересом персиковые глаза, как радостно звучит мягкий голос. Сейчас Мо Жань это понимал. Это осознание делало ему больно, вновь показывая, каким слепцом он являлся. — Как ты себя чувствуешь, А-Жань? Услышав своё имя, Мо Жань постарался улыбнуться и сказать, как можно увереннее и радостнее: — Уже лучше. Скоро снова вернусь в строй. Губы Ши Мэя мягко изогнулись, являя миру нежнейшую улыбку. Но Мо Вэйюй, видя её, больше не мог наслаждаться этой красотой. В его голове прочно засела одна мысль «Ты правда улыбаешься, потому что хочешь? Или же всё это очередной обман?». Мо Жань не держал обиды на него. Больше альфа ругал именно себя: что был таким дураком, не видел дальше своего носа и не желал видеть, упиваясь фантазиями, решил всё за Ши Мэя, ни разу не задумавшись, чего хочет сам омега. Легко жить мечтами, тяжело сталкиваться с реальностью. Ши Мэй прекрасно видел, в каком состоянии был принц. Кожа его не то что побледнела, а скорее посерела, под глазами запали тёмные круги, а сами глаза из чистого рудника превратились в топкие болота, пугающие своей бездонностью. Разговаривать он явно не хотел, да и вообще выглядел весьма измождённо, отчего юноша подумал, что не стоило его сегодня выпускать на улицу. Он не мог не волноваться о нём. Третий принц тоже не был слепцом, только помня о яром желании старшего брата выйти из покоев, решил помочь ему. Хотя сейчас и сам корил себя. Мо Вэйюй всё также смотрел на пруд, уже окончательно отрешившись от разговора. Он не слышал, о чём сейчас беседовали Мо Жэнь с Ши Мэем, и тем более не заметил, как к ним присоединился Сюэ Мэн. Привычно облачённый в одежды пика Сышен, с поблескивающими доспехами, укрывавшими плечи, и самодовольным видом. — А этот что? — он, скривившись, указал кивком на Мо Жаня, будто бы там сидел ни его двоюродный брат, а какая-то мерзкая тварь. Прекрасно понимая, к чему может привести их привычный спор, Ши Мэй тут же поспешил вмешаться, чтобы избежать драки или ссоры. — А-Жаню очень нравится этот пруд, — на губах его расцвела робкая улыбка. Мо Жэнь тут же подхватил его слова, согласно кивая. — Да, кувшинки этого пруда действительно красивы… На самом деле не было Мо Жаню никакого дела до этих кувшинок, он их даже не замечал, лишь в пол уха слушая, о чем идёт речь. — …но как по мне, так цветы в Павильоне Алого Лотоса намного красивее, — закончил свою мысль Мо Жэнь. Мо Вэйюй почувствовал, как немеет его голова. Губы же сами собой поджались, исказившись в тонкую бледную полоску. Павильон Алого Лотоса скрывал много тайн и воспоминаний, а за своим названием прятал старую легенду, которую услышав единожды сложно было забыть. Давным-давно жил на свете один заклинатель. В миру он прославился своей силой и отвагой, не существовало чудовища, которого он не смог бы убить, врага, которого не смог бы победить. Однажды к нему обратились жители глухой деревеньки, моля о спасении от страшного монстра. Четыре раза в месяц злобная тварь похищала по одному жителю деревни, утаскивала жертв в лес и там выпивала из них всю жизнь. На утро находили лишь иссохшие трупы людей у самой границы леса. Заклинатель откликнулся на их зов и примчался в деревню, чтобы сразиться с чудовищем и освободить деревню от страданий. В тёмную ночь, когда даже луна сокрылась за мрачными тучами, он ступил на землю запретного леса, где скрывался его враг. Перешагнув через границу, отделявшую деревню от леса, оказался он вовсе не в простой чаще, а по ту сторону мира людей. Стоило его ноге ступить на демонические земли, тишина, оставшаяся по ту сторону границы, разбилась о множество звуков. Ухала сова где-то сверху, шуршали крылья птиц. Высокие деревья рвались в вышину, к небу, на котором бескрайним полотном растелилось звёздное плато. Лишь луна всё никак не решалась показаться из-за туч. Заклинатель пошёл вперёд, пока не оказался в самом сердце леса. — Кто тот смельчак, что посмел войти в мои владения? — раздался неожиданно женский голос. Заклинатель смело выступил вперёд и громко произнёс: — Я! Я тот, кто заберёт твою жизнь и освободит деревню от смерти! Мягкий смех был ему ответом. То разозлило заклинателя и он крикнул: — Покажись! В тот момент, словно вняв его приказу, луна наконец-то вышла из-за туч и осветила собой всё вокруг: чёрные деревья, похожие друг на друга, небольшую поляну с тёмной травой, где он стоял, сжав крепко кулаки. Её свет всё стелился и стелился, пока не добрался до говорившего. Но стоило только свету луны осветить его, как сердце заклинателя пропустило удар. Пред ним предстала прекрасная женщина. Красивая настолько, что один лишь её лик обезоруживал. Он пал пред ней на колени, от шока разинув рот. Облачённая в изящные белые одежды, мягко огибающие изгибы её тела, она ступила наземь и медленно подошла к заклинателю. Трава сама прогибалась под её маленькими стопами, желая, чтобы на неё наступила эта небожительница. Лицо, словно высеченное из самого дорого мрамора, не имело ни единого изъяна, алые губы сложились в понимающую улыбку, а глаза, подведённые красным, изогнулись полумесяцами, являя искорки в терракотовых радужках. Заклинатель был полностью сокрушён этой красотой. Ни один человек не мог быть настолько прекрасен. И вот за спиной небожительницы раскинулись девять белоснежных лисьих хвостов. Она подошла к заклинателю, протянула руку и длинными изящными когтями и прикоснулась к лицу мужчины. Он не мог ей сопротивляться, окончательно утонув в этих бездонных озёрах. Заклинатель полностью забыл о своём долге, о клятве. Теперь все его мысли, вся его жизнь принадлежали лишь ей одной. Он сошёл с ума. За одну её улыбку он самолично похищал и притаскивал к ней людей, чтобы та вгрызалась в их тонкие шеи и осушала тела, становясь ещё краше от человеческой крови, наполненной энергией жизни. Но долго так продолжаться не могло. Деревня опустела, все её жители стали пищей для жестокой лисицы, и когда это случилось, она сказала заклинателю: — Вот и всё, мой милый друг. Настал конец этой истории, отныне нам идти разными дорогами. Она взмахнула белоснежными рукавами и развернулась, собираясь оставить позади мужчину. Но сведённый с ума, он уже не мог помыслить свою жизнь без неё. Мужчина кинулся за ней, без остановки причитая: — Стой, остановись, постой же! Не покидай меня! Как же я буду без тебя?! За что ты хочешь проклясть меня?! Лисица остановилась, обернулась через плечо и сказала: — Ах, глупы-глупый человек. Неужели ты ещё не понял, что был отравлен моей красотой, словно ядом? Теперь же всё закончилось и я дарую тебе свободу за твою верную службу мне. То мой тебе подарок, не отказывайся от него. Но заклинатель горько покачал головой, не сдерживая слёз, что полились из его глаз. — Для тебя — подарок, для меня же — это проклятье. Как смогу жить я без тебя?! Его горькие причитания впервые тронули её костяное сердце, и та вновь подошла к нему, кладя бледную ладонь ему на щеку, утешая. Но эта глупая Лисица не знала, что сведённый с ума человек для неё опаснее, чем сильнейший заклинатель, верный своему делу. Заклинатель схватил её руку, прижался губами к ладони, долго целуя, и тут же накинул на Лисицу «Цепь Уз». Заклинание это само по себе являлось одним из сильнейших проклятий, ибо связывало неразрывно между собой двух человек, и те не могли более расстаться никогда, или же умрут в тот же момент от чёрных пут. Лисица в ужасе смотрела на обезумевшего заклинателя и понимала, что для неё настал конец. Заклинатель же был настолько рад, что более не сдерживал себя: целовал её белые пальцы, тёрся лицом о изящные лодыжки, баюкал в руках маленькие стопы. Лисица вся скривилась от отвращения, но сбежать не могла. Он забрал её с собой в мир людей, нашёл самую отдалённую гору и построил там для неё большой дворец, столь же изящный, как и его хозяйка. Пред дворцом он выкопал пруд, посадил в нём прекрасные белые цветки, чтобы его возлюбленная могла любоваться этой красотой в любое время. Насильно он женился на ней и навечно заточил во дворце. Он убивал для неё людей, дарил драгоценности, засыпал своей любовью. Но сердце Лисицы ни разу не дрогнуло. Для неё дворец стал тюрьмой, из которой сбежать можно было, лишь умерев. Часто сидела она возле пруда с лотосами и смотрела на собственное отражение. Заточённая во дворце стала она чахнуть. С каждым днём ослабевала её сила, она отказывалась пить людскую кровь. Но однажды проснулась Лисица ранним утром и что-то в ней изменилось. Стала она ласковой, смотрела на заклинателя влюблёнными глазами и нежно щебетала ему на ухо слова любви. Как же был счастлив он в тот момент! Она не отходила от него ни на шаг, спала в его объятиях, и словно самое заветное желание мужчины наконец-то сбылось. Не мог заклинатель нарадоваться такой перемене, и решил вывести свою жёнушку на прогулку из дворца. Шли они по тропинке, спускаясь с горы. Лисица держалась за его крепкую руку и причитала о его огромной силе, о своей к нему любви. Мелодия её голоса лилась чистой родниковой водой в уши заклинателя и он совсем потерял голову. А когда пришёл в себя, заметил, что Лисица стоит от него уже очень далеко. Не почувствовал он, как та бросила его руку, отбежала от него как можно дальше и возвела меж ними нерушимый барьер. Заклинатель бросился к границе барьера, заколошматил кулаками по неуязвимой стене и призывал ей образумиться, не творить глупостей, но Лисица лишь усмехнулась. — Единственной моей глупостью было связаться с тобой, человек. Она смотрела ему в глаза и шаг за шагом отступала назад, увеличивая расстояние меж ними. И медленно на коже её чёрной змеёй проступала «Цепь Уз», сковывая всё сильнее. Но та словно не чувствовала боли. Цепи стягивали её руки, ноги, грудь, кости ломались от этой запретной техники, а она всё шла, словно не чувствуя боли, лишь безумную радость от полученной наконец-то свободы. Поступила чёрная цепь на шее её, а Лисица, будто именно этого и ждала. Сделала она ещё шажков пять, не больше, как послушался хруст, и голова её неестественно накренилась. Замерла Лисица на месте, и лишь глаза её терракотовые всё продолжали смотреть на заклинателя. Затем они поблекли, став похожими на чёрную бездну. Девять хвостов её упали наземь и она повалилась следом. Разбился тут же возведённый ей барьер, а заклинатель истошно закричал, бросившись к ней. Упал он на колени рядом с ней, подхватил на руки безжизненное тело, и рыдал, качая её в своих объятиях, словно убаюкивая. Она умерла, а следом должен был и он. Но как бы смерть не пыталась забрать его, заклинатель изо всех сил сопротивлялся ей. Смог он поднять мёртвую Лисицу на руки и отнести обратно во дворец. Но так и не донёс он её холодное тело в спальню, остановился возле пруда с белыми лотосами. Смотрел он на него некоторое время, а затем зашёл в воду и осторожно опустил Лисицу. Руки её сложил мужчина ей на груди, мягко расправил девять хвостов, и начал шептать что-то как одержимый. Тогда сгустились тучи над дворцом, разверзлось небо, а тело Лисицы покрылось надрезами, из которых потекла кровь. Белые лотосы испили её и сами обагрились, становясь ещё краше. Раны на теле Лисицы заросли, чтобы распуститься на теле заклинателя. Начался ливень, он хлестал его по лицу, перемешиваясь с кровью и слезами, а он всё выл, лишённый человеческого облика, ибо запретные техники всегда требуют соответствующую жертву за их использование. Истёк кровью заклинатель, и тело его высушенное упало, обращаясь в прах и опускаясь на самое дно, чтобы остаться рядом со своей любимой хотя бы так. Тело её застыло в пруду навечно, неприкосновенное. Спустя многие века Дворец Лисицы пропал, но люди говорили, что на её месте какими-то смельчаками был возведён Павильон Алого Лотоса, сохранившей в себе те самые цветы, напившиеся кровью Лисицы. Пока Мо Жань вспоминал эту легенду, Сюэ Мэн, помрачневший лицом, выпалил: — Те цветы прокляты отравленной кровью. — Неужели Молодой господин верит в легенду о «Заклинателе и Лисице»? — продолжил Ши Мэй, стараясь изо всех сил поддержать мирную беседу. — Легенды не возникают на пустом месте, — чуть задрав подбородок ответил альфа. — Соглашусь с Сюэ Мэном, — кивнул Мо Жэнь. — Легенды и вправду не рождаются на пустом месте. Они созданы, чтобы объяснить нечто необъяснимое. Или просто для красивой истории, которая бы пленила сердца людей. — Да уж, история о паршивой лисице, совратившей сильного заклинателя и доведшей его до сумасшествия, действительно звучит красиво, — хмыкнул Сюэ Мэн, скривившись от отвращения. В отличие от Мо Жаня, крепко увязшем в греховной любви и влажной похоти, Сюэ Цзымин, дожив до своих лет, ни разу так и изведал запретного плода. Ему было плевать на его сладость, а любовные истории заставляли Маленького Феникса лишь мрачнеть лицом, не проникаясь к их трагизму и притянутой трагедии. Для него идеалом гармоничных отношений были его матушка и отец, за столько лет ни разу не ссорившиеся. Наследный принц в прошлом любил всячески издеваться над этой чертой своего кузена, сейчас же ему казалось это даже милым — его наивные представления о вечной любви. Мо Жань и сам хотел бы верить в это «вечно», только в мире людей, где каждому уготовано определённое количество времени на жизнь, «вечно» по сути своей ничего не значило. Время забирает всё: любовь, ненависть, дружескую привязанность, — взамен оставляя только тянущую пустоту. Сюэ Мэн и Мо Жэнь продолжали о чём-то говорить, Ши Мэй улыбаться, а Мо Жань даже и не слышал их слов, всё заполонил звон в его голове. А они всё говорили и говорили… — А-Жань, всё в порядке? — Ши Мэй наклонился к нему и заглянул в глаза. Мо Жань почувствовал себя до ужаса уставшим, в нём неожиданно не осталось сил даже выдавить слабую улыбку, чтобы немного успокоить омегу. — Голова снова болит… — тихо произнёс он, но все сидящие вокруг всё равно отчётливо услышали его, сконцентрированные сейчас только на нём одном. — Я бы хотел вернуться в свои покои… Мо Жэнь тут же поднялся с места и подошёл к брату, чтобы помочь тому встать. — Конечно, сейчас я отведу тебя обратно, — Третий принц помог Мо Вэйюю встать, аккуратно придерживая его под руку. Когда его пальцы дотронулись до предплечья альфы, то Мо Жэнь вздрогнул, он смог почувствовать, что Мо Жань исхудал за всё время, которое проспал, а потом лежал в покоях. Он закусил губу, чувствуя прилив грусти, но мгновенно отогнал от себя плохие мысли, от его печали и слёз никому легче не станет. Мо Жань сейчас здесь — это главное, остальное со временем наладится, он уверен в этом. — Похоже наши разговоры утомили тебя, А-Жань, — Ши Мэй шёл позади Мо Вэйюя, при этом неся в руках какой-то свёрток, которому до этого альфа не придал никакого значения, уже полностью сконцентрированный лишь на своей больной голове. — Что за бред? — ядовито возмутился Сюэ Мэн, — С каких пор ты стал таким слабаком? Ответа так и не последовало, у него и вправду не было сил на пустые споры с Сюэ Мэном, поэтому Мо Жань решил промолчать, отдав всё своё внимание дороге, по которой ступал. Ещё не хватало запутаться в собственных ногах и пропахать носом полы. — Куда вы идёте? — раздался откуда-то спереди знакомый голос. — Возвращаемся с прогулки. Жань-гэ не здоровится, — объяснил Мо Жэнь. — Вот как, — только и смог сказать Мо Цинван. Он не стал формально приветствовать Мо Жаня и тот тоже не стал этого делать, и взглядом не удостоил его. Но, даже заметив это, никто не успел что-либо произнести, как Сюэ Мэн начал говорить сам. — Ты закончил на сегодня? — Да. На сегодня — да. Учитель сказал, что завтра последний день наших тренировок с ним. На время празднования дня рождения отца все занятия отменяются. Продолжим после того, как всё закончится, а гости разъедутся. — Мо Цинван говорил всегда только по делу, вытянуть из него лишнее слово порой не удавалось, его стоило отнести к той категории людей, которые замучают всех своим занудством и чтением нотаций. Хоть он и был родным по крови братом Мо Жаня, но слеплены они были из совершенно разного теста. — М-да, — многозначительно протянул Сюэ Мэн, но что скрывалось за этим понял каждый. Любимец Небес переживал о пропущенных тренировках. Мо Жаню хотелось сказать, раз уж этот самовлюблённый пернатый придурок любит уроки больше всего на свете, то пускай катится к своим нудным старикам и упахивается на тренировках вусмерть. Но Мо Жань понимал, что злится он вовсе не из-за того, что его оскорбила реакция Сюэ Мэна, а больше от надоедливой боли, которая никак не хотела утихать. В самом желании кузена не было ничего удивительного. В прошлой жизни Сюэ Мэн достиг небывалых высот в своём совершенствовании именно благодаря усердным тренировкам и упорству твердолобого барана. — Думаю, у нас ещё будет время, чтобы обсудить это, — влез в разговор Мо Жэнь, — Сейчас следует проводить Жань-гэ до покоев. Сюэ Мэн издал какой-то странный звук, который был расценён Мо Жанем, как полное негодование. Мо Цинван в отличии от Сюэ Мэна ничего не сказал, вместо этого подойдя к Мо Вэйюю с другой стороны и подхватив его под руку, помогая Мо Жэню. Больше никто ничего не говорил. Сюэ Мэн смысла тащиться за ними не видел, поэтому, взмахнув рукой, решил удалиться, даже не высказав в адрес Мо Жаня ещё что-либо колкое. Ши Мэй простился с ним по всем правилам приличия, однако ответа этого павлина так и удостоился. Такое поведение Сюэ Цзымина было чем-то обыденным в прошлом, только смотря на всё это глазами человека, уже прожившего одну жизнь, Мо Жаню до ужаса хотелось дать ему смачного подзатыльника, чтобы полка самолюбования в его черепной коробке упала на пару ярусов и встала вровень с другой, на которой разместились его вежливость и воспитанность. Оправдывать Сюэ Мэна Мо Жань не собирался. Когда братья усадили Мо Жаня на кровать, Ши Мэй как раз закончил смешивать заранее приготовленные тётушкой настои, чтобы облегчить боль. — Спасибо, — тихо произнёс альфа, не решаясь поднимать глаз на всех присутствующих. *** Вечером головная боль стала невыносимой. Словно что-то со всей скрупулёзностью дробило его череп изнутри, пытаясь выбраться наружу. Но кости Мо Жаня по видимому были настолько крепкими, что никак не поддавались ей. Ни один обезболивающий настой более не помогал, и наследный принц готов был лезть на стену, хотя со стороны это выглядело не так страшно, как ощущалось — он просто лежал на кровати, крепко стиснув край одеяла в кулаках, плотно сжав губы и с силой зажмурив глаза. Ужасно хотелось спать, но, измученный, Мо Вэйюй всё никак не мог провалиться в сон. Слабый свет свечки подёргивался от случайного порыва ветра, тень от неё танцевала по тёмному пологу над кроватью Мо Жаня, и в один момент тень стала удлиняться, пока не достигла потолка. Затем чёрная полоса расширилась, приняв силуэт чем-то похожий на створки дверей. Возможно, заметь это Мо Жань, он бы не оставил без внимания эту деталь, только глаза его всё ещё были закрыты, а тень вновь заколебалась, становясь прежней — маленькой тенью от свечи. Мо Вэйюй пребывал где-то на грани сна и реальности, из которой сбежать не предвиделось возможности, боль то и дело возвращала его обратно. В один момент, когда он вот-вот готов был заснуть, что-то дотронулось до его руки. Мо Жань тут же распахнул глаза, рядом, чуть склонившись над ним, стоял Мо Цинван. Как всегда безукоризненный внешне он взирал на него сверху вниз своими тёмными глазами. Они были похожи и в то же время нет. Мо Цинван выглядел более изящным на фоне Мо Жаня, зато руки их оставались одинаково огрубевшими из-за долгих тренировок с мечом. Хоть у Мо Цинвана ещё не было своего духовного оружия, но наследный принц знал, что позже оно у него появится. Отчего-то Мо Жань смотрел на него и не мог отвести взгляда. Последний раз, когда он видел Мо Цинвана, тот стоял на коленях, снизу вверх глядя на облачённого в императорские одежды Мо Жаня. Сейчас же, словно насмешкой судьбы, они поменялись местами. Мо Вэйюй лежал на кровати, измученный долгой болью, а Мо Цинван стоял, взирая на него. Это показалось до жути забавным наследному принцу и он ухмыльнулся. Мо Цинвану было невдомёк до мыслей брата, он видел его сведённые от боли брови и бледные губы, напряжённые пальцы с побелевшими костяшками. Ничего не говоря, Второй принц подозвал к себе слугу и что-то шепнул ему на ухо, тот поклонился и удалился. Мо Цинван никак не прокомментировал своё действие, а Мо Жань и не хотел спрашивать, он снова прикрыл глаза, надеясь всё-таки заснуть, чтобы переждать боль. В комнате повисла тишина, а рука Мо Цинвана всё ещё сжимала руку Мо Жаня. Темнота перед глазами альфы становилась гуще, казалось вот-вот и сон наконец-то свалит его. Однако вместо этого Мо Жань снова был вынужден открыть глаза, услышав шуршание рядом с собой. Картина перед глазами выглядела размыто, но он точно уловил травяной аромат, свойственный мадам Ван. Затем альфа почувствовал нежное прикосновение её рук, а следом голос. — Жань-эр, тебе нужно немного приподняться, чтобы выпить это. Мо Жань плохо соображал от бесконечной ноющей боли, поэтому поначалу попытался отвернуться от чаши, находившейся рядом с его лицом. В тот же момент кто-то подхватил его под мышками, вынуждая приподняться. К губам прикоснулась холодная чаша, и Мо Жань всё-таки выпил очередной отвар тётушки. Горечь, растёкшаяся по языку, должна была окончательно взбодрить его, однако вместо этого сонливость стала лишь сильнее. Ещё некоторое время Мо Жань слышал, как по его покоям, тихо шебурша тканью, ходят туда-сюда несколько человек. Перед глазами же его раскинулась бесконечная дорога, он отчётливо различал её твердость под ногами и пыльный запах, однако стоило ей стать чётче, как всё резко обернулось чернотой — Мо Жань крепко уснул. *** На следующее утро хоть голова и не болела, но Мо Жань чувствовал себя отвратительно. Словно все силы из него выкачали, как если бы выкачали насыщенную жизнью кровь. До встречи и разговора с отцом он не до конца осознавал, но теперь отрицать было очевидно — падение, после которого Мо Вэйюй оказался здесь, для юного Мо Жаня имело гораздо больше последствий. И как бы он не хотел, ему не оставалось ничего, кроме как поверить в реальность истории падения с большой высоты. На теле остались большие страшные синяки и алеющие внутри ссадины, кости ныли, мешая свободно двигаться, но больше всего беспокоила голова. Боли могли начаться совершенно внезапно или наоборот из маленького огонька постепенно разгорался настоящий пожар, который не могли побороть ни одни отвары. Это ужасно выматывало, Мо Жаню совершенно не хотелось двигаться, чтобы не мучать и так истерзанное тело. Ежели до этого принц и хотел выйти подышать свежим воздухом, чтобы не маяться от скуки, то теперь наоборот не хотелось делать ни одного шага за пределы своих покоев. Ему совершенно нечем было себя занять, поэтому чаще всего он лежал на кровати, взглядом уткнувшись в тёмный полог над собой, и вспоминал. Вспоминал отца, мачеху, дядю с тётей, своих братьев и кузена, Ши Мэя и… Каждый раз, когда в мыслях он добирался до этого «и», глаза начинало печь. Усталость в нём копилась и копилась, как вода в пузатом кувшине. Дошедшая до самых краёв, она то и дело переливалась, и тогда из глаз Мо Жаня текли слёзы. Удушающие, не дающие передышку истерзанному сердцу. За слезами наступало уныние и бессилие. Ему не хотелось ничего делать, ничего решать, просто плыть по течению. Вот только другая его часть упорно терзала сердце надеждой и желанием что-то изменить. И так по кругу. Без конца. Переведя взгляд в сторону, Мо Жань снова уставился на тихого Бугуя. Хоть меч и не мог говорить словами, но всем своим видом он кричал ему: «Как ты можешь вот так меня бросать?!». А ведь тот даже не знал, что именно свой Бугуй, принц предал в прошлом, приняв яд и оставив его без хозяина. Наверное, тот Бугуй не простил бы такого. Как и Мо Вэй… Стоило ему только вспомнить о нём, как в дверь постучали. Слуга отворил двери и ровным голосом проговорил: — Ваше Высочество Наследный принц, Его Высочество Четвёртый принц просит о встрече. — Пусть войдёт, — ответил Мо Жань и попытался присесть в кровати, облокотившись спиной о стену. Мо Вэй тут же проскользнул в комнату и подбежал к Мо Жаню. — Жань-гэ, как ты себя чувствуешь? А-Ван сказал мне, что ночью тебе было очень плохо. Он заглянул Мо Вэйюю в глаза своими тёмными озёрами, лицо его являло собой высшую степень обеспокоенности и грусти, отчего сердце Мо Жаня тоскливо заныло. — Со мной всё хорошо, — он постарался улыбнуться и погладил брата по голове, стараясь не взлохматить его аккуратную причёску. Но Мо Вэя это не успокоило. — Ты очень бледный, это не выглядит как «всё хорошо». Мо Жань не видел своего отражения, но, если его наружность соответствует тому, что он испытывал в душе, то мог себе во всех красках представить. — Просто мне потребуется чуть больше времени, чтобы выздороветь. — Ты пропустишь папин день рождения? — он выглядел таким расстроенным, что его захотелось сгрести в своих руках, прижать поближе и не отпускать, пока он не улыбнётся снова. — Нет. Конечно же нет. Мо Вэйюй притянул его ближе к себе и усадил на край кровати, обнимая за плечи. Мо Вэй выглядел таким маленьким и хрупким на первый взгляд, что сложно было вспоминать, каким он станет через несколько и больше лет. В том Мо Вэе сложно было отыскать этого ласкового ребёнка, сидевшего рядом. Он многое перенёс и пережил, становясь твёрже, чем закалённая сталь. Нин Жэньмэй гордилась сыном, но Мо Жань не мог без грусти смотреть на него тогда: ведь маленькое солнышко, озарявшее своей улыбкой весь дворец, потухло раз и навсегда. Он остался жив в отличие от Сюэ Мэна, Мо Жэня и Мо Цинвана, но это уже был не тот милый младший братишка. Сейчас Мо Жань задавался вопросом, простил бы его Мо Вэй за позорное решение покончить с собой или же проклял? Однако сейчас лучик солнца сидел рядом с ним и всё также озарял всё вокруг. Мо Жань улыбнулся, но улыбка эта была искажена слезами, вновь стоявшими в его глазах Мо Вэй испугался и сразу же принялся успокаивать его, как обычно делал это сам Мо Жань. — Не плачь, не плачь. Всё хорошо. Ну что же ты?.. — он пытался вытереть его слёзы рукавом своих одежд, а те всё лились и лились. Ему было стыдно за себя, за эти слёзы, но Мо Жань так устал. Это было невыносимо. Перерождение в его случае приравнивалось к мукам. И он изнывал, ничего не понимая, уставший обо всём думать и что-то решать, хотелось просто бросить всё и ничего не делать. Неужели за все те годы Мо Вэйюй не удостоился счастья умереть? — Жань-гэ, ты ведь такой большой, тебе нельзя плакать. Матушка говорит, что взрослым это не позволено. Мо Жань горько рассмеялся, только госпожа Нин могла такое сказать маленькому ребёнку. Для неё сыновья были в первую очередь не детьми, а наследниками престола, которым не позволялось выражать эмоции, скорее уж она учила их стоять с непроницаемыми лицами, скрывая настоящие чувства, а потом плакать по ночам в подушку, воя от безысходности. Когда слёзы иссекли, а оставленные ими дорожки на щеках испарились, альфа вновь посмотрел на Мо Вэя, глядящего на него большими от удивления глазами. — Прости, — сказал Мо Жань. В последнее время слово «прости» звучало из его уст постоянно. Мо Вэй отчаянно покачал головой. — Мы понимаем, что тебе ещё не здоровится. Это очень страшно… — Мне не страшно больше, вы ведь рядом, — пересиливая себя, сказал Мо Жань, голос его дрожал. Омега слабо улыбнулся, сделав вид, что поверил ему, но Мо Вэйюй не мог знать об этом, как и не мог знать о многом другом. *** Через два дня в императорский дворец прибыли гости. Одни из первых приехали глава ордена Гуюэе со своим сыном. На встречу им отправились госпожа Нин и Сюэ Цжэнъюн с мадам Ван. Первым из повозки вышел вопреки всем правилам Цзян Си, вслед ему доносился упрекающий крик господина Цзяна, но сын не слушал его раньше, так почему должен слушать сейчас? Цзян Си как и всегда выглядел великолепно, в данном случае сложно сказать одежда красит человека или человек одежду, ведь этот гордый наследник всей Школы Медицины с каждым годом всё хорошел и хорошел. Отец уже несколько раз пытался завести с ним разговор о женитьбе, но вот незадача — из всех людей, удостоенных внимания Цзян Си, первое место занимала его старшая сестра и он сам, другим мест не было вовсе. Поэтому старик Цзян рвал волосы на голове, каждый раз, как Цзян Си, надменно задрав подбородок, взмахивал длинными рукавами, разворачивался и уходил, напрочь игнорируя летящие ему в спину крики родителя. И хоть характер у Цзян Си был не сахар, свою сестру он приветствовал со всеми почестями. Закончив поклоны императрице, он тут же направился к ней, чтобы крепко обнять. Ван Чуцин сдержанно улыбнулась и обняла его в ответ. Сюэ Чжэнъюн, стоявший рядом, ничего не сказал, в конце концов он не был настолько мелочен, как остальные, чтобы не позволять своей жене объятия с другим мужчиной, наоборот его всегда радовало, что у мадам Ван был близкий родственник, которого она любила и тот также любил и ценил её в ответ. Господин Цзян наконец-то выбравшийся из повозки первым делом раскланивается с госпожой Нин, затем с Сюэ Чжэнъюном и только потом с мадам Ван. — Ты всё хорошеешь, — заметил он с улыбкой. И действительно Ван Чуцин с каждым год лишь расцветала, даже не думая увядать, подобно цветку, которому отведён всего лишь краткий миг от жизни. Чего нельзя было сказать о господине Цзян Цзинсине. По прошествии нескольких лет он довольно сильно прибавил в весе и заметно постарел. На голове его стало больше седых волос, а лицо проредили морщины. — Благодарю вас, отец. Вы тоже хорошо выглядите, — сдержанно поклонилась в ответ омега. Отношения у них с отцом были не лучшие, если вообще можно описать их отсутствие. Господину Цзяну было абсолютно наплевать на Ван Чуцин до тех пор, пока орден не посетила сваха от императорской семьи. Тогда абсолютно бесполезная в глазах отца, Ван Чуцин неожиданно приобрела особую ценность, ведь мало кому удостаивалось честь вступить в семью императора. История мадам Ван и Сюэ Чжэнъюна действительно была похожа на сказку с счастливым концом. — Хорошо выглядит? — едко переспросил Цзян Си, стоя подле сестры. — Взгляни на него получше, еще года два и он будет не ходить, а перекатываться. — Цзян Ечэнь! — прикрикнул на него отец, но альфа лишь закатил глаза. — А-Си, не нужно грубить отцу, — со всей вежливостью тихо заметила Ван Чуцин, Цзян Си снова закатил глаза, но замолчал. Ненадолго, но всё же. — А где мой славный племянник? — хоть рот его говорил совершенно обычные слова, выглядел Цзян Си при этом столь недовольным, что всякое желание вести с ним беседу отпадало. — Мэн-эр сейчас на занятиях. Как только он освободится, то сразу же поприветствует вас, — Сюэ Чжэнъюн выступил вперёд, вставая в ряд с Ван Чуцин и приобнимая её за плечи. Получив ответ не от сестры, Цзян Си сделал вид, что вообще не спрашивал ничего. Будь Сюэ Чжэнъюн хоть сколько-нибудь высокомернее, он бы со спокойной совестью мог приказать бросить Цзян Си в темницу, статус младшего брата императора способствовал этому. Но Сюэ Чжэнъюн был не таким человеком, даже несмотря на то, что его царственный брат всегда оставался добродушен к нему, он воспользовался своим правом только единожды — когда захотел взять в жёны Ван Чуцин. Госпожа Нин отдала слугам приказы проводить гостей в их покои и проследить, чтобы для них были созданы все удобства. Господин Цзян не переставал её благодарить, но ни один мускул не дрогнул на её идеальном лице холодной небожительницы. Глядя на это всё, Мо Жань не понимал, как стоит реагировать. Раньше ему и дела не было до всех этих скандалов, но видя, как Цзян Си в открытую пренебрегает своим отцом, он вспоминал, чем это закончится. Цзян Си сам по себе был человеком, которого сложно понять. Своего отца он откровенно презирал и всячески пренебрегал им, с матерью тёплых разговоров также не вёл. Единственная, кого он любил — старшая сестра. Несмотря на её происхождение, Ван Чуцин он считал роднее всех остальных. К ней Цзян Ечэнь прислушивался и проявлял чрезвычайную мягкость. Они часто проводили время вместе, пока мадам Ван не вышла замуж. После её отъезда Цзян Си больше всех взъелся на отца, так легко продавшего свою дочь. Постоянные ссоры по итогу привели к закономерным последствиям — они стали врагами. Между ними осталась только кровная связь, от которой, если бы мог, Цзян Си избавился. Возможно, Цзян Цзинсин вообще лишил бы сына права наследования, но другого наследника у него не было. Оставалась вероятность, что он что-то придумает, дабы забрать у Цзян Си все его привилегии, только не успел. Слова Цзян Си стали в некотором роде пророческими — спустя два года господина Цзяна хватил первый удар. Выжить он выжил и даже смог потом самостоятельно передвигаться, но заниматься орденом сил у него не осталось. Зато появилась возможность уделить внимание своему здоровью, пока Цзян Си вовсю перестраивал Школу Медицины с её скрепами и устаревшими взглядами. Работу Цзян Си провёл огромную. С ним во главе Гуюэе стал величайшим орденом, в некоторых аспектах даже превзойдя Жуфэн с его богатствами. Помнится, Мо Жаня всегда смешило, когда кто-то восхвалял Школу Медицины и самого Цзян Си, надеясь услышать от него привычное «Ну что вы, что вы, я этого не достоин», а получал надменно задранный подбородок, холодный взгляд и «Естественно» в ответ. Вот уж чему стоило поучиться у Цзян Си — так это его способности доводить до белого коленья всех окружающих и спокойствию, с которым он наблюдал за их покрасневшими от немой ярости лицами. Воистину непробиваемый человек. Тётушка что-то рассказывала ему с радостным выражением лица, и сам Цзян Си выглядел довольным. Его слабая улыбка выглядела довольно красиво, по крайней мере Мо Жань думал, что многие омеги с лёгкостью бы повелись на неё, а потом, плакали и лелеяли свои сердца, разбитые реальностью. Сюэ Чжэнъюн же оставил брата и сестрой наедине и сейчас о чём-то беседовал с госпожой Нин. Хотя едва ли это можно назвать так: он что-то говорил ей, а та стояла с непроницаемым выражением лица, даже не глядя на него. Эта женщина всегда была такой, сколько Мо Жань её знал, так что удивления в нём это не вызвало. Как раз в тот момент, когда последние мысли пронеслись в голове наследного принца, словно почувствовав что-то, Нин Жэньмэй повернулась и устремила цепкий взгляд точно на Мо Жаня. Он вздрогнул, как будто она могла прочитать его мысли. Но прежде чем альфа успел отреагировать, императрица едва заметно кивнула ему головой, словно приветствуя. По телу от этого жеста пробежала толпа мурашек, нёсших за собой нехорошее предчувствие. Нин Жэньмэй же сразу прервала их зрительный контакт и в сопровождении слуг и охраны двинулась обратно во дворец, словно ничего только что не было. Мо Жань продолжал стоять, облокотившись о деревянную сваю, провожая взглядом удалявшуюся всё дальше стройную фигуру. *** С постоянной слабостью и головной болью Мо Жань так и не смог приготовить подарок для отца. Да и идей у него никаких не было. Раньше он просто покупал самою дорогую безделушку и с чарующей улыбкой вручал её отцу, сейчас же мечтал вырвать эти моменты из своей памяти. Отец конечно радовался любому подарку от своих детей, но в этот раз хотелось вручить ему что-то действительно стоящее. Он мог бы выйти за пределы дворца и навестить торговцев, только мадам Ван категорически запретила ему это. Слабость могла настигнуть альфу совершенно внезапно, а просить о помощи кого-то из братьев принц не хотел. Мо Вэй уже рассказал ему, что собирается подарить отцу платок с вышивкой, который его научила делать госпожа Нин. Мо Жэнь приготовил древний трактат о Жрицах Феникса для пополнения личной коллекции отца. Мо Цинван ничего не говорил, как и Сюэ Мэн. Да он их и не спрашивал в общем. Отец же уверял его, что ничего страшного, если он ничего ему не подарит, не будет, однако это нисколько не утешило Мо Вэйюя. — Ваше Высочество, что вы наденете на праздник? — слуга — совсем молодой мальчишка, имени которого принц даже не помнил — замер на месте, готовый исполнять любые приказы. — Не знаю, — ответил Мо Жаня, растерянно глядя куда-то перед собой, — Не думал об этом. — Такое событие… — задумчиво протянул слуга, — Вы должны выглядеть великолепно… Мо Жань устало усмехнулся: — «Великолепно»? А не затмлю ли я тогда самого императора? Слуга потерянно уставился на него и тут же бросился на колени, без перерыва лепеча извинения. — Прошу, простите этого не достойного! Он вовсе не имел в виду ничего плохого! От его причитаний голова разболелась только сильнее, поэтому, даже не удостоив его словом, Мо Вэйюй лишь махнул рукой, давая понять, что не сердится. Поднявшись на ноги, Мо Жань дошёл до стола, на котором помимо всевозможный чаш и бутылей с настоями, стояло бронзовое зеркало. Он взглянул на своё отражение и кривая горькая улыбка расползлась по его лицу. Из зеркала на него смотрел молодой человек, чьё лицо заметно исхудало за время, что ему пришлось провести во сне. Под глазами уютно устроились тёмные круги с заметными складками, словно их обладателю не выпадало ни секунды сна. Раньше пышущий здоровьем Мо Жань сейчас выглядел ужасно измученным. Да-а, заявиться на праздник таким статус ему не позволял. — Раздобудь что-нибудь из косметики… — тихо произнёс Мо Жань, продолжая глядеть в зеркало. — Потом разберусь с одеждой. Слуга сию минуту бросился исполнять его приказ, наконец-то оставляя Мо Вэйюя наедине с самим собой. «Пожалуй, пока повременю с подарком отцу. Лучше ещё подумаю, нежели подарю безвкусную бесполезную ерунду», — подумал он и отставил зеркало в сторону. Уже отвлечённый от рассматривания самого себя, Мо Жань не смог заметить, что в бронзе мелькнуло что-то странное. *** Мо Жань застыл посреди дороги. Серая и невзрачная, пахнущая пылью, она простиралась далеко за линию горизонта, что конца её было не видать. Осознавая это, наследный принц поступил самым логичным способом, который пришёл ему в голову, — обернулся. Позади него громадной скалой возвышался императорский дворец. Лестница из тысячи ступеней отделяла его от дома. Мо Жань непонимающе нахмурился и снова посмотрел на дорогу. Всё это казалось нереальным, ведь он прекрасно знал, что такой дороги нет. Дворец окружал шумный город со множеством петляющий улочек, где разместился обычный люд, торговцы и странники. Но это знание не меняло факта, что сейчас ничего этого не было, всё заменила собой дорога. Неожиданно для самого себя он задал вопрос куда-то в пустоту: — Что есть дорога? Разумеется ждать ответа ему не было смысла. Однако вдруг кто-то ответил ему: — Дорога — это путь. Мо Жань, вздрогнув, повернул голову налево. На обочине примостился немощный старик, перед ним на самодельном прилавке, сооружённом из чёрных облезлых деревяшек, лежали какие-то побрякушки. Подойдя же ближе, Мо Вэйюй разглядел, что торговал старик масками, по видимому ручной работы. — Что вы имели в виду? — спросил принц у старика. Тот усмехнулся и упрекнул его вместо ответа: — Ни здравствуй, ни до свидания… Молодёжь в наши дни столь не воспитана. Мо Жань немного устыдился и поспешил исправиться. — Добрый вечер. Вокруг было довольно темно, вот альфа и подумал, что сейчас точно не день и тем более утро. — Доброй ночи, — поправил его старик. — Не хочешь купить маску? Мо Жань от удивления растерялся, но поспешил отказаться. — Лучше объясните, что вы имели в виду, говоря, что дорога — это путь. Слабый хриплый смех вырвался из дряхлого рта. — То и имел. Ты спросил, что есть дорога. Дорога — это путь. Логично же? — Так-то логично, — ответил неуверенно Мо Жань, — но я всё равно не понимаю. — Да-а, — протянул старик, — думать, парнишка, это явно не твоё. От его слов Мо Жань оскорбился. Он понимал, что старик сказал правду, но это не уменьшало нанесённой обиды. Его супруг тоже часто говорил, что Мо Вэйюй в некоторых делах совершенно не умеет пользоваться головой по назначению. Мо Жань сразу приуныл от воспоминаний о нём. — Ты тратишь время в пустую, — вновь подал голос старик. — Смотришь, но не видишь. Тебе подают знаки, только не желаешь их заметить. А ты ещё даже не ступил на дорогу, чего же Его Высочество ждёт? Он не понимал, о чём толкует этот вредный старик, но не успел Мо Жань обдумать эти слова, как ответ сам сорвался с языка. — Я не верю во все это. Старик вновь усмехнулся вроде бы даже понимающе. — Люди часто не хотят верить в подарок, преподнесённый им. Из-за сомнений они упускают возможность что-либо изменить, а потом продолжают заливаться горькими слезами и тонуть в жалости к самим себе. Это верная погибель. Вместо того, чтобы лить слёзы, лучше открой пошире глаза да заметь уже. — Заметить что? — Нахмурился Мо Жань. — Что Время на твоей стороне, — голос старика неуловимо изменился, становясь глубоким и сильным, но не успел Мо Жань как-то на это отреагировать, как старик снова зашебуршал, — Может всё-таки купишь маску? Мо Вэйюй наконец-то внимательно посмотрел на маски, которые ему так упорно пытался всучить старик. Сначала он думал, что это маски для актёров театра, но присмотревшись, нахмурился. Все маски старика были ужасно уродливыми: мертвецки бледные с чёрными глазами-впадинами, которые словно затягивали в пучину чего-то неясного; Тёмно-серые, похожие формами на морды зверей, и среди них в глаза больше всего бросилась маска в виде черепа барана. «Такие я видел в древнем писании. Маски шаманов для ритуалов с приношением жертвы», — вспомнил Мо Жань. А рядом жуткая маска совы. Она выглядела настолько пугающей, что забыть её альфа точно не сможет. Дальше была маска похожая на дерево, словно кто-то сросся со стволом могучего древнего дерева, и лицо бедолаги обросло корой, а потом его вырезали, сделав маску, на которой запечатлелось искажённое болезненной гримасой кричащее лицо. — Страшно? — спросил старик, отвлекая его от остального своего товара. — Страшно, — подтвердил Мо Жань. — Молодец, нужно уметь признавать, что боишься. Только сумасшедший не испытывает страха. — Значит я не сошёл с ума… От этой мысли что-то кольнуло в груди, ему вспомнились обеспокоенные лица тех, кого он уже похоронил. -…брат, — неожиданно донеслось до него эхо чьего-то голоса. — За тобой пришли, — задумчиво погладил седую бороду старик. — Сейчас иди, но помни, дорога — это путь, и ты свой ещё не начал. — Старший брат! — воскликнули теперь обречённо. Мо Жань резко распахнул глаза и осознал, что стоит посреди коридора, ведущего к выходу из императорского дворца. Он растерянно моргнул и обернулся. Позади него стоял Мо Жэнь с округлившимися от страха глазами взирающий на него. — Куда ты идёшь? — отчаянно спросил у него Мо Жэнь. — Я? — переспросил непонимающе Мо Вэйюй. — Я никуда не иду. Но, противореча своим словам, он действительно куда-то шёл. — Ты спал, а потом неожиданно встал с кровати и куда-то пошёл. Я звал тебя, но ты ни разу не откликнулся и будто вообще не слышал меня, — торопливо говорил младший брат, дыхание его сбилось, словно от бега. — М-да, — заключил Мо Жань. Всё ясно, что ничего не ясно. Глаза Мо Жэня странно блестели, будто увлажнённые непролитыми слезами. Мо Вэйюй никогда не мог спокойно смотреть на слёзы своих братьев, в нём сразу вскипала злость на тех, кто посмел обидеть их, он готов был убивать. И сейчас именно он стал тем, кто расстроил Мо Жэня. Он ринулся к нему, сгребая в объятия. — Прости-прости, — заговорил Мо Жань спешно, — не нужно плакать, всё ведь хорошо. Но хорошо всё явно не было. Мо Жэнь всхлипнул, пара слезинок скатилась из его глаз, а потом он тут же принялся поспешно вытирать слёзы рукавом одежд. — Я просто так испугался, даже позвать никого не смог. — Давай вернёмся в комнату. Нечего нам здесь стоять. Его босые ступни обдувал ветер, стелящийся по каменным полам, а в голове продолжал звенеть голос старика. «Дорога — это путь. И ты свой ещё не начал». Головная боль медленно сковывала виски, а Мо Жэнь вцепился в его руку, не желая отпускать.