Один шаг назад

Ши Мэй не стал настаивать на продолжении разговора. Он просто держал Мо Жаня за руку до тех пор, пока откуда-то издалека не послышалось бряцанье доспехов. По одному только этому звуку можно было с лёгкостью догадаться, кто именно идёт сюда. Потому Мо Жань не был удивлён, когда слуга юркнул в комнату, чтобы огласить пришедшего, но не успел бедолага и рта раскрыть, как гость уже ворвался в покои. Выражение лица его было ужасно хмурым, брови сошлись на переносице, образовав глубокую складку, но прекрасного лика это нисколько не испортило. — А, ты здесь… — сказал Сюэ Мэн, заметив Ши Мэя. Омега отпустил руку Мо Жаня и поклонился, приветствуя его. — Молодой господин, — произнёс он ровным голосом и выпрямился. — Как Ваша тренировка? Вместо ответа Сюэ Мэн небрежно махнул рукой, и всем присутствующим стало понятно, что лучше об этом не спрашивать. На поясе альфы висела его сабля, Лунчэн. Тонкое острое лезвие, выкованное умельцами из дворца Тасюэ, скрывали изящные ножны, Мо Жань не смог избежать непрошенных мыслей о судьбе этого меча. Альфа поджал губы и отвёл взгляд в сторону. Даже сейчас ему было тяжело просто видеть вещи, которые являлись напоминанием о прошлом, и трудно сказать, станет ли легче со временем. Сюэ Мэн посмотрел на Мо Жаня и с нескрываемой насмешкой спросил: — Ну что, сегодня твои мозги на положенном месте или мы все всё ещё мертвецы? Мо Жаня его слова не удивили, скорее уж он бы изумился, реши Сюэ Мэн промолчать. Когда этот самовлюблённый павлин пребывал в дурном настроении, то частенько первым начинал словесные перепалки с Мо Жанем, стараясь выплеснуть свой гнев. Но по обыкновению одними оскорблениями они не ограничивались. А спустя годы их детским соревнованиям и спорам было предначертано перерасти в бесконечную войну. Мо Жань, даже став Императором, творил много глупостей. Решения, принятые им, зачастую были не взвешены и не обсуждены с советниками. Он считал, что раз уж он сидит на престоле, то его слово — закон. Однако было кое-что, о чём Мо Жань поразительно часто забывал — думать. Прежде чем что-то сказать, что-то написать, что-то подписать, что-то издать, что-то приказать, надо было сесть и обдумать всё это. А так уж вышло, что думать Этот Достопочтенный не любил от слова совсем. Потому и получалось так, что из-под его руки выходили свитки с абсолютно бредовыми указами и законами. Обычно Сюэ Мэн хоть и всячески критиковал политику и решения, принятые братом, в личное противостояние с ним не вступал, считая это не достойным его внимания. Однако однажды наступил день, когда молчать он более не смог. Тогда Сюэ Мэн открыто выступил против некоторых преобразований в Империи, что Мо Жань собирался ввести. Им двигали исключительно добрые намерения, однако достучаться до Мо Жаня не было никакой возможности. Он не слушал никого и никогда, так с какой стати послушал бы Сюэ Мэна? Самым печальным было как раз таки то, что правда находилась на стороне Сюэ Мэна. Все это понимали, но большинство советников, предчувствуя гнев императора, даже против своей воли, становились на сторону власть имущего, а не правого. Найти управу на того, в чьих руках была сосредоточена вся власть, казалось нереальным, и Мо Жань заочно праздновал победу над братцем, упиваясь тем, как красиво были начертаны иероглифы на бумаге. Праздновал и упивался он недолго. Вопреки всем заявлениям относительно отсутствия на него управы, таковая всё-таки существовала. И кое-кто с превеликим удовольствием нашептал Сюэ Мэну, что ему нужно сделать, чтобы остановить самодурство Мо Жаня. Как оказалось для этого просто нужно было пожаловаться… Мо Жань снова почувствовал болезненный укол в грудной клетке. Не важно хорошие или плохие, любые воспоминания, связанные с одним единственным человеком, причиняли ему ужасающую боль. По-видимому, это как-то отразилось на его лице, и Ши Мэй, преследуя исключительно добрые намерения, вновь потянулся к нему, чтобы взять за руку. Но стоило кончикам пальцев омеги дотронуться до прохладной кожи, как Мо Жань резко одёрнул руку. Он не отдавал себе отчёта в этом действии, но в голове его снова был лишь один силуэт, такой неуловимый и далёкий, что допустить чужих касаний альфа просто не мог, боясь, что это как-то навредит или осквернит чужую тень, продолжающую жить в его душе и памяти, словно живой человек. Однако осознание стремительно настигло его, и он поспешил неловко извиниться. — Прости, — сказал Мо Жань виновато, — я просто задумался. Ши Мэй, поначалу обескураженный, всё-таки нашёлся с ответом: — Ничего страшного, — понимающе улыбнулся он, и от этой улыбки Мо Жаню стало ещё хуже. Ши Мэй по обыкновению ничего не сделал. Будь то неосторожно брошенное слово, ранившее его или расстроившее действие — он молча проглатывал обиду и продолжал улыбаться, несмотря ни на что. Когда-то Мо Жань принимал это как что-то обыденное, словно так и должно быть. Но люди злились, бранились, лезли в драку. Словом, всячески демонстрировали недовольство, обиду, печаль — эмоции. Ши Мэй всё держал в себе, запрещая показывать свои настоящие чувства. Сейчас Мо Жань понимал, почему он так поступал, ему уже довелось видеть гнев и скорбь этого человека, но тогда, много лет назад, «Ши Мэй» и «злость» для него были двумя несовместимыми словами. Ему стоило сказать что-то, вот только пока Мо Жань обдумывал, что именно, Ши Мэй отошёл от кровати и совершенно спокойным голосом произнёс: — Мне уже пора идти, так что я оставлю вас. Мо Жань мог бы его остановить, но не стал даже пытаться, ведь если Ши Мэй для себя что-то решил, переубедить его не получится ни у кого. Ши Мэй раскланялся и покинул его покои. Они остались с Сюэ Мэном один на один. В былые времена оставлять их наедине было безрассудно, ведь эти двое не выносили друг друга от слова совсем. Их перепалки чаще всего начинались со слов, а заканчивались дракой. Трудно было объяснить, что именно друг в друге их так раздражало, но факт оставался фактом — их вражду смогла прекратить только смерть. Мо Жань и сам толком не понимал, что сейчас чувствовал по отношению к Сюэ Мэну. Он прекрасно помнил их прошлое, но за все прошедшие годы былые злость и обида давно прошли, и в этот момент, глядя на своего брата, он был растерян, не понимая, как им стоит общаться. Сюэ Мэн молчал, молчал и Мо Жань. Однако взгляд первого неотрывно прикипел к лицу Мо Вэйюя, пока сам принц смотрел куда угодно, кроме как на брата. — Мо Цинван сказал, что теперь с тобой не нужно сидеть целыми днями, — отстранённо сказал он, будто бы даже не ему, а куда-то в сторону. Мо Жань не смог не усмехнуться, услышав это имя: — Мо Цинван? Я смотрю, вы двое неплохо ладите. На самом деле отнести отношения Сюэ Мэна и Мо Цинвана к какой-то одной категории было очень сложно. Они определённо не являлись друзьями, им было не о чем говорить, кроме как о занятиях и духовных практиках, однако в прошлом они стали общаться более тесно, ведь помимо двух озвученных тем у них появилась ещё одна — Мо Жань и его правление. До сих пор Мо Жань не знал точно, пытался ли Мо Цинван склонить Сюэ Мэна на свою сторону в попытке переворота, однако косточки эти двое перемыть ему определённо любили. — Нормально ладим, — с раздражением ответил Сюэ Мэн. Больше он ничего не говорил, поэтому Мо Жань, подождав, продолжил: — Так зачем ты пришёл? Неужели соскучился по мне? — со смешком спросил он. От этого тона изящно бледное лицо Сюэ Мэна покрылось красными пятнами, то ли от стыда, то ли от гнева. — Поменьше мни о себе, псина! Ты даром никому не сдался, только Ши Мэй тебя выносить и может, потому что слишком мягкосердечен, чтобы послать куда подальше! — Ай-яй-яй, — слегка покачал головой Мо Жань, — какие нехорошие слова ты говоришь. Но, Мэн-Мэн, ты в корне не прав. Ведь помимо Ши Мэя, у меня ещё есть отец и мои горячо любимые младшие братишки. Так что я нужен очень даже многим… — ухмылка его стала шире, — в отличие от тебя. Он словно взаправду оказался в прошлом, в те времена, когда они детьми могли вот так спорить часами, порой поливая друг друга грязью. Мо Жань еле сдержался, чтобы не поддеть Сюэ Мэна сильнее, от всей этой ситуации у него лишь ощутимее заболела голова. Альфа поморщился и медленно напряжённо выдохнул, рукой потянувшись к виску, чтобы массирующими движениями потереть его. Боль то затихала, то возвращалась, раздражая его всё сильнее. Мо Жань посмотрел в сторону стола, минуя силуэт застывшего на месте Сюэ Мэна, и спросил, будто бы у воздуха: — Интересно, а там осталось что-то от головной боли? Он не ждал ответа, особенно с учётом того, что всего лишь минуту назад они снова начали спорить ни о чём. Но Сюэ Мэн в гневе выплюнул слова: — Надеюсь, что нет, и ты сдохнешь от боли! — А после развернулся и тяжёлым шагом вышел из комнаты. Мо Жань выдохнул, это действительно был очень действенный способ выдворить Сюэ Мэна прочь. Принц старался дышать медленно, делая глубокие вдохи и долгие выдохи, боль не утихала, и он, разочаровавшись, решил лечь. Осторожно опустившись на подушку, Мо Жань посмотрел наверх. Уже осточертевший, даже за столь короткий промежуток времени, полог снова оказался перед глазами. Ему не осталось ничего, кроме как перевернуться набок, в сторону окна. Сквозь бумагу ничего не было видно, но по просветам легко можно было понять, что сейчас утро или день. Тренировки обычно заканчивались до обеда, они шли на перерыв, а потом занимались с учителями. Вечер у них оставался свободным, но как им постоянно говорили это время они должны провести с пользой. Мо Цинван обычно набирал книг из библиотеки и читал у себя в комнате. Мо Жэнь занимался точными науками. Мо Вэя забирала госпожа Нин и обучала его рукоделию. Ши Мэй помогал старейшинам пика, а Сюэ Мэн практиковался с саблей. Потом они ужинали всей семьёй и отправлялись спать. Таков был их распорядок дня. Их, но не Мо Жаня. Утром он всегда практиковался с мечом, ещё до начала самой тренировки. После же он не шёл ни на какие занятия, а находил укромное местечко и медитировал какое-то время, или же вместо медитации он мог прожигать время в пустую, флиртуя с молоденькой прислугой. Если ничего не мешало, то уже через несколько минут в его руках оказывалась очередная омега, которая ублажала его ненасытное естество. К тому же он был частым гостем в борделях. Так что его член уж точно не оказывался без должного внимания и ласк. Одни словом, всё что делал Мо Жань целыми днями, — это бездельничал. Да, духовные практики были очень важны, несомненно, но в общей сложности на них он тратил часов шесть-восемь. Всё остальное время было отведено отдыху, еде, выпивке и сексу. Для него это был идеальный распорядок. Да-а, и благодаря этому распорядку, интеллектом Мо Жань действительно не уступал бродячей собаке… Он мог не признавать этого перед другими, но каждый раз, когда ему доводилось общаться с образованными людьми на приёмах, Мо Жань снова и снова ловил себя на мысли, что просто не понимает, о чём идёт речь. Трудно было сказать, что он чувствовал в те моменты. Единственное, что оставалось неизменным — отсутствие всяких сожалений. Ему искренне казалось, что он будет идеальным правителем и без всей этой чепухи, которую в его голову пытались вбить старики-учителя, приглашённые во дворец. На деле оказалось, что привести целую Империю к полному краху, очень легко… Достаточно просто посадить на трон глупую собаку и дать ей в лапы власть. Кровать его была большой и мягкой, пока он лежал на одной стороне, другая продолжала пустовать, отчего выглядело это так, будто с ним должен спать кто-то ещё. Но на деле всё это предназначалось для него одного. На этом ложе он предавался разврату со многими, и нынче внутри него зрело небывалое чувство отвращения ко всему этому, к самому себе. Лежать стало невыносимо. Мо Жань откинул одеяло и попытался встать. Хоть голова продолжала болеть, но больше не кружилась, поэтому альфа смог встать на ноги. Он сделал несколько шагов по направлению в сторону стола и осмотрел его. На нём стояли различные сосуды, от которых исходил насыщенный аромат трав. Руки сами собой потянулись вперёд, ощупывая каждый из них. Никаких высот в медицине Мо Жань не достиг, однако в его голову всё-таки были вложены знания о некоторых настоях, что могли снизить боль. Возможно, у него даже получилось бы приготовить их. Но в этом не было никакой нужды. Медленно он откупоривал сосуды и бутыльки, принюхиваясь, и нашёл среди них что-то отдалённо похожее на обезболивающий настой. Мо Жань вылил его в чашу и внимательно пригляделся. Цвет и консистенция соответствовали, значит это было именно то, что нужно. Плеснув ещё немного зеленоватого настоя в чашу, принц тут же осушил её, испив одним глотком. Горечь растеклась по языку и скользнула дальше в горло. Мо Жань поморщился, но стойко вынес неприятный вкус. В конце концов на что не пойдёшь, лишь бы избавиться от боли. Нужно было время, чтобы настой подействовал, но в кровать возвращаться он не стал, вместо этого лишь пристальнее осматривая всё вокруг себя. В его комнате не было книг. Пустые листки бумаги лежали на самом краю стола, сверху висели закреплённые кисти, которыми едва ли пользовались. Мо Жань протянул руку вперёд, проводя по жёсткому ворсу кистей пальцами. Они, разумеется, как и всё остальное были подарены ему отцом. Вернувшись мыслями к этому человеку, Мо Жань неожиданно вспомнил кое о чём. Альфа старался не делать резких движений и не спешно оглядел свою комнату в поисках. Взгляд его наконец-то наткнулся на зачехлённый меч. Это был Бугуй. Когда в Императорской семье сыновья-альфы достигали пятнадцати лет им давали второе имя. Это означало, что с этого момента ребёнок становился юношей и ему надлежало посвятить себя тренировкам, дабы укрепить свой фундамент и развить духовное ядро. На начальном этапе по обыкновению учителя не позволяли ещё совсем зелёным мальчишкам брать в руки оружие, предпочитая давать основы и закреплять их медитацией. Всё это нужно было, чтобы помочь начинающим культиваторам осознать масштаб своих сил и их предел. Изначально самым коротким сроком формирования золотого ядра было три года. Человека столь выдающегося стали называть Маленьким Фениксом, баловнем небес. Это был Сюэ Мэн. Им восхищались все, ему пророчили великое будущее. Так как род Сюэ не мог претендовать на престол, пока есть прямые наследники Мо, у них не было правил, которые сдерживали их и вынуждали ждать пятнадцатилетнего возраста, чтобы начать духовные практики. Поэтому Сюэ Мэн бахвалился как мог, когда Сюэ Чжэнъюн передал его на воспитание одному из старейшин школы Сышен в возрасте двенадцати лет. Три года понадобилось ему. Один год понадобился Мо Жаню. Мо Жань являлся прямым потомком императорского рода, чьи силы всегда вызывали бурные обсуждения и восхищения. Его фундамент даже в самом начале был крепок настолько, что поражал всех учителей. Некоторые рассуждали, мол, даже его отец не мог похвастаться таким подспорьем в начале его духовного пути. Слова эти очень льстили Мо Жаню. Уверенный в своей силе, принц стремительно шёл по тернистой дороге заклинательства. Мо Вэйюй не мог себе представить, что должно быть почувствовал Сюэ Мэн, когда его мерзкий братец, играючи достиг того, к чему он шёл упорным трудом и долгими изнуряющими тренировками. Все кричали о таланте Мо Жаня, и он, смеясь, с ними соглашался. Уж чем-чем, а самоуверенностью своей альфа гордился разве что чуть меньше, нежели уровнем духовных сил и внешностью. Сюэ Мэн едва ли мог смириться с этим. Так они стали соперниками на поприще духовных практик и частенько соревновались друг с другом. Но ни разу не сходились в битве по настоящему. Отец Мо Жаня был реформатором во многих областях. Он отменил многие старые законы и ввёл совершенно новые. Поэтому для него не стало чем-то чрезвычайно удивительным, что, минуя обычаи, на пятнадцатый день рождения Мо Жаня он преподнёс ему подарок. Это был меч. Радости принца не было предела. Ведь это означало, что отец посчитал его достойным, чтобы владеть оружием. — Жань-эр, — сказал он ему тогда, — надеюсь, что этот меч послужит тебе хорошую службу в будущем. Я горжусь тобой. Мо Жань не мог понять, чем именно гордился его отец, ведь уже тогда он был ужасно испорченным ребёнком, считавшим, что его очарование может вытащить его из самых безысходных ситуаций. Меч, подаренный ему отцом, был не простым. Это было духовное оружие, очень редкое и могущественное. Выкованный умельцами с горы Сюйин и закалённый в водах вечно замёрзшего озера Цзиньчэн, он нёс в себе великую силу. В руках опытного владельца меч наверняка прославился бы на века. Мо Жань не мог нарадоваться отцовскому подарку. Если за что всё-таки и стоило отдать тому Мо Жаню должное, так это за то, что он не стал спешить и давать оружию какое-нибудь дурацкое имя. Принц обратился к отцу и попросил его запечатать меч до тех пор, пока он не придумает ему хорошее имя. Среди множества названий Мо Жань искал такое, с которым можно было связать легенду. Древние истории всегда вызывали в нём трепет и восхищение, оттого в сердце его жило желание когда-нибудь также прославиться как герои легенд. И вот однажды Мо Жаня словно озарило. Он проснулся посреди ночи, сознание его было поразительно чистым и ясным, лишь губы двигались сами собой, шепча без остановки «Без возврата». По крайней мере так он рассказывал всем. На самом деле он просто как всегда сидел и бездельничал, перебирал кучу имён и в итоге решил остановиться на том самом «Без возврата». Загадочное и непонятное, оно несло в себе что-то эдакое, мистическое. Будто бы за этим именем и вправду скрывалось что-то. Спустя годы имя меча стало действительно нарицательным. Без возврата. Без пути обратно. Ничего не вернуть, никого не вернуть. Однажды в алкогольном хмеле Мо Жань взял Бугуй в руки, расчехлил и долго смотрел на поблёскивающее от пламени свеч длинное лезвие. В нём отражалось его осунувшееся лицо, бледное, словно у призрака, и глазами чёрными настолько, что казались подобными двум безднам, тогда его обескровленные губы действительно шептали только одно: «Без возврата». Его руки сейчас были меньше, чем в прошлой жизни, и оттого вид пальцев, сжимающих ножны, казался немного странным, непривычным. Но Мо Жань знал: через шесть лет эти ладони станут больше, способные вместить в себе нечто намного важнее, нежели оружие и амбиции. Если всё действительно так, как говорят остальные, он упал с меча, с Бугуя. По собственной глупости. Это было так на него похоже… Одним выверенным движение Мо Жань вытащил меч из ножен. Длинное острое лезвие приветствующе заблестело, словно Бугуй действительно был рад его видеть. Подняв меч на уровень глаз, альфа посмотрел на своё отражение в нём. Конечно, увидеть много он не мог, но и того, что предстало его взгляду оказалось достаточно. Светлый лик юноши смотрел на него из отражения. Молодое лицо без единого изъяна, разве что кожа стала немного сероватой из-за несчастья, что приковало его к кровати, но это был всё тот же красавец, что и раньше. Мо Жань очень гордился своей внешностью, которая сводила с ума многих. Одной озорной улыбки с глубокими сладкими ямочками на щеках было достаточно, чтобы к его ногам пали, выпрашивая хотя бы толику любви. А сам Мо Жань был готов пасть на колени пред Ши Мэем, лишь бы тот обратил на него свой взгляд и улыбнулся нежной улыбкой. Он подобно собаке был готов распластаться под ним и лизать ему ноги. По телу его прошла дрожь от столь отвратительного сравнения, но увы, именно так оно и было. Нельзя с точностью сказать, какие мысли витали тогда в его голове, раз Мо Жань без сомнений готов был на это. Такую форму выбрала его любовь, более похожая на одержимость, — поклонение. Он идеализировал Ши Мэя настолько, что когда истинная натура этого милого омеги открылась, в сознании Мо Жаня образовалась брешь. В нём боролись противоречивые чувства, и среди них горечь оказалась на самой вершине. Правда скрывалась в том, что он никогда не знал настоящего Ши Мэя. Действительно ли он не видел страданий другого человека, или же просто закрывал на них глаза, — уже нельзя было ответить наверняка. Задумавшись, Мо Жань не сразу заметил, что в отражении лезвия появился чей-то силуэт. — Ты не спишь… — раздался мужской голос позади него. Он не был громким из-за чего принц не смог понять, вопрос это или же утверждение. Мо Жань вздрогнул и обернулся назад. Подобно неуязвимому исполинскому изваянию позади, у самого входа, стоял отец. Голову его увенчивал мяньгуань, чьи налитые белые бусины свисали вниз, едва не достигая глаз, цвета такого же, как у самого Мо Жаня. Из поколения в поколение в их семье все отличались высоким ростом, ладным телом и видным лицом с правильными чертами. Мо Жань взял самое лучшее от отца и от матери, оттого его внешность пленяла всех без исключения, чем он охотно пользовался. Однако помимо внешности похвастаться ему было нечем. Отец же был совершенно другим. Внешность его гармонично сочеталась с богатым внутренним миром, живым умом, большим багажом знаний и стремлениями сделать мир лучше. Даже имя, данное ему при рождении, Мо Чжэньян, идеально соответствовало тому, каким человеком он стал. Предыдущий император, дед Мо Жаня, покинул их рано, получив смертельное ранение на поле боя. На тот момент отцу было девятнадцать лет, дяде ещё меньше. Сразу после кончины деда, только и поджидающие момента заговорщики попытались совершить попытку переворота и узурпировать трон. Но отец не позволил им этого. И хотя его душа была поистине благородна, однако всех предателей ждала казнь. Несмотря на такое кровавое начало, отец сел на трон без проблем. Он прекрасно понимал весь груз ответственности, что лёг на его плечи и принимал его, готовый к трудностям. Мо Чжэньян был моложе Мо Жаня, когда ему пришлось взять бразды правления империей в свои руки, однако справился он в несколько тысяч раз лучше. При нём империя достигла своего расцвета. Повторить такой успех было просто невозможно. Мо Жань любил отца всем сердцем, а тот любил его ещё сильнее. Он прощал ему каждую ошибку и гадость, что тот творил, теперь не знамо зачем. Казалось, что терпению Мо Чжэньяна нет границ, однако это было вовсе не так. В какой-то момент все выходки Мо Жаня перестали быть безвинными и несерьёзными, отец пытался поговорить с ним, но обещаний своих измениться принц не выполнял. Когда Мо Чжэньян понял, что он уже не имеет никакой власти над собственным сыном, он долго не мог решить, как ему стоит поступить. Однако Мо Жань решил всё за него. Тогда во дворец прибыли послы из соседнего государства с миссией заключить торговый союз. Отец долго вёл империю к этому моменту, и вот наконец-то удача повернулась к нему лицом. Всё было хорошо, послы разместились в гостевых дворцах со всеми удобствами и остались довольны приёмом. Переговоры шли полным ходом, и обе стороны вот-вот готовились официально объявить о принятом решении, но все испортила случайность в лице члена Мо Жаня. Среди делегатов оказалась одна омега. Лицо её словно высекли из нефрита искуснейшие мастера, её с лёгкостью могли спутать с сошедшей на землю смертных небожительницей. Один взгляд бездонных синих глаз грозился потопить любого, посмевшего посмотреть в них, под толщей вод океанов. Голос же разливался, подобно мелодии флейты, ставшей усладой для ушей. Но было ещё кое-что, заставившее Мо Жаня сорваться с цепей, словно животному. Когда он мимолётом увидел её, профиль этой женщины показался ему столь знакомым, что мозг тут же отключился. Мо Жань не смел даже думать о том, чтобы каким-либо способом запятнать человека, которого любил, и потому всеми силами пытался найти несуразные подделки, чтобы хоть как-то позволить себе излить всё то пламя, бушевавшее внутри него. И эта омега стала, пожалуй, венцом его своеобразной коллекции. Ночь, которую они провели вместе, принц вспомнить, к сожалению, не мог, зато прекрасно запомнил скандал, что разразился на следующее утро. Переговоры были сорваны. Шанс на улучшение отношений между государствами потерян навсегда. Мо Чжэньян прощал сыну многое, но это стало последней каплей. Раз уж Мо Жань не мог удержать своё желание под контролем, тогда отец решил помочь ему своими методами. Поначалу альфа не придал словам отца значения. В конце концов, сколько раз он оказывался провинившимся пред ним. Поэтому особо не переживая об этом, Мо Жань продолжил проводить свои дни, валяя дурака. А потом… Мо Жань считал, что всё это просто шутка. В этом он пытался себя убедить. Когда же принц понял, что отец был совершенно серьёзен в своих намерениях, его охватила неистовая ярость. Вот только бесноваться было бесполезно, слово уже слетело с губ. Мо Чжэньян остался непоколебим, и тогда Мо Жань обозлился на отца. Он не порвал с ним связей, и из дворца не ушёл, но общение их сошло на нет, даже несмотря на то, что они продолжали жить вместе. Мо Чжэньян, разумеется, со временем поостыл, однако вернуть всё назад у него не было никакой возможности. Трудно сказать, жалел ли он о своём поступке или нет, но его тоска по собственному сыну и их былым отношениям оставалась ясной словно день. Возможно, всё это стало одной из причин, почему его здоровье столь стремительно начало ухудшаться. Обида на отца терзала Мо Жаня больше года. Он не желал с ним встречаться, слушать и слышать о нём. Наверное, поэтому весть о тяжёлой болезни Мо Чжэньяна достигла его слишком поздно. Их последняя встреча была ужасной. Мо Жаню казалось, что его отец неуязвим, но в тот момент человек, возлежащий на кровати, был настолько слаб, что с трудом двигал рукой. Принц мог отрицать очевидное, но все остальные давно поняли — это конец. Сердце Мо Жаня получило много ран, и первую из них нанесла ему смерть отца. Он проклинал всё на свете, винил всех вокруг, но глупо было отрицать очевидное, во всём был виноват он сам. Будь он сдержаннее, не затащил бы в кровать ту омегу и не поссорился с отцом. Не прими он то неверное решение, и всё было бы иначе. Но сколько бы Мо Жань не корил себя за это, вернуть всё назад он был не в силах. Облачённый в траур на трон взошёл новый император. Руки Мо Жаня задрожали. Он несомненно любил тётю, дядю и всех своих братьев, но отец для него был намного дороже. Встреча, что произошла между ними, когда альфа открыл глаза в первый раз, не шла ни в какое сравнение с этой, немыслимый по своей силе шквал эмоций нахлынул на него. Перед глазами Мо Вэйюя закружил хоровод воспоминаний, среди которых фигура его отца плавно перетекала из одного фрагмента в другой. Голос, с годами ставший не столь ясным и чёткий, вновь заиграл новыми красками, и это лицо своим здоровым цветом и ясностью глаз причинило ни с чем несравнимую боль. Измождённый хворью лик, терзавший его много лет, нельзя было вытеснить из памяти, он фантомной дымкой накладывался на фигуру человека, стоявшего перед ним. Отец перед смертью просил у него прощения, но правда была в том, что он не был ни в чём виноват. И прежде чем Мо Жань успел подумать, с его дрожащих губ уже сорвалось скрипучее надрывное «Прости». Мо Чжэньян, недоумевая, посмотрел на него и немного растерянно спросил: — За что ты просишь прощения? Но Мо Жань уже не мог ничего сказать, глаза его налились горячей влагой, а губы слиплись в трясущуюся линию, не давая всхлипам пробиться наружу. Он прекрасно осознавал, как странно это должно было выглядеть для отца, который не мог знать заранее своей судьбы, но израненное сердце Мо Жаня слишком давно переполнилось болью и страданиями, что терзали его столько лет. Мо Чжэньян хоть и не знал всего этого, однако он уже был предупреждён мадам Ван относительно странного и надломленного поведения Мо Жаня. Она объясняла это шоком и страхом от пережитого, и просила быть терпеливее, пока принц выздоравливает. Уж чего-чего, а терпения в Мо Чжэньяне было достаточно. Чуть помедлив, он сделал несколько шагов и оказался рядом с сыном. Его большие ладони протянулись вперёд и мягко забрали из рук Мо Жаня оружие. Плавным движением альфа вложил меч в ножны и отставил в сторону, а затем очень осторожно привлёк Мо Жаня к себе в объятья. — Ну что же ты… То храбришься, то плачешь как дитя, увидь это А-Мэн, непременно бы поддел тебя, не думаешь, Жань-эр? Чуть грубоватая подушечка пальца стёрла слезу с его щеки, Мо Жань и не заметил, как солёный океан его глаз перелился через край. Мо Чжэньян улыбнулся ему и произнёс: — Я рад, что ты проснулся. Мо Жань дёрнулся и стиснул отца в крепких объятиях, влажным лицом вжавшись ему куда-то под солнечное сплетенье. Сквозь несколько слоёв одежды он всё равно чётко мог слышать его размеренное сердцебиенье.