Один шаг назад

Мо Цинван так и не ушёл. Мо Жань обнаружил это, как только открыл глаза. Тот сидел на том же месте, продолжая читать. Альфа мог лишь удивлённо подметить, что сама книга изменилась. Сонным Мо Цинван совершенно не выглядел. Он был таким же, как и вчера, разве что в светлой комнате его лик казался ещё более настоящим, живым. На секунду его безразличный взгляд скользнул по лицу Мо Жаня, убеждаясь, что тот проснулся, а затем снова вернулся к написанному на страницах. Мо Жань откинул одеяло в сторону и сел на кровати. Движение это стало столь резким, что голова закружилась. Мо Цинван, видя всё это, тут же оказался рядом и попытался уложить его обратно. — Тебе ещё рано вставать, — сказал он нравоучительно, но Мо Жань лишь отмахнулся от него. — Я достаточно лежал. Хочу умыться и привести себя в порядок. Мо Цинван руку с плеча не убрал, продолжая сверлить его взглядом, будто силясь понять, о чём Мо Жань думает. — Ши Мэй ещё не скоро придёт, так что тебе нет нужды думать о своём внешнем виде. Скоро зайдёт тётя и снова осмотрит тебя, не стоит спешить, — неожиданно выдал он. Мо Жань нахмурил брови, губы его поджались. — А при чём здесь Ши Мэй? Глядя на Мо Цинвана, застывшего на месте, Мо Жань попытался сбросить его руку со своего плеча. Голова продолжала кружиться. Наверное, вставать сейчас действительно не стоило, но и лежать он более не мог. — Я просто сяду, — сказал Мо Жань, смотря Мо Цинвану в лицо. Альфа кивнул и на этот раз не стал ему припятствовать, а даже подал руку, чтобы Мо Жань мог на неё опереться. Сейчас, пристально разглядывая окружающую обстановку, Мо Жань уже не сомневался — это действительно были его покои. Те самые, где он жил в прошлом, когда носил титул наследного принца. Просторная комната, всегда освещённая солнцем; большая кровать, занавешенная тёмным балдахином с золотой вышивкой; стол из дерева напротив со всеми письменными принадлежностями. На первый взгляд она казалась ужасно скромной, но на самом деле трудно было сказать, сколько денег пряталось за покупкой даже такого малого количества предметов. Мо Жань находился здесь не так часто. Спал, ел, писал что-то на бумаге, сидел под арестом, когда наказывали да зазывал к себе легковерных слуг и служанок, чтобы те скрасили его одиночество. Вот и всё. Оттого у него не было каких-то ностальгических ощущений от созерцания этого места снова. Чем дальше он заходил, тем большее омерзение испытывал к этой комнате. Впоследствии эти покои были полностью изменены, а сам Мо Жань перебрался в другие, чтобы избавиться от воспоминаний. Мо Цинван внимательно наблюдал за ним и, убедившись, что Мо Жаня не шатает из стороны в сторону, немного отстранился. — Принести тебе воды? — спросил он. — Да… Вода отдавала каким-то травяным вкусом, и Мо Жань просто не мог не думать о том, что ему что-то подмешали. Однако мысли эти альфа быстро отбросил, вспоминая, что сейчас он не был Императором и травить его не было никакой причины… хотя… — Когда должна прийти тётя? — спросил Мо Жань. — Скоро, — ответил Мо Цинван, и стоило этим словам сорваться с его губ, как они услышали шаги. Слуги почтительно распахнули двери перед своими хозяевами. Никто не огласил их статуса, в молчании лишь склонив головы пред величием каждого из вошедших. Её Мо Жань узнал сразу же. Лицо белоснежное, без единого изъяна, с прямым аккуратным носом. Губы покрытые алой краской, подчёркивающей их бархатистость и чувственность. Две прямые стрелы бровей, сурово сдвинутые ближе к переносице, добавляли этому мягкому лицу жёсткости и какой-то неясной беспощадности. Глаза же её, тёмные, словно два глубоких омута, затягивали своим загадочным блеском в трясину. Лик противоречил взгляду. Эту бесспорную красоту пересекали надменность и жестокость, и если бы не связи и положение её отца, эта женщина никогда бы не стала той, кем являлась сейчас — матерью троих наследных принцев, Императрицей. Советники, убеждённые в необходимости укрепления Империи, всячески увещевали отца Мо Жаня заключить второй брак. И пускай поначалу Император наотрез отказывался, они всё равно втайне продолжали выбирать подходящих на роль будущей Императрицы претенденток и претендентов. Самые влиятельные семьи: чиновники соседних государств, политики, военные. Кандидатов было столь много, что свиток с их именами мог достигать в длину более трёх метров и стелиться по яшмовым ступеням, ведущим в главный зал, словно диковинный ковёр. Постепенно список этот становился всё короче, и оттого, когда отец всё-таки согласился на второй брак, в нём оставалось всего три или четыре десятка имён. Среди них наиболее выделялось имя Нин Жэньмэй. Она была дочерью влиятельного министра при дворе в соседствующем государстве. Тот человек обладал огромным влиянием и пользовался уважением у многих, его репутация была неоспорима. Нин Жэньмэй была его второй дочерью, средней из трёх сестёр. На тот момент ей уже исполнилось двадцать лет, и она носила второе имя Нин Линьсинь. Про характер её было известно мало, хотя едва ли кто-то стал бы смотреть на это при её приданном и подспорье в виде богатого и влиятельного отца. Красота её действительно пленяла, однако её трудно было назвать самой прекрасной женщиной во всём государстве. Отцу до её внешности и характера не было никакого дела, этот брак был лишь политической мерой, что позволили бы ему заручиться поддержкой не последнего человека в другом государстве. Нин Жэньмэй это также прекрасно понимала. Стать Императрицей — великая честь, так что её никто и не спрашивал тогда, а хочет ли она выходить замуж. Таким образом через год была сыграна свадьба, и у Мо Жаня появилась новая мать. Её цепкий взгляд прошёлся по комнате, тут же останавливаясь на сидящем Мо Жане. Шаги маленьких ступней, лёгкие и бесшумные, оборвались аккурат напротив кровати альфы. Мо Цинван почтительно сложил руки и поклонился, опустив голову, и поприветствовал: — Матушка. Мо Жань тоже должен был совершить поклон, однако ему делать этого совершенно не хотелось. Он показательно попытался подняться на ноги, сначала собираясь изобразить картинную слабость и невозможность стоять, чтобы избежать всех этих формальностей, однако тут же вспомнил, что больше не хотел оставаться в постели, словно немощный, в таком случае ему наоборот следовало показать, что состояние его здоровья улучшилось. Его немного шатало, и Мо Цинван, заметивший это, вновь подхватил альфу под руку. Мо Жань почтительно сложил руки, уже собираясь склонить голову, однако госпожа Нин в тот же момент вскинула ладонь и твёрдо сказала: — Не нужно. Голос её был суров и непреклонен. Эту женщину воистину можно было сравнить с калёной сталью — не разрубить, не согнуть, не затупить. Вот уж кто точно мог дойти до конца и добиться всё-таки свержения Мо Жаня с императорского престола, однако жизнь её оборвалась раньше, чем она смогла что-либо предпринять, в результате несчастного случая. Пожалуй, тот факт, что Нин Жэньмэй погибла именно так, немного обескураживал, ей скорей уж подходила смерть, подобная Мо Цинвану, — казнь за предательство -, а не падение с обрыва в повозке из-за расхлябанной колеи. — А-Жань, — позвала его госпожа Нин, — я рада, что ты проснулся. Он смотрел на её чистое лицо и пытался вспомнить, таким ли оно было в их последнюю встречу, но ничего не получалось. Пока Мо Жань молчал и думал, что стоит на это ответить, Мо Цинван посторонился, давая место матери, госпожа Нин величаво прошествовала мимо него и села на место, до этого занимаемое альфой. Следом за ней в комнату зашла мадам Ван. Она неловко улыбнулась Мо Жаню, подходя ближе. — Жань-эр, похоже, тебе действительно стало лучше. И цвет лица изменился, и взгляд больше не выглядит таким рассеянным. Мо Жань хотел было закивать головой, но стоило ему сделать неосторожное движение, как перед глазами всё сразу расплылось. Мо Цинван, всё ещё придерживавший его за локоть, с нажимом попытался усадить брата на край кровати. Подыгрывать ему в этом желания не было, однако начинать спор на пустом месте в планы также не входило. Поэтому Мо Жань опустился на матрас, старательно смотря только на мадам Ван, хотя взгляд его то и дело съезжал к другой женщине, находившейся сейчас в комнате. Он чувствовал на себе её внимательный взгляд и не мог выдавить наружу хотя бы какое-то слабое подобие улыбки, чтобы успокоить тётушку. Мо Цинван посторонился, отходя ближе к матери и становясь подле неё, чтобы мадам Ван было удобнее. При госпоже Нин он явно приосанился и напустил на себя поволоку высокомерия, вызывая внутренние смешки у Мо Жаня. Это всё выглядело до ужаса нелепо. И Мо Цинван, пытающийся выделиться, и госпожа Нин, которая вообще непонятно для чего явилась. Коль уж она хотела показать себя как благодетельную, заботящуюся даже не о своём родном ребёнке мать, тогда ей следовало прийти, когда в комнате будет гораздо больше народу, чтобы после те смогли в сплетнях разнести слухи о её доброте. А так что? Мадам Ван, Мо Цинван да сам Мо Жань, разве этого достаточно? — Ты хорошо спал ночью? Не просыпался от боли или головокружения? — вопросы сыпались один за другим, и Мо Жаню с каждым новым из них становилось не по себе. Тётя перечисляла столько всего, что ему уже было совсем не до смеха. Он отвечал отрицательно, при этом постоянно задумываясь, а так ли это. Мо Жань прекрасно понимал, что все травмы головы очень серьёзны, а последствия после них вдвойне. И если вначале альфа был уверен, что сегодня же встанет на ноги, даже выйдет на улицу подышать воздухом, то сейчас подумывал снова забраться в постель и просто лежать, глядя вверх и не предпринимать никаких попыток двигаться. Мадам Ван, видимо, почувствовала, что своим же беспокойством разбередила душу Мо Жаня и, неловко улыбнувшись, отступила, попросив его выпить очередной настой. Горечь на языке была немного другой, и мадам Ван, видя смятение на лице Мо Жаня, пояснила: — Я изменила состав. Надеюсь, что снова этого делать не понадобится. Большинство травяных снадобий имели накопительный эффект, поэтому постоянно менять состав лекарств было не лучшим решением. Однако подбор нужного состава в любом случае мог занимать немало времени. Мо Жань ободряюще улыбнулся. — Я тоже на это надеюсь. Сейчас, когда осмотр был завершён, а мадам Ван, ответственная за его лечение, ещё не покинула покои, ему представился замечательный шанс сказать, что за ним больше не нужно следить. Ещё одной ночи наедине с Мо Цинваном он просто не выдержит. К тому же ему столько всего стоит обдумать, а делать это лучше наедине с самим собой. Он собрался с мыслями и уже было открыл рот, как его тут же перебили: — Насколько серьёзно сейчас его состояние? — спросила госпожа Нин. Мадам Ван с почтением произнесла, повернувшись к ней лицом: — Затрудняюсь дать точный ответ, но пока что удовлетворительное. Ещё несколько дней ему стоит провести в постели, о дальнейшем судить не решусь. Посмотрим, как Жань-эр будет себя чувствовать. — Смысл присматривать за ним по ночам ещё есть? Мо Жань почувствовал облегчение, что этот вопрос задали за него. Теперь это не выглядит так, будто именно он хотел избавиться от слежки ночью, скорее уж это госпожа Нин не хочет более заниматься этим. Ван Чуцин ответила: — Хоть сейчас я не наблюдаю острой необходимости в постоянном присмотре, но считаю, что сейчас рядом с Жань-эром постоянно должен быть хоть кто-то. Никто не может знать, как поведёт себя его организм. Выслушав ответ тётушки, Мо Жань всё-таки осторожно поднял глаза уже на свою мачеху, но тут же вздрогнул, обнаружив, что их взгляды пересеклись. Он сразу же прервал зрительный контакт и от поспешности, с которой сделал это, сам же испытал неловкость. Оказалось, что даже по прошествии стольких лет, со знанием того, что эта женщина уже давно мертва, Мо Жань всё ещё испытывал пред ней трепет. Это был не страх, нет. Но несгибаемость Нин Жэньмэй и упёртость, с которой она добивалась своего, что в далёком прошлом, что сейчас вызывали дрожь по коже. Она была способна на многое и ещё большее, далеко за рамками представления шестнадцатилетнего Мо Вэйюя. Сейчас он это понимал. Если ему предстояло вновь прожить свою жизнь, начиная с этих дней, то это значило, что ему простоит борьба за власть с этой свирепой тигрицей и её верными последователями, с тем же Мо Цинваном. От этих мыслей голова снова заболела. Мо Жань нахмурился и с досадой потёр висок. — Хорошо, — наконец-то ответила госпожа Нин. — Тогда мы продолжим, как раньше. Мо Цинван кивнул, как бы подтверждая её слова, и внимательный взгляд его тёмных глаз зацепился за нахмуренное, словно сведённое гримасой боли, лицо Мо Жаня. Его губы приоткрылись с намерением сказать что-то, но в тот же миг лицо Мо Жаня стало прежним, будто это привиделось Мо Цинвану. Он поджал губы, чувствуя некую неловкость и надеясь, что его метания не были заметны матери. — На самом деле в этом нет такой уж необходимости, — вдруг произнёс Мо Жань, привлекая к себе взгляды всех, кто находился в комнате. — Я чувствую себя вполне сносно и уж точно не собираюсь сейчас никуда уходить. Так что нет надобности сидеть со мной целыми днями. Госпожа Нин сощурилась, явно недовольная тем, что её слова не просто проигнорировали, а оспорили. Ну, Мо Жань часто так делал: перебивал, пропускал всё сказанное мимо ушей, спорил. В его поведении не было ничего удивительного. По крайней мере он на это надеялся. — Что скажете на это? — госпожа Нин наконец-то отвернулась от него, обращаясь к мадам Ван, явно сомневающейся в словах Мо Жаня. Ван Чуцин смотрела на него недоверчиво, словно пыталась глазами заглянуть в его естество. Но даже так она ответила: — Если Жань-эр действительно уверен, что его самочувствие такого, то… Мо Жань преисполнился радости от её поддержки, но он явно поспешил. — …возможно, будет достаточно просто время от времени приходить и проведывать его днём, и лишь по ночам присматривать как раньше. — Что ж, — госпожа Нин снова посмотрела на Мо Жаня, — раз так говорит мадам Ван, тогда так и будет. Она поднялась с места и бросила Мо Цинвану: — Ван-эр, пойдём. Тебя ждут занятия, а А-Жаню нужно побыть наедине. Мо Жань с возмущением отметил, как двусмысленно звучали её слова вот так. Непонятно, то ли он готовит очередную гадость, то ли переворот, то ли ждёт не дождётся, когда все уйдут, чтобы затащить к себе в покои очередного слугу, чтобы тот скрасил его времяпрепровождение. Мо Цинван замялся, вновь собираясь что-то сказать, и на какое-то мгновение Мо Жаню показалось даже, что скажет. Но нет. Альфа привычно промолчал, покорно склонив голову. Мо Вэйюй не смог сдержать хмыканье, однако звук этот был столь тих, что никто не расслышал его. Он не был удивлён тем, что Мо Цинван не смог ничего возразить матери. Госпожа Нин всегда держала своих детей в стальной хватке, порой не давая им сделать лишнего вдоха. Эта женщина всегда считала, что она в любой ситуации права, что все её решения верны. Мо Жань же знал, что это было далеко не так, а в подтверждение этому была его прошлая жизнь, в которой некоторые решения Нин Жэньмэй привели к трагическим последствиям для дорогих ей же самой людей. Он часто задавался вопросами: а сама она понимала свою вину? Осознавала, что именно она поспособствовала кончинам своих детей? Именно эти мысли одолевали Мо Жаня, пока он глядел на её ровную спину, с каждым шагом отдалявшуюся от него. Мо Цинван остановился, обернулся к нему и, чуть склонившись, сказал: — Выздоравливайте, старший брат. Он всегда обращался к нему на «вы» в присутствии матери, будто лишний раз хотел подчеркнуть своё к нему отношение, а когда госпожа Нин не видела и не слышала, Мо Цинван снова возвращался к их нормальному общению. Слыша же это сейчас, Мо Жань ощутил небывалую злость на него и его двуличие. Он знал, что злиться на это глупо, особенно сейчас, когда у него было знание будущего. Всё зачтётся, всё свершится. Когда госпожа Нин и Мо Цинван удалились, мадам Ван облегчённо вздохнула. Она всегда чувствовала себя не в своей тарелке в присутствии Императрицы. Теперь же, оставшись один на один с Мо Жанем, Ван Чуцин могла перевести дух. Омега осторожно присела рядом с ним и спросила всё ещё взволнованно: — Жань-эр, всё точно хорошо? Тебе нет нужды казаться сильнее всех, если ты плохо себя чувствуешь, то стоит сказать. — Всё в порядке, тётя, — ответил Мо Жань. — Со мной всё хорошо, я действительно чувствую себя лучше. Он постарался улыбнуться ей, чтобы приободрить. — К тому же это лишь лишние хлопоты: постоянно следить за мной… Да и, откровенно говоря, мне немного неловко вынуждать всех сидеть со мной, как с маленьким ребёнком. Мадам Ван рассеянно покачала головой, и в этом её действии альфа с лёгкостью прочитал неозвученный ответ: «О чём ты говоришь, глупое дитя…». От её неприкрытого беспокойства и заботы в груди потеплело. Ван Чуцин была такой всегда, но спустя много лет после её смерти воспоминания о ней стали немного размытыми, от этого волна пронизывающей тоски всё никак не желала отпускать Мо Жаня. Но сейчас ему действительно полегчало. Она встала с места и нежно погладила Мо Жаня по щеке. — Я приду навестить тебя чуть позже. Да и, думаю, в течение дня у тебя будет много гостей, ведь все так волновались, а теперь ты наконец-то проснулся. Чужая забота была приятна, но мысль, что в любое время к нему вновь могли прийти гости, привела его в смятение. Мо Жань уже было обрадовался, что сможет побыть наедине с собой и своими мыслями, а теперь ему предстояло ждать, когда к нему нагрянут люди, которые уже давно мертвы. Он смог свыкнуться с мыслью, что мадам Ван жива только потому, что она была человеком, который столь искренне любила его, каким бы непутёвым юношей не был Мо Жань. Он был рад видеть её снова. Но представить, каково будет встретиться со всеми сразу… Это было так сложно. Дав слугам распоряжения, Ван Чуцин удалилась, оставив Мо Жаня одного в долгожданной тишине. Но вот незадача в его мыслях творился такой хаос. Нужно было столько всего обдумать, понять, принять, смириться, что чувство растерянности вновь овладевало им всем. На самом деле правда была в том, что, даже несмотря на столь явные признаки его перерождения, Мо Жань всё равно не мог поверить в это. Он пережил столько утрат, что сейчас мысли о том, что можно начать всё с начала, казались настоящим бредом. Его терзали сомнения, страх… Что если сейчас он поверит в это, окунётся с головой в эту жизнь, а потом всё окажется обманом, иллюзией, что терзала его? Что тогда? Как он сможет пережить это? А если он умер, то?.. Мо Жань медленно лёг на кровать и подтянул одеяло к груди, пальцами вцепляясь в край. Его растерянный взгляд метался по свисающему сверху пологу, не имея возможности за что-то зацепиться. Альфа поджал губы, пытаясь взять себя в руки. Он уже давно не был тем самоуверенным юнцом, что готов был попрать все законы и нормы ради своих целей. Его семья, друзья, любимый человек — все они были мертвы. Это знание въелось в него навсегда и избавиться от него так легко просто невозможно. Слишком трудно поверить в такое чудо. Мо Жань познал отчаяние, и в этом отчаянии он будто одержимый пытался найти способ, который помог бы оживить тех, кого он так любил. Ему казалось, что если он преуспеет в этом, тогда всё вернётся на круги своя. Однако знания эти были давно утеряны. Возможно когда-то заклинатели были могущественны настолько, что могли воскрешать умерших, подчинять своей воле живых или мёртвых, заставляя их вставать из могил. Сейчас же высоким уровнем магических сил могли похвастаться только потомки императорской семьи. Остальные хоть и обладали какой-то толикой этих способностей, но использовать их на максимуме просто не могли. С каждым годом людей, имеющих соответствующий для обучения заклинательским практикам фундамент, становилось всё меньше и меньше. Многие твердили, что это связано с тем, что искоренялась сама «порода», но что они имели в виду под этим словом, понять было слишком сложно. Сам Мо Жань же считал, что всё дело именно в осознании своих сил. Он лично знал человека с хрупким золотым ядром, однако это никак не помешало ему стать великим заклинателем. Да, Мо Жань был сильнее, но он никогда не обладал знаниями даже отдалённо напоминавшими знания того человека. Хотя впоследствии всё, что было тому известно, он передал именно Мо Вэйюю, дабы тот смог достичь ещё больших высот. Его сердце болезненно заныло, и Мо Жань постарался выбросить всё это из головы. Главное — не думать, не вспоминать, не надеяться. Только легче не стало. Снова и снова возвращаясь в тот момент, когда он открыл глаза и увидел мадам Ван, дядю, отца… Все они были такими настоящими, живыми! Так как же он мог не поверить в это?! Сюэ Мэн, Мо Цинван, госпожа Нин. Их давно забытые лица вновь обрели прежние очертания в его памяти. Столько всего должно произойти. Хорошего, плохого. Он сделал глубокий вдох и одновременно с этим в двери покоев постучали. — Войдите, — крикнул Мо Жань, приподнимаясь на локтях. В комнату осторожно заглянул юноша, чей взор был столь ясен, что мог соперничать с самым светлым днём. Заметив Мо Жаня, он улыбнулся со всей искренностью. — Ты не спишь? — голос его был мягок, как и его нрав. Мо Жань не в силах побороть шок не смог ни кивнуть, ни ответить, а юноша тем временем продолжил: — Прости, пожалуйста, что так неожиданно, просто Вэй-ди… очень хотел тебя увидеть. Мы можем войти? Это был Мо Жэнь. Его второй младший брат. Если бы Мо Жаню нужно было описать его как человека, тогда бы всё описание уместилось бы в одно единственное слово — «Обычный». Он был самым спокойным и тихим из них. Никогда не спорил, не стремился быть во всём первым, всегда довольствовался тем, что имел. Этот принцип он пронёс с собой до конца своих дней. Мо Жэнь никогда не стремился к власти, она ему была просто не нужна. Его привлекала наука, но волею судьбы ему так и не довелось связать свою жизнь с тем, что было ему интересно. Госпожа Нин всегда была им недовольна. Её запальчивые речи не действовали на Мо Жэня так же, как на Мо Цинвана. Оттого она лишь сильнее чувствовала вкус разочарования. После рождения Мо Цинвана госпожа Нин думала, что Император проникнется к своему новорождённому сыну искренней любовью. Такой же, как к его первенцу, Мо Жаню. Однако, хоть тот и со всей искренностью любил Мо Цинвана, Мо Жаня он любил гораздо сильнее. Тогда госпожа Нин усвоила урок. Когда она родила второго ребёнка, то намеренно выбрала ему имя, созвучное с именем Мо Жаня, лишь бы привлечь к нему внимание Императора. Но это выглядело лишь более жалко, ведь она не могла не понимать, что дело вовсе не в имени. Мо Жэнь не пытался урвать всю любовь отца, ему хватало того, что он имел. Оттого их отношения с Мо Жанем были крепки всегда. Мо Жэнь поддерживал брата, на него можно было положиться, поэтому Мо Жань, уже взойдя на престол, с радостью доверял ему визиты в другие государства, представляя интересы Императора. В последствии во время одной из поездок Мо Жэню не повезло: в городе, куда лежал его путь, разразилась страшная болезнь, и альфа, к несчастью, заразился. Он сгорел столь стремительно, что Мо Жань даже не успел осознать произошедшего. Сглотнув, Мо Жань наконец-то смог кивнуть, и в тот же момент дверь распахнулась шире, впуская маленький ураган, что радостно лепетал без остановки: — Жань-гэ! Жань-гэ! Ты проснулся! Его самый младший брат, Мо Вэй, влетел в комнату, с неимоверной скоростью приближаясь к кровати Мо Жаня. Одежды глубокого синего цвета от его резких движений развевались во все стороны, а широкие рукава напоминали собой расправленные крылья птиц, готовых взмыть в небо. Тёмные волосы, собранные в тугой пучок, благо были закреплены столь хорошо, что ни единая прядка не смогла выбиться из причёски, иначе госпожа Нин снова бы бросилась на него с упрёками, что тот совершенно не следит за своим внешнем видом. У него были большие чёрные глаза, выделяющиеся на белоснежном личике, и маленький носик, в который так и хотелось клюнуть поцелуем. Он выглядел таким счастливым и таким искрящемся жизнью, что один его вид выбил Мо Жаня из колеи. Мо Вэй сейчас был похож на маленького нежного птенчика, чьи пёрышки ещё не были запылены грязью бренного серого мира. Он не познал горя и отчаяния, это был самый открытый и светлый ребёнок, какого знал Мо Жань. Мо Вэй родился омегой, единственным из всех братьев. Однако, если в детстве он казался самым хрупким и нежным птенчиком, то с каждым годом этот птенец всё рос и рос, пока в один момент не обернулся журавлём с могучими крыльями, что могли заслонить собой солнце. Черты его лица были отцовскими, резкими, а разрез глаз хищным. Он всё так же оставался прекрасным, но эта красота носила на себя отпечаток некой агрессии. Мо Жань часто думал, что родись он омегой, то выглядел бы точно также. — Ты наконец-то проснулся! — Мо Вэй смотрел на него своими большими чёрными глазами, его лицо озаряла светлая улыбка, излучающая саму жизнь. Как же давно Мо Жань не видел её. — Вэй-ди, — окликнул омегу Мо Жэнь, — не стоит так кричать, старшему брату всё ещё нездоровится, так что давай постараемся его не сильно беспокоить. Внимательно выслушав старшего брата, Мо Вэй со всей серьёзностью кивнул и постарался успокоиться, принимая благопристойным вид, как учила его матушка. Он поправил немного сбившуюся одежду, сложил подобающе руки и постарался придать лицу отрешённости и величавости. Мо Жань не смог сдержать улыбку и тихо рассмеялся от этого зрелища, что тут же подхватил Мо Жэнь. Мо Вэй, прекрасно слыша их смешки, насупился, будто бы обиженно, но уже спустя мгновение смеялся вместе с ними. Он приблизился к Мо Жаню вплотную, кладя руки на ладонь альфы и спросил: — Жань-гэ, как ты себя чувствуешь? Мы все так волновались о тебе. Мо Жань удобнее сел в кровати, спиной опираясь о изголовье. — Мне уже лучше. Думаю, что ещё несколько дней и смогу выходить на улицу. Услышав это Мо Вэй просиял от радости, а Мо Жэнь облегчённо выдохнул. Мо Жань приглашающе похлопал по краю своей кровати, предлагая Мо Вэю сесть, и тот с радостью запрыгнул на матрас, не выпуская ладонь альфы из своей руки. Картина сидящего рядом с ним Мо Вэя ожидаемо оказала на него влияние. С одной стороны это было безмерное счастье, с другой — тоска. Мо Вэй из его воспоминаний был уже слишком взрослым, чтобы вот так вот сидеть рядышком с ним, да и супруг омеги не одобрил бы подобного поведения. Зато сейчас Мо Жань мог с чистой совестью потрепать братика по голове, пощипать его щёчки и крепко обнять, что он собственно и сделал сразу же, как Мо Вэй оказался рядом. Омега опешил, так неожиданно оказавшись в крепких объятьях брата, и осторожно позвал его: — Жань-гэ? — Давай так посидим немного. Я… так соскучился… Мо Вэй, до этого скованный напряжением, тут же расслабился и обнял его в ответ. Нельзя было передать словами, какое облегчение он испытал в тот момент, когда Мо Цинван заглянул к нему и Жэнь-гэ и сказал, что их старший брат очнулся и чувствует себя настолько хорошо, что его уже можно навещать. И сейчас, сидя в его объятиях, видя, что тот действительно пришёл в себя Мо Вэй был столь счастлив, что передать этого словами было просто невозможно. Мо Жэнь, наблюдавший за всем этим со стороны, только нежно улыбался, чувствуя, как в его сердце словно распускаются цветы. Он не привык так открыто демонстрировать чувства, как Мо Вэй или Сюэ Мэн, но это не значило, что переживал за Мо Жаня меньше. В тот же момент Мо Жань вскинул взгляд на него и протянул ему руку, также приглашая в объятия. Мо Жэнь чуть помедлил, но всё же опустился на край кровати рядом с ними и осторожно обнял обоих братьев. Обычно Мо Жань славился своим красноречием и извечными каламбурами, от которых даже самый сдержанный человек мог прыснуть со смеху, но сегодня из него было не вытащить ни слова. Он лишь улыбался и смотрел на них по очереди, слушая всё, что они говорили. Мо Вэй рассказывал, как он провёл все эти дни. Куда ходил, что делал, на какие занятия его посылала матушка, какие уроки давала ему сама. Он во всех красках расписывал платок, который госпожа Нин научила его кроить, и пообещал показать его Мо Жаню, как только закончит с вышивкой на нём. Мо Жэнь по большей части молчал, толком и не зная, что стоит сказать, к тому же не был уверен, что стоит вываливать на старшего брата столько всего, ведь он только пришёл в себя. Однако совершенно счастливый взгляд Мо Жаня говорил о другом. В этот момент кто-то постучал в двери. Мо Жань коротко ответил: — Войдите. Человек переступил порог и тут же склонился в поклоне. — Ваше Высочество наследный принц, — поприветствовал он его. У этого мужчины был до жути педантичный вид. Зрение его ещё с ранних лет испортилось за долгим чтением, и от того на носу всегда, почти сросшись с переносицей, удобно сидели очки. Из-за толстых стёкол сейчас на них смотрела пара тёмных строгих глаз. Обыкновенно одного этого взгляда было достаточно, чтобы Мо Вэй мгновенно ссутулился и потупился, превращаясь в самого тихого и послушного ребёнка. Учитель, подобранный лично госпожой Нин, Фэн Янь, соответствовал всем её требованиям: образованный, строгий, полностью отдающийся делу. Он жил науками, питался знаниями, содержащимися в древних трактатах, а спал в обнимку со свитками. Своими непреклонностью и строгостью он наводил на Мо Жаня смертную тоску. От его чопорного вида даже зубы грозились заскрежетать. В былые времена принц частенько развлекался тем, что доводил до белого каления этого бету. Однако со временем Мо Жань поменял к нему своё отношение. Ведь именно Фэн Янь был тем, кто до конца своих дней преданно заботился о его младшем брате. Даже когда Мо Вэй вышел замуж и был вынужден покинуть дом, Фэн Янь на правах учителя и личного слуги последовал за ним, оставаясь верным своим принципам и привязанности к господину. — Ваше Высочество Третий принц. — Также отвесил он поклон Мо Жэню и наконец обратился к Мо Вэю: — Ваше Высочество Четвёртый принц, Вам пора на занятия. Мо Вэй от обращения к себе вздрогнул и насупился, исподлобья поглядывая на Мо Жаня, как бы в надежде, что тот, как и всегда, решит пошутить над его нудным учителем, доведёт того до срыва и таким образом сорвёт очередной скучный урок. Однако, чего омега уж точно не ожидал, так это того, что старший брат с улыбкой посмотрит на Фэн Яня, а затем скажет: — А-Вэй, я очень рад, что ты смог прийти ко мне, но теперь тебе пора, не стоит заставлять господина Фэна ждать. Мо Вэй удивлённо уставился на Мо Жаня, словно выбитый из колеи. Точно такими же выглядели Мо Жэнь и Фэн Янь. Последний даже больше всех. Несмотря на то, что он был старше и имел учёную степень, правила обязывали его проявлять высшую степень почтения и учтивости ко всем принцам, особенно к прямому наследнику престола, Мо Вэйюю. Оттого учитель не имел права никак перечить ему, ему только и оставалось, что терпеливо сносить все его насмешки. И теперь слышать от такого человека как он такое казалось чем-то невообразимым. Понимая, что помощи от брата не последует, Мо Вэю не оставалось ничего, кроме как смириться. Он встал с кровати, под пристальным взглядом господина Фэна и поклонился Мо Жаню, со всей чинностью выдавая: — Спасибо, что уделили мне время, старший брат. Мне действительно пора, поэтому прошу меня простить. Я навещу Вас позже. В такие моменты, когда Мо Вэй старался соблюдать все правила приличия, это казалось чем-то до ужаса странным, словно он неумелый актёр, что старательно пытается отыграть роль в пьесе, не вкладывая в неё душу, а просто произнося заученные фразы. Мо Жань кивнул в ответ, посмотрел на Фэн Яня и также кивнул ему, слегка улыбаясь. Стоило только Мо Вэю с учителем удалиться, как Мо Жань обратился к оставшемуся с ним Мо Жэню: — А-Жэнь, тебе ведь тоже пора, так? Раз уж забрали самого младшего из них, то и старшим следовало идти на занятия. Мо Жэнь немного смущённо потупился, но всё-таки кивнул. Ему явно было неловко вот так прощаться: ведь только пришёл, а свободное время подошло к концу. Он боялся обидеть брата, но Мо Жань никакой обиды не чувствовал, ему было приятно, что они провели вместе хотя бы несколько минут. — Занимайся усердно, — сказал альфа Мо Жэню. — Хорошо… — голос его был тихим и неуверенным, но Мо Жань продолжал улыбаться, как бы говоря «Всё в порядке». Снова оказавшись в тишине, Мо Жань почувствовал себя лучше, нежели до этого. Ведь он знал, что сейчас рядом с ним находятся самые дорогие ему люди. Удобнее устроившись на кровати, альфа вновь посмотрел на свои руки. В шестнадцать лет он был достаточно хорошо сложен, однако нынешнее его тело ни в какое сравнение не шло с тем, каким оно станет в будущем. Ему предстоял долгий путь по совершенствованию физическому и духовному. К тому же его знания… Мо Жань прекрасно понимал, что даже помня наперёд все события, что должны будут случиться, он не сможет грамотно воспользоваться ими без какого-либо плана. Неуч не мог стать образованным по щелчку пальцев… или по удару об ветку. Для него это значило только то, что с разбегу бросаться в пропасть политических баталий, не было никакого смысла. Следовало подготовить благоприятную почву. Чтобы оправдать все свои имеющиеся знания, предстояло с головой погрузиться в учёбу, общение с влиятельными людьми и дотошный анализ происходящего. По сути всё, что есть у Мо Жаня сейчас — это фора. Очень хорошая и приятная, главное найти ей применение. Он мог бы сесть и расписать всё на бумаге, однако это было рискованно. Ведь если такая вот бумажка попадёт не в те руки, это могло привести к неминуемым последствиям. Оставалось хранить всё в своей голове. Тогда как быть? Возможно, ему выпал великий шанс всё изменить, но сейчас, не понимая с чего следует начать, что следует сделать, Мо Жань чувствовал себя разбитым и потерянным. Внутри него всё рвалось действовать, однако альфа понятия не имел, о каких таких действиях может идти речь сейчас, когда все считают его хоть и ударившимся головой, но всё тем же дуралеем и упрямцем. Остатки разума говорили ему ждать, вот только чего именно эти остатки не поясняли. Какое-то просветление, знак. Мо Жаню думалось, что появись этот знак, и всё в его голове неожиданно встанет на свои места, и тогда все обрывистые мысли станут ясными реками, что потекут по нужным руслам. Сейчас же не было ничего. В голове пусто, лишь неясные обрывки скакали от одного к другому, и только об одном он сам себе не позволял думать ни в коем случае. В дверь опять постучали. Мо Жань на автомате разрешил входить, однако, наверное, знай он, кто окажется по другую сторону покоев, несколько раз подумал бы, прежде чем ответить. Мо Жань никогда не ценил тех, кто грел его постель. Не важно насколько близки они были, он никогда не искал любви там, где её просто не могло существовать. Каждый, кто спал с ним, чего-то от него хотел: привилегии, статус или просто удовольствий, — не важно. Мо Жань мог дать им желаемое, в этом не было проблем. Его любовникам не было числа, но свои самые первые искренние чувства он отдал одному. — А-Жань, — произнёс Ши Мэй, и в сердце Мо Жаня всё перевернулось. С приходом к власти отца Мо Жаня многое изменилось, голод если и не искоренился, то даже в самых отдалённых поселениях снизился достаточно, чтобы крестьяне могли выжить. Однако империя огромна, и проследить за каждым куском земли нереально, как бы они не старались. Одним годом зима выдалась суровой настолько, что многие погибли не то, что от голода, а от холода. Люди пытались согреться всеми подручными способами, а когда всякое сырьё подошло к концу, в дело пошли молитвы и жертвоприношения. Император послал своего верного подручного на обход территорий. Тем подручным был Сюэ Чжэнъюн. По приказу Императора с небольшим отрядом солдат Сюэ Чжэнъюн отправился в самые отдалённые земли, что обыкновенно страдали больше всего, чтобы узнать кому требуется помощь в такие суровые времена: провизия, тёплые одежды, осмотр лекарей, — всё, что угодно. И прибыл надо сказать очень вовремя. Отчаяние жителей одной из деревень дошло до такой степени, что те совсем обезумили. Когда боги, которым молятся, не отвечают на истошные мольбы, верующие от безысходности начинают искать выход из тупика любыми доступными и недоступными способами. Боги, славящиеся своим милосердием, оставили их, тогда люди отправились искать помощи у тех, кто был способен исполнить их желания. Однако одному божеству может быть достаточно возжечь палочку благовоний и преклонить колени пред его изваянием, а другому понадобится что-то другое, более существенное. Обезумевшие люди вняли речам Кровавых Богов и, отбросив всё человеческое, кинулись на улицы, схватили первого попавшегося под руки ребёнка и потащили его к алтарю. Человеческая жертва. Такова была цена за исполнение их желания. Они могли убить любого. Кто угодно из толпы, что явилась молить о помощи, имел возможность взять нож и вскрыть себе горло, дабы окропить кровью алтарь. Однако кто стал бы совершать подобное безумство? Ведь всякому известно, как люди ценят свою жизнь. По их мнению, чем моложе будет жертва, чем невиннее окажется её душа, тем большей милостью одарят их после. Но никакого «после» не случилось. Сюэ Чжэнъюн в ужасе глядел на нож, занесённый над маленьким худощавым тельцем, и злость захлестнула его. Эти слепая вера, готовность убивать, уповая на милость каких-то неясных богов, поразили мужчину в самое сердце. Сюэ Чжэнъюн одним движением своего веера снёс всех помешанных с ног, подбежал к обомлевшему ребёнку и прижал к себе, пряча от всего мира. В последствии спасённый ребёнок так и остался с ним, став воспитанником в семье Сюэ. По крайней мере так было на словах. На деле пусть ему и было даровано имя Сюэ Я, но так его никто не звал из-за неблагозвучности этого имени. К тому же хоть этому ребёнку и повезло быть спасённым не кем-либо, а именно родным братом Императора, для него это не значило по сути ничего. Сюэ Чжэнъюн собирался отдать его на обучение воинскому делу, но, глядя на этого ребёнка, передумал и в итоге похлопотал, чтобы ему выделили место в рядах учеников заклинателей. Изначально на месте, где сейчас стоял императорский дворец, находилась школа заклинателей. Она не была широко известна, и с каждым годом адептов в ней становилось всё меньше и меньше, однако так, как эта школа сыграла очень важную роль в жизни императорского рода, было решено продолжать её традиции. Таким образом определённые территории были отданы в распоряжение Старейшин, занимающихся самосовершенствованием многие годы. В их обязанности входили обучение нового поколения заклинателей, помощь государю и обычным людям. По сути можно было сказать, что у нынешнего Императора была своя армия заклинателей, но отец Мо Жаня столь редко обращался к ним, что многие задавались вопросом, насколько хватит терпения у государя, чтобы кормить за свой счёт этих дармоедов. Над старейшинами стоял глава ордена, а им был назначен не кто иной, как Сюэ Чжэнъюн. Мо Жань знал, отец дураком не был, оттого и приставил к ним брата, чтобы тот следил за ними. Вот так дитя без семьи и происхождения оказался принят в школу заклинателей, где ему предстояло провести многие годы в попытках сформировать золотое ядро и познать всевозможные техники. Он был болезненным ребёнком, хиленьким, но прекрасным настолько, что его часто путали с девочкой. Поэтому старшие соученики, не решаясь произносить данное ему главой ордена неблагозвучное имя, стали называть его по-другому, чтобы избежать столь неприятного обращения как «Эй ты!». Сначала его окликали шимэй, несмотря на пол. Затем, когда это дошло до Сюэ Чжэнъюна, тот решил, что так даже лучше. И вот маленькая сестричка превратилась в юношу. Опять же не с самым хорошим именем. Ши Мэй. Светлый настолько, что слепило глаза, коль долго смотрели на него. Добрый сверхмеры, всепрощающий. Ласковый. Нежный. Прекрасный. Сколько ещё слов можно было подобрать к нему, одним богам это было известно. Для Мо Жаня этот человек стал лучом света, озарившим всё его существование. Будучи наследным принцем, все преклонялись перед ним, лебезили, стараясь выслужиться. И не понять насколько всё это было лживо и наигранно Мо Жань просто не мог. Его тошнило от всего этого, и среди удушающей вони лицемерия и двуличия этих людей Ши Мэй оставался единственным, кто относился к Мо Жаню со всей искренностью. Не было ничего удивительного, что в итоге в Мо Жане проснулись чувства к этому прекрасному юноше с нежными персиковыми глазами. Он грезил им, порой сам поражаясь насколько сильны были его чувства к нему и… невинны… Уж кем-кем, а святошей Мо Жань никогда не был. Он познал блуд достаточно рано, и чистота была последним, что волновало его. Он придавался разврату телом, в мыслях же его жила чистая любовь к одному человеку. Так Мо Жань считал долгие годы. Тогда он многое не понимал, ещё большего не знал. И сейчас, когда он смотрел на стоявшего в дверях Ши Мэя, его чувства нельзя было описать одним словом. В его сердце всё также жила толика нежности, но она была совершенно другой, ведь хоть для Ши Мэя там осталось место, этого места хватало только на это. Всё остальное заполняла собой любовь к совершенно другому человеку. Мо Жань почувствовал, как от одной мысли о нём, сдавило горло. Глаза начало щипать, и альфа поспешил закрыть веки. Ши Мэй обеспокоенно подбежал к нему и, осторожно положив мягкую ладонь на плечо, спросил: — Что такое? Где-то болит? Отрицательно качнув головой, Мо Жань поджал губы. В нём не осталось сил, чтобы что-то ответить, разум заполнили воспоминания их последней встречи там, в прошлом. Тогда Ши Мэй уже носил иное имя, но для Мо Жаня он всегда делал исключение и разрешал звать себя как раньше. Его глаза были грустно опущены, и на ресницах застыли золотистые капли. «Мне жаль, — сказал Ши Мэй тогда, — мне очень жаль». Ши Мэй никогда не плакал, по большей части потому, что многое скрывал. Но тогда Мо Жань впервые увидел его слёзы, и сам был не в силах сдержать рыдания. Он не знал, как стоит себя вести с этим человеком сейчас, когда ему было известно слишком многое. Казалось, чтобы понять и принять всё, у него было достаточно времени, но на деле оказалось совершенно иначе. — Позвать мадам Ван? — снова услышал он голос Ши Мэя и наконец-то нашёл в себе силы хоть как-то ответить. — Не нужно. Просто… налей воды, пожалуйста… Ши Мэй поспешил наполнить чашу и осторожно поднести её к губам Мо Жаня, чтобы тот отпил. — Не спеши, — осёк он его заботливо. С каждым глотком воды становилось легче. Чуть отодвинув его руку с чашей от себя, Мо Жань наконец-то смог открыть глаза. Он как мантру повторял про себя «Не думай об этом. Не верь в это. Всё может оказаться ложью. Не надейся раньше времени», и это позволило ему найти в себе силы взглянуть Ши Мэю в лицо. Всё тот же светлый лик как в его воспоминаниях. С возрастом этот юноша станет ещё прекраснее и своей красотой сведёт с ума не одного альфу. Но никогда Ши Мэй не скажет вслух о том, как сильно он ненавидел свою природу и мечтал родиться кем угодно, но точно не омегой. — Может всё-таки стоит известить мадам Ван? — Нет. Со мной всё хорошо, просто голова закружилась… Ши Мэй смотрел на него с явным недоверием, но даже так он не стал ничего предпринимать, считая, что Мо Жань знает, как ему будет лучше. Таков был нрав его — мягкий, податливый. Если человек не скажет прямо, он и пытаться не станет копаться в чужой душе. По обыкновению, каждый раз как рядом оказывался Ши Мэй, язык Мо Жаня неконтролируемо начинал нести всякую чушь. Он не осмеливался флиртовать с ним так же как со слугами, на которых у него всегда были определённые планы, однако вёл себя словно избалованный ребёнок, выпрашивая внимания. Ши Мэй на это реагировал спокойно, даже посмеивался над его ребячливостью, но совершенно точно всерьёз не воспринимал. Оно и понятно. Вот только так, как роль говорящего всегда принимал на себя Мо Жань, сейчас им было просто не о чем поговорить. Вести себя будто избалованное дитя альфа не хотел, он вообще считал, что лучше бы они не встречались ещё долгое время. Но судьба распорядилась иначе. Ши Мэй, по видимому, тоже почувствовал эту несвойственную им неловкость, оттого не знал, как стоит подступиться к Мо Жаню. Он смотрел на него, подмечая, как взгляд принца мечется из стороны в сторону, но намеренно избегает его фигуры. — Возможно, я пришёл немного не вовремя… — произнёс омега. Мо Жань от неожиданности чуть встрепенулся и ответил, словно сам от себя не ожидая: — Нет, что ты! Всё в полном порядке! — Голос его звучал крайней странно: то ли взбудоражено, то ли паникующе. Мо Жань даже себе не смог бы сказать, чего именно он желал в этот момент. С одной стороны не было ничего зазорного в том, чтобы поговорить с Ши Мэем, — так бы он думал в прошлом, в том самом, в котором сейчас находился. Вот и сорвались слова с его губ раньше, чем он успел всё обдумать. — Просто я всё ещё немного растерян… — добавил он следом. Стоя пред ним, Ши Мэй нежно улыбнулся. — Я понимаю, — сказал он. — Мы все понимаем это. После недолгой паузы Мо Жань постарался снова задать вопрос: — Ты разве не должен быть на тренировке? Ши Мэй покачал головой. — Сейчас проводят индивидуальные занятия для молодого господина Сюэ и Его Высочества Второго принца Мо. Наверное, ему стоило бы возмутиться, сразу поняв, в чём тут дело. Ведь по сути это указывало на то, что Ши Мэя притесняют из-за его статуса и типа. Приёмыш омега, совершенно бесталанный и не способный к боям, учителя не горели желанием тратить своё время на него и занимались с ним только, когда Мо Жань приводил Ши Мэя с собой. Тогда никто не смел ничего сказать против, статус наследного принца заставлял всех проглотить недовольство. К тому же то, что Ши Мэю не давалось военное дело, было только плюсом для Мо Жаня, который всеми силами и способами старался выделиться и привлечь к себе его внимание. На самом деле теперь Мо Жань знал, что Ши Мэю все эти бои и не нужны были — он обладал талантом в совершенно другом ремесле. Просто тогда об этом ещё никто не задумывался. — Прости, — сказал Мо Жань. Персиковые глаза юноши и так большие и выразительные, казалось, от неожиданности стали ещё больше и выразительнее в несколько раз. — За что? — спросил он, не понимая. Среди множества слов найти те, единственно верные, способные передать его чувства и мысли, было непросто, однако Мо Жань и не собирался пытаться этого делать. Его юношеское косноязычие здесь оказалось как нельзя кстати. — За всё. Недоумённое выражение лица Ши Мэя не изменилось. Прежде чем ответить что-то, он долго молчал, просто продолжая смотреть на него. — А-Жань, тебе не за что просить у меня прощения. Но Мо Жань на его слова лишь горько покачал головой, поджав губы. — Есть… Я многое делал по своему хотению, и это часто вредило, поэтому я считаю, что должен попросить прощения. Вопреки мнению всех, Ши Мэй на самом деле был очень наблюдательным и проницательным человеком. Оттого видя столь непривычный вид Мо Жаня, он проникся его отчаянием. Голос его стал вкрадчивым. — А-Жань, тебе тяжело… — осторожно начал он, но альфа сразу же закачал головой, отрицая это. — Ты только начал приходить в себя и то, что ты растерян и напуган — это нормально. Тебе не стоит держать всё в себе. Когда ты упал с меча все были в ужасе, мы боялись, что ты умрёшь. Нет ничего зазорного в твоём страхе, ведь ты такой же человек как и все. Он принял слова Мо Жаня как слова человека, наконец осознавшего, что он мог умереть. Бесстрашие Мо Жаня сыграло с ним злую шутку, и по воле этой шутки он покалечился так, что оказался на грани между жизнью и смертью. И это положение было очень удобно для альфы. Истории о тех, кому довелось ощутить хватку смерти на своём горле и возвратились с того света совершенно другими людьми, не знали счёта. И раз уж Мо Жаню довелось стать одним из них, то он просто не имел права не воспользоваться им. Его дезориентированность, нервозность и странное поведение сейчас с лёгкостью можно списать на шок, что ему довелось испытать. А дальнейшие изменения в характере и повадках станут следствиями этого шока. На этот раз действия сложились в голове намного удачнее, первоначальный план был ясен. И в этот момент Ши Мэй неожиданно взял его за руку. Его тонкие нежные пальцы накрыли стиснутую в кулак ладонь Мо Жаня, ласково поглаживая, стараясь успокоить, мягкий взгляд омыл фигуру альфы с головы до пят. На секунду Мо Жаню стало до ужаса неловко. Прошлый он несомненно не посмел бы упустить столь трепетный момент и наверняка бросился вперёд, чтобы заключить Ши Мэя в крепкие объятия. Он с трепетом прижался бы к груди омеги, вдыхая его природный запах и растекаясь от него как лужица. Нынешнему же Мо Жаню было неловко от всего этого: нет, запах Ши Мэя остался всё таким же притягательным, но теперь Мо Вэйюй знал, что есть и другой аромат, что лишь лёгким своим отголоском мог заставить его захмелеть и превратиться в ничего не соображающее нечто, чьё желание заключалось лишь в том, чтобы растечься рядом с тем самым человеком. Ши Мэй продолжал смотреть на него, держа за руку, и Мо Жань не мог не смотреть в ответ с печальной улыбкой на губах.